Лучшее за год 2003. Мистика, магический реализм, фэнтези

Робин Мак-Кинли Колодец в пустыне Пер. О. Ратниковой

У нее на родине не было пустынь. Может быть, поэтому пустыни и снились ей. Впервые она увидела пустыни во сне, когда была еще совсем молода и у нее хватало времени на то, чтобы читать сказки и воображать себя их героиней. Но в те дни в ее сновидениях возникали и другие картины. Ей представлялись рыцари в доспехах, отправляющиеся на поиски удивительных приключений. Иногда она сама была воином, а иногда — прекрасной дамой; она наблюдала за избранным героем и надеялась, что, выиграв турнир, он подойдет именно к ней, преклонит колено и… В другой раз ей снилось, что она сама повязывает волосы, надевает шлем, опускает забрало и побеждает на турнире, а все вокруг спрашивают: «Кто этот рыцарь? Я никогда не встречал никого похожего на него». После того как заболела мать и ей стало некогда читать, она по-прежнему видела сны, но рыцари, приключения и турниры исчезли, и остались только пустыни.

Многие годы ей снилось, что она скачет верхом на стройной, грациозной лошади с выгнутой дугой шеей — казалось, они летят над песком, будто на крыльях. Но когда она поднималась на вершину бархана и оглядывалась, то видела позади слабые отпечатки копыт, бегущие через песчаные волны и сминающие жесткие лезвия пустынных трав. Лошадь танцевала под нею, вздымая фонтаны песка, фыркала красными ноздрями, жаждала продолжить скачку, но им приходилось дожидаться отставших спутников на обыкновенных лошадях. Затем она опять поворачивалась в сторону, куда направлялся караван, и прикрывала рукой глаза от солнца, и, держа поводья в другой, успокаивающе разговаривала со своей неугомонной лошадью; горы впереди отбрасывали темную тень — она знала, что эти горы называют Холмами.

С течением времени, однако, сны опять изменились. В шестнадцать лет она бросила учиться, потому что родители заявили, что не могут больше содержать ее. Мать болела, Рут и Джефф были еще слишком маленькими, отец и Дейн (он ушел из школы за два года до этого) допоздна работали в магазине — доктора для матери обходились дорого. Когда миссис Хэлфорд и мистер Иона навестили их (это была не первая попытка уговорить ее родителей прийти на школьное собрание) и умоляли отца и мать еще раз подумать, поскольку их дочь обязательно получит стипендию, и ее образование ничего не будет им стоить, мать только плакала и отвечала дрожащим голосом инвалида, что она хорошая девочка и нужна дома. Отец бессмысленно смотрел на гостей, пока наконец они не ушли, оставив на столе нетронутыми чай и печенье, испеченное в честь редких посетителей. Отец сказал ей: «Проводи их до машины, Хетта, и сразу же возвращайся. Не забудь, ужин должен быть вовремя».

Втроем они молча спустились по ступенькам и прошли по коридору, тянувшемуся вдоль магазина. Перегородка была сделана из бракованной фанеры, так как покупатели не видели ее, и из-за этого коридор был мрачным и неприветливым, хотя Хетта и развесила по стенам старые семейные фотографии. Дверь открывалась прямо на тротуар, потому что магазин поглотил остатки сада перед домом. В последний момент миссис Хэлфорд взяла Хетту за руку и произнесла: «Если я что-нибудь могу для тебя сделать — в этом году, на следующий год, в любое время… Позвони мне».

Хетта кивнула, вежливо попрощалась, затем вернулась домой — приготовить ужин и посмотреть, чем занимаются Рут и Джефф. Отец уже вернулся к Дейну в магазин, мать ушла в спальню, взяв с собой тарелку с печеньем.

Отец велел Рут не показываться гостям на глаза, потому что это было не ее дело, но она ждала сестру в кухне.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответила Хетта. — Ты сделала домашнее задание?

— Да, — сказала Рут. — Кроме чтения. Хочешь, я почитаю, пока ты готовишь?

— Да, — согласилась Хетта. — Это было бы замечательно.

В ту ночь Хетте снилась песчаная буря. Она была одна в темноте, ветер завывал вокруг нее, песок заметал ее щиколотки, колени, талию, сыпался в глаза, в нос, в рот. Песок не был враждебным. Она уютно устроилась в ямке, как под одеялом, и, когда песок заполнил ее уши, она больше не слышала ни ветра, ни чего-либо еще. Очнувшись на рассвете, Хетта почувствовала, что все ее тело одеревенело, будто она всю ночь пролежала похороненной в песке, и веки ее слиплись, так что она была вынуждена умыться, прежде чем смогла открыть глаза.

Расстаться со школой было для Хетты облегчением, потому что она все время чувствовала себя усталой. Даже теперь, когда учеба не отвлекала ее, у нее все равно было множество дел, больше, чем она была в состоянии выполнить. Но без учебы она ощутила, что мозг ее спит в то время, как тело выполняет работу по дому, и некоторое время ей казалось, что так жить легче. Иногда проходили месяцы, прежде чем она задумывалась о том, что она делает или не делает, или о миссис Хэлфорд, или о том, как бы она распорядилась стипендией, если бы родители позволили ей принять ее — что было бы невероятно. Проходили дни и складывались в месяцы, а Хетта все была занята кухней и хозяйством, ведением бухгалтерских книг, поисками новых рецептов в поваренной книге, если мать решала, что то или иное блюдо способно возбудить ее аппетит; она учила Рут и Джеффа играть в шашки и складывать самолетики из бумаги и дважды в день подметала стружки на пороге магазина. Когда она только начинала вести счета, то занималась этим вечером, после того как ужин был убран со стола и до утра не оставалось никаких дел, а в кухне была тишина, потому что все смотрели телевизор в гостиной. Но по вечерам Хетта слишком сильно уставала, чтобы сосредоточиться, и приучила себя выполнять эту работу в суматошное время между завтраком и ланчем, когда телефон звонил не переставая, мать жаловалась на плохое самочувствие, а отец звал ее вниз обслужить покупателя. Раз в неделю Хетта ездила на рынок и закупала продукты и все остальное для семьи. После тесной клетки дома автостоянка казалась просторной, а небо, окруженное неоновыми огнями, — бескрайним.

Месяцы складывались и превращались в годы.

Однажды осенние бури разбушевались с необычайной силой; они не только уничтожили урожай и разнесли на части изгороди в деревнях, но примчались в города тревожить их жителей.

Обрушивались деревья и телевизионные антенны, а кое-где и печные трубы, дождь лил так сильно, что у всех протекали крыши. Дрова, хранившиеся на чердаке, пришлось перенести вниз, в гостиную, и теперь посидеть можно было только в кухне. Все были раздражены из-за тесноты, и, когда в кухню перенесли еще и телевизор, оказалось, что его некуда поставить, кроме прилавка, который был нужен Хетте. Мир в доме наступал только во время телевизионных интервью с фермерами, рассказывавшими, как все скверно. Отец смотрел такие передачи с удовольствием и часто фыркал: «Ха!»

В тот год, несмотря на плохую погоду, Хетта больше, чем обычно, времени проводила в саду. Когда она была совсем маленькой, за садом ухаживал прапрадед, но после его смерти только бабка уделяла внимание саду. После того как заболела мать и дела отца пошли хуже, сад забросили. Бабка занималась тогда той же работой, что сейчас Хетта, а ее к тому же мучили боли в боку, а пальцы были сведены артритом. Хетта начала полоть сад и выращивать овощи через год после школы, она находила это занятие интересным, и к тому же оно позволяло ей находиться вне дома. Отец ворчал, что она не убирает его кучи опилок и обрезки досок, но разрешал ей это делать, потому что она выращивала овощи и фрукты, и им теперь меньше нужно было покупать, консервировала и замораживала те, что не съедали сразу. Казалось, больше никто не замечал, что вид из окон во двор совсем иной, чем тот, что на улицу, — хотя Рут любила жуков и иногда выходила в сад, шарила под листьями и сковыривала Насекомых в банки. Их дом был самым старым на улице, а сад — самым большим. Когда-то это был красивый дом, до того как магазин изуродовал его фасад, но зато теперь он гармонировал с остальными зданиями. С трех сторон сад был обнесен добротной оградой высотой восемь футов, а с четвертой стороны его огораживал дом. Сад был ее маленьким царством.

Той осенью в воздухе чувствовалась какая-то необычная тяжесть, и запахи дождя, земли и запустения ощущались даже в солнечные дни. Обычно Хетта оставляла на зиму как можно больше кустов и травы, служивших убежищем для жуков Рут, а также для птиц и ежей, питавшихся жуками, но в этом году она рано убрала последние помидоры и тыквы (так как на чердаке было сыро, она разложила их на поленице в гостиной), срезала, подвязала и укрепила оставшиеся растения. Даже в укрытом за стенами саду кружился ветер, швыряя черепицу с соседних домов на решетки с вьющейся фасолью, сдирая и теребя в клочья паклю с парников, где росла цветная капуста. Иногда Хетта останавливалась и прислушивалась, как будто ветер хотел сказать ей что-то. Временами на закате, когда приближалась очередная буря, небо напоминало ей о ее пустыне. Но она не осмеливалась часто или надолго останавливаться, даже в саду; окна матери выходили во двор, и от вида неподвижно стоящей Хетты ее неизменно одолевал голод. Она открывала окно и кричала дочери, что съела бы чего-нибудь, если бы Хетта приготовила поесть так же вкусно, как всегда, и принесла еду в комнату.

Когда метеорологи предсказывали бурю, семья собиралась у телевизора, словно в ожидании очередной серии мыльной оперы. Отец фыркал; он терпеть не мог экспертов в безукоризненных деловых костюмах, говорящих о недоступных ему вещах. Но он не был против, если телевизор включали рано, не называл прогноз чушью и велел Хетте пораньше заканчивать дела в магазине, «просто на всякий случай».

Двумя днями позже небо сделалось зеленовато-желтым, затем багрово-серым; вздыхал ветер, впивавшийся в тело Хетты сотнями игл, и в то мгновение, когда она прервала работу и остановилась, опираясь на мотыгу, небо изменилось, и она ощутила, что гладкая деревянная рукоятка стала как будто липкой от песка. Она озадаченно повертела мотыгу в ладонях, моргнула, и, казалось, весь мир вздрогнул вместе с нею, и вот опять она стояла в саду на задворках дома, где жили три поколения предков ее отца, и на город надвигалась буря.

Когда глубокой ночью буря разразилась, Хетта спала. Она осознавала, что спит, и в то же время чувствовала, что буря подняла ее… нет, не подняла, а бросила вниз, с силой швырнула куда-то вниз, вниз во тьму, и ревущая масса придавила ее, подобно гигантской руке…

Хетта утопала в песке. Это было не похоже на виденное ранее, на примирение и тихий конец; ей причиняли боль, она не хотела умирать. Она хватала ртом воздух и задыхалась, почти теряя сознание, а песок, словно чьи-то острые зубы, впивался в ее тело. Она чувствовала, как бесчисленные мельчайшие зерна шуршат над нею, не сопротивляясь ее рукам, скользя сквозь пальцы, вдоль тела, забивая глаза и рот, и невообразимое число песчинок укрыло ее, становясь все тяжелее, словно поток камней, река, лавина…

Где же все остальные? Неужели они выехали, зная, что надвигается непогода? Даже здесь такая жестокая буря предупреждает о своем приближении…

Здесь! Но где она? Определить это было невозможно — вокруг были только песок, рев ветра и тьма. И… кто они остальные? Хетта не могла вспомнить — она бы не поехала одна — даже большой караван должен соблюдать осторожность последние несколько лет бури становились все более неистовыми и непредсказуемыми — отряды верховых выезжали редко — она помнила…

Может быть, она спала; может быть, потеряла сознание. Но вдруг она почувствовала прикосновение чьих-то рук — рук? Ее отряд нашел ее? Хетта попыталась бороться, помочь им. Руки подняли ее, вытащили из песчаной могилы. Все еще завывал ураган, и она ничего не видела; но чьи-то руки накинули покрывало Хетте на лицо, ей стало немного легче дышать, и это придало сил. Когда руки подняли ее, она ухватилась за невидимые плечи, кто-то поддержал ее за талию, и она смогла, пошатываясь, идти.

Некоторое время Хетта думала только о том, чтобы не задохнуться, не задохнуться и не упасть, и это поглощало все ее внимание. Но рука ее, обнимающая чьи-то плечи, начала болеть; эта боль проникла в ее мозг, и она вспомнила, что обычно не размышляет так много о ходьбе и дыхании…

Было еще темно, ветер ревел, и тяжелый воздух был полон летящего песка, теперь он барабанил по ее телу, но больше не тащил ее за собой и не жалил ее.

«Буря все еще бушует вокруг нас, но почему-то не причиняет нам вреда», — подумала Хетта. Ей пришла в голову фантастическая мысль, будто они — она и ее неизвестный спаситель — идут внутри небольшой катящейся песчаной чаши, в которой было спокойное пространство на несколько шагов впереди и позади них, а сверху их покрывал словно купол почти безмятежного, почти прозрачного воздуха.

Когда пальцы, державшие ее за запястье, разжались, Хетта попыталась схватиться за плечо, но не смогла — ее кисть онемела. Она встала на ноги более уверенно, и ее отпустили, но только для того, чтобы найти ее руку и крепко сжать ее.

«Как будто я могу опять исчезнуть в песчаной буре», — подумала она с легким удивлением. Она посмотрела туда, где должны были быть руки и плечи — и теперь увидела очертания человеческой фигуры, но лицо было повернуто в другую сторону, и свободная рука что-то искала впереди.

Хетта заморгала, пытаясь понять, откуда исходит свет, который она видела. Постепенно она разглядела руку незнакомца и поняла, что они стоят перед высоким, шероховатым, слегка светящимся — валом? обрывом? Он неясно вырисовывался над ними, ей показалось, что они стоят под навесом или крышей, — и тут пальцы, державшие ее, сжались сильнее, рука повелительно взмахнула — в стене перед ними возник проем, и дверь открылась внутрь. На песок к их ногам упал столб света, обрисовывая небольшие впадины и холмики, отбрасывавшие мягкие тени.

— Быстрее, — услышала она. — Я устал почти так же, как ты, а Джелидрет очень не любит, когда у него отнимают жертву.

Хетта не сразу осознала, что слова были обращены к ней, и ступила внутрь сама, без посторонней помощи. Неизвестный вошел вслед за нею, и она услышала другое слово, почти крик, и, обернувшись, увидела тот же резкий взмах руки, который, по-видимому, открыл дверь; порыв ветра, как удар меча, захлопнул ее. Песок неистово хлестнул ее по ногам, она оступилась и вскрикнула, но ее опять подхватили под локоть. Хетта бессознательно вытянула руки, коснулась чьих-то ключиц и ощутила на своих запястьях горячее дыхание.

— Прости, — сказала она, и нелепость этих слов развеселила ее, но она боялась рассмеяться, ей казалось, что, начав, она будет не в силах остановиться.

— Простить? — переспросил человек. — Это я должен просить у тебя прощения. Я должен был заметить тебя раньше; я Стражник, и это мой пост. Каларшам в последнее время в злобном настроении и позволяет Джелидрету вытворять все, что ему вздумается. Но ты появилась так внезапно, как будто из ниоткуда. Совсем как эта буря. Такая буря обычно предупреждает о своем приближении, даже здесь.

Хетта вспомнила первую мысль, возникшую у нее после пробуждения — если все это и в самом деле было пробуждением: Даже здесь такая жестокая буря предупреждает о своем приближении.

— Где… Где я? — пробормотала она.

Человек откинул с лица покрывало и отбросил за спину капюшон. Он был чисто выбрит, темнокож, в желтом мерцании каменных стен лицо его было почти цвета красного дерева, и темноволос, с глазами карими или черными — она не могла различить.

— Откуда ты? — спросил незнакомец, он не игнорировал вопрос, но как будто счел его риторическим и не требующим ответа. — Ты, наверное, выехала из Чинилара три или четыре недели назад? А потом останавливалась в Тааре? Только я не могу понять, почему ты одна. Прежде чем я нашел тебя, ты потеряла свои вещи и спутников — с тобой не было даже вьючного животного. Прости, я, наверное, небрежен, — в его голосе послышалось напряжение, видимо, он не привык признаваться в небрежности, — но я бы его заметил, даже если было бы уже поздно.

Хетта покачала головой.

— Чинилар? — повторила она.

Он взглянул на нее, словно осмысливая ее последние слова, и ответил мягко:

— Это пост четвертого Стражника, Цитадель Встречи Песков, и Стражник — это я.

— Четвертый — Стражник? — произнесла Хетта.

— Нас одиннадцать, — мягко продолжал незнакомец. — Мы стережем одиннадцать Песчаных Границ, проходящих там, где кровь из головы Мора пролилась на землю после того, как Эрин и Тор изгнали эту злую тварь из Города и он в гневе сжег леса и реки Древнего Дамара, превратив их в Великую Пустыню. Большая часть пустыни спокойна — насколько пустыня вообще может быть спокойна, — но там, где пустыня бушует, Тор, Справедливый и Всемогущий, воздвиг наши одиннадцать сторожевых постов. Первый из них называется Цитадель Возмущения Песков, второй — Цитадель Расставания Песков, третий — Цитадель Дыхания Песков… Третьего, четвертого, пятого и шестого Стражников часто призывают на помощь, потому что наши посты находятся близ самого короткого пути через Великую Пустыню — из Равальтифана на Запад к равнине, что находится перед самим Королевским городом. Но я — я раньше никогда не выполнял свою работу так плохо. Откуда ты? — повторил он, и теперь в его голосе слышны были расстройство и волнение. — Откуда ты, тебя как будто бы принесла сама буря?

Едва слышно Хетта отвечала:

— Я из Роаншира, это одно из южных графств у меня на родине; я живу в городе Фарбеллоу, он находится примерно в пятнадцати милях к юго-западу от Мончестера. Мы живем над мебельным магазином моего отца. И я никак не пойму, куда я попала.

Он промолвил:

— Я никогда не слышал ни о Роаншире, ни о Мончестере. Действительно, буря далеко занесла тебя. Эта страна называется Дамар, и ты находишься на четвертой Песчаной Границе, на краю Великой Пустыни, которую мы называем Каларшам.

Затем ее ослепил очень яркий, словно лучи солнца, свет, и, подняв руки, чтобы защитить глаза, она почувствовала, что ее трясут за плечо, и услышала знакомый голос: «Хетта, Хетта, проснись, тебе плохо?» Но хотя она знала говорящего, речь звучала чуждо, словно говорили на языке, который она когда-то знала, но почти забыла. Но она слышала в голосе тревогу и страх, и она устремилась обратно, оттуда, где была во сне, потому страх этот был ей знаком, ее долгом было защищать тех, кто ощущал его. Прежде чем она окончательно вспомнила страх и ту жизнь, что была связана с ним, она услышала другой голос, рассерженный, и кто-то прорычал: «Поднимай эту лежебоку, иначе я заставлю ее по-своему», — то был голос отца.

Хетта перевела дыхание, словно утопающий, всплывший на поверхность (она чувствовала рев ветра, удары по телу, по лицу — она тонула в песке), и открыла глаза. Она попыталась встать, но она вернулась обратно слишком быстро, и ноги не держали ее. Она непременно упала бы, если бы Рут не подхватила ее, — Рут будила ее, голос Рут она услышала первым.

— Ты больна? Ты больна? Я уже давно пытаюсь тебя разбудить — буря утихла, но ветром свалило дерево, и оно сломало наш забор и разбило витрину в магазине. Везде осколки стекла и опилки — в них можно утонуть. Папа говорит, что мы с Джеффом сегодня в школу не пойдем, здесь слишком много работы. Вообще-то я думаю, что мы будем только мешать друг другу. Но Джефф наверняка улизнет к компьютеру, так что его вряд ли следует принимать в расчет.

Пока Рут говорила, Хетта дрожащими руками искала одежду. У нее все еще кружилась голова, она чувствовала себя разбитой и не совсем понимала, где находится; но эти ощущений были знакомы ей, и она знала, как справиться с ними. Через несколько минут она уже оделась и была в кухне, непричесанная, с опухшими глазами, чувствуя во рту привкус… песка. Она готовила завтрак, как делала это каждое утро, едва воспринимая необычный шум внизу, в магазине. Привычка удерживала ее, привычка и страх поддерживали ее, как руки Рут.

Поддерживали ее, как руки незнакомого смуглого человека. После того как Хетта поставила грязную посуду а посудомойную машину, она осмелилась взбежать наверх, умыться и причесаться… Волосы были жесткими и пыльными. Она взглянула на крышку комода и на голый деревянный пол и увидела… песок. Возможно, это были опилки, принесенные вчерашней бурей; но ни одно дерево не могло дать таких гладких и блестящих шариков. Некоторое время она вглядывалась в них, неподвижно стоя со щеткой в руке, затем отложила щетку, подошла к кровати и откинула простыни.

Песок. Опять тусклый, мерцающий песок. Его было слишком мало, чтобы собрать рукой, но можно было нащупать кончиками пальцев, поднять к свету и рассматривать снова и снова, словно сотни крошечных зеркал.

Следующей ночью Хетта погрузилась в сон, будто ныряя глубоко в воду, но, если ей и снилось что-то, она ничего не запомнила, и, проснувшись наутро, она не нашла в своей постели блестящих, как осколки стекла, зерен. «Мне показалось, — подумала она. — Мне все это привиделось». Это была худшая минута в ее жизни. Хетта уже оделась и была готова спуститься вниз и готовить завтрак, но вдруг почувствовала, что не в состоянии сделать этого. Даже мысль о гневе отца не могла заставить Хетту покинуть спальню и встретить этот день, следующий день, оставшиеся дни здесь, видеть людей, тех, которых она знала лучше всего. Хетта присела на край кровати и мрачно уставилась в никуда — картины ее жизни проносились перед нею. Но привычка оказалась сильнее: она подняла Хетту на ноги, и повлекла вниз по лестнице, и, как вчера, помогла ее рукам, ногам, телу выполнять привычную работу. Но вчерашний день был вчерашним днем. Сегодня в ее мыслях была только тьма.

В эту ночь она боролась со сном и его иллюзиями. Это, наверное, из-за бури, размышляла Хетта, ворочаясь в постели на скрученных, словно веревки, простынях. Из-за воздуха, принесенного бурей: в нем было больше кислорода, чем обычно, или меньше, и это странно повлияло на мозг… Ветер занес в ее кровать осколки, похожие на песок; когда-нибудь, но не слишком скоро, она спросит Рут, не находила ли та в своей постели песка на следующий день после большой бури.

Хетта глубоко вдохнула: в воздухе был разлит незнакомый пряный аромат, аромат скал и земли. Она лежала на спине и, по-видимому, наконец сбросила с себя мятые простыни — нет, что-то было обернуто вокруг ее щиколотки — все тело почему-то было тяжелым, она чувствовала слабость и даже не могла открыть глаза. Но она не спала, не должна была спать. Легкий ветерок касался ее лица, принося с собой незнакомые запахи; странно, ведь ее окно выходило на улицу, а с улицы пахло гудроном, выхлопными газами, опавшими листьями и доносились запахи из закусочной Бенни на углу напротив.

Она застонала и с большим трудом пошевелила одной рукой. Руки были сложены на животе; она пошевелила одной рукой, пока та не упала рядом, ладонью вниз. На чем она лежит? Кончики пальцев ощущали нечто не похожее на хлопчатобумажную простыню, истончившуюся от бесконечных стирок. Что бы это ни было, материал был толстым и податливым, а под ним чувствовалось нечто более твердое, чем старый матрас у нее дома.

Чья-то рука скользнула ей за плечи, приподняла ее на несколько дюймов, подложила ей под голову подушку. Хетта почувствовала другой запах, похожий на бренди или виски и в то же время ни на один из напитков — ее обоняние садовода различило запах настоя из трав, и она расстроилась, не узнав их. Хетта открыла глаза, но увидела только тени.

— Ты можешь пить?

Она покорно открыла рот, чашку прижали к ее губам и наклонили. Она сделала небольшой глоток; что бы это ни было, напиток обжигал и смягчал одновременно. Хетта глотнула, тепло и покой разлились по телу. Она больше не чувствовала свинцовую тяжесть и смогла сфокусировать взгляд.

Хетта была в пещере с каменными стенами и песчаным полом. В стенах были ниши с масляными лампами. Она узнала этот дымчатый золотой свет, вспомнив, как дома отключали электричество. Когда она была младше и маленький городок ее прадеда еще не поглотили пригороды Мончестера, у них часто отключали свет. Тогда мать еще вставала с постели, а бабушка часто читала Хетте по вечерам без света, говоря, что сказки лучше всего помогают прогнать ночь за дверь, где ей и место. Когда позапрошлым вечером Хетта чистила старые масляные лампы и доставала свечи и спички, ей по-прежнему слышался голос бабушки, начинавшей историю: «Как-то раз…» Единственное, чего не хватало Хетте в бабушкиных сказках — в них не говорилось о пустынях. Внезапно на глаза у нее навернулись слезы, и она моргнула, чтобы смахнуть их.

«Пещера, — подумала она, — пещера с песчаным полом». Она посмотрела на мерцающие зеркальные осколки, похожие на найденные ею в постели два дня назад.

Я никогда не слышал ни о Роаншире, ни о Манчестере. Действительно, буря занесла тебя далеко. Эта страна называется Дамар, и ты находишься на четвертой Песчаной Границе, на краю Великой Пустыни, которую мы называем Каларшам.

Хетта почувствовала, что кто-то подобрал ей волосы и скрутил их в пучок. Она судорожно вздохнула, и чашу убрали от ее губ, а рука прочнее ухватила ее.

— Ты выпила слишком много, это очень крепко, — раздался голос у ее уха; но не напиток заставил ее задрожать.

Она села и повернулась, чтобы опустить ноги на пол — одна щиколотка была забинтована, — поддерживающая ее рука неохотно позволила ей это. Она обернулась, чтобы взглянуть на обладателя руки, — и увидела человека, который приснился ей две ночи назад, — он спас ее от песчаной бури.

— Где я? — спросила она. — Не может быть, чтобы я была здесь. Мне это снится, но как же я не хочу, чтобы это оказалось сном! Я не хочу возвращаться домой!

— Здесь ты в полной безопасности, — мягко ответил человек. — Это место существует на самом деле, оно тебе не снится, хотя путешествие и могло тебе привидеться. Это помещение столь же реально, как и ты сама. Оно выдержало множество лет и множество песчаных бурь — хотя я должен признаться что таких, как эта последняя, не было даже в истории этого святилища.

— Ты не понимаешь, — начала Хетта, затем слабо засмеялась, и ее смех был печален: она спорила с порождением своего сна.

— Скажи мне, чего я не понимаю, — улыбнулся он. — Я знаю то, что ты едва не умерла недавно там, снаружи, потому что твой Стражник чуть было не потерял тебя. Этого довольно, чтобы любой человек разволновался. Не расстраивайся. Выпей еще глоток тиарнка. Он хорошо помогает при волнениях и расстройствах.

Хетта взяла у него чашку и опять ощутила вкус напитка. Снова тепло и покой разлились по ее телу, но она чувствовала, как ее организм борется против них, как это было, когда несколько лет назад доктор прописал ей снотворное. Она была вынуждена прекратить принимать таблетки. Она сплела пальцы вокруг чашки и попыталась позволить тиарнку делать свое дело. Она глубоко вдохнула. Воздух был пряным на вкус, и она вновь ощутила легкое дуновение ветра; где было окно, через которое проникал ветер, но не могла проникнуть буря?

— Расскажи мне немного об этом месте, — попросила она. Он откинулся назад, желая дать ей время успокоиться.

— Это четвертая из одиннадцати Песчаных Границ, которые король Тор, Справедливый и Всемогущий, воздвиг вокруг Великой Пустыни Каларшам через несколько лет после битвы за Корону Героя и второй, окончательной, гибели Мора. Тогда стало ясно, что с пустыней будет нелегко справиться и что древние леса Дамара исчезли навсегда, а Джелидрет, бог песка, покорит нас, если мы не будем сопротивляться. На древнем наречии эта четвертая Граница называется Хоронтолопар, а я ее Стражник, Зашаран, пятнадцатый в нашем роду, потому что мать отца бабки моего отца, — голос его зазвучал монотонно, и Хетта сбилась со счета, но решила, что он действительно назвал пятнадцать предков, — звали Зашаран, и ее назначил сам Тор, а королева Эрин поцеловала ее и пожелала, чтобы удача всегда сопровождала ее. И удача сопутствовала нам, — он глубоко вдохнул, — даже сегодня, потому что я тебя нашел, хоть это было и непросто. Совсем непросто. Расскажи мне побольше о Роаншире и Манчестере, откуда ты родом, и как ты оказалась в таком положении, ведь ни один проводник не повел и не послал бы тебя этим путем, а мое Око говорит мне, что ты была одна.

— Твое око? — переспросила она.

— Мое Око, — пояснил Зашаран, и на этот раз она поняла. — Я покажу тебе его, если пожелаешь. Око может лучше разгадать твою загадку: как случилось, что буря возникла из ниоткуда и принесла тебя и в то же время так ожесточенно преследовала тебя до самого моего порога. Мне понадобилось наложить восемь швов на рану у тебя на ноге. Мое Око находится в комнате, откуда я наблюдаю за пустыней, и именно оно помогает мне выполнять мою работу. Только благодаря Удаче Эрин я был сегодня на посту, ведь сейчас не сезон для путешествий, и никто неделями не выезжал из Таара. А может быть, ты приехала не из Таара, Хетта рассмеялась, хотя смех причинял ей боль.

— Нет, я не из Таара. И… и я ушла — и вернулась. Буря? Ты привел меня сюда две ночи назад.

Он невозмутимо взглянул на нее:

— Ты здесь не больше часа. Ты потеряла сознание, и я смог забинтовать тебе ногу. Затем ты очнулась.

Мгновение Хетта молчала. Голова кружилась, и она подумала, что больше не стоит пить тиарнк.

— Ты здесь один? — Зашаран удивился:

— Один? Нет, конечно. В эту часть крепости редко приходят другие, потому что никому, кроме Стражника, не нужно знать о двери в пустыню, через которую я привел тебя. Но нас здесь несколько человек, и пещеры тянутся далеко в глубь Холмов, а там, где они выходят на поверхность, находится город Санбаргон, хотя ты бы не смогла найти его, если бы тебе не позволили, и Иноркиндал, где есть колокольни, их звон предупреждает нас об опасности с Севера, и длор Гзанфорьяр, которым правит мой добрый друг Рок. Может быть, когда-нибудь ты познакомишься с ним. — Он заморгал, и слегка вздрогнул, и продолжал: — Прости меня, леди, это было самонадеянно.

— Я с удовольствием познакомилась бы с ним, — возразила она, покачав головой, но услышала в своем голосе уверенность, что эта встреча не состоится.

Зашаран тоже различил ее и немного отвернулся от Хетты, и она увидела, что он в напряжении. Первой ее мыслью было, что она обидела его, но она вспомнила его слова: «Прости меня, леди, это было самонадеянно» — и прежде чем поняла, что делает, протянула руку и дотронулась до его локтя.

— Но я бы с удовольствием познакомилась с твоим другом и увидела пещеры и твое Око, и… — Она запнулась. Как долго ей будет сниться сегодня сон?

Зашаран опять повернулся к ней:

— В тебе есть что-то странное, я знаю, и я вижу — думаю, что вижу, — я… — Он посмотрел на ее ладонь, которую она сразу же убрала с его плеча. — Ты меня беспокоишь, леди. Могу, я узнать твое имя?

— Хетта, — ответила она.

— Хеттар, — повторил он. — Как ты думаешь, ты сможешь встать и идти? Или ты сначала хочешь поесть? Я хотел бы отвести тебя в комнату, где находится мое Око, и я думаю, что оттуда мы сможем лучше видеть.

— Я не голодна, — ответила Хетта и попыталась встать; но, когда она встала, голова у нее закружилась, Зашаран и комната потускнели, и она снова почувствовала запах опилок и сырого асфальта.

«Песок! — воскликнула она, — Песок!» И прежде чем потерять сознание, она бросилась на пол пещеры и вцепилась в него руками.

Хетта опять проснулась, лежа на спине, со сложенными на животе руками, руки были сжаты в кулаки, и запястья болели, словно она долгое время напрягала их. Ей стоило труда разжать пальцы, и на ее сорочку высыпались две горсти песка. Медленно, медленно она села, приподнимая подол, чтобы не рассыпать песок. Она встала с кровати, держа подол перед собой, и подошла к комоду. Ей позволили переехать в эту комнату, которая раньше принадлежала ее бабушке, после бабушкиной смерти, но Хетта всегда была слишком занята — или слишком сильно ощущала себя непрошеным гостем, — чтобы переставлять вещи, которые не мешали ей. Обстановка комнаты нравилась ей, и после того как миновал первый приступ горя, она полюбила комнату, напоминавшую ей о бабушке. Хетта больше не думала о том, не будет ли неуважением к ее памяти оставить все так, как было. На комоде стояли разнообразные маленькие коробочки и флакончики с крышками, в которых когда-то хранились булавки, ватные шарики и пудра, но которые сейчас были пусти. Хетта выбрала одну и осторожно переложила в нее песок. Некоторое время она стояла, глядя на крышку. Она выбрала именно эту коробочку, потому что на крышке был изображен цветок и лист гвоздики. В саду все еще цвел куст гвоздики, который посадила бабушка. Хетта подняла крышку, чтобы удостовериться, что песок был еще там — что он не исчез, как только она закрыла коробку, — и на мгновение почувствовала слабый, но несомненно различимый пряный запах пещеры Зашарана и тиарнка.

Хетта снова заснула, и, хотя больше не видела снов, ее не расстроило это. Проснувшись, она заглянула в маленькую коробочку на комоде. Песок был все еще там, и тогда она спустилась вниз готовить завтрак. Сегодня была ее очередь ехать за продуктами. Обычно, если список покупок был не слишком длинен, ей удавалось сэкономить час для себя. И сегодня она решила пойти в библиотеку.

Хетте понадобилось больше времени, чем обычно, для того, чтобы попасть на рынок; она была вынуждена сделать крюк вокруг квартала из-за упавшего дерева, все еще лежавшего среди обломков их забора. Везде валялось множество сваленных бурей деревьев, которые усталый и перегруженный делами городской совет еще не приказал распилить и убрать. В одном месте дождевой поток размыл дорогу, и мостовая провалилась. На улицах были расставлены объездные знаки, оранжевые предупредительные столбы и временные стоп-сигналы, и когда она наконец добралась до рынка, то обнаружила, что часть автостоянки закрыта. На библиотеку у нее оставалось едва полчаса, и то только если сначала быстро сделать все остальное.

С тех пор как Хетта бросила школу, она редко ходила в библиотеку. У нее не было времени для чтения, и она не знала, какую книгу хотела бы прочесть: и художественная литература, и документальные книги напоминали ей о вещах, которых она не делала и никогда не собиралась делать. Она читала только каталоги семян, тщательно, от корки до корки, каждую зиму, и литературу по садоводству, и любопытные научно-популярные книги, которые Рут дарила ей на день рождения и Рождество и которые нравились ей, потому что их покупала Рут. Казалось, она бывала здесь в какой-то другой жизни. На руках ее были мозоли, царапавшие страницы. Мозолей не было в те времена, когда она наведывалась в библиотеку по несколько раз в неделю.

Ни в одной энциклопедии не оказалось статей о Дамаре, в атласах Хетта тоже не нашла ее, и ей некогда было ждать, пока освободится компьютер. С тех пор как она была здесь в последний раз, поставили еще несколько компьютеров, но очередь к ним короче не стала. Она неохотно подошла к справочному столу. Хетта никогда не была сильна в географии, и, стоя перед столиком, она чувствовала себя нерадивой школьницей.

— Э… Вы никогда не слышали о такой стране, Дамар? Библиотекарша бросила взгляд на ряды занятых компьютеров и вздохнула. Затем подняла глаза на Хетту.

— Да, — произнесла Хетта. — Я уже смотрела в энциклопедиях и атласах.

Библиотекарша слегка улыбнулась, затем нахмурилась:

— Дамар. Не припомню — а что вы о нем знаете?

Там есть одиннадцать Песчаных Границ и Стражник по имени Зашаран, на четвертой.

— Хм. Там — там большая пустыня, на месте древних лесов. Библиотекарша подняла брови.

— Это… Это слово из кроссворда, — быстро сочинила Хетта. — Это… нечто вроде пари.

Библиотекарша явно удивилась. Она набрала слово Дамар на клавиатуре своего компьютера.

— Хм-м… Попробуйте искать Дарию. О да — Дамар, — заинтересованно воскликнула она. — Помню… о боже. Если хотите узнать последние сведения, вам нужно будет пойти в газетный архив. — Внезапно на лице ее появилось затравленное выражение. — Там… хм… пробел, есть данные только за последние пять лет, все на микрофильмах, и теоретически все это доступно в компьютерной системе, но это не так, знаете ли… Дайте подумать, может, я найду… попытаюсь что-нибудь для вас найти.

Она взглянула на Хетту с таким выражением, как будто для проникновения в газетный архив был необходим скафандр, а возможно, и кислородный баллон с маской.

— Спасибо, — серьезно ответила Хетта и чуть ли не бегом выскочила из справочной комнаты; ее полчаса уже закончились.

Ларин. Субконтинент Дария в юго-западной Азии включает значительные пространства. Равнины расположены между высокими и протяженными горными хребтами и преимущественно заняты пустынями с разбросанными участками плодородной почвы. На юге находится длинный, изогнутый полуостров с более рыхлой и влажной почвой… Правительство страны не имеет аналогов, это одновременно Республика Дамар, управляемая народом, и протекторат Империи. Смотри статьи текста…

Дамар. Он существует!

Хетта провела в библиотеке почти час. Она выбежала на стоянку и изо всех сил рванула передачу старенького автомобиля. Он совсем не привык к такому обращению и издал вопль протеста, но Хетта едва ли услышала его. Дамар. Он существует!

Мороженое подтаяло, но отец никогда не ел мороженого. Кроме того, к чаю были лепешки с яйцами и колбасой, потому что их было быстрее всего готовить, а отец не любил магазинный хлеб. Забирая у матери поднос, Хетта более легко, чем обычно, пропустила мимо ушей произнесенные вполголоса жалобы и в благословенной тишине и покое — Дейн и его подруга, Лара, обедали с ее родителями, Джефф делал домашнее задание у себя в комнате, отец был внизу, в магазине, — Хетта твердой рукой выключила все еще стоявший в кухне телевизор и начала мыть кастрюли и сковородки, не помещавшиеся в посудомоечную машину. Она попыталась припомнить все, что могла, про Дарию — они проходили по истории Ближний Восток и текущие события, как раз когда умерла бабушка и мать заболела. Она ясно помнила только уроки литературы и «Большие надежды», потому что тогда ей хотелось, чтобы какое-нибудь печальное событие освободило ее. Никогда раньше это не казалось ей забавным, но она улыбалась, стоя у раковины, когда Рут — Хетта не слышала, как та вошла в кухню, — положила руку ей на локоть и спросила, или скорее прошептала:

— Хетта, что с тобой? Ты в порядке?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сама не своя с той бури. Я хочу сказать, это и неплохо, думаю, что ты была сама не своя последние восемь лет. Раньше-то я была слишком маленькой и не понимала, что происходит. Может быть, это сейчас ты опять становишься самой собой. Но ты стала другой, а ты знаешь, мама и папа не любят не таких, как они. Если они заметят, ничего хорошего не жди. Сейчас папа все еще занят последствиями бури, но так будет не всегда. И даже мама… — Рут пожала плечами.

У их матери были собственные способы добиваться своего.

Хетта в изумлении прекратила мыть посуду, но затем опять продолжила; Рут взяла полотенце и начала вытирать кастрюли. Обе бросали осторожные взгляды на дверь; пока они разговаривали негромко, жужжание посудомоечной машины заглушало их голоса. Отец не любил разговоров, которых он не слышал, и единственные темы, которые вообще желательно было обсуждать, касались хозяйственных дел и изготовления мебели.

— Я… это смущает меня, — произнесла Хетта, пристально разглядывая дно кастрюли.

— Попробуй рассказать мне, — ответила Рут. — Ха, я изучаю половую жизнь жуков. Меня ничем не смутишь.

Хетта фыркнула, подавляя смешок.

— Мне все время снится один сон. — Она остановилась и взглянула на Рут. Сестра смотрела ей в лицо, ожидая продолжения. — Он кажется совершенно реальным.

— Мне тоже снились такие сны, — согласилась Рут, — но из-за этого я не расхаживала с таким видом, будто узнала жутко важную тайну. По крайней мере мне так кажется.

Хетта усмехнулась. Она всегда была мечтательницей, как часто замечал их отец, а Рут — более практичной. Бабушка часто шутила, что она благодарна за восемь лет разницы между ними, потому что рассказывать что-либо обеим одновременно было бы невозможно. (Считалось, что сыновья не нуждаются в девчоночьих развлечениях, когда тебе подтыкают одеяло и рассказывают истории.) Хетте нужны были сказки. Рут предпочитала естествознание. В практичности Рут тоже была проблема — она была направлена на науку, а не на мебель; после школы Рут хотела заняться медициной, и учительница биологии обожала ее. Рут было пятнадцать, и через год она должна была вступить в конфликт с отцом относительно своего будущего. Этот спор Хетта проиграла, а Дейн увильнул от него, охотно — внешне охотно — согласившись перестать терпеть время в школе и заняться сборкой мебели по десять часов в день. В этой схватке Хетта сделала бы ставку на Рут, хотя ей не хотелось бы оказаться поблизости, когда разразится гроза.

— Ты что-нибудь знаешь о Дарий? Рут на мгновение нахмурилась:

— Она получила независимость год или два тому назад, так вроде бы? И опять стала называться Дамар, жители все время называли ее так. Но в этой перемене было что-то непонятное. — Она остановилась.

Международная политика не принадлежала к предметам, интересовавшим их отца, и дома никогда не смотрели новостей. После минутной паузы Рут продолжала:

— Одна моя подруга — ну, она немного странная, — Мелани, она говорит, что там полно ведьм, волшебников и всякого такого. И они на самом деле занимаются там колдовством. Наши дипломаты либо не выдерживали давления этого и через некоторое время их отправляли домой, либо они тоже начинали заниматься ворожбой, превращались в туземцев и оставались там навсегда. У Мелани был двоюродный дедушка, который заинтересовался всем этим и захотел остаться, но жена его ненавидела эту страну, и они вернулись. Теперь от одного упоминания Дарий она ударяется в слезы. Но дед много рассказывал Мелани о Дамаре, пока был жив, и если ее послушать… Но, как я уже сказала, она немного странная. Я такими вещами не интересуюсь, только помню, что было что-то таинственное в этом перевороте, когда он наконец произошел, и Мелани всегда повторяет «да, конечно», как будто знает, в чем дело. А почему ты спрашиваешь меня?

— Мне снятся сны о ней.

— О Дарий? — то есть о Дамаре. Как можно видеть сны о стране?

— Не обо всей стране. О человеке, который живет на краю Великой Пустыни. Он говорит, что он — один из Стражников — всего их одиннадцать. Хм. Они вроде бы присматривают за пустыней. За песчаными бурями и прочим.

— А он симпатичный?

Хетта почувствовала, как ее бросило в краску.

— Я… об этом не думала. — И это было правдой.

Рут забыла, что нужно соблюдать тишину, и рассмеялась. Мгновение спустя на лестнице, ведущей в магазин, послышались тяжелые шаги, и в дверях кухни появился отец.

— Хетта может закончить с посудой и без твоей помощи, — скомандовал он. — Рут, если тебе нечего делать, можешь взглянуть на это. — Он швырнул ей кипу бумаг. — Я получил сегодня подозрительно большую смету от страхового агента, и мне нужно подготовить ответ. Если бы у Хетты в делах было больше порядка, мне не нужно было бы тратить на это время.

В ту ночь Хетте не снился Зашаран, но ей привиделось, будто она идет по густому лесу среди незнакомых деревьев и слушает голоса птиц. Она почему-то была уверена, что некоторые из них были людьми и сообщали друг другу, что в их лесу чужой. Ей казалось, что она идет среди деревьев часами, и несколько раз у нее мелькала мысль, что она, наверное, заблудилась и должна испугаться. Но она оглядывалась на деревья вокруг и улыбалась; это были дружелюбные деревья, и она не чувствовала себя ни потерянной, хотя не знала, где находится, ни испуганной, ведь она была окружена друзьями. Наконец она остановилась и положила ладонь на изборожденный трещинами ствол одного дерева, которое, казалось, просило ее дотронуться до него, и подняла взгляд вверх, на крону. И вдруг, не веря своим глазам, она увидела, как листья и ветви, колыхаясь, образуют новый узор, лицо, которое всматривается в нее. Лицо было спокойным, оно почувствовало ее взгляд и улыбнулось, а ветка рядом превратилась в руку и помахала ей. Когда Хетта подняла руку — ту, которой дотрагивалась до дерева, — чтобы помахать в ответ, то проснулась, и ладонь ее все еще была поднята.

Следующей ночью она по-прежнему не видела Зашарана, но ей снилось, что она идет по конюшне и лошади наблюдают за ней, поднимая уши, когда она проходит мимо. Наконец она подошла к круглой, посыпанной песком площадке, где несколько всадников исполняли сложное упражнение и следы копыт сплетались между собой. У лошадей не было поводьев, а у седел странной формы не было стремян. Некоторое время она наблюдала за ними, потому что лошади двигались грациозно и смотреть на них было приятно; всадники сидели уверенно. Когда лошади остановились, образовав круг, головами внутрь, и, словно отдавая салют, опустили морды, один из всадников отделился от группы, и подъехал ближе к Хетте, и, кивнув, обратился к ней:

— Меня зовут Рок, я правитель этого длора и обязан знать всех, кто приходит сюда, но тебя я не знаю. Назови мне свое имя и скажи, как ты сумела миновать стражу у ворот?

Голос его был приятен, и она без страха ответила:

— Меня зовут Хетта, и я не помню, как прошла через твои ворота. Зашаран говорил мне о тебе, и может быть, поэтому я оказалась здесь.

Рок приложил кулак к груди и затем разжал руку, щелкнув пальцами в неизвестном ей жесте.

— Если ты друг Зашарана, тебе рады здесь, как бы ты ни пришла.

На третью ночь Хетта опять бродила по лесу и с надеждой глядела вверх, ища человеческое лицо, смотрящее на нее, но долгое время не замечала никого. Затем она начала различать другие звуки, помимо пения птиц и шелеста листвы; звуки были похожи на колокольный звон и напоминали большие бронзовые колокола в их городской церкви. Но здесь было слишком много колоколов, слишком много переплетающихся нот — пожалуй, это было более похоже на звон в мончестерском соборе. Хетта остановилась и прислушалась внимательнее. Казалось, звук стал громче: голоса колоколов были радостными, бодрыми, прекрасными; внезапно она очутилась среди них, ее словно поддерживала в воздухе яркая ткань их музыки. Самый большой колокол качался прямо у ее локтя; она могла заглянуть внутрь него, когда он поворачивался к ней, она могла видеть, как падает язык: Бом! Слышать звук так близко было невыносимо — должно было быть невыносимо, — он вонзался в нее тысячью кинжалов — нет: пронизывал ее, как солнечные лучи пронизывают призму, и она плыла в воздухе, полном радужных красок. И теперь сквозь бой колоколов Хетта различала голоса, человеческие голоса, они говорили: Спускайся, ты должна спуститься, иначе, когда умолкнут колокола, ты упадешь.

Она взглянула вниз и увидела лица звонарей, их руки раскачивали веревки, но лица, испуганные и озабоченные, были обращены к ней. Я не знаю, как спуститься, ответила Хетта, и в то же время осознала, что не произнесла ни звука, она могла говорить не больше, чем радуга. И затем колокола смолкли, и она почувствовала, что падает мимо музыки, в тишину; но, еще не успев испугаться, она проснулась и опять лежала в кровати в доме своего отца, и пора было вставать и готовить завтрак. Вечером, когда Рут вернулась из школы, она склонилась над стулом Хетты и поцеловала ее волосы, как часто это делала, но прежде чем выпрямиться, прошептала: «У меня кое-что для тебя есть». Лара на другом конце стола чистила картофель с очень занятым видом, и Рут не сказала больше ничего. Это был суматошный вечер. Оба краснодеревщика из магазина, Рон и Тим, были приглашены остаться подольше и поужинать; это был один из способов, к которому прибегал отец Хетты, чтобы не платить сверхурочные. Только после их ухода Рут крадучись пришла в комнату к Хетте, держа в руках большой конверт. Она улыбнулась, промолвив: «Приятных сновидений», и опять исчезла, бесшумно затворив за собой дверь. Хетта прислушивалась до тех пор, пока не уверилась, что Рут благополучно миновала три скрипучие ступени по пути в свою комнату, и только после этого вытряхнула на постель содержимое конверта.

«Добро пожаловать в Дамар, страну апельсиновых рощ», говорилось в лежавшем сверху буклете. Она разглядывала пейзажи на фотографии, но не видела деревьев, похожих на те, что снились ей два дня назад. Хетта перелистала небольшую пачку брошюр. Пропаганда туристического агентства не производила большого впечатления. Не было ни девушек в бикини, ни улыбающихся туземцев в национальной одежде; только пейзажи, пустыни, горы и леса — и плантации апельсиновых деревьев, и несколько странных построек. Немногие встречавшиеся люди смотрели в объектив с подозрением. У некоторых из них была кожа цвета корицы и черные волосы, как у Зашарана.

В конверте было также несколько листков, отпечатанных простым слепым шрифтом, где перечислялись рейсы и цены на билеты — последние заставили ее зашипеть сквозь зубы. Отец давал ей немного денег помимо того, что требовалось на хозяйство, он называл эти деньги ее жалованьем, и их едва хватало на смену изношенной одежды, уже почти разошедшейся по швам. Тем не менее, проявляя упорство, Хетта смогла немного скопить; возможно, ей удалось бы скопить и больше, если бы было необходимо. Например, большая часть бабушкиной одежды еще висела в шкафу; она уже перешила пару блузок для себя и юбку для Рут. Однако с одеждой тоже были проблемы: хотя отец никогда бы не заметил переделки старой одежды, мать Хетты видела все и туманно намекала на это своему мужу, который решил, что Хетте требуется меньше денег. Но с годами Хетте удалось изобрести новые пути и способы откладывать по копейке: урожаи в ее огороде теперь были больше, чем в начале ее деятельности, так как она много читала о садоводстве, и она нравилась мяснику…

Может быть. Только может быть.

Этой ночью Зашаран опять не приснился ей, но она ощущала ветер пустыни, и какое-то мгновение она опять видела себя где-то вдали от Фарбеллоу и магазина своего отца, с чашкой в руках, но, когда она поднесла ее к губам и отпила содержимое, это оказалась всего лишь вода.

Днем, вытаскивая граблями мусор из пруда за огородом, Хетта размышляла о том, какова на вкус вода в пустыне. Она надела высокие зеленые галоши и длинные резиновые перчатки, но все равно ей стоило труда не испачкаться и не пропитаться запахом гнили, пока она вытаскивала со дна заброшенного пруда водоросли и принесенные бурей обломки. Она приходила сюда не так часто, как ей хотелось бы, потому что здесь не росло ничего, кроме тритонов и водорослей. У Хетты не хватало на него времени, несмотря на то, что пруд всегда притягивал ее и был единственным местом в саду, которое мать не могла видеть из окна.

Всю жизнь Хетта удивлялась, как ее прабабушке удалось убедить прадеда выкопать бесполезный декоративный пруд. Прадед умер, когда Хетте было четыре года, но она хорошо помнила его: будучи в очень преклонном возрасте, он по-прежнему наводил страх. Даже в свои четыре года она запомнила, как после смерти прадеда бабушка, казалось, вдруг сбросила давившее ее бремя, а отец Хетты не замедлил занять освободившееся место. Как иногда с тихой печалью говорила бабушка, отец Хетты точь-в-точь походил на своего деда. Хетта все равно догадалась бы об этом; она видела фотографии прадеда, и хотя он был выше ее отца, она узнавала этот свирепый взгляд. Она не могла представить себе, каково это — быть единственным ребенком такого человека, а такое выпало ее бабке.

Но у его жены был пруд.

Он был круглым, его окружал расшатанный бордюр. Небольшой куст кизила с одной стороны пруда закрывал его от взгляда матери; Хетта благоговейно подстригала ветви каждый год; красные молодые побеги нравились ей не только как укрытие, но и сами по себе. Хетта выращивала подсолнухи по краям овощных грядок, а осенью подвязывала их, и они стояли всю зиму; растения скрывали пруд и от магазина. Ей иногда казалось, что, если отец вспомнит о нем, пруд немедленно будет засыпан и на его месте будет расти картофель. Странное место было выбрано для пруда; например, его слишком сильно затеняли яблоня и стена, чтобы там могли расти лилии, и в то же время бордюр создавал впечатление, будто хозяева хотели поставить рядом кресла и приятными летними вечерами наслаждаться видом тритонов, плавающих среди водорослей; однако сюда было бы далеко нести садовую мебель и чай. Может быть, прабабка Хетты тоже хотела спрятаться от посторонних взоров. Бабка не находила в нем утешения; она называла его «жутким» и никогда не приходила сюда. «Наверное, бабка была просто одной из этих уравновешенных, холодных натур с рыбьей кровью», однажды вечером заметила Рут, присоединившись к Хетте на берегу пруда, и затем обнаружила, что сидит в грязи. Рут также говорила Хетте, что в пруду водятся довольно приличные тритоны, а именно большой красноспинный тритон Тернера, значительных (для тритона) размеров и редко встречающийся в природе.

Некоторое время Хетта стояла неподвижно, опираясь на грабли. Обычно она оставляла кучу водорослей на берегу пруда на ночь, чтобы все, что жило в них, могло соскользнуть, уползти или убежать обратно в воду; затем она сваливала их в компостную яму за гаражом. Она посмотрела на мусор у своих ног. Водоросли зашевелились. Из их путаницы выбрался тритон и застыл, словно размышляя; по спине у него, будто у крошечного дракончика, вился ярко-красный зубчатый гребень, глаза, казалось, вспыхивали золотом в вечернем свете — ей почудилось, что он взглянул на нее, затем осторожно прополз вниз по водорослям, скользнул в пруд, и вода бесшумно сомкнулась над ним.

Той ночью Хетта опять проснулась в пещере у Зашарана. Она снова лежала на кровати или тюфяке, где уже просыпалась однажды; она повернула голову на подушке и увидела Зашарана, дремлющего в кресле рядом с кроватью. Когда она взглянула ему в лицо, он открыл глаза и тоже посмотрел на нее.

— Хорошо, — сказал он. — Мне снилось, что ты уже пришла в себя. Вставай — ты можешь встать? Жаль, что приходится тебя заставлять подниматься, ведь ты еще устала и расстроена, но я не понимаю многих вещей и хотел бы, чтобы ты поскорее увидела мое Око, прежде чем снова исчезнешь. Если ты не в состоянии идти и если ты позволишь, я отнесу тебя.

— Снилось? — повторила она. — Тебе снилось, что я вернусь? Говоря это, она села и поставила босые ноги на пол — на песчаный пол, ее ступни утонули в песке, хотя она не осознавала этого. В первый раз ей пришло в голову взглянуть на свою одежду: на ней было длинное просторное платье, серо-коричневое в свете ламп, очень похожее на сорочку, что она носила дома, — это была почти что ее сорочка, — но материал был тяжелее и падал текучими складками, и ей показалось, что на нем был выткан какой-то узор, хотя она не могла различить его в полумраке.

— Стражники часто видят сны, — отвечал Зашаран. — Это один из способов наблюдать. Человек, который не нашел своих собственных путей в сновидениях, не путешествовал по ним много раз, не может быть избран Стражником. — Он протянул ей руку. — Но ты… Мои гости не часто говорят мне, что они явились мне во сне, когда я не сплю.

Хетта встала и, шатаясь, прошла несколько шагов, и он подхватил ее под локоть.

— Я пойду сама, — возразила она. — Я ведь могла ходить раньше, разве нет? Той ночью, когда я пришла сюда, — почти две недели назад.

Он слегка улыбнулся.

— Я лучше пойду сама. Когда я иду, я чувствую себя более реальной.

У него дернулся угол рта, будто он угадал в ее замечании что-то, чего она сама не поняла. Они покинули комнату и некоторое время шли по вырубленным в скале коридорам, слабо освещенным каким-то невидимым источником. Сначала галереи были узкими, с низко нависшим потолком, неровным полом, и вели постоянно вверх; стены и пол имели желтовато-золотистый цвет с оттенком серого, хотя стены казались темнее из-за теней, прячущихся в нишах. Затем коридор расширился, и Хетта заметила другие коридоры, ведущие вправо и влево. Она чувствовала себя лучше при ходьбе — реальнее, как она сама сказала, менее похожей на видение. Она ощущала песок под ногами, легкую боль в щиколотке, слышала свое дыхание, чувствовала, как воздух касается ее лица. Она знала, что идет медленно, неловко, тогда как дома ее походка была быстрой и энергичной — это было необходимо. Возможно — возможно они были высоко в горах — разве он не говорил что-то про холмы? — может быть, из-за высоты она чувствовала себя такой слабой и хрупкой.

Они свернули с главной галереи в один из узких боковых ходов и в конце концов подошли к винтовой лестнице. На ступенях в неверном свете, идущем, казалось, из ниоткуда, мерцал песок, она видела его под ногами, пока они не прошли одного оборота.

— Ты первая, леди, — промолвил он, и она, глубоко вдохнув, вцепилась в веревочные перила, и устало начала подниматься, ступень за ступенью; но, к ее удивлению, чем выше они поднимались, тем легче становилось идти, ноги уставали все меньше, и дышать было уже не так тяжело. Наконец они поднялись на маленькую площадку, куда выходила единственная дверь.

Зашаран мягко, прикоснулся к ней, пробормотал слово, которого Хетта не расслышала, и дверь отворилась.

В дальнем конце комнаты были прорублены окна; занавесок не было, внутрь лился солнечный свет — она решила, что сейчас закат; она вздрогнула, когда луч коснулся ее тела, как будто в этом мире она могла оказаться призраком или вампиром, но ничего не произошло, она только ощутила мягкость и тепло солнца. Из окна открывался вид на крутой склон, поднимающийся над ними; казалось, что комната, где они находились, вросла в холм.

Посередине комнаты в полу был круглый колодец; Зашаран опустился на колени на каменное ограждение рядом с ним.

— Это мое Око, — мягко произнес он. — Подойди взгляни вместе со мною.

Хетта опустилась рядом с ним, опершись на руки, так как она опять почувствовала усталость. Она чувствовала, что ее взгляд утонул в глубинах водоема, но как это произошло, она не понимала; может быть, в колодце была не вода, а нечто другое. По мере того как взгляд погружался все глубже, у нее появлялось странное ощущение, будто что-то поднимается из тьмы навстречу ей. Она боялась увидеть это нечто.

Гигантское золотое Око, с вертикальным зрачком, расширяющимся, как будто оно только что заметило ее.

Задыхаясь, она отпрянула и услышала, что Зашаран что-то говорит, но не смогла различить слов; затем зрачок Ока расширился настолько, что вся гладь колодца потемнела, затем тьма рассеялась, и она увидела…

Она очнулась в своей постели, задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем, среди разбросанных и скомканных простыней, одеяло валялось на полу, она лежала на голом матрасе. Был предрассветный час; сквозь щель в ставнях лился серый свет. Она чувствовала непомерную усталость, словно не спала всю ночь, и в то же время жуткое, мучительное напряжение. Она знала, что больше не заснет. Правая щиколотка болела, и, потерев ее пальцами, она нащупала рубец, похожий на старый шрам.

Хетта сама не знала, как ей удалось пережить этот день. Она забыла суп на слишком сильном огне, и вся вода выкипела, пока Хетта вычищала семена из тыкв на компостной куче. Мать высоким тонким голосом закричала, что дом горит, хотя горела всего-навсего кастрюля на плите. Весь день после этого мать жаловалась на сердцебиение, намекала на то, что следовало бы вызвать доктора, чтобы он выписал ей что-нибудь новое для нервов, и упорно повторяла, что едва не сгорела в собственной постели. Отец ворчал, что запах гари испортил ему чаепитие и что Хетта уже достаточно взрослая для подобных глупостей. Она отправилась в постель с головной болью, с мыслью о том, что куча водорослей все еще дожидается ее на краю пруда, и нашла на своей подушке две таблетки аспирина и рядом на полу стакан воды: Рут. Отец считал, что таблетки принимают только трусы. Единственные в доме лекарства находились на тумбочке у кровати матери, а Хетта предпочитала головную боль необходимости еще раз видеть мать этим вечером; она забыла о тайнике Рут. Хетта мысленно поблагодарила сестру, проглотила таблетки и легла.

Открыв глаза, она обнаружила, что опять находится у колодца в башне Зашарана, но она отодвинулась, или ее перенесли, на некоторое расстояние от него, и теперь она не могла заглянуть в него (а может быть, это он больше не мог смотреть на нее), и Зашаран сидел рядом с ней, склонив голову и держа ее за руку. Когда она пошевелилась, он тотчас же поднял на нее взгляд со словами:

— Я смотрел сам и просил других посмотреть в наших записях, но я не смог найти ничего, что помогло бы мне. Я испугался, потому что ты спишь слишком долго — каждый раз все дольше. Ты спала почти целый день, и у тебя круги под глазами. Так не должно быть. Ты живешь где-то далеко — ты родилась и выросла в том далеком краю — там, где ты не должна быть; ты должна быть здесь; мое Око не стало бы тратить силы на чужестранцев, и мое сердце жаждет видеть тебя, хочу я этого сам или нет. Другие приходили сюда странными путями, но они приходили и оставались. Если ты хочешь прийти сюда и мы рады видеть тебя, почему ты не останешься?

Она села, положила ладонь на его руку и ответила:

— Подожди, все будет хорошо. Я нашла Дамар в атласе у себя дома, а моя сестра узнала насчет авиарейсов, и я приеду в Дамар… — Она запнулась, не зная, как выразиться. — Обычным путем. Приду сюда и найду тебя.

Она чувствовала себя так, будто смотрит телепередачу и не имеет отношения к происходящему, и в то же время она знала, что участвует в этой сцене, потому что была испугана. Кем был этот человек, которого она встречала только во сне, который сказал ей, куда она попала, и кем была она, чтобы обещать приехать к нему? Даже себе она не могла объяснить это.

— Авиарейсы, — задумчиво повторил он.

— Да, — подхватила она. — Где здесь ближайший аэропорт? Я не смогла найти на карте ни Таар, ни Чин… Чин… — Когда она произносила эти слова, голос ее дрогнул, потому что она знала, насколько трудно запомнить виденное во сне, а ведь это был сон.

Вспомни песок, промелькнула мысль. Вспомни песок, что лежит в коробочке у тебя на комоде.

— О… Ты должен рассказать мне, как тебя найти. Мне кажется, есть лучший путь, чем… — Она снова помедлила, вспомнив, как заблудилась во время песчаной бури, как Зашаран вел ее вслепую сквозь вихри песка, как она обнимала его за плечи, пока у нее не заныли руки, вспомнила свое странное ощущение, будто они каким-то образом оказались в безопасности внутри маленького движущегося воздушного пузырька, который позволил им добраться до двери в скале. Вот почему он — Стражник, будто подсказывало ей что-то. Мало толку от Стражника, который не способен действовать.

— Я не знаю, где ближайший аэропорт. И что такое аэропорт? — спросил Зашаран.

Временами она осознавала, что в своих сновидениях говорит на языке, отличающемся от языка ее родины; но это была одна из вещей, в которых вы уверены, только пока видите сон, но в то же время понимаете, что это лишь игра воображения. Она чувствовала, что слова, с которыми она обращалась к Зашарану, — слова, которые она произносила и слышала от остальных жителей Дамара, виденных во сне, — были другими. Это тоже была часть сновидения, как и особое, более гремящее, раскатистое, ритмичное звучание речи Зашарана и других дамарцев — отличающееся от звуков языка, на котором она разговаривала в Фарбеллоу, в ее реальном мире. (Это сейчас я в реальном мире, сказал ей внутренний голос.) То же смутное чувство она ощутила, когда Зашаран произнес слово «аэропорт», оно звучало как иностранное в его устах.

Она огляделась и увидела в углу стол с книгами (может, это были те самые записи, в которых Зашаран искал истории, похожие на ее собственную?), еще там было несколько листов бумаги и ручка. Она поднялась на ноги — медленно, опасаясь головокружения, — и указала жестом на стол. Зашаран тоже встал. «Можно?» — сказала она. Он кивнул, как обычно кивают в знак согласия, и при этом сделал рукой жест, который можно было понять как приглашение и в то же время как отказ — подумала она — кто-то подумал за нее — такой жест она сделала бы, если бы кто-то попросил одолжить лист бумаги.

Хетта глубоко вдохнула, взяла ручку (очень похожую на старомодное чернильное перо, которым она умела пользоваться) и нарисовала на одном из листков бумаги самолет. Она не умела рисовать, но любой человек в ее мире сразу понял бы, что это именно самолет.

Зашаран мельком взглянул на рисунок, удивленно, озабоченно, слегка нахмурившись и в то же время улыбаясь, покачал головой и сделал другой жест, это был жест непонимания, хотя и не пожал плечами и не развел руки, как это сделала бы она в подобной ситуации.

Расстроившись, она сложила бумагу, пополам вдоль, затем сложила нос, крылья — она подбросила его в воздух, и самолетик, пролетев над круглым колодцем, где ждало Око, ударился в дальнюю стену и упал на землю.

— Это бумажный самолетик, — пояснила она.

— Бумажный планер, — согласился он.

Он подошел к колодцу, подобрал ее самолет и принес его обратно к столу. Он бережно развернул бумагу, распрямляя пальцами складки, снова и снова разглаживая морщинки на смятом носу самолета, — словно бумага здесь была дорогой и редкостной вещью, мельком подумала она, — и затем быстро сложил бумагу заново, по-другому, намного более сложным образом, и, когда Зашаран подбросил свой планер в воздух, тот завертелся, затем, изящно вращаясь, пролетел по воздуху и приземлился на пол легко, словно бабочка.

Она взглянула на Зашарана, ощутив в горле болезненный спазм испуга.

— А когда вы путешествуете — на большие расстояния, — пробормотала она, — на чем вы ездите? — Она не могла заставить себя спросить об автомобилях, грузовиках или поездах.

— У нас есть лошади, ослы, повозки, — ответил он. — Можно идти пешком, ехать верхом или вести вьючное животное, нагруженное утварью. У нас есть проводники. Есть возчики, которые повезут тебя и твои вещи. Есть повозки, если ты можешь себе это позволить; они быстрее — и, говорят, удобнее, но я бы на это не стал рассчитывать.

Он говорил мягко, будто отвечал на самый обычный вопрос, но взгляд его был прикован к ее лицу, и по выражению его глаз она поняла, что он обеспокоен.

— Какой сейчас год, Зашаран? — медленно произнесла она.

— Сейчас три тысячи восемьдесят шестой год, — отвечал он, — с того дня, как Гастамор пришел с востока и разрубил Холмы рукоятью своего меча и из скалы забил источник Города Королей и Королев.

— Гастамор, — повторила Хетта, словно пробуя имя на вкус.

— Гастамор, учитель Орага, учителя Семтара, учителя Фрайадока, учителя Гориоло, учителя Лютэ, — продолжал Зашаран.

Гастамор, повторила она про себя. Гориоло. Она подумала, что вряд ли в какой-нибудь энциклопедии можно прочесть сказание о воине и волшебнике, прорубившем скалу рукоятью меча и открывшем источник, бьющий уже три тысячи лет. Возможно, только в энциклопедии легенд.

— Ты — ты уже как-то говорил о Городе Королевы, — сказала она. — Как зовут вашу королеву?

— Фортунатар, — ответил он. — Фортунатар Ясновидящая.

Она проснулась от звука собственного голоса, бормочущего слова Гастамор, Фортунатар Ясновидящая, три тысячи восемьдесят шестой год. Когда она вспомнила о домашних делах, ожидающих ее сегодня, у нее стало тяжко на сердце, но она сказала себе: это всего лишь потому, что осталось целых два дня до того, как она сможет пойти в библиотеку и поискать в энциклопедиях королей и королев Дамара.

Хетта торопилась, стараясь поскорее закончить чистить пруд в дальнем углу сада, и в спешке тащила ворохи водорослей — превратившихся в отвратительный вонючий бурый ком — две кучки отбросов — в компостную яму.

Закончив работу, она опустилась на колени на каменный бордюр, окружавший пруд, и погрузила грязные руки в воду. Холодная, освежающая вода приятно обожгла ее, придавая сил; в голове прояснилось, на сердце впервые за много дней полегчало. Она провела мокрой рукой по лицу, опустив другую в воду, и почувствовала, как что-то слегка коснулось ее кисти. Она взглянула вниз и увидела тритона, плавающего взад-вперед, выписывая восьмерки в воде между ее пальцами. Она перевернула руку ладонью вверх. Тритон оказался внутри и замер. Она чувствовала, как крошечные лапки щекочут ее кожу.

Хетта очень, очень медленно подняла руку; когда гребень показался из воды, тритон стал неистово метаться и царапаться, она испугалась, что он вырвется между ее указательным и большим пальцами, но он неожиданно затих. Он притаился и замер, словно при виде опасности. Теперь она чувствовала, где находятся его лапки: передние на ее пульсе, задние — на ладони, на подушечках у пальцев, хвост скользил между средним и безымянным пальцами. Она вдруг обнаружила, что затаила дыхание.

Хетта подняла руку на уровень глаз; тритон повернул голову и неподвижно уставился на нее. Его глаза были настолько маленькими, что трудно было понять, какого они цвета: золотые, решила она, с вертикальными черными зрачками. Тритон едва заметно задрожал, и жутковатый гребень на его спине приподнялся.

Целую минуту они глядели друг на друга. Затем она опять опустила руку, коснувшись поверхности воды, и на этот раз тритон исчез так быстро, что, глядя на пустую ладонь, она подумала, а не привиделось ли ей все это.

Этой ночью во сне она слышала колокола, но звук их показался ей угрюмым и печальным. На следующую ночь ей показалось, что она слышит голос Зашарана, но она заблудилась в темноте, и куда бы она ни повернула, его голос звучал у нее за спиной, очень далеко.

В тот день Хетта вихрем пронеслась по супермаркету, и, стоя у кассы за мужчиной, тщательно раскладывающим покупки по пакетам, она от нетерпения чуть не начала швыряться в него его же яблоками. Когда она добралась до библиотеки, у нее оставалось меньше получаса, но удача наконец улыбнулась ей — один компьютер оказался свободен. Королевы Дамара, набрала она. Послышалось жужжание, и на экране возник список сайтов, в которых упоминались (среди множества других вещей) королевы всевозможных стран (Дамара не было среди них), масляные краски, белье и салоны красоты. Хетта впилась взглядом в экран, в страхе найти то, чего она так боялась. Наконец она набрала вопрос: Кто сейчас управляет Дамаром?

Компьютер немедленно выдал ответ: Страной правит король Дороман вместе с Советом Пяти и Парламентом Монтаратура.

Здесь ничем нельзя было помочь. Королева Фортунатар Ясновидящая, набрала она.

Последовала пауза, во время которой компьютер собирался с мыслями. Должно быть, Хетта выглядела взволнованно и раздраженно, потому что библиотекарша остановилась рядом с нею и спросила заученным ненавязчивым голосом, чем она может быть полезна.

— Я пытаюсь найти что-нибудь о королеве Дамара, — ответила Хетта.

— Дамар? О — Дария — о — Дамар. Кто-то как раз спрашивал о Дамаре несколько недель назад. Странно, сколь многого мы не знаем о такой огромной стране. У них теперь король, правда? Кажется, я видела его на церемонии провозглашения независимости. Не помню, есть у него жена или нет.

Компьютер все еще раздумывал. Хетта произнесла, обнаружив, что рада отвлечься:

— Королеву, которая мне нужна, зовут Фортунатар Ясновидящая.

Библиотекарша задумчиво повторила имя.

— Вообще это звучит довольно, хм, поэтически, правда? А вы смотрели в мифах и легендах?

Компьютер завис, будучи не в силах найти ответ на вопрос о поэтической королеве Дамара, и Хетта обрадовалась, когда библиотекарша, наклонившись над ней, щелкая по клавиатуре, все исправила. Ей также было известно, как задавать вопросы библиотечной поисковой системе, и на этот раз на экране появился результат в виде яркого куска текста:

После окончания смутного периода и смерти своего сводного брата Линмата трон заняла королева Фортунатар, позднее прозванная Ясновидящей за справедливость как в политических, так и в юридических решениях. Линмат успел много сделать за свою короткую жизнь и оставил небольшое, но устойчивое королевство, процветавшее под ее управлением. Возникавшие междоусобицы не приводили к насилию и войнам (не было и случаев предательства, заставшего в свое время Линмата столь трагически неподготовленным). Возникали лишь бескровные противоречия между королевой и ее советниками; в этих раздорах никто не проливал крови. Единственной серьезной и неустранимой угрозой во времена Фортунатар являлись частые и жестокие песчаные бури в Великой Пустыне.

— Хм-м, — произнесла библиотекарша и быстро нашла начало документа.

Введение в легендарную историю Дамара, гласил заголовок:

У всех народов имеется фольклор, но Дамар необычайно богат им; в этой стране существуют сложные связи между легендами и тем, что западные ученые называют действительной историей. Даже сегодня…

Хетта закрыла глаза. Затем открыла их, не глядя на экран, и с драматическим жестом посмотрела на часы; ей не понадобилось изображать ужас, когда она увидела, сколько было времени.

— О боже — мне действительно нужно бежать — спасибо вам огромное — я еще приду, когда будет время…

Уже за дверью она услышала, как библиотекарша о чем-то спрашивает ее.

Может быть, она хочет распечатать что-нибудь из найденного.

Нет.

Следующие три ночи ей вообще не снились сны, и пробуждения были ужасны. Единственный раз она достаточно воспряла духом для того, чтобы ощутить дыхание ветра на лице и с наслаждением вдохнуть воздух. Это было солнечным днем, когда она пришла к своему пруду и начала чистить окружающую отмастку. Она мыла камни чистой водой, боясь, что моющие средства повредят живущим в пруду, и несколько раз замечала, как тритоны бороздят поверхность водоема. Когда она остановилась, чтобы перевести дыхание, ей показалось, что она видит того самого тритона с красным гребнем, мелькающего на краю пруда, будто бы глядя на нее, и в следующее мгновение она с любопытством представила себе: а вдруг все эти тритоны, которых она видела, были всего лишь одним-единственным, плававшим туда-сюда, составляя ей компанию.

Той ночью Хетте опять снился сон, но он был смутным и тревожным. Ей виделось, что она сидит на краю колодца Зашарана, где жило Око Стражника, и, напряженно всматриваясь в воду, понимает, что оно тоже смотрит на нее, но поверхность воды была темной и непрозрачной, хотя Хетта была уверена, что Око здесь и знает о ее присутствии. Она проснулась утомленная, все ее тело болело, словно после тяжелой работы.

То же самое снилось ей и на следующую ночь, и было почти невозможно перенести чувство подавленности, что приносил ей сон. С бьющимся от напряжения сердцем Хетта всматривалась в глубину колодца, беспокойно вертелась на месте, как будто от положения ее тела зависело, может ли она видеть. Она знала, что это не поможет, и все же не в силах была сидеть неподвижно. Она двигалась и перемещалась со скрипящим звуком и, опираясь на ладони, чувствовала шероховатость поверхности. Песок. Вездесущий песок дамарской пустыни; Зашаран говорил ей, что в комнате Стражника обычно не было песка, но в этот год ветер заносил его даже сюда. Она отвела невидящий взгляд от воды и сосредоточила его на песке на краю колодца: те же сверкающие, мерцающие крупинки, что дали ей такую жестокую обманчивую надежду, когда она проснулась у себя дома с песчинками в руках и на одежде.

Она передвинулась и освободила одну руку. «Помоги мне», написала она на песке у колодца, и в тот миг, когда она написала «е», сон прервался, и она услышала скрип тележки молочника за окном и поняла, что опаздывает с завтраком.

Прошло две недели, но Дамар больше не снился ей. Она начала опять привыкать к своей жизни над мебельным магазином, к жизни домохозяйки, кухарки, портнихи, няньки, кассирши, работяги — к жизни ничтожества. Ничтожества. Она так и состарится. Может быть, она выйдет замуж за Рона или Тима; это доставит удовольствие ее отцу и еще больше привяжет одного из них к магазину. Хетта знала — отец не допускает и мысли, что сама она не привязана к магазину; она и сама едва ли допускала такую мысль. Она не протестовала, когда родители избавились от миссис Хэлфорд и мистера Ионы, а с ними и от перспективы университета и карьеры; она вряд ли протестовала бы теперь, когда у нее был мир сновидений, который она любила больше, чем реальность, и куда так жаждала уйти. Содержимое книжных полок в бакалейной лавке свидетельствовало, что миры фантазий, куда можно перенестись в воображении хоть на несколько часов, очень популярны среди читателей. Она задумалась о том, скольким людям снятся миры, вычитанные в книгах. Она попыталась вспомнить, была ли в ее детстве такая книга, какая-нибудь сказка, с которой началась ее тайная любовь к пустыням, к временам песчаных бурь правления Фортунатар Ясновидящей, к пейзажам, никогда не виденным наяву; она не могла припомнить ни в книгах, ни в сказках, рассказанных бабушкой, ничего подобного миру ее снов.

Рут наконец-то удалось загнать сестру в угол как-то раз субботним вечером, когда та рыхлила овощные грядки.

— Не вздумай, — приказала она, когда Хетта торопливо схватила мотыгу и начала отступать к сараю. — Мне нужно с тобой поговорить, и я намерена это сделать. Эти сны о Дамаре зажгли в тебе свет, а теперь он опять погас. Дело не в ценах на билеты, так ведь? Денег мы как-нибудь раздобудем.

Хетта воткнула мотыгу в грядку с кабачками.

— Нет, — пробормотала она. — Дело не в деньгах. Пальцы ее сжали рукоятку мотыги, она неуверенно поковыряла лезвием в земле.

— Тогда что случилось?

Хетта крепче сжала мотыгу и начала яростно тяпать грядку. Рут и не думала уходить; наконец Хетта произнесла:

— Не имеет значения. Все равно это была глупая идея. Делать что-то, только потому что это тебе приснилось.

Рут издала звук, подобный тому, что вырывается у человека, ударившегося головой о дверную притолоку. Она ступила на грядку и обеими руками схватила Хетту за запястье. Она была ниже Хетты и проводила свободное время в лаборатории, возясь с жуками, но Хетту удивила сила, с которой сестра сжала ее руку.

— Поговори со мной, — воскликнула Рут. — Я думала о тебе годы. С тех пор как умерла бабушка. Трудно ожидать от ребенка шести лет, чтобы он думал о своей старшей сестре. А ты не знаешь, что спасла мне жизнь? Если бы я была старше, отец сломал бы меня, как любого, кто оказывается в его власти, — как маму, Дейна, как Тима и Рона, а ведь они уже были взрослыми — и Лару он тоже сломает, потому что она думает только о том, как бы выйти замуж за Дейна. Ты единственная из нас оказалась достаточно умной или достаточно упрямой, чтобы спасти от него хоть частичку своей души — может быть, бабушке это тоже удалось — когда она была жива, я не обращала на это большого внимания, может быть, ты у нее научилась этому — а я узнала от тебя, что это возможно. Я знаю это и Джефф тоже — со всеми этими компьютерными штуками, которые он делает, он уже наполовину заработал на университет. Когда придет время, никто не сможет сказать ему «нет». С нами все будет в порядке — и это благодаря тебе. Теперь тебе самой пора спасаться. Эта маленькая частичка твоей души, наверное, живет в этих твоих пустынях — будь я отшельницей, а не биологом, мне наверняка бы подошла такая метафора, — я удивляюсь, как тебе удалось спасти ее. Но теперь, после всего этого, ты и ее можешь потерять, если не будешь осторожна. Чего ты ждешь! Лара может научиться вести бухгалтерские книги, — я скажу Дейну, чтобы он предложил ой это, они оба сочтут, что это замечательная мысль, — я научу ее. Может, нам есть будет нечего, но мне остался еще год, а Джеффу — два, а остальным все равно. Кто знает? Может, мама еще выздоровеет. Хетта, сестра моя любимая, поезжай. Я навещу тебя, где бы ты ни оказалась.

Хетта стояла неподвижно, ее била дрожь. Перед глазами ее проносились видения — Зашаран, песок, деревья, колокола, лошади, лица среди листвы, Око, колодец. На какое-то мгновение они стали для нее более реальными, чем сад, где она стояла, или руки, до боли сжимавшие ее запястье. Она поняла это — поняла и опять все упустила, увидев вокруг себя пейзаж своей настоящей жизни, — это причинило ей такую боль, что она не могла вынести ее.

Она разрыдалась.

Она едва осознавала, как Рут обнимает ее за плечи и ведет за стену сломанных бурей подсолнухов, усаживает на край пруда, смутно чувствовала, как Рут качает ее на руках, как она сама много раз укачивала Рут, давным-давно, когда их мать заболела и отец не переставая ругался. Постепенно Хетта опять пришла в себя, голова ее лежала на груди Рут, а другой рукой сестра смачивала ей лицо ледяной водой из пруда.

Медленно она села. Рут ждала. Она начала рассказывать Рут все, с самого первого сна. Первый раз она запнулась, произнося имя Фортунатар: королева Фортунатар Ясновидящая. И не сразу она смогла объяснить, что произошло вчера в библиотеке.

— Все это воображение. Этого не только нет на самом деле, но это даже не история — это всего лишь легенды. Мне также могли сниться король Артур, Робин Гуд, или Холм Пака, или Среднеземье. Если — если ты права и частичка моей души живет там, тогда — тогда это тоже воображаемая душа.

Ничего нет, нашептывал ей разум. Ничего нет, кроме того, что ты видишь здесь, сейчас. Она оглянулась на стены, окружавшие двор; даже отсюда, из глубины сада, она слышала жужжание электропил, а ветер, сегодня с другой стороны, доносил до них запах горячего масла из закусочной Бенни.

Рут долго молчала, держа сестру за руку, и Хетта, устав от слез и объяснений, не делала попыток высвободиться. Ей нужно было идти в дом и готовить ужин. Но сначала она должна была укрыть грядки с капустой: ночью обещали мороз.

Наконец Рут произнесла:

— Что ж, люди сотни лет считали, что шмели не могут летать, а шмели по-прежнему летали вокруг, пока ученые спорили об этом, и все же в конце концов люди обнаружили это. Для шмелей это никогда не имело значения. И я встречалась с двоюродным дедом Мелани и не считаю его дураком, и я дружу с Мелани, потому что на самом деле она никакая не странная, она только хочет казаться такой, она может рассказать что-нибудь из жизни своего деда. Ты никогда не задумывалась, что в этих легендах есть много правды'? История просто расположена вокруг фактов. Факты — это еще не вся история, или шмелям пришлось бы перестать летать, пока ученые не обнаружили бы, что они умеют это делать.

Хетта устало произнесла:

— Это, пожалуй, слишком поэтично для меня. Легенды и поэзия не изменят того факта, что сейчас мне нужно идти готовить ужин.

Рут отвечала:

— Подожди. Подожди. Я еще подумаю. Я помогу тебе с ужином.

Она склонила голову и полоскала свободную руку в пруду, резко стряхивая капли, будто мысли жалили ее.

— Знаешь, мне кажется, что вот этот тритон старается привлечь твое внимание. Одна из этих больших красных зверюг.

— Да, я его уже видела, — отозвалась Хетта, пытаясь притвориться беззаботной, пытаясь подыграть Рут, сменившей тему, пытаясь смириться с тем, что сны о Дамаре так и останутся снами, а вокруг была ее жизнь.

— Не очень похоже на то, как себя ведут тритоны, — заметила Рут. — Взгляни.

Тритон в пруду плавал взад-вперед, как он — или она — делали это в прошлый раз.

— Понаблюдай за ним, — сказала Рут.

Она поболтала пальцами в воде, и тритон, ныряя вокруг них, продолжал плавать между ними, туда-сюда, напротив места, где сидела Хетта. Рут опять плеснула рукой в воде, и тритон нырнул и подплыл прямо к Хетте.

— Опусти теперь ты руку в воду, — велела Рут.

Хетта все еще не оправилась от волнения, открыв свой секрет, и покорно опустила в пруд руку. Тритон подплыл к ней и вскарабкался по тыльной. стороне ладони. Она вытащила руку из воды, медленно, как в прошлый раз, тритон держался за нее крепко. Она взглянула прямо в маленькие золотистые глазки и увидела, как вертикальный зрачок расширяется, глядя на нее.

— Может быть, это королева Фортунатар Ясновидящая пытается передать тебе послание, — сказала Рут.

В эту ночь Хетте опять снился сон. Она вошла в дверь, в которую уже входила однажды, когда Зашаран спас ее от песчаной бури. Она была одна, песок кружился вокруг нее; она сама закрыла дверь, борясь с ветром. Она хорошо себя чувствовала, голова была ясной, она была настороже. Она опустила шарф, окутывавший лицо, и отправилась, словно зная дорогу, быстро шагая вниз по коридорам, скользя по песку ногами, обутыми в легкую обувь, затем вверх по нескольким лестницам с низкими ступенями; песок хрустел на каменном полу под ее подошвами. По-прежнему откуда-то лился слабый свет, как и в ту ночь, когда

Зашаран вел ее, но ей часто приходилось хвататься за стены, чтобы не заблудиться, потому что тени, казалось, были более глубокими, чем в тот раз, когда она была с ним. Она не знала, почему выбирала тот или иной путь, но уверенно поворачивала каждый раз в нужную сторону.

Она пришла к винтовой лестнице и поднялась по ней. Когда она дотронулась до двери комнаты, где находилось Око, дверь распахнулась.

Зашаран стоял у дальней стороны колодца. Хетта подняла руки и отбросила с лица волосы, внезапно почувствовав необходимость сделать что-то привычное, домашнее, внезапно ощутив, что ничто вокруг, кроме ее собственного тела, не было ей знакомо. Хетта ненадолго прижала ладони к скулам. Рукава свободной одежды тусклого цвета, в которую она была одета, упали с локтей; под нею была сорочка, а на ногах шаровары и мягкие ботинки с длинными шнурками, завязанными вокруг икр. На правой щиколотке пульсировала жилка.

Зашаран не сделал движения, чтобы подойти к ней. От дальнего угла колодца Ока он произнес:

— Я думал, ты не вернешься. Прошла неделя с тех пор, как ты пропала. Если бы не след в песке у колодца в том месте, где ты сидела, я бы решил, что ты приснилась мне. Я вернулся в маленькую комнату у нижней двери, куда я привел тебя сначала. Ящик с бинтами был все еще открыт, и рядом лежала игла, которой я зашивал тебе рану, и одного бинта не хватало; и я увидел капли твоей крови на песке. Это была твоя кровь — никто, кроме меня, не ходит туда. Я не стал подметать и наводить порядок. Я — когда я в первый раз увидел тебя, — я подумал, что знаю, откуда ты. Я решил — я решил, что прочел знаки — не только на песке, но и на твоем лице, и обрадовался. Но ты не хочешь приходить сюда, ведь так? Именно поэтому я не нашел тебя в книгах. Вот почему твоя история не похожа на другие. Песчаные бури коварны; я знал это; но не представлял, что это означает. Только кровь, которую ты пролила, заставляет тебя возвращаться обратно, и ты возвращаешься из-за коварства песков. И все. Я должен позволить тебе уйти. Я счастлив, что ты вернулась сюда еще раз, чтобы дать мне возможность проститься и попросить прощения за то, что я хотел удержать тебя здесь против твоей воли.

Хетта почувствовала, что на глазах у нее выступили слезы. Она размазала их по лицу и опустила руки.

— Я… я видела тебя во сне.

Она хотела сказать: «Я видела тебя только во сне, ты всего лишь сон».

Зашаран улыбнулся; это была болезненная улыбка.

— Конечно. Как же еще мы могли встретиться? Ты рассказывала мне о Роаншире, городе в неизвестной мне стране. Я должен был понять… ведь ты ни разу не приглашала меня к себе…

— Ты мне просто снился! Ты только сон! — Хетта опять закрыла лицо руками и вцепилась в волосы. — Я ходила в библиотеку и искала в книгах королеву Фортунатар! Она существует только в легендах! Она не жила на самом деле! Даже если бы она на самом деле существовала, это было бы сотни лет назад! А теперь у нас есть аэропорты, и машины, и электричество, телевизоры, компьютеры!

Зашаран резко двинулся вперед, приблизившись к самому краю колодца.

— Ты нашла королеву Фортунатар в своей библиотеке? — повторил он. — Ты читала о ней — ты хотела прочитать о ней в своем Роаншире, где ты живешь?

— Да, да, — нетерпеливо согласилась Хетта. — Но…

— Зачем?

— Зачем? Зачем я это сделала? Потому что я хотела, чтобы она была реальной, разумеется! Потому что я хотела, чтобы ты был реальным! Ты не хочешь тратить свое время на меня — не хочешь прийти ко мне в моей собственной жизни! — хотя я хотела бы познакомить тебя с Рут — о, это нелепо! Я сплю, и королева Фортунатар — миф, сказка — она не существует.

— Все, что есть в мире, реально, — ответил Зашаран тихо, словно мысли его блуждали где-то в другом месте.

Затем он обошел колодец и, подойдя к ней, подал ей руку.

— А я существую? Дай мне руку.

Хетта взглянула на него и на его протянутую руку. Это был всего лишь сон; она дотрагивалась до него во сне множество раз до этого; он почти что на руках принес ее сюда из пустыни, он перевязывал ее рану, он держал чашку, когда она пила, он привел ее в эту комнату.

Она подняла руку, но опять спрятала ее. А что, если, когда она прикоснется к нему, ее рука пройдет сквозь его руку, словно он призрак? Словно он существует лишь в воображении, как легенда, вычитанная в книге?

Словно сон, после того как проснешься?

Хетта вытянула руку, но в последний миг закрыла глаза. Ее пальцы ничего не нащупали там, где должна была быть его рука. Она почувствовала головокружение и слабость, и снова она лежала на комковатом матрасе, на скрученных простынях, и запах рыбы, жареной картошки и опилок щекотал ее ноздри.

А затем Хетта почувствовала, будто его рука светится в ее ладони, будто она держит в руке маленькое, крошечное зернышко, которое из-за тепла ее рук вдруг проросло и расцвело; она чувствовала, что ее ноги в ботинках стоят на каменном полу, усыпанном песком, и она, задыхаясь, открыла глаза, и Зашаран притянул ее к себе и выпустил ее руку, только чтобы обнять ее. Он мягко сказал:

— Ты должна найти свою дорогу сюда. Эта дорога начинается у тебя дома. Я не знаю, где твой дом; я ничего не знаю о твоем мире, о твоем времени, с этими автомобилями и электричеством. Если ты хочешь прийти, ты должна найти дорогу. Я буду ждать тебя здесь.

Она повернула голову, лежавшую у него на плече, и бросила взгляд на воду в колодце у их ног. И ей почудилось, что откуда-то из глубины его на них смотрит блестящий золотой глаз.

Проснувшись, она ощутила странное спокойствие. Рассвет еще не наступил. Первые птицы только начинали щебетать, и трубы на противоположной стороне улицы вырисовывались на фоне сереющего неба. Она выбралась из постели, надела халат и тихонько спустилась по лестнице в комнату Рут, стараясь не наступать на скрипучие ступени. Рут сразу проснулась, достаточно было положить руку ей па плечо. Хетта приложила губы к уху сестры:

— Пойдем со мной.

Они бесшумно спустились вниз, мимо магазина, в заднюю комнату, к двери в сад. Они старались миновать эту дверь осторожно, потому что она всегда скрипела. Хетта задержалась, положив руку на щеколду, и на мгновение ей показалось, что Зашаран стоит рядом, касаясь рукой ее ладони. Он смотрел на Хетту, но затем перевел взгляд через ее плечо, на Рут; опять взглянул на Хетту и улыбнулся. Благодарю тебя, произнес он: она не слышала его слов, но угадала их по движению его губ. К твоим услугам, ответила она официально. Затем она отодвинула щеколду и открыла дверь; ни раздалось ни звука.

— Ух ты! — выдохнула Рут.

Когда они подошли к пруду в дальнем углу сада, Хетта с силой сжала сестру в объятиях и произнесла мягко:

— Я хотела попрощаться. Я хотела видеть кого-то рядом, когда я буду уходить. Я хотела поблагодарить тебя. Я… я думаю, что больше не увижу тебя.

— Ты будешь жить в легенде, — ответила Рут. — Я… я помню о шмелях. Я… ты не сочинишь легенду и обо мне?

Хетта кивнула и опустилась на колени на краю водоема. Его поверхность выглядела мутной в сером свете наступающего утра, но, когда Хетта дотронулась до водной глади, из глубины появился тритон и заплыл на ее ладонь. Когда она встала на колени, ее сорочка приподнялась.

— У тебя идет кровь! — воскликнула Рут.

Хетта взглянула вниз. Рана на щиколотке открылась, и тоненькая струйка крови бежала по ноге. Первая капля готова была упасть…

Она резко переменила позу и вытянула ноги над водой. Кровь закапала в пруд: одна капля, вторая, третья. Тритон все еще цеплялся за ее руку.

— Рут…

— Иди, — резко сказала Рут. — Сейчас.

Хетта соскользнула вперед, в пруд, и вода сомкнулась у нее над головой.

Это было долгое путешествие, сквозь воду, сквозь песок, сквозь бури и тьму. Она часто терялась, не понимала, где находится, кто она, куда она идет и зачем; и тогда она чувствовала, как кто-то шевелится у нее в ладони, как крошечное создание цепляется за волосы у нее за ухом, или видела золотисто-черное мерцание глаз и вспоминала. Она плыла через океаны, через пустыни. Зеленый дракон глотал ее и извергал обратно вместе с огромным вонючим столбом влажного черного дыма. Ей удавалось спастись от морских змей, неподвижно держась на воде, потому что змеи, как и акулы, реагировали на движение. Она скрывалась от водяных гоблинов, прячась в грязи, потому что водяные гоблины, будучи уродливыми, замечают только красивые существа, даже если это означает упустить отличный обед. Морские люди, обожающие романы и приключения, помогали ей найти дорогу, с ними она пела свои первые песни, хотя они смеялись над нею за то, что она могла дышать воздухом, и говорили, что ее златоглазый друг мог бы лучше учить ее. Хетта разговаривала с песчаными эльфами, обладавшими тоненькими, шипящими голосами, похожими на хлопанье дверей, и слушала пустынных волшебников, которые редко говорят с людьми, но беседуют с пустыней. Огромные, закованные в доспехи кони бога песков раздавили бы ее, если бы ее маленький друг не научил ее спрятаться у них за ушами, вцепившись в их гривы; но Джелидрет стоял на ее пути к тому, чего она искала и жаждала, и наконец она вынуждена была встретиться с ним лицом к лицу, не имея другого оружия, кроме своей решительности, смекалки, двух рук и маленького друга, висящего у нее на ухе, как серьга. И может быть, потому, что она была родом из Роаншира, где не было пустынь, и прожила жизнь не боясь его, она одержала победу и выпустила его лошадей на волю.

В конце концов она вынырнула на поверхность небольшого спокойного колодца; и Зашаран ожидал ее, чтобы помочь ей выйти из воды, и завернуть ее в плащ, и дать ей выпить тиарнк, как это уже было однажды, хотя в тот раз он вытирал с ее лица песок, а не воду. Она обернулась, чтобы взглянуть в колодец, и увидела золотой глаз, смотрящий на нее, и она не знала, был ли это очень большой глаз или же очень маленький,

— Благодарю тебя, — произнесла она. — Благодарю тебя. Где-то — не ушами, но в сердце, или в животе, или в пятках — она различила ответ: К твоим услугам.

— Добро пожаловать домой, — сказал Зашаран.

Рут стала взрослой, вышла замуж, и родила двоих детей, и написала три научно-популярных бестселлера о загадках, что загадывает нам мир природы и на которые поколения ученых не могут найти ответа. Однажды она набрала в компьютере слова легенды Дамара. Поисковая система выдала немного подходящих результатов. Волна интереса к стране, возникшая после получения независимости, схлынула, и сообщения о Дамаре отошли на задний план в международных новостях.

Несколько минут потребовалось, чтобы найти сведения о королеве Фортунатар Ясновидящей. В тексте говорилось о ее сводном брате, ее успехах в качестве третейского судьи и о песчаных бурях, досаждавших людям во времена ее правления. После нескольких абзацев убористого текста статья заканчивалась словами:

В правление Фортунатар начала свое творчество одна из самых знаменитых дамарских писательниц. Жизнь Хеттар сама по себе представляет интерес; а существует легенда, будто она появилась из ниоткуда, вышла замуж за Стражника Четвертой Песчаной Границы, Зашарана, и рассказывали, что после ее появления ни один человек не пропадал в песчаных бурях Каларшана и что бог песка ненавидел ее за это. Она знаменита циклом рассказов под названием «Путешествие», главная героиня которых носит странное, недамарское имя Рут.