Лучший из врагов. На первой полосе

Глава одиннадцатая

Красный светящийся индикатор на автоответчике показывал, что для Кати оставлено десять сообщений, но у нее не было никакого желания их прослушивать. Она знала точно, что Дейвина ей не звонила.

Удаляя студийный макияж, Катя думала о неожиданной встрече с Дейвиной у премьер-министра. Как ее любовнице удавалось сохранять такое спокойствие и бесстрастность? И, Боже правый, какой холодный взгляд! Казалось, ее нисколько не тронуло Катино смятение.

Могла ли Дейвина полностью исключить ее из своей жизни? Катя не была в состоянии этого даже вообразить. У нее было достаточно связей с мужчинами, чтобы понять, что чувства, которые она испытывает к этой женщине, ни с чем другим даже не идут ни в какое сравнение. Они переполняли ее всю, и до сегодняшнего дня Катя была уверена, что эти чувства были взаимны, как бы они ни старались их скрыть.

Катя стерла слой «Диор Визиоры», матовой основы макияжа, предназначенной специально для телевизионного грима. В зеркале ванной комнаты стало возникать ее настоящее лицо, и на Катю вдруг снизошло озарение. Ну конечно! На Даунинг-стрит Дейвина столкнулась лицом к лицу со сдержанной профессиональной тележурналисткой, почти такой же хладнокровной и бесстрастной, как и она сама, а не с той Катей, которая мгновенно отзывалась на ее поцелуи и ласки.

Но тем не менее Катя не могла избавиться от тревожного предчувствия, что Дейвина навсегда закрыла для нее свое сердце и произошло это как раз тогда, когда Кате была особенно нужна ее поддержка.

Как бы ни были они заняты, как бы ни опасно это было, Катя и Дейвина, до этого момента, всегда находили способ, чтобы поддерживать связь друг с другом. Они даже зашифровывали свои телефонные разговоры, делая вид, что это разговаривают два биржевых брокера, обменивающиеся информацией о сделках на рынке ценных бумаг. Когда нужно было договориться о времени встречи, они называли цены акций, а движение этих цен показывало, можно ли встретиться. Если цены повышались, значит для свидания не было никаких препятствий. Эти сообщения можно было отправить домохозяйке Дейвины, ее водителю, секретарю, помощнице, и передать Кате, когда та на работе, или оставить на автоответчике. Эта игра им также помогала общаться на людях.

(К несчастью для них, ребята из Челтнемского отдела контрразведки с помощью оборудования для определения голоса сразу же установили, кто эти женщины, а потом, почти так же быстро расшифровали их нехитрый код. Операторы этой службы получали невинное удовольствие, прослушивая мурлыканье этих двух женщин и наслаждаясь сознанием того, какой фурор могло бы произвести на публику сообщение об их связи. Им было известно множество подобных тайн. Это было их вознаграждением за бесконечные часы прослушивания записей разговоров.)

Катя чувствовала себя словно человек, идущий по краю пропасти. Пронзительный телефонный звонок заставил ее вздрогнуть, и тут же мучительно свело желудок — уже знакомое ей ощущение.

Она наклонилась над раковиной, чтобы вымыть руки, в это время включился автоответчик, и Катя услышала еще одно сообщение Лиз, которой нужно было срочно с ней поговорить.

Катя могла бы взять трубку, но впервые за время их дружбы она сделала вид, будто ее нет дома.

Еще один день прошел, и с ребенком было все в порядке, за что Джоанна была благодарна небесам. Она загадала: «Если выпутаюсь сегодня, значит все будет в порядке».

Теперешняя ее беременность, как и прежние, была тяжелой. Джоанна чувствовала себя ужасно. И нервничала.

Она бы заплатила любые деньги, только бы не ходить сегодня вечером в Ковент-Гарден, где ее свекровь собиралась приобщать ее к благотворительности, «Была бы моя свекровь нормальным человеком, она бы меня попросила ради ребенка остаться дома, — думала Джоанна. — Но так как она убеждена, что я целыми днями развлекаюсь в редакции журнала, она не видит причин, почему бы мне ни поприсутствовать на ее благотворительной вечеринке».

Джоанна старалась наладить отношения со свекровью, ведь Джордж так хотел, чтобы они подружились. Но та и шага не делала ей навстречу.

Корректура следующего номера журнала еще не была окончательно готова. И Джоанна, спеша как обычно побыстрее сесть в такси, еще без всякого макияжа, на ходу застегивала последнюю пуговицу своего черного платья от Джин Муир, купленного за треть его настоящей цены на благотворительной распродаже.

Когда Джоанна вошла в здание оперы, она была ослеплена зрелищем сотен элегантных женщин, выглядевших так, словно весь день они только и занимались тем, что приводили в порядок свою внешность для данного события.

У нее могли возникнуть неприятности со свекровью, которая несколько раз подчеркнула, насколько важно прибыть до появления почетной гостьи из королевской семьи — герцогини Кентской.

Кэтрин Лангфорд совершенно не будут интересовать причины, по которым Джоанна опоздала. И ей невдомек, что та последние восемь часов, почти не поднимаясь, работала над новым текстом для обложки. Потому что прежний оказался слишком остроумным для тупых мозгов директора-распорядителя.

Стремясь настроить его на дружелюбный лад, Джоанна рассказала ему смешную историю, произошедшую несколько месяцев назад. В одном иллюстрированном журнале поместили на обложку фотографию супермодели в широкополой соломенной шляпе и сделали надпись: «Проведите это лето под Черным Морячком»[62]. Но этот рассказ не имел никакого успеха. Директор так и не понял, что речь идет о названии шляпы, и что-то проворчал по поводу расценок на рекламу.

Джоанна гордилась собой, когда закончила первоначальный вариант обложки, но почти все пришлось переделывать. До директора не доходило своеобразие английского юмора, так как он вообще все воспринимал буквально.

Свекрови Джоанны будет наплевать и на то, что двухстраничный рекламный разворот был отменен в последнюю минуту, и Джоанне пришлось подбирать текст для замены, стараясь чтобы его содержание соответствовало другим статьям журнала. И на то, что возникли осложнения с автором, который должен был писать статью для новой рубрики.

Нет, Кэтрин Лангфорд не умела относиться к людям с пониманием.

Продвигаясь в вестибюле сквозь толпу людей, Джоанна поймала на себе взгляд Кэтрин. Свекровь призывно помахала ей билетами и Джоанна стала немедленно пробираться к ней, когда кто-то хлопнул ее по плечу.

— Привет, Джо, как дела? — Это был Марк Форстер, уважаемый политический редактор из «Санди таймс». Они чмокнули друг друга в щечку. — Сто лет тебя не видел.

— Да, последний раз мы виделись у Лиз. Было здорово, правда?

— Как поживают Лиз и распрекраснейшая Катя? Я вообще-то видел Катю на прошлой неделе, она обедала в «Локеттс» и была занята серьезным разговором с нашей новой звездочкой из министерства внутренних дел, Дейвиной Томас.

Джоанна приняла это к сведению, сделав вывод, что Катя решила перейти от рутинной работы на утреннем телевидении к деятельности на широкой политической арене.

Уголком глаза Джоанна заметила на верхней площадке лестницы неистовое размахивание билетами.

— Извини, Марк, моя свекровь уже выходит из себя, надо бежать. Давай пообедаем вместе, позвони мне.

Джоанна едва успела добраться до верхней площадки, как трубачи в красных ливреях возвестили о прибытии герцогини, а капельдинеры еще раз повторили: «Господа, леди и джентльмены, просим вас занять свои места».

Кэтрин едва ли можно было назвать в этот момент вежливой:

— Живее поторапливайся. Другие гости зашли уже десять минут назад.

Джоанна научилась не обращать внимания на повелительное обращение с ней свекрови, никогда не оправдываясь перед ней и ничего не объясняя.

«Аида» была одной из самых любимых опер Джоанны, но сейчас ее занимала вовсе не музыка. Им с Джорджем было не по карману платить двести фунтов за билеты. Сегодня Кэтрин, любезно заплатив за билет Джоанны, внесла свой вклад в благотворительный фонд. Выручка от этого представления пойдет в Королевское общество защиты животных, и сегодня был один из немногих случаев, когда Кэтрин раскошелилась, хотя по меркам большинства людей она считалась очень даже состоятельной женщиной.

Джордж однажды объяснил, что «мама сейчас волнуется из-за денег, потому что ей приходится жить непосредственно на проценты». Джоанна была сбита с толку этим объяснением, пока он не уточнил: «Мама привыкла жить на проценты от процентов».

Деньги, вернее, их нехватка, были единственной причиной конфликтов между нею и Джорджем. Поэтому Джоанна еще не сказала мужу, что открыла банковский счет, чтобы потом иметь возможность платить нянечке со специальным образованием.

Только Джоанна устроилась поудобнее, как почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, она увидела свою помощницу Стефани. Вот уж с кем она никак не ожидала здесь встретиться.

«Почему Стефани не упомянула, что будет здесь, — подумала Джоанна, — ведь она знала, что я собираюсь в оперу. Может быть, она достала билет в самую последнюю минуту? Но все равно могла бы сказать».

Джоанна еще раз заметила ее во время антракта: Стефани стояла на изогнутой лестнице с фужером шампанского в руке, смотрела сверху на «Краш-Бар» и разговаривала с высоким, коренастым мужчиной, в котором Джоанна узнала председателя одной крупной компании, высылающей товары по почте, одного из главных рекламодателей их журнала. Джоанна, улыбаясь подошла к ним, и они втроем обменялись приветственными восклицаниями. Когда спутник Стефани пошел взять еще шампанского, Джоанна обратилась к помощнице:

— Какая удивительная встреча, Стефани. Что ты здесь делаешь? — Стефани сложила губы в вызывающую раздражение полуулыбку. — Я могла бы тебя подвезти. Почему ты мне ничего не сказала?

— Я думала, вы были слишком заняты, — Стефани сделала паузу. — И устали за этот день, тем более в вашем положении. Я не хотела вас беспокоить.

— Беременность еще не повод для того, чтобы от всех отгородиться, — колко возразила Джоанна, хотя подумала, что часто так оно и есть.

— Конечно, нет, — согласилась Стефани тоном «давайте успокоимся». — Я рада, что вы здесь, Джоанна, — продолжала Стефани. — После того как вы ушли, мне звонили из Нью-Йорка, из офиса председателя совета директоров. Не волнуйтесь, я все уладила. Завтра я вам расскажу все подробнее.

— Скажи мне сейчас, не обязательно ждать так долго, — произнесла Джоанна сквозь зубы.

Джоанна вся кипела. Она могла себе представить, как ее помощница отвечала на звонок из совета директоров: «Она некоторое время назад уехала в оперу, но я уверена, что смогу вам помочь».

— Ладно, что хотят в Нью-Йорке?

— Джоанна, может быть, в самом деле обсудим все утром? В конце концов, меня пригласил один из наших лучших рекламодателей.

— Скажи мне сейчас.

Стефани сделала глубокий вдох — еще одна малорасполагающая к себе привычка.

— Председатель просто хотел, чтобы ему переслали по факсу копию одного из контрактов.

— И председатель сам ради этого звонил?

Стефани слегка покраснела.

— Э-э, нет. Я не хочу, чтобы вы так беспокоились. Звонил его заместитель.

Стефани прибегала к подобным хитростям, чтобы ее сообщения производили на аудиторию более сильное впечатление. Должно быть, директор-распорядитель поощрял ее манеру преувеличивать важность происходящих в редакции событий. В таком виде они возвышали его в собственных глазах. Но сейчас перед Стефани была совсем другая слушательница.

— Стефани, послушай, — сказала Джоанна, гладя на нее в упор. — Мне было бы очень приятно, если бы ты перестала все усложнять. Я хотела бы доверять тебе, но иногда это бывает довольно трудно. — Стефани слушала ее не прерывая и опустив глаза. — Знаешь, я думаю, что в принципе из тебя вышел бы неплохой редактор. — Тон Джоанны стал мягче. — Если ты примешь к сведению мой совет и перестанешь видеть в каждой женщине на своем пути врага. Это большая ошибка, и наступит день, когда ты пожалеешь об этом. — Джоанна хотела бы, чтобы Стефани что-нибудь ответила, но та продолжала молчать. — Существует так много людей, которые не в состоянии нас понять. Разве ты не видишь, какую пользу ты могла бы извлечь, если бы стала доверять женщинам, особенно тем, которые старше тебя и смогли бы быть твоими наставницами, которые хотят, чтобы ты добилась успеха? — настаивала Джоанна. — Хватит женских журналов, где редакторы мужчины. Я хочу, чтобы ты стала редактором и толковым, в самом деле, хочу.

Стефани внимательно слушала, но ее лицо оставалось бесстрастным. Джоанна решила, что нужно говорить еще откровеннее.

— Если женщины не поддерживают друг друга, на что тогда надеяться? Мы с таким же успехом могли бы остаться дома и шить одеяла. Когда такие женщины, как мы, занимаются бизнесом, никто нам не поможет, кроме нас самих. Мы должны доверять друг другу, и моя философия такова: пока меня не подводят — я доверяю.

Хотя Джоанна не была уверена, как на это может отреагировать Стефани, она поняла, что пришло время внести ясность.

— Стефани, думаю, ты согласишься, что пока я всегда тебе помогала и оказывала поддержку. Прошу тебя, не позволяй кружить твою голову тем, кто хочет использовать тебя в своих интересах. — Стефани задержала дыхание, и Джоанна наконец почувствовала, что произвела на помощницу какое-то впечатление. — Да, директору-распорядителю хочется играть с нами в эти глупые игры. Это придает ему ощущение власти и чувство уверенности в себе. Но моя помощь могла бы быть тебе более полезной. Если будешь меня слушать, ты продвинешься намного дальше, Стефани. Я хочу тебе помочь. Прошу об этом помнить.

— Я об этом подумаю, — ответила Стефани, улыбаясь и глядя прямо в глаза Джоанне.

Большая ошибка.

Джоанна интуитивно чувствовала, что Стефани полностью проигнорировала все, что она ей сказала. Война была объявлена.

Трагедия Аиды, погребенной вместе со своим любимым, казалась уже неинтересной.

В темноте на электронных часах светилось 04.10. Лиз не знала, с чего вдруг ее охватила паника. Такое же чувство у нее было перед тем, как она оказалась в клинике.

— Господи, неужели снова?

Врачи ей сказали, что вероятность того, что она опять заболеет чрезвычайно мала — тогда ее психическое расстройство было вызвано неблагоприятным стечением обстоятельств. Фотография! Вот в чем дело. Лиз с наслаждением взялась за расследование, но в ее душе нарастало смутное беспокойство. Она мучительно старалась убедить себя в том, что женщина в плаще — не Катя.

Тони, склонный все опошлять, предположил, что женщина пришла туда, как он выразился «с целью потрахаться». Кто бы ни была эта женщина, Лиз раздражало, что этот ублюдок может так отзываться о ней. А если этой женщиной была Катя, как должна поступить исполняющая обязанности редактора? «Что мне делать? Спросить Катю, в каких она отношениях с Томом Ривзом? А может быть, это вовсе ж не Катя?»

Даже если бы у Кати был роман с никому неизвестным мужчиной, то и тогда это осталось бы важной новостью. Газеты без конца спекулируют на личной жизни Кати. Стоит только ей пожать мужчине руку, как сразу возникают сплетни. Что средства массовой информации при этом игнорируют, так это то, что Катя, строго соблюдающая режим, обычно уходит в середине любого вечера или приема и в 21.00 уже спит мирным сном в собственной постели.

Если это Катя, тогда она, вероятно, была на Роланд-Мьюс, чтобы увидеться со своим проклятым любовником. Лиз не могла поверить, что это Том Ривз, но она знала, что у Тони не займет много времени, чтобы выяснить, кто живет и по соседству. Предположим, этот мужчина тоже какая-нибудь знаменитость?

Лиз застонала. Это может все усложнить. Тони почувствует, что их газета попала в яблочко. При нормальных обстоятельствах у нее было бы точно такое же чувство. Но Тони еще не знает про ужасное сверхосложнение, которое не может не вызвать скандал, потому что Катя им призналась, что этот человек не свободен. Лиз снова стала впадать в панику. Как же ей быть?

Лиз проанализировала возможные ходы. Если Катю не опознают журналисты из их газеты, это может сделать кто-нибудь другой. У нее нет возможности проследить за Родди Хамлином, независимым репортером; он не состоит в штате «Кроникл» и может, если они не используют этот снимок, послать его их конкурентам. Хамлин уже замучил художественного редактора требованиями выплатить ему гонорар. Родди — это настоящая чума.

Лиз не могла отклонить работу над этим материалом. Это было бы крайне необычным поступком для редактора, который только начал работать. И если она заикнется, что эта история имеет отношение к одной из ее знакомых, Тони может обвинить ее в предвзятости, и будет прав — она на самом деле действует непрофессионально.

Как бы то ни было, ее раздумья не могли повлиять на ход событий, и Лиз это знала. Отдел новостей, подобно роботу-ангомату, спокойно и методично начал свою работу по подготовке статьи. Они скрупулезно исследуют бумаги агентов по недвижимости, списки избирателей, документы в земельной регистратуре и выяснят, кому принадлежит соседний дом и кто в нем живет.

По любым меркам, эта статья будет определять тираж номера «Кроникл». Мир она не перевернет, но понравится дилетантам-читателям, которые любят разную болтовню. Хотя статья будет написана в серьезном стиле и содержать многочисленные ссылки на интервью Кати с политиками высшего ранга, она все равно будет тем, что на их жаргоне называется «секс-скандалом недели». А Лиз понимала, что по воскресеньям ничего не продается лучше «секса».

Но как она может так поступить с Катей? Лиз уже несколько раз пробовала до нее дозвониться, но безуспешно. Часы показывали 05.00. Ее подруга уже должна быть в студии, теперь, пока не закончится программа, звонить ей бесполезно.

Хотя за время журналистской деятельности Лиз уже бывали случаи, когда она принимала решение написать компрометирующую статью о человеке, с которым она была лично знакома, но в таком случае всегда имелся редактор отдела новостей или иной редактор выше ее по положению, который мог взять на себя ответственность. До сего времени она не пользовалась абсолютной властью. И никогда компрометирующий материал не затрагивал ее близких. Именно поэтому Лиз была в панике, и это проявлялось даже внешне; влажные ладони, ускоренное сердцебиение и учащенное дыхание. Она была не в состоянии ни работать над этим материалом, ни переложить ответственность на кого-либо другого. Если статью опубликуют, в любом случае вся вина ляжет на нее.

Лиз знала, что подобная чувствительность очень мешает журналистской работе. Общаясь с Чарли и коллегами-мужчинами из «Кроникл» и других крупных газет, Лиз убедилась, что никто из них и никогда не мучается такими угрызениями совести. А если и мучается, то скрывает их за стеной цинизма.

Лиз, Джоанна и Катя пребывали в уверенности, что у мужчин просто не бывает таких глубоких дружеских привязанностей, как у женщин. И когда возникает ситуация, что под удар поставлен знакомый им человек и существует проблема выбора: честь или карьера, редко случается, чтобы мужчины проявляли дружескую преданность, обычно для достижения своих целей они готовы использовать самые грязные средства. Лиз стала привыкать к тому, что после того как редакторы встречаются тет-а-тет со знаменитостями, с которыми вместе обедают или ужинают, через несколько дней они могут поместить на первых страницах своих газет нелицеприятные статьи об этих людях.

— Таковы правила игры, старина, — говорил Чарли, когда уязвленные звонили по телефону и выражали свое недовольство.

Уже не впервые Лиз пожалела о том, что она не может мыслить и чувствовать как мужчина. И почти сразу же у нее возникла мысль, которая обожгла ее — быть может, Тони прав, и женщина никогда не сможет быть хорошим редактором.