Лулу

Глава 16 Уже ничто не остановит

Есть люди, которым рано или поздно все приедается: работа, путешествия, общение с людьми… Зачем? Что сможешь ты изменить существенного в этом мире? Куда как проще тому, кто ни о чем подобном не задумывается и только выискивает себе все новые и новые поводы для удовольствия. И, как бездомный пес, который разжился где-то там, по случаю, бараньей костью, будет балдеть, балдеть…

Вот стоило только мне подумать об этих псах, как сразу же из памяти всплыло… Двое моих приятелей по училищу надумали сделать себе успешную карьеру, женившись на близняшках. Девицы были уже перезрелые слегка, с лица тоже так себе — встретишь ненароком в толпе и не узнаешь. А о фигурах и вовсе вспоминать не хочется. Однако все эти не слишком привлекательные обстоятельства с избытком компенсировались тем, что папашей при близняшках состоял — вы не поверите! — самый что ни на есть настоящий генерал. В сущности, оставалось только дождаться окончания учебы, а все дальнейшее представлялось совершенно в розово-пурпурном цвете, притом усыпанным блестками звезд на погонах и мозаичными узорами наград.

Беда, как всегда, подкралась незаметно. Близняшки еще только вскармливали новорожденных младенцев, а генерал взял да и вышел вдруг в тираж, то есть вроде бы ни с того ни с сего отправился в отставку. В общем, история достаточно банальная, и на этом она могла бы завершиться, если бы еще не предстояла выплата по совокупности немалых алиментов в течение последующих лет.

Однако с чего бы это я все о деньгах да о деньгах? Впрочем, ничего тут удивительного нет, коль скоро речь заходит о партнерстве. А от партнера, как известно, прежде всего следует требовать гарантий, поскольку если основываться лишь на доверии, то результат может ненароком огорчить. Вы представляете, в самый ответственный момент партнер вдруг охает и с воплем хватается за поясницу. А вслед за тем, превозмогая боль, выдавливает из себя: «Я больше не могу!» Увы, не оправдал доверия наш генерал.

Теперь представьте себе, что речь идет о сугубо практических вещах — товар, доставка, купля-продажа, договорные обязательства. Короче, та самая скучнейшая белиберда, которая лежит в основе любого сколько-нибудь прибыльного предприятия. В сущности, все сводится к тому, насколько наши желания соответствуют возможностям. Если исходим из того, что каждое желание достижимо, нужно всего лишь, отбросив соображения морали и прочие обременительные предрассудки, составить бизнес-план, поднакопить финансы и сделать соответствующие распоряжения. Так вот, девчонку при известных обстоятельствах тоже можно рассматривать как товар, который предназначен для продажи. А почему бы нет? В конце концов, что в этом странного, если спрос повсеместно диктует предложение? К тому же, как меня упорно заверяли, все происходит на взаимовыгодной основе, надо так понимать, что с добровольного согласия. Девчонкам нашим тоже сладкой жизни хочется! Ну если не сейчас, тогда чуть позже, когда придется выходить в тираж. Однако если же она попросит вас о помощи или, не дай бог, всплакнет, а то и вовсе возникнет пусть даже призрачный намек на некие родственные связи — тут требуется совсем иной подход, иначе вас, то есть меня, пожалуй, смогут обвинить во всех мыслимых грехах, а то и попросту обозвать подонком.

Однако до чего же скучная и бездарная эта штука — жизнь! Добывание денег абы как… лобзания со сволочами… пьянки до утра… слабая надежда, что детям больше повезет… и бабы, бабы, бабы… Да, надо работать! Надо работать, пока есть силы и не настал момент, когда не остается ничего — ни сил, ни здоровья, ни желаний…

Но что особенно повергает меня в уныние, так это вычитанная на днях во время блужданий по Сети фраза из письма Чехова: «Утром — чашка кофе, днем — бульон». Надо полагать, это для того, чтобы не тратить драгоценные силы на пищеварение. Согласен, что только натощак возможно творчество, а уж если повезет, и вдохновение вас чем-ни будь одарит. Увы, но мне это оказывается явно не под силу — видимо, инстинкт самосохранения срабатывает. И очень кушать хочется. Великие оттого и велики, что себя нисколько не щадят. Вот и Антон Павлович сгорел…

И все-таки усердия в этом деле мало. В свое творение художник должен вкладывать часть души — только тогда можно рассчитывать на удачу, на признание. К примеру, у кого-то искренняя исповедь потянет на несколько томов, кто-то сможет написать всего-то одну, но замечательную книжку, пусть так. А вот моей душе ну просто нечего сказать, молчала бы помногу дней подряд, если бы иной раз ситуация не требовала. Не спи, душа! Проснись, а то ведь жизнь пройдет, и все впустую, ну ни полстрочки обо мне в анналах не останется.

Проблема в том, чтобы найти подходящий для себя сюжет. Такой, чтобы некие аккомпанирующие вдохновению, как бы натянутые внутри струны отозвались, почувствовав в конкретных обстоятельствах что-то понятное, родное. И вот тогда, словно положенные на музыку слова, польются одна за другой наполненные смыслом строки, и не будет им числа. Только бы в самый ответственный момент в этом тщательно отлаженном оркестре что-то не сломалось, не сфальшивило. И опять все то же — где мне взять сюжет? Потому что описывать свою собственную, героически или не вполне достойно прожитую жизнь — я не сказал бы, что очень увлекательная перспектива. А все из-за того, что весьма болезненная это штука — выворачивать наизнанку самого себя. Ну так и тянет что-нибудь приукрасить, на худой конец, то есть если ничего иного не придумаешь — соврать. Притом, соврав хоть раз, следом начинаешь все остальное подчищать и подтасовывать. А тут уже возможны самые непредвиденные несуразицы и нестыковки. Так что куда надежнее где-то что-то позаимствовать, желательно позамысловатее, чтобы никого из пишущих не повторять.

Я вот подумал: а что, если перед сном нажраться до отвала? Вы представляете — целая ночь совершенно немыслимых кошмаров и отчаянных погонь. Да чтобы выдумать такую невероятную, никем не апробированную фабулу, иной раз требуется едва ни не полгода голову ломать! А тут, пожалуйста, нате вам готовенькое. Успеть бы только вовремя проснуться и все, что было, записать. Но вот проснулся, и жизнь тебе устраивает такое, что детскими забавами могут показаться и твои прежние заботы, и тот ночной кошмар…

Трудно поверить, но допускаю, что где-то я изрядно согрешил. Понятное дело, мы все не без греха, но почему-то кажется, будто бы в чем-то я превзошел тот уровень допустимого, за которым еще чуть-чуть — и начнется беспредел. Все чаще просыпаюсь я в холодном поту, а посреди трудов праведных или же застолья вдруг словно бы впадаю в забытье, в некую внезапную прострацию. И вот уже меня здесь нет, а я где-то там, в безбрежных далях прошлого, пытаюсь изменить то, что когда-то сотворил. Так в комнате своей начинаешь переставлять предметы, надеясь тем самым как-то изменить судьбу или хотя бы уверить себя в том, что такое в принципе возможно. Ну передвинешь шкаф — так все равно не сможешь к жизни возвратить то дерево, из которого он сделан.

Все больше склоняюсь к мнению, что для того, чтобы нечто достойное совершить, ну, скажем, написать давно задуманный роман, необходим тот же набор условий, который даст возможность удовлетворить женщину, — желание, умение и неутолимая страсть, к тому же помноженные на здоровье и усердие. По крайней мере, на каком-то ограниченном отрезке времени без этого не обойтись никак. И все же удивительное дело, иной раз все требуемые условия соблюдены, однако стоит появиться еще и стимулу к работе, как тут же пропадает желание писать. То есть желание-то есть, но вдохновение куда-то улетучивается. И совершенно напрасно старается очаровательная муза, нашептывая мне на ухо нежные слова. Видно, так уж я устроен — оказываюсь совершенно бесполезен, если от меня чего-то очень, очень ждут. Тут, видимо, дело в том — кто ждет. О господи! Да отставьте, наконец, меня в покое!

Опять мне вспоминается Крым, август, теплое ласковое море и… И снова возникает мысль, будто что-то мною сделано не так — не с тем дружил, не тех любил, а с теми, кого бы стоило любить, даже не успел, если уж по правде, познакомиться. С утра до поздней ночи суета, и даже ночью, когда совсем без сил, не спишь и думаешь о том, с кем и зачем на следующий день повстречаться стоит. Гирлянды лиц и хороводы тел, во фраках, в шортах, бегущие куда-то, просто лежащие в халате на диване или же загорающие на пляже голышом…

Вот странное дело, почему обилие раздетых тел совсем не возбуждает? Разве что самую малость, да и то всего лишь поначалу. А потом все это воспринимаешь как некую узаконенную, всеми принятую мораль — ну что же тут такого, если так договорились? Что особенного в том, если проституток развозят по домам, а сутенеры собирают дань с них, несущих миллионам мужиков и баб оплаченную страсть и удовольствие? Все просто, только заплати. И никаких проблем — получишь все, что только ни закажешь.

Недавно, пользуясь затишьем на дежурстве, имел неосторожность вычитать нечто про сотню способов, как кончиком языка развести огонь где-то пониже поджелудочной железы, видимо там, где он давно потушен. Ей-богу, тут же захотелось автору ответить — а стоило ли путем резекции брюшной полости перелицовывать «Любовь» Юрия Олеши? С другой стороны, что сам-то я могу про это написать? И что из моего знания при определенных обстоятельствах намерено на свет явиться? Букет сонетов про былую страсть? Романтическая исповедь состарившегося донжуана? Вот если бы предметом исповеди была не моя, так или иначе, но уже прожитая судьба…

Так, собственно, и возникла эта идея — написать историю проституции в России. В общем, так, да не совсем так. Вначале-то я ни о чем не помышлял — сидел себе на своем посту и в ус не дул. Потом только начал прислушиваться, присматриваться. Я уже говорил, что топтуны про нас с вами все-то знают, однако каждый «по чуть-чуть». Если же сложить все их рассказы вместе да еще добавить то, что сам по этому делу накопал, — тут-то и вырисовывается не просто мозаичная картина, но целая история. И в этой истории самое интересное не кто, кого, как, почему и в какой позиции «имел», но совсем вроде бы не связанный со всем этим вопрос — а не является ли такой способ существования универсальным средством для продления этой жизни? Речь о жизни тех, кто правит нами там, где-то наверху. Это и Гога-колобок, и еще более узнаваемые лица. А среди них начальники, депутаты, министры и вожди. У меня даже тезис такой возник — «Проституция как способ размножения элиты». Любопытная была бы тема для дискуссии. Только ведь сами-то они про себя — молчок! Так что приходится мне вместо них писать в некотором роде исповедь если не участника, то уж наверняка соглядатая, безмолвного до поры до времени свидетеля событий.

Вы спросите — зачем? Стоит ли горбиться над письменным столом, портить глаза, набирая тексты для компьютера, а потом с вымученной улыбкой на губах обходить одно за другим издательства, все еще сохраняя надежду опубликовать роман? Зачем напрасно расходовать и без того уже изрядно растраченные силы? В чем стимул, в чем причина? Так я уже писал об этом — злость! Нерастраченная злость, она сама, как бы без моего ведома водит авторучкой по бумаге, рождает образы, анализирует характеры, кому-то даже заглянет под подол, где-то угадывает то, о чем умалчивают, а иной раз обнаружит и такое, что скрыто глубоко в неведомых закоулках чужого подсознания.

И вот на свет явилось нечто. Нет, не ребенок. И даже дом я не построил и дерево не посадил, разве что лимон в горшке на подоконнике у себя дома. И, как цветочный горшок, хранит компьютер корни, листья, стебли странного создания, видимо по недоразумению названного мной романом. А может, лучше — рассказ от первого лица?

Давайте предположим — повезло! Нашелся некто, кого уже тошнит от всех этих убогих гаррипоттеров, бегбедеров и псевдодетективных сериалов. Кому изрядно обрыдли эпические сказания про варваров и про спецназ. Кто затыкает уши, лишь бы умолкли все ниспровергающие юные пророки-проповедники, а вместе с ними и прочие маловразумительные персонажи. В общем, повезло, и наконец-то роман опубликовали.

Проходит время. И вот представьте, сижу я на веранде в приморском кабаке, на берегу лазурного залива. С моря дует легкий бриз, а вокруг меня давние приятели и друзья и просто незнакомые, но симпатичные мне люди. И все с почтительным, почти восторженным вниманием взирают на меня и слушают главу из нового романа. Я переворачиваю страницу рукописи, стряхиваю пепел с «голуазки» и внятно, с выражением и расстановкой, почти с актерской дикцией — откуда что взялось? — вновь продолжаю чтение. Пожалуй, это момент той долгожданной истины, ради которой только и стоило работать. В сравнении с ней ничего не стоят никакие гонорары. И даже слезы умиления в глазах, в сущности, так ничего и не уразумевших милых дам куда приятнее огромных тиражей и предложения киноворотил по поводу экранизации романа. Ах эти чудные мгновения!

Впрочем, ничего этого не будет. Ничего! Не будет, потому что одни не желают прочитать в книге правду про себя, другие опасаются, как бы такие откровения не повредили их карьере. Ну а прочие, как им и положено, всегда стоят на страже — то можно, а это запретить. И дело даже не в какой-то там, прости господи, цензуре, но что поделаешь, если владельцу журнала или издательского дома что-то не понравилось? Если раздражают их даже не сюжетные ходы, не малоприятные физиономии чем-то очень знакомых персонажей, в которых кое-кто с изумлением узнает себя. Дело не в том. Просто такие откровения могут нарушить тщательно отлаженный процесс — процесс ежеминутного размножения правящей элиты. Вы только гляньте — там, за тем кустом, и там, в салоне «мерседеса», и в офисе, прямо на столе, на подготовленных к подписанию бумагах, и даже на пленарном заседании какой-то Думы двое народных избранников залезли под скамью и, невзирая на возмущенные окрики зрителей с галерки, почкуются, делятся… Чуть не сказал, высиживают яйца. Однако, если припомнить яйца Фаберже…

И все же, если есть желание, как можно не писать? В сущности, это предсказуемое отношение элиты возбуждает даже больше, чем приготовленное для интимной близости супружеское ложе. Подруга еще копошится где-то там, снимая дамское трико и надевая полупрозрачный, до умопомрачения короткий пеньюар, а ты уже садишься за компьютер и… Словом, если уж ввязался в это дело, меня уже ничто не остановит.