Лулу

Глава 18 Параллельные миры

С недавних пор предпочитаю ни о чем ни с кем заранее не договариваться. Спрашивается, почему? Да я и сам толком этого не знаю. Видимо, просто потому, что не хочется кого-то подводить, кому-то наобещав — не выполнить, кого-то обнадежить — не имея оснований. Ведь и так бывает.

Сегодня вообще себя в изрядной степени нетрудоспособным ощущаю. Что шулер, что блатной, что проститутка — мне сегодня все равно, все для меня на одно лицо. И дело даже не в том, что тяжко мне всего лишь с перепою — а ведь я накануне в рот ни капельки не брал! — но странные события последних дней во мне что-то будто бы перевернули. Я бы даже примерно так сказал: «Душа болит!» Это если кто-то мне поверит…

А ведь и вправду странно — словно бы на день рождения не пришел, а вот на похороны вдруг явился, хотя никто приглашения мне не присылал. Будто бы так и положено, чтобы праздники проходили без меня, ну а когда возникнет потребность поработать заступом или киркой, тут уж без моего посильного участия не обходится. Видимо, каждому предназначена своя судьба, свое персональное, кем-то забронированное место в мире. Это все я понимаю. Но почему такая ноша свалилась на меня?

Тут вкратце следует рассказать о том, что предшествовало описанным событиям. Собственно, и рассказывать-то нечего, если не считать того, каким образом я очутился на этой своей должности. Вы уже, наверное, поняли, что после увольнения с прежней службы я, кроме навыков аналитической разработки и дознания, ничего не сохранил. Даже кошелек после судебных разбирательств оказался пуст — все до копейки сожрали адвокаты! Ну оставались еще кое-какие, вроде бы дружеские связи, их-то я и постарался использовать, когда оказалось уж совсем невмоготу.

Именно так я и стал штатным психологом, а если по правде говорить — привратником, то есть стоящим при вратах, на страже неких, поначалу неведомых мне интересов. Мог ли я ограничиться тем, что полагалось видеть там, за стеклом, в сияющем роскошью фойе, не имея возможности проследовать наверх, вслед за гостями? Если кому-то придет в голову такая догадка на мой счет, это значит, что он меня не знает. Однако всякому любопытству есть предел, либо же надо умело обходить эти самые пределы и преграды. Впрочем, дело здесь даже не в любопытстве, а в тех перспективах, которые открывало участие в игре. Я имею в виду не только игру в блек-джек, баккара или американскую рулетку.

Представьте, что сели вы за руль новехонького «опеля», однако же дело в том, что машина оказалась без приборной доски, то есть доска-то есть, а вот приборов нету — когда покупал там, еще в Европе, на них денег не хватило. И вот, не ведая, по сути, ни о чем, к тому же вновь после приличного подпития, я жму на газ и отчаянно верчу баранкой, пытаясь удержаться на слякотной дороге и, не дай бог, кого-нибудь ненароком не задеть. Кто знает, какие важные персоны там, за тонированными стеклами в движущемся тем же курсом шикарном лимузине? Мне с ними соревноваться ни к чему — только бы самому как-то удержаться на дороге. И все же кто они и почему я оказался не достоин счастья, которое вдруг в один прекрасный миг на них свалилось? Как это там сказано — будто бы лишь тот достоин счастья, кто каждый день идет за ним? Можно подумать, я не иду, то есть не еду! Нет, видимо, дело в том, что мы с ними совершенно разные, ну совершенно не похожие друг на друга люди, но вот ведь как и почему — этого мне покамест не понять. Ну не явились же они сюда с Луны! Нет, скорее уж я здесь неизвестно с какой стати оказался.

Возможно, что жили мы с ними в параллельных мирах. И в том мире, где жил я, по-прежнему на Патриарших ходит трамвай, и первомайские колонны демонстрантов движутся по улице Горького, и на здании Центрального телеграфа висят портреты всеми обожаемых вождей. А на работе раз в месяц раздают продуктовые заказы, и, как обычно, на занятии кружка политучебы опять докладываю я — на этот раз о преимуществах системы распределения при развитом социализме.

И вот теперь меня закинули сюда, в их мир. Закинули и даже не спросили — а надо ли мне это? И что теперь делать? Что предпринять, если уже нет ни привычных, устоявшихся понятий, ни прежних жизненных ориентиров, а есть только одно — желание купить-продать, а на полученную прибыль нажраться до отвала? Так я же и говорю, отменная жрачка — основа всех основ, и никуда от этого не денешься. Словом, выход остается лишь один — приноровиться, приспособиться по мере сил, кому как повезет и кому достанет смелости отобрать кусок еды у своего ближайшего соседа. Ну и чего же вы от меня хотите — вот этим самым я и занимаюсь! То есть жму что есть силы на педаль, намереваясь обойти соперника на ближайшем повороте.

Мне скажут — не убий, не укради, уступи дорогу, если кто-нибудь тебя попросит! И кто мне это говорит? Те самые «праведники», что по коварному навету распяли невиновного, а затем соорудили из него символ негасимой веры. И ради этого символа сжигали тысячи жизней на кострах. А теперь несутся впереди меня по этой самой, столбовой дороге, разбрызгивая по сторонам грязь, так что только успевай увертываться. Но в результате все равно оказываешься с ног до головы в дерьме…

Вы снова скажете, мол, если ты такой чудной, остался бы при своем — портретик Сталина над кроватью, пикеты у посольства империалистической державы и ежедневные письма в Генпрокуратуру с требованием призвать к ответу криминальных олигархов. Конечно, не бог весть какая это развеселая жизнь, но зато полнейшее ощущение собственной кристальной чистоты, даже руки не надо мыть, потому что и вправду чище не бывают…

Эх, граждане! Ну что вы льете мне фимиам за шиворот, а сами осетриной объедаетесь в три горла? А может, и мне тоже хочется. Будто не знаете, что самая желанная мечта оголодавшего бродяги — забраться ночью в гастроном и…

В общем, вот такая психология. Ну а дивиденды, курсы акций и прочая мудреная терминология нужны лишь для того, чтобы навести тень на плетень. Главное — урвать! А какие для этого понадобятся законы, указы и прочие установления — есть кому об этом позаботиться. Был бы соответствующий навар, а заинтересованные граждане найдутся.

С другой стороны, готов с вами согласиться, что без положительных эмоций жить нельзя. Вот и придумывают сладкие слова про ожидаемое всеобщее процветание, когда — под красным флагом, когда — под звездно-полосатым. А в общем все равно! Потому что рано или поздно неизбежно возникает ощущение, что тебя дурят, водят за нос, как какую-нибудь замарашку, мечтающую стать известной топ-моделью. Это если повезет. А если и вправду хороша, так для такой наверняка приготовлена постель и дюжина мужиков в придачу… Господи! Да что же это я все про постель да про постель. И откуда только у меня такие мысли?

А все потому, что опять возникает ощущение, будто Лулу — это коварная подстава, цель которой — обобрать меня до нитки, то есть все, что мне дорого, прибрать к рукам. Если так, то она с подобными актерскими задатками ох как далеко пойдет! Жаль только, что я в этом деле всего лишь что-то вроде дойной коровы или беспородного козла. Ах эта хитрая Лулу…

А вот вчера она меня и спрашивает:

— Папуля, это правда, что ты пишешь роман?

Правда, неправда… Меня-то больше интересует, а вот откуда ты, милая, про мои намерения узнала? Впрочем, кое-какие отрывки, должно быть, сохранились в памяти компьютера. А в основном — та самая флешка на манер Кощеева яйца. Только ко мне это никакого отношения не имеет, да и нечего вроде бы утаивать от вас — вот ведь, все как на духу, страницу за страницей излагаю, пользуйтесь, пока я добрый. Однако перспектива перерождения психологического триллера в банальный детективный сериал с поиском пресловутой флешки меня, должен признаться, совершенно не устраивает.

— Господь с тобой, девочка! Ну какой еще роман? Так, просто от нечего делать записываю кое-что на будущее. На тот случай, если останусь без работы. Будет тогда чем заниматься. Вот сяду мемуары писать. Представляешь, воспоминания старого хрыча, всю жизнь проработавшего ночным сторожем у дровяного склада. — Про сторожа это я специально для нее сказал, чтобы с лишними вопросами не приставала.

— Напрасно ты на себя так наговариваешь. Ты совсем еще ничего. Наверное, девицы на тебя заглядываются?

Эх! Мне бы только дождаться, когда ты на меня так поглядишь. А то все — папа, папа…

Нет, надо раз и навсегда с этими настроениями заканчивать! По существу, происходит нечто вроде самопроизвольного раздвоения — одна половина моего «я» мечтает залезть девчонке под подол, ну а другая, само собой, стоит на страже нравственности. При этом ежу ясно, что не может так вечно продолжаться — либо одна другую обязана вызвать на дуэль, либо та, другая даст этой кулаком в лоб, и все так или иначе кончится. Если судить по моим ощущениям, именно к этому идет.

Впрочем, случилось как-то мне присутствовать при подобном «раздвоении», которое происходило буквально на моих глазах. Сидели мы с приятелем-актером в ресторане «Дом актера». Близилась полночь, публика постепенно расходилась, официанты убирали со столов, даже верхний свет в залах уже погасили, включенными оставались только несколько светильников на стенах. И вдруг, когда в ресторане оставалось всего-то с десяток человек, по ковровой дорожке, минуя ошеломленного швейцара, входит он. Весь такой холеный, замшевый, будто только что с витрины магазина, и словно бы идет… да нет, парит он над толпой, то есть над той самой ковровой дорожкой, по которой звезды поднимаются на подиум Каннского кинофестиваля. Тут же возникает суета, спешно сдвигаются столы, и вот, неспешно попивая кофеек, мэтр, окруженный затаившими дыхание почитателями своего таланта, начинает рассказ о новом фильме. Честно признаюсь, что после первых двух его творений я бы и сам мэтра на руках носил, если бы такая возможность у меня имелась. Но тут я оказался, прямо скажем, не у дел, поскольку рядом с ним расположилась некая популярная в то время эстрадная певица. Да что популярная — вылитая Софи Лорен, это если судить по уникальным формам! Впрочем, и личико было очень даже ничего. Сидим мы, слушаем про историю любви под музыку какого-то романса, и все не сводим с мэтра глаз. А та, что вылитая Софи, так просто обеими руками в него вцепилась, и впечатление такое, что вот еще немного — и… Тут наша Софи глянула в окно, разжала пальцы и, извинившись, устремилась к выходу. Должен признаться, что с этого момента я на рассказчика даже не глядел, не говоря уже о том, что ничегошеньки из того, что он наговорил, уже не помню — фильм-то потом получился так себе. А с улицы тем временем доносился визг тормозов, сигналили автомашины — это Софи перебегала улицу. Там, у тротуара на противоположной стороне стоял маленький, невзрачный такой автомобильчик, то ли «москвич» первого выпуска, то ли «запорожец». Как потом коротко объяснила нам Софи, муж звал ее домой. Так вот, тело и впрямь рвалось к нему, но сердце певицы в эту ночь должно было принадлежать другому. Где-то примерно через час мэтр закончил свой рассказ, при этом певице пришлось еще пару раз выбегать на улицу, ну и в итоге… в итоге одна половина ее «я» вместе с телом Софи Лорен все же отправилась туда, где ей и надлежало быть согласно желанию супруга. А вот душа… Да кто ее разберет, эту таинственную женскую душу?

— А вот что бы ты на ее месте сделала?

Лулу подпирает очаровательную головку кулачком и некоторое время раздумывает. А затем выдает мне вот такое:

— Не надо ей было шляться по кабакам. А уж бегать через дорогу туда-сюда — это и вовсе напрасное занятие.

И то верно. Я и не подозревал, что у Лулу такой рациональный склад ума — видимо, вся в мать, а не в меня. Но все же интересно, как бы она в подобном случае поступила?

— Ну, если бы в том «запорожце» сидел ты…

Лулу смотрит на меня и улыбается. А я, честно говоря, даже и не знаю, как мне это понимать и что она под этим «ты» подразумевает — то ли просто водителя, то ли любовника, то ли отца. Эх, почему я в свое время так и не решился стать художником? Может, и обо мне бы сейчас так говорили — «мэтр». Да и заехал бы я за Лулу уж точно если не на «кадиллаке», так на «опеле».

Знаю я, о чем вы сейчас думаете. Вот, мол, старый дурень чуть ли не грезит наяву и воображает себе невесть что — и про девчонку, и про свой якобы загубленный талант. Потом скажет, что вот власть перед ним оказывается виновата, мол, что-то там не позволила, где-то помешала, бульдозером прошлась по его картинам… Да нет, картины вон они, висят. Во всяком случае, те, что были написаны когда-то. Ну а уж ненаписанное — теперь это не вернешь. Я о том времени, что минуло безвозвратно. И если еще оправданий поискать, то несомненно вот что — врожденная осмотрительность сработала.

Должен признаться, что после того случая с цветами, которые мне пришлось вручать на Первомай, предпочитаю не лезть понапрасну на рожон и, если есть хоть какая-то возможность, заранее планирую, как избежать вероятных неприятностей. Помню, был у меня когда-то приятель, на югах встречались, сладким персиком закусывали молодое крымское вино, говорили про Пикассо, Сезанна и Ван Гога. Так вот он мне рассказал, что из всего их выпуска художественной школы только трое рискнули выбрать карьеру живописца. Самое любопытное, что остальные пошли не куда-нибудь там еще, а в физики. Ну уж удивили! Так ведь, между прочим, тоже творчество, причем не зависящее ни от идеологии, ни от указаний сверху и иных, куда более огорчительных причин. Да что тут говорить, могло ли быть в те времена что-нибудь другое, столь же далекое от углубленного изучения истории КПСС и ссылок на решения очередного съезда? Но вот если тебя на третьем курсе вызывают в деканат и предлагают в интересах государства перейти на учебу в другое заведение — или ты не комсомолец? — тут поневоле задумываешься, а не дал ли ты маху тогда, когда изменил своему настоящему призванию?

Ну что ж, стать живописцем не сбылось, да и с прежней службой в итоге не заладилось, и на то были свои причины. Теперь вот пробую кое-чего добиться в бизнесе.

Кстати, напрасно Лулу рассчитывала на то, что я расскажу ей про роман. А дело в том, что творение автора — оно в некотором смысле как ребенок. Нельзя показывать еще не родившееся дитя. Это все равно как муж потребовал бы сделать жене кесарево сечение, чтобы посмотреть, отвечает ли его представлениям плод, созревающий в материнском чреве.

Что уж тут говорить — форменное варварство и только! Так что и вам остается ждать, когда я допишу это свое «чудо» до конца. Может быть, тогда хоть что-нибудь поймете…

А что же Лулу? Я продолжаю размышлять о смысле бытия, а она уже спит. Видимо, за последние дни умаялась. Впрочем, сейчас ночь, Лулу и впрямь еще спит, а я что-то размечтался прямо на работе.