Глава 12

Час был уже поздний, а Ричарду все никак не удавалось сосредоточиться на свежей статье Бэджета. Впрочем, это было неудивительно: его мысли постоянно возвращались то к старухе из деревни, то к МакМиллану; его живой ум, привыкший сравнивать и анализировать, искал какую-нибудь зацепку в услышанном за последние пару дней.

Наконец, молодой человек сдался и отложил газету, купленную еще в Лондоне. Его поезд прибыл на вокзал Чатема в девятом часу, и к тому времени, как он добрался до дома Черрингтонов, уже стемнело. По указанию хозяина дома гостю принесли сыра и холодной говядины прямо в библиотеку, где мистер Черрингтон с интересом расспрашивал мистера Харви о поездке. Но вскоре и он отправился спать, сославшись на необходимость раннего отъезда. Потерев слипающиеся глаза, Ричард поднялся и, зевая, прошелся вдоль книжных полок. Наконец он взял первое, что попалось под руку — томик Мопассана, подхватил лампу, и, наконец, вышел из комнаты.

Поднимаясь по лестнице, он услышал какой-то звук — то ли чье-то прерывистое дыхание, то ли шепот служанок. Любопытно, кому это не спится в такое время? Но, когда обернулся, едва не подпрыгнул на месте: слабый свет ночника выхватил из темноты узкого коридора фигуру Амелии, напоминающую привидение.

— Мисс Черрингтон! — приглушенно воскликнул Ричард, с удивлением вглядываясь в ее расширенные от страха глаза, так пугающе выделяющиеся на бледном лице. — Что вы делаете здесь в столь поздний час?

— Простите меня, мистер Харви, но я должна была поговорить с вами! Немедленно! — она поднесла руку ко рту и нервно огляделась. — Как только я услышала, что вы подъехали, я сразу встала и пришла сюда, но вас все не было. Я ждала вас здесь. Нас никто не должен видеть!

Молодой человек с нарастающим удивлением слушал ее прерывистую речь. Теперь он заметил, что на девушке и вправду была только ночная рубашка, будто она и вправду еще минуту назад лежала в постели — это была просторная и длинная сорочка из плотной ткани, но все же… Даже тот поцелуй у ручья не шел ни в какое сравнение с такой фривольностью, как ночное ожидание у его двери в неглиже. Но Амелии, казалось, было невдомек, что что-то не так: она машинально теребила верхнюю пуговицу рубашки, и будто не обращала внимания на то, что ее растрепанные волосы свободно лежат по плечам, даже не заплетенные в косы.

— Я так боялась, что вы в опасности, что она нагонит вас… Что вы не вернетесь, как Сэмьюэль Адамс! — последние слова она произнесла шепотом и вновь судорожно огляделась.

— Мисс Амелия, хорошо ли вы себя чувствуете? — он заметил, что на ее скулах расцвел яркий румянец, контрастирующий с мертвенно-бледной кожей. — Вы здоровы?

Она замотала головой, отмахнулась от его слов рукой и слегка поморщилась, как будто досадуя, что он сбил ее с важной мысли.

— Со мной все в порядке, — поспешно ответила она, овладев собой и взглянув на Ричарда с беспокойством. — Но что же вы? — не дожидаясь ответа, она заговорила снова. — Если бы вы знали, как я желаю одновременно, чтобы вы быстрее уезжали прочь, и чтобы остались здесь!

Девушка порывисто схватила его руку, стиснув пальцы вокруг запястья так, что он даже сквозь ткань сорочки почувствовал ее горячие пальцы. Но тут же снова отдернула руку.

— Послушайте, Амелия, — прервал он ее, — вам не о чем беспокоиться. В Лондоне я говорил с прежним владельцем этого дома, и он заверил меня, что ни разу за сорок лет не столкнулся ни с чем, похожим на то, о чем вы говорите. Вам сейчас нужно отправиться в свою комнату и хорошенько поспать, а наутро все покажется вам просто сном, уверяю вас!

Но эти слова ничуть не успокоили девушку. Напротив, на ее лице появилось выражение сильнейшего испуга, и она замотала головой, прижав руки к вискам.

— Ах, Ричард, вас обманули, обошли… И я знаю, чьих это рук дело, — она затравленно оглянулась, словно за ее спиной и вправду могла стоять сама Элинор Вудворт во плоти. — Теперь и вы мне не верите, не верите, я вижу! Но у меня есть ее дневник, в котором она своими собственными руками… О нет! — вдруг проговорила она в полном отчаяние и закусила губу. — Она сожгла его! Уничтожила все следы. Я сама это видела. Все пропало…

Она говорила шепотом, но молодому человеку он казался столь пронзительным, как если бы она кричала. Он не стал отрицать ее обвинений. Вместо этого он, зажав локтем книгу, положил ладонь на плечо девушки и слегка сжал его обнадеживающим жестом.

— Амелия, дорогая моя, — он постарался говорить ровным и успокаивающим тоном. — Эта история со сгоревшей женщиной и вправду чудовищна, и я прекрасно понимаю, что вам нелегко забыть о чем-то настолько ужасном. — Девушка, как-то сжавшись, смотрела в пол и никак не реагировала на его речь. Он тихонько погладил ее по плечу. — Но поверьте мне, что никакого проклятия нет, и никакого призрака тоже. Вы же разумная девушка. К тому же, — продолжен он, вовсе не уверенный, что его слова достигают своей цели, — я был на местном кладбище, и могу вас заверить, что Элинор Вудворт с миром покоится там.

Амелия тонко взвизгнула, резко отшатнувшись от Ричарда, и он едва не выронил лампу. Та опасно закачалась, и огонек в ней замигал, чуть не потухнув совсем, и на несколько мгновений погрузил темный коридор во мрак. Когда же пламя снова разгорелось ровно и ясно, молодой человек увидел, что Амелия стоит чуть поодаль, прислонившись к лестничной балюстраде и вцепившись в перила обеими руками. Она опустила голову, а из ее груди вырывалось хриплое дыхание.

— Мисс Амелия, — он бросился к ней, поставил лампу на пол и приподнял подбородок девушки. Ее глаза не выражали ровным счетом ничего. — Давайте я отведу вас в вашу комнату. Может быть, позвать горничную? Вы вся дрожите.

Она медленно покачала головой.

— Мне ничего не нужно. — Ровным голосом сказала она, и, держась руками за перила, сделала шаг в сторону и отвернулась от него. — Теперь я знаю, что для меня все кончено… Скоро она придет и заберет меня насовсем, и будет сама наслаждаться всем, что прежде было моим. Забудьте об этом, мистер Харви! Спокойной ночи. — И она направилась прочь нетвердой походкой, оставив Ричарда в замешательстве смотреть ей вслед.

* * *

Едва мистер Черрингтон вошел в малую гостиную, как заметил Ричарда Харви, стоящего у окна и барабанящего пальцами по подоконнику. До ужина оставалось еще больше получаса, и хозяин дома сделал знак дворецкому, чтобы тот принес аперитив.

Поздоровавшись, молодой человек дождался, пока мистер Черрингтон опустится в кресло и зажжет сигару, он сел напротив него. По всей видимости, отец Амелии находился сегодня в благодушном расположении духа.

— Полагаю, сегодняшний день оказался для вас удачным, — предположил Ричард, приняв из рук Гласфорса стакан и кивком поблагодарив.

— Не стану отрицать, — пожал плечами мистер Черрингтон. — Кроме того, сегодня за ланчем я встречался с вашим отцом, — он не смог сдержать улыбки, которая, впрочем, тут же покинула его лицо. — Он просил передавать вам привет.

— Благодарю, — Ричард повертел в руках стакан и сделал глоток. Тем временем хозяин дома бросил беглый взгляд на часы.

— А что наши дамы? — безразлично поинтересовался он. — Пожалуй, теперь вы знаете об их жизни больше, чем я.

— Не могу этого сказать, — отозвался Ричард. — Сегодня я едва перемолвился словом с миссис Черрингтон за обедом, а мисс Амелия… — Он помолчал. — По правде говоря, она несколько беспокоит меня.

— Что же именно вас беспокоит?

— Быть может, она просто не вполне хорошо чувствует себя в последнее время, — нерешительно произнес Ричард, подбирая слова.

— Не стоит придавать этому значения, — махнул рукой Бертрам Черрингтон. — Знаете ли, с женщинами это происходит постоянно, и лично я привык не обращать на их нервы внимания. Они часто бывают слабы и болезненны, как ни прискорбно.

— Да, конечно, вы правы, — кивнул молодой человек. — Однако я говорил с ней, и меня всерьез обеспокоило ее поведение. Я знаю, что Амелия крайне чувствительная и восприимчивая натура, но прежде я никогда не видел ее такой.

— Что вы имеете в виду?

— Видите ли, она услышала от кого-то историю о пожаре, случившемся в этом доме, и, по всей видимости, эта история произвела на нее слишком сильное впечатление. Мне показалось, что она просто сама не своя. Я опасаюсь, что такая впечатлительность может дурно повлиять на ее хрупкое здоровье.

Мистер Черрингтон снисходительно улыбнулся.

— Мне отрадно видеть, что вы так печетесь о здоровье моей дочери. Значит, я могу быть уверен, что передаю ее в надежные руки.

— Благодарю за теплые слова. Но должен сказать, что я и в самом деле встревожен. Мисс Амелия показалась мне чрезмерно возбужденной, и я не уверен, что тут можно говорить об обычной для девушки ее возраста ажитации. Дело в том, что она всерьез полагает, будто призрак женщины, которая сгорела в этом доме, до сих пор находится здесь, в его стенах. — Он встал, продолжая вертеть в руках бокал, и несколько раз прошелся по комнате. — Понимаю, все это звучит нелепо, однако меня волнует, что мисс Амелия воспринимает это так серьезно. — Он посмотрел мистеру Черрингтону в глаза. — Вчера, когда я возвращался в свою комнату из библиотеки, она заговорила со мной об этой истории, и не в первый раз. Утверждала, что видела привидение. А ведь час был уже поздний.

Ричард снова сел в кресло, не уверенный, что убедил мистера Черрингтона в том, что его дочь и в самом деле нуждается в более пристальном внимании.

— В любом случае, мне было бы гораздо спокойнее, если бы я знал, что ее здоровью ничто не угрожает, — добавил он. — Ради ее безопасности я бы осмелился предложить вам пригласить специалиста, — мистер Черрингтон удивленно на него посмотрел и приподнял бровь. — Хотя, разумеется, решать вам.

— Я подумаю о том, что вы сказали, — коротко ответил он. — Гласфорс, звоните к ужину, — без всякой паузы добавил он, когда появился дворецкий с подносом, чтобы забрать бокалы.

* * *

Она чувствовала, что нечто изменилось в одночасье. Ее тихая, размеренная, уютная жизнь готова расколоться на множество мелких кусочков, и она не в состоянии их удержать. Мир снаружи стал вдруг казаться далеким и будто бы ненастоящим — Амелия боялась в какой-то момент забыть, где же проходит граница между ее снами и явью.

Она спала. Она принимала горькие капли на ночь и засыпала тревожным сном, а затем вдруг оказывалась в странных местах, неведомых ей прежде. Существовали ли они в действительности? Она долго брела по лесу, сбивая ноги, пока не выходила к своему дому — и бежала быстрее в спальню, чтобы упасть в постель, спрятаться под одеяло и забыться, но вместо этого оказывалась в малой гостиной с вышиванием в руках. Всякий раз Амелия мечтала очнуться и осознать, что все происходящее вокруг нее — сон, и она, наконец, сбросила его оковы. Но она не помнила, когда засыпала, а когда просыпалась, и что в это время происходило с ее телом.

Оно стало чужим. Амелия с трудом узнавала в своем отражении себя, но, по правде сказать, она старалась вовсе не смотреть в зеркала, невольно ожидая всякий раз встречи с той, кто безжалостно обманул ее, воспользовался слабостью и доверием. Любая тень в углу казалась ей бледным лицом той женщины…

— Нет! — крикнула Амелия, сжимая кулаки. — Уйди!

— Простите, мисс? — Конни с удивлением отступила назад.

— Я… не тебе.

Она закусила губу. Все правильно, горничная причесывает ее к ужину. Амелии не следовало кричать на бедняжку, та ни в чем не виновата. Однако девушке с трудом удалось вспомнить, как она очутилась перед туалетным столиком. Кажется, еще минуту назад она брела по аллее… Или разговаривала с Ричардом? Ах, нет, то было вчера…

— Какой сегодня день?

— Четвертое июля, — коротко ответила Конни. — Давайте я закончу с прической, и вы спуститесь к ужину?

Что-то в ее интонации звучало неестественно, как будто натянуто, но Амелия предпочла этого не замечать.

— Достань мое голубое платье, сегодня я хочу надеть его.

Да, так правильно. Пусть все вокруг думают, что ее волнуют только платья и ленты в волосах, и новые замшевые туфельки, и перламутровые пуговички на перчатках.

— Но мисс, вы же сказали, что желали бы надеть к ужину шелковое желтое! — горничная бросила озадаченный взгляд на приготовленный и разложенный на стуле наряд.

— Я так сказала? Тогда… Тогда, конечно, желтое. Оно прелестно, — пробормотала Амелия.

Внезапная тревога охватила ее, и она едва смогла дождаться, когда Конни закончит с платьем. А та будто бы нарочно слишком медленно усаживала корсаж, поправляла каждую складочку на турнюре, застегивала манжеты на рукавах…

— Да хватит уже, тут что, сотня пуговиц? — не выдержав, воскликнула Амелия и вырвалась из цепких рук служанки. — Оставь меня одну, я хочу отдохнуть перед ужином!

Ни сказав не слова, горничная удалилась, и будь ее хозяйка чуть более внимательной, она бы заметила, как зарделись ее щеки, и как раздраженно та стукнула дверью о косяк. Но Амелии было не до того. Она мерила быстрыми шагами комнату, которая внезапно показалась ей маленькой, словно птичья клетка. Точно так же она заперта и в своем собственном разуме, который Элинор пытается подчинить себе. Пытается захватить ее тело и сломить дух, но всякий раз проигрывает. И не отступает! Сколько же еще будет длиться этот кошмар?

Она схватилась за голову и беззвучно заплакала. Нет, она не сильная. Она, Амелия Черрингтон, всего лишь маленькая девочка, которой хочется спрятаться от большого страшного мира, окружающего ее со всех сторон. Теперь она знала, что ей не от кого искать поддержки — даже Ричард, ее лучший друг, отвернулся от нее. Он ей больше не верит. Она осталась одна.

Амелия глубоко вздохнула и направилась прочь из своей комнаты. С большим трудом она заставила себя не оглядываться — ей казалось, что внимательные темные глаза наблюдают за ней отовсюду и стоит ей лишь прислушаться, как она услышит насмешливый голос Элинор. Нет, нет, нет, этого не будет!

Она практически вбежала в столовую, где уже собрались ее родители и мистер Харви и, судя по тому, что они доедали рыбу, ужин подходил к концу. Девушка молча села на свое место и устремила взгляд в пустую тарелку. Но вместо ожидаемого выговора отец предпочел даже не заметить ее опоздания. Как только девушка появилась, он отвернулся от нее и с нарочитым вниманием стал изучать сервировку стола. Быть может, он и не заметил, что она пришла позже? Как было бы хорошо, ведь у нее совершенно нет сил на какие-либо объяснения.

— Как вы себя чувствуете, мисс Черрингтон? — поинтересовался Ричард. Как неестественно напряженно прозвучал его голос!

— Хорошо, благодарю вас, мистер Харви, — коротко ответила она, не поднимая взгляда.

Ее руки мелко дрожали, и она изо всех сил попыталась унять волнение. За столом о чем-то говорили — если сосредоточиться, можно было понять, что отец критикует правительство Гладстона, а Ричард говорит что-то о его успехах в Египте. Матушка как всегда безмолвно сидела на своем конце стола, лишь время от времени бросая на Амелию странные взгляды, полные одновременно испуга и сочувствия.

Девушка потянулась к стакану с лимонадом, но отдернула руку с тихим вскриком. На мгновение ей показалось, что в его стеклянных гранях отразилось лицо Элинор. Оно смотрело на нее и с хрустального графина, и даже с серебряной рукоятки вилки — все поверхности преломляли, дробили и множили ненавистное лицо. Но стоило ей моргнуть, как видение рассеялось, и Амелия с облегчением вздохнула. Она подняла глаза и поняла, что все глядят на нее, безмолвно и строго.

— Я порезалась. Тут очень острые ножи, — принялась оправдываться она, нервно оглядываясь по сторонам.

Ричард молча опустил голову и вернулся к своей тарелке, делая вид, что ничего не произошло.

— Ах, моя милая, — прошептала миссис Черрингтон, но тут же замолчала под строгим взглядом мужа.

— Гласфорс, уберите приборы мисс Черрингтон, она уже закончила с ужином, — приказал мистер Черрингтон. — И передайте, чтобы несли десерт.

Хрустальные подвески на люстре рассмеялись звонким смехом, и Амелия сжала кулаки, чтобы не закричать. Она вскочила из-за стола столь резко, что ее стул с грохотом повалился на пол, и бросилась прочь из столовой. Сегодня она так ничего и не съела. Она не ела и вчера — по крайней мере, насколько она помнила. И вообще уже не помнила вкус еды и питья, только растворенного в воде горького лауданума. Однако сейчас вовсе не голод занимал все ее мысли: Амелии хотелось исчезнуть и спрятаться от всего мира, но едва ли сейчас нашлось бы такое место, где она могла бы считать себя в безопасности.

Она готова была бежать прочь как можно дальше, но вместо этого она толкнула дверь в пустую комнату на первом этаже восточного крыла дома и сделала несколько шагов внутрь, держась за стену. Здесь ничего больше не напоминало то пепелище, что она видела во сне. Стену уже зашпаклевали и нанесли побелку, и осталось только приклеить обои — новые, персиково-розовые, в тон которым матушка подбирала гардины. И ничего уже не будет указывать на то, как давным-давно здесь горела женщина, и танцевала, охваченная пламенем, и кричала…

Заткнув уши руками, лишь бы не слышать ее криков, Амелия осела на пол.


Вот уже вечность она не могла отвести взгляда от причудливой игры язычков пламени. Огонь полыхал все жарче, и девушка механически потянулась к воротнику платья, чтобы расстегнуть верхние пуговицы. Ее лицо распалилось от огня, а тот все разгорался и разгорался. Ему уже не хватало камина, он вырвался из-за решетки и взмылся к потолку. В треске его пламени слышался отчетливый крик. Или смех? Да, это был смех, это Элинор смеялась над ней и тянула свои обожженные руки. Как птица феникс она восстала из пепла и теперь была всюду — в завывании ветра за окном, скрипе половиц в коридоре, в бушующем пламени.

Амелия так резко вскочила, что у нее потемнело в глазах, и она пошатнулась, но все равно кинулась прочь из комнаты, подальше от этих ужасных звуков.

— Куда же ты убегаешь, ma chХre amie, — шептали стены, мимо которых она бежала, спотыкаясь о подол платья. Тот с треском оторвался, и девушка едва не потеряла равновесие.

— Замолчи, замолчи, замолчи!

Амелия выбежала в холл и огляделась. Было темно — и когда только успело стемнеть? Помещение освещали две слабые газовые лампы, чьего света едва хватало, чтобы рассеять мрак и разогнать тени. Девушка остановилась возле комода, чтобы отдышаться.

— Почему ты не можешь оставить меня в покое?

— Ты ведь сама хотела, чтобы я помогла тебе, — резонно ответил призрак.

Амелия застыла и медленно огляделась. Элинор была везде. В каждой тени в углу различалась ее фигура. С подвесок на канделябрах и люстре на девушку смотрело ее лицо; внимательные темные глаза следили за ней в отблесках оконного стекла; в стеклянной вазе она узнавала не свое отражение, а усмешку Элинор Вудворт.

— Нет… нет… нет… — бормотала Амелия побелевшими губами, отступая в центр комнаты.

Куда бы она ни посмотрела, любое отражение являло ей только это ненавистное лицо. Окна, вазы, натертые медные ручки, серебряный поднос, украшения канделябров, навощенные столешницы тумб и комода, зеркало, наконец… — Амелия с ужасом смотрела, как множатся и причудливо искажаются эти образы: вместо красивых, породистых черт леди Вудворт она видела теперь странных чудовищ с бездонными черными глазами и тонкой красной полоской рта.

Она попятилась назад, пока не натолкнулась на большое зеркало, висящее в роскошной позолоченной раме напротив входа. Прежде она частенько смотрелась в него, проходя мимо, поправляла прическу и платье, примеряла шляпку или просто бросала быстрый взгляд. Теперь же оно превратилось в страшного врага, ведь вместо себя девушка видела там Элинор в ее белом платье из легкого газа и с убранными в высокий пучок темными кудрями. Она внимательно смотрела на Амелию, не отводя взгляда.

— Бедная девочка!

— Довольно! — крикнула Амелия так громко, что стекла в раме затряслись, а она сама, испугавшись своего голоса, пошатнулась и сделала шаг назад.

— Ты так хочешь избавиться от меня? — тонко очерченная бровь Элинор взлетела вверх.

Ни слова не говоря, девушка схватила высокий подсвечник, стоящий рядом на тумбе, и со всех сил ударила по зеркалу. Она сама не ожидала от себя такого сильного удара: тонкие трещины разбежались по поверхности, напоминая лапки паука, а Амелия била и била вновь, не останавливаясь, пока зеркало не покрылось сеткой черных морщин и не рассыпалось на множество мелких кусочков. Водопад зеркальных брызг осыпал ее с ног до головы, острые края ранили кожу, но Амелия не обращала внимания на кровь, в исступлении круша все, что подвернется под руку. Одним движением она смахнула с комода вазу с цветами — с ее граней над ней продолжала смеяться Элинор, теперь же пусть она замолчит! Серебряный поднос для писем полетел в груду стекла; и хотя его Амелия разбить не смогла, но топтала ногами так долго, что он погнулся, и отражение исчезло. Забытый кем-то бокал треснул под каблуком Амелии, и она наступала на него вновь и вновь, как если бы это было тело ее поверженного врага.

Девушка захохотала, кружась и топча осколки битого стекла. Она ей еще покажет! Она не позволит издеваться над собой! Голос Элинор затих, и больше не было слышно ничего, кроме хруста под ногами и ее собственного смеха, но Амелия все не унималась, пока, наконец, не опустилась без сил на пол, перебирая пальцами осколки.

— Мисс Черрингтон! — в ужасе прошептала миссис Уильямс, выбежавшая на шум из кухни.

За ее спиной толпились остальные слуги, но не решались выйти вперед и посмотреть, что произошло. На лестнице раздались громкие шаги, и через мгновение в холле появился мистер Черрингтон — уже одетый ко сну, но сжимающий в руке пистолет. Остальные, должно быть, подоспеют с минуты на минуту. Амелия попыталась сфокусировать на них взгляд, но все перед глазами плыло, а фигуры обернулись смутными силуэтами, превращающиеся в тени и рассеивающиеся в темноте. Сквозь туман она видела, как миссис Уильямс и мистер Гласфорс подбежали к ней, пытаясь поставить на ноги, будто тряпичную куклу, а экономка бормотала что-то про кровь… Наверное, это кровь Элинор, ведь Амелия ее победила. Она слабо улыбнулась и позволила мраку захватить себя.

* * *

Сквозь полуприкрытые ресницы она рассеянно наблюдала, как постоянно меняются склоненные над ней лица: это была то Дженни, то Мэри, то Конни, один раз даже мама; неизменным оставалось только выражение беспокойства и тревоги. Почему они так волнуются? Сама Амелия ощущала лишь спокойствие и умиротворение, да и как же иначе — ведь после стольких дней, даже недель страхов и мучений наконец-то все хорошо, и она свободна. При мысли об этом она растянула губы в довольной улыбке. Больше никаких отражений в зеркалах, никаких голосов, ее больше не будет преследовать этот темный насмешливый взгляд! Как же хорошо снова быть самой собой.

Она чувствовала, как ей промывают и перевязывают раны, как горничные тихо охают при виде кровавых отметин, которые оставили острые осколки на ее некогда безупречной коже. Но ее саму это не слишком тревожило — в конце концов, раны скоро заживут, и ничто не будет напоминать ей о пережитом кошмаре. Что значит пара царапин по сравнению с тем удивительным чувством легкости, которое она сейчас испытывает?

Как только она окончательно поправится, то обязательно поговорит с Ричардом. Пусть он не поверил ей, пусть решил, что ее рассказ об Элинор Вудворт — лишь пустая фантазия, сейчас это не так важно, ведь эта женщина и в самом деле больше не играет никакой роли в ее жизни. Теперь тело Амелии принадлежит только ей одной. Да, нужно как можно скорее поговорить с ним — она скажет ему, что все чудесно, что она прекрасно себя чувствует, и он все поймет — если он все еще любит ее. Если же нет…

— Мисс Амелия, к вам пришел доктор Хопкинсон. Его вызвал ваш отец.

Девушка сосредоточилась на лице, которое возникло над ее кроватью. Его черты не были ей знакомы, и она широко раскрыла глаза, хотя блаженное небытие, на краю которого она балансировала, было куда приятнее.

— Добрый день, мисс Черрингтон.

Какой приветливый голос у этого доктора. Может быть, он лучше того врача, который приходил в прошлый раз — Амелии не удалось вспомнить его имени. Да, пожалуй, он лучше: лицо у него доброе.


Конни последний раз поправила одеяло и исчезла, бросив еще один беспокойный взгляд на свою юную хозяйку. Кто знает, может быть, этот новый доктор, знакомый мистера Харви, и в самом деле поможет мисс Амелии, и она перестанет кричать по ночам. Случай с зеркалом так перепугал всех домочадцев, что и Конни, и даже обычно невозмутимая Мэри старались говорить шепотом и ступать как можно тише, чтобы лишний раз не тревожить покой девушки. Впрочем, ночь мисс Черрингтон провела спокойно благодаря спасительным каплям, прописанным еще доктором Бруннером.

Когда дверь за горничной закрылась, мистер Хопкинсон придвинул стул поближе к кровати своей новой пациентки и сел, отмечая про себя яркие пятна румянца на ее бледном лице и лихорадочный блеск в глазах. Возле кровати и придвинутого к нему столика, сплошь уставленного пузырьками и склянками, витал слабый запах лауданума и стойкий — карболовой кислоты. Тазики с окровавленной ватой и марлей стояли здесь же подле кровати.

Не приходилось сомневаться, что Ричард Харви, срочно обратившийся к нему рано утром, волновался за свою невесту не напрасно. Будучи приятелем старшего мистера Харви, которого знал еще со школьных лет, доктор Джеймс Хопкинсон охотно согласился выехать в Кент, чтобы осмотреть мисс Черрингтон, чье странное поведение так встревожило ее родителей и жениха. Если не считать своего недуга, девушка была весьма милой и совсем еще юной. Будет и в самом деле жаль, если ее дела окажутся так плохи, как опасался врач.

— Меня зовут доктор Хопкинсон, — представился он. — Если не возражаете, я бы хотел осмотреть вас.

Девушка смотрела на него затуманенным взглядом, часто моргая, словно только что очнулась после сна. На ее губах на мгновение заиграла неуверенная улыбка, но тут же исчезла. Она сидела в постели неестественно прямо, сцепив руки так крепко, что костяшки пальцев побелели, почти слившись с одеялом.

— Доброе утро, доктор Хоупс, — взгляд мисс Черрингтон прояснился, она выпрямилась и вежливо улыбнулась, точно принимала доктора в гостиной, а не полулежала в собственной постели.

— Хопкинсон, — поправил он. — Как вы себя чувствуете? — он участливо кивнул на бинты, покрывающие ее руки, чинно сложенные поверх одеяла. — Вы так сильно порезались, должно быть, вам больно?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Вовсе нет, я хорошо себя чувствую. Прогулки на воздухе очень освежают меня, — ее интонации казались заученными, и эти слова она проговорила безучастно, как заводная кукла.

— В самом деле? — он чуть подался вперед. — Что ж, рад это слышать. Вы часто гуляете?

— Не помню, — нахмурилась она. — Должно быть, часто. Это полезно.

— Весьма похвально. Но расскажите, как же вы умудрились пораниться? Наверное, потеряли сознание и упали?

— Нет-нет, это было зеркало в холле. Оно разбилось. — Для убедительности она покивала головой.

— Само собой? — доктор слегка приподнял брови.

— Нет, это я. Я ударила ее, потому что хотела, чтобы она ушла. И зеркало разбилось. Мне очень жаль.

— Кого вы ударили? Вас кто-то преследовал? — мистер Хопкинсон слегка склонил голову к плечу.

— Элинор Вудворт, — ответила Амелия. — Но теперь она больше не вернется, я точно знаю это. Я прогнала ее. — Ее взгляд теперь блуждал где-то за спиной собеседника, ни на чем не задерживаясь.

— Расскажите мне о ней, если вам не сложно. Она живет в этом доме?

— Да, она живет здесь. То есть жила, — Амелия запнулась, — давно, очень давно. А потом она умерла. В той комнате на первом этаже был ужасный пожар, и она сгорела в камине.

— Что вы говорите! В какой же комнате это случилось?

— Она всегда стояла пустой, — объяснила девушка, — ее отремонтировали только недавно. Там будет музыкальная комната, поставят пианино и арфу. А раньше это был кабинет. Ее толкнул в камин муж, и она сгорела.

— Вы говорите об Элинор Вудворт? — уточнил доктор.

— Да, она сгорела.

— Ужасная трагедия, — вкрадчиво заметил доктор. — Но вы говорите, эта женщина жила здесь давно?

— Да, очень давно, — подтвердила Амелия. Она снова взглянула на доктора прояснившимся взглядом. — Она любила балы, и ездить верхом. И она была очень красивая.

— Но, если я вас правильно понял, вы говорите, что видели ее в этом самом доме?

— Нет, нет. Я слышала рассказ о том, как это случилось. Такая ужасная смерть! — воскликнула она странным высоким голосом. Лицо Амелии оставалось бесстрастным, но пальцы нервно комкали одеяло, как будто пытаясь разорвать его на клочки.

— В самом деле, — любезно кивнул доктор. — Кто же рассказал вам об этом? Кто-нибудь из слуг?

— Да, — она устремила взгляд на пол, припоминая что-то. — На ней было такое тонкое газовое платье, а камин так жарко горел, что она тут же вспыхнула и загорелась. — По лицу Амелии пробежала судорога. — Она так мучилась…

— Откуда же вы так подробно знаете об этом?

— Она сама говорила! И у нее такие ужасные ожоги! Все лицо обгоревшее, — девушка содрогнулась. — Она потеряла ребенка и не хотела умирать.

— Разумеется, не хотела, — согласился доктор, — значит, она сама вам об этом сказала? Но как же, если она давно умерла?

Амелия непонимающе посмотрела на него.

— Она пришла и стала разговаривать со мной. Я увидела ее там, — она кивком указала в угол, где стоял туалетный столик.

— В зеркале? — уточнил мистер Хопкинсон. — Понимаю. Она говорила с вами, находясь по ту сторону.

— Нет, она была здесь! — запротестовала Амелия. — Она входила сюда, смеялась надо мной, она могла ходить по всему дому, и по саду тоже. Она ненавидит меня!

— Вы видели ее в саду?

Девушка закусила губу и кивнула.

— В ту ночь, когда она убила Сэмьюэла… Мистера Адамса, — ее голос задрожал. — Она не хотела, чтобы он узнал о ней.

— Простите, но кто такой этот мистер Адамс?

— Он был нашим соседом и хорошим другом. Была гроза, его лошадь понесла, он упал и разбился!

— И какое отношение к этому имеет Элинор Вудворт?

— Это она убила его! — тонко выкрикнула Амелия, встрепенувшись и хлопнув ладошкой по одеялу. — Я видела ее там, в саду! Ее белое платье за деревьями!

— То есть вы видели, как она его убила?

— Нет, нет, нет! Я убежала, — девушка закрыла лицо ладонями и отчаянно замотала головой. — Все было не так, все неправильно, — она отняла руки от лица, наконец, овладев собой, и снова взглянула на доктора. — Она сказала, что хочет мне помочь, а сама ушла.

— Элинор Вудворт ушла?

Амелия ничего не ответила, только кивнула.

— Что ж, — доктор потер руки и встал. — Искренне надеюсь, что она больше не будет тревожить вас. Но боюсь, что я вас слишком утомил, мисс Черрингтон.

— Нет, что вы! Мне было приятно с вами поговорить, — на лицо девушки снова вернулось заученное любезное выражение.

— Взаимно, — улыбнулся доктор. — Я вижу, что вы принимаете капли, — он взял почти пустой пузырек в руки и взглянул на этикетку. — Я выпишу вам еще, ведь вам нужно успокоить нервы, а для этого нужно как можно больше отдыхать и спать.

Амелия кивнула в ответ, напряженно наблюдая, как доктор вернул склянку на место.

— Свежий воздух тоже был бы крайне полезен для вас, однако пока вы слабы и не можете выходить, вам необходимо оставаться в постели по крайней мере еще на день. Я скажу вашему отцу, что вас не следует слишком беспокоить, и что вам необходим отдых. — Он помолчал, раздумывая. — Я бы порекомендовал вам больше свежего воздуха и смену климата. В вашем состоянии обычно рекомендуют ехать на воды, и такие поездки обычно действуют крайне живительно на юных леди. Что ж, — доктор встал и поклонился, — от всей души желаю вам скорейшего выздоровления, мисс Черрингтон.

— Была весьма рада знакомству, мистер Хоупс.

Не став ее поправлять, мистер Хопкинсон еще раз поклонился и направился к выходу. Он кивнул горничной, которая ожидала за дверью, и та поспешила к постели своей хозяйки.

* * *

Дверь за доктором тихо закрылась, а Амелия откинулась на подушки и прикрыла глаза. Она так устала! Благоговейная тишина окутывала ее, качая на своих волнах, и девушке хотелось уплыть далеко в море или улететь на небо и невесомо парить там с облаками. Вот бы никогда не просыпаться и продлить это ощущение эфирности навечно! Амелии грезилось, как она расстается со своей телесной оболочкой и устремляется к свету, летит легко-легко, легче перышка, и танцует в солнечных лучах.

Но когда она открывала глаза, то видела всю ту же комнату — ее неровные, плывущие очертания, сбившееся одеяло, ряд стаканов и пузырьков с лекарствами на прикроватной тумбочке и слабые лучи солнца, пробивающиеся сквозь плотно задвинутые занавески. Как сквозь плотный слой ваты она слышала голоса, доносящиеся из коридора, но не придавала им значения: эти звуки не принадлежали ее миру, в который она погружалась в своих снах, а значит, едва ли ее интересовали.

Амелия медленно повернула голову к большому трюмо, в котором отражалась комната, но не увидела своего лица. Вместо этого, будто зачарованная, она смотрела, как от него отделяется туманная фигура и медленно направляется к ней. Она не шла, но парила в воздухе, сотканная из марева и света, а девушка не могла отвести от нее взгляда.

— Дженни? — прошептала она. — Это ты? Иди ко мне, я так скучала…

— Нет, глупенькая, — улыбнулась Элинор.

Элинор. Как странно. Разве она не победила ее? Амелия с некоторым усилием попыталась вспомнить, что же произошло вчера, но в памяти всплывали лишь смутные отрывки. В одном она была уверена точно — Элинор больше не должна была появляться, с ней было покончено. Неважно, что говорили остальные, как рыдала мать, когда Амелию укладывали в постель, как экономка насильно вливала ей в рот противную настойку, как смотрели на нее все, начиная от отца, заканчивая кухонной девкой. Теперь это все было неважно.

— Почему ты не ушла? — безразличным голосом спросила Амелия.

— Я пришла попрощаться.

Фигура перед ней уже не казалась бестелесной. Хоть у Амелии все еще кружилась голова и двоилось в глазах, она видела Элинор во плоти — именно такой, какой она привыкла ее видеть, в вечернем платье эпохи регентства, с убранными в прическу волосами, которые локонами падали ей на шею, и с легкой полуулыбкой, никогда не покидавшей ее губ. Сейчас она не показалась Амелии насмешливой, скорее спокойной и немного грустной.

— Значит, ты уйдешь сейчас?

Элинор присела на край постели и взяла ее за руку. Ее пальцы, легко касавшиеся ладоней девушки, были вполне осязаемыми, бархатистыми и пахли жасмином. Амелии захотелось поднести их к лицу и вдохнуть этот божественный аромат.

— Мне так жаль — покачала головой Элинор, и ее кудряшки качнулись в такт.

— Я не понимаю.

— Это все моя вина. Но я не хотела причинять тебе боли. Теперь же уже слишком поздно, как для меня, так и для тебя.

— Теперь я свободна? — с надеждой спросила Амелия, вглядываясь в глаза призрачной женщины.

— Быть может, — пожала та плечами. — Это твое дело. Я оставляю тебя, но станешь ли ты свободной, решать тебе. Сможешь ли ты?..

— Теперь я стала сильной, я смогла освободиться, — пробормотала Амелия, сама не веря своим словам.

— Посмотри на себя! Я всегда говорила тебе: посмотри на себя! Мне жаль видеть тебя такой, но разве я виновна в том, во что ты превратилась? О нет, я просто хотела жить. Но ты не дала мне такой возможности. Что самое страшное, моя дорогая Амелия, ты украла эту возможность и у себя.

Девушка испуганно смотрела на Элинор, пытаясь понять смысл этих странных слов, но он ускользал от нее.

— Но я жива… Ведь я еще не умерла?

— Ты жива, — успокоила женщина и убрала с ее лба мокрую прядку волос. — Если ты это считаешь жизнью.

— Что будет теперь?

— Я уйду. Ты больше меня не увидишь, я обещаю. Я причинила тебе слишком много зла.

— А я?

Элинор улыбнулась.

— А ты борись, если сможешь. Но не со мной — разве я так страшна? Твой самый страшный враг сидит внутри тебя.

— Моим врагом была ты, но я победила тебя, — слабо прошептала Амелия.

— Моя маленькая глупенькая девочка, я бы желала, чтобы это было так. Но все твои беды в тебе самой. Разве не ты сама довела себя до такого состояния? Вместо того, чтобы наслаждаться обществом такого прекрасного джентльмена, как мистер Харви, ты витаешь в своих фантазиях и не видишь реальности. Вместо балов ты выбираешь свою кровать, а вместо шампанского пьешь опий. Ты сводишь себя с ума, и я больше не могу оставаться с тобой. Это тяжело даже для меня! Тебе придется справиться самой.

Это неправда, хотела сказать Амелия, но не смогла произнести ни слова. Она чувствовала, как по ее щекам катятся слезы, а Элинор вытирает их своими тонкими пальчиками.

— Ну, ну, хватит. Не обижайся на правду, даже если тебе ее говорит умершая по своей же собственной глупости дама. Лучше засни, а когда проснешься, попрощайся за меня с Ричардом. Он хороший человек и так сильно любит тебя, как меня никогда никто не любил. Даже мой муж.

— Ричард… — прошептала девушка, а слезы все никак не переставали течь.

Он так странно смотрел на нее в последние дни. Он не верил ей, как и все остальные. Он… больше не любит ее, чтобы ни говорила Элинор! Быть может, и не любил никогда прежде, но если раньше они были добрыми друзьями, то теперь она чувствовала пропасть между ними.

— Вы могли бы быть так счастливы, — с сожалением проговорила Элинор. — Поцелуй его и скажи… Нет, не говори ничего. Он все равно не поймет.

Она наклонилась к лежащей на подушке Амелии и легко, почти не касаясь, поцеловала ее в губы. Когда девушка вновь открыла глаза, видение испарилось. Элинор исчезла из комнаты, как будто и не было ее никогда прежде.

Еще несколько мгновений Амелия безмолвно лежала в постели, пытаясь собраться с мыслями и осознать произошедшее, а затем решительно откинула одеяло и села. Голова все еще сильно кружилась, и ей пришлось двумя руками вцепиться за перину, чтобы не упасть. Элинор была права — ее капли туманят разум и делают ее беспомощной и, чтобы там ни говорил доктор, она перестанет их пить!

Цепляясь за стул, она встала и подошла к письменному столу. Он был пуст, не считая писчего набора и пресс-папье в углу — уже вечность он не садилась за него и ничего не писала. Трясущимися пальцами Амелия выдвинула верхний ящик стола и нащупала толстую тетрадь в обложке с тюльпанами.

Прилежный текст с первых страниц сменился размашистым, прыгающим по строчкам почерком, страницы пестрели кляксами и восклицательными знаками, а некоторые и вовсе были вырваны с корнем, но девушка этого просто не заметила. Перевернув лист, она решительно обмакнула перо в чернила и начала писать.

«5 июля.

Кажется, я не ошиблась в дате, и сейчас уже действительно июль. Впрочем, это совершенно неважно. Сегодня ко мне явилась Элинор, и она была как никогда живой и настоящей: я ощущала аромат ее кожи, похожий на смесь жасмина и муската, чувствовала ее пальцы на своей коже. Разве может быть призрак столь реальным? Этот вопрос занимал меня все время, что она пробыла со мной, но я стеснялась спросить, а теперь уже, быть может, у меня никогда не появится такой возможности. Элинор обещала уйти навсегда, и я отчего-то ей верю — хотя не она ли обманывала меня постоянно, обещав спасти, а вместо этого воспользовалась моей беспомощностью?

Как я ее ненавижу! И в то же время не могу написать о ней ничего дурного, словно вся моя ненависть разом испарилась с ее исчезновением, а осталась лишь пустота. Я должна быть счастлива, но не испытываю ровным счетом ничего, душа опустела. Последние недели моя жизнь была наполнена только лишь мыслями о Элинор, и я страстно желала, чтобы она никогда не появлялась в моей жизни, а теперь я больше не знаю, что делать и о чем думать. Я пытаюсь думать о вышивании, о саде и даже о Ричарде, но мысли уплывают от меня, и я не могу поймать их.

Мне страшно. Но теперь я боюсь не призрачного отражения в зеркале, а мира, который простирается за дверью моей комнаты. Я встану, оденусь и спущусь вниз, но буду чужой среди них. Разве хоть кто-нибудь сможет меня понять? Я рассказала Ричарду всю правду без утайки, а он отвернулся от меня. Я пыталась донести до доктора причину своей болезни, но и он, кажется, не поверил. Отец ненавидит меня, и даже слуги смотрят с презрением.

Что мне теперь делать? Элинор сказала, что я должна быть сильной, но насколько хватит моей силы? Я свободна от ее уз, весь мир лежит перед моими ногами, и все, что мне требуется — лишь взять его.

Я победила.

Я стала сильнее Элинор.

Теперь мне надо стать сильнее самой себя, и тогда они увидят, какая я на самом деле!»

Загрузка...