Лунные капли во флаконе

Глава 6

Под пледом, которым укрыла ее Конни, было слишком жарко, и Амелия отбросила его. Почему она все время проводит в постели, словно больная, почему спит среди бела дня, когда во всем ее теле такая бодрость? Ей ведь совсем не хочется спать! Она выбралась из постели и сладко потянулась, расправляя затекшие суставы.

На языке еще хранилась память о горьковатом привкусе капель, но теперь их вкус вовсе не казался Амелии неприятным, как было поначалу. Какое славное снадобье! И как славно было бы сейчас станцевать, чтобы еще полнее почувствовать жизнь, которая переполняет все ее существо! Амелия вскочила на ноги, ощутив себя бодрой и свежей, как никогда прежде, и закружилась по комнате. Кружение наполнило ее воздухом, и она почувствовала себя легкой, точно перышко. Еще чуть-чуть, и она взлетит. Она могла бы танцевать, танцевать и танцевать, не переставая, как прежде на балах.

Она остановилась, потому что ее голова и впрямь пошла кругом. Но это было так приятно! Почему она больше не бывает на балах? Элинор всегда любила танцевать и веселиться. И что это за глупая, уродливая одежда на ней? Слишком простая для платья ткань скрывает грудь, плечи и руки, колет кожу, и еще эти ужасные пуговицы у самого горла. Этот неуклюжий наряд делает ее фигуру бесформенной и безобразной. Да это же ночная рубашка! Она даже тихонько рассмеялась от своей догадки. Кто же танцует на балах в ночной рубашке? Какая глупость! Она фыркнула и схватилась за верхнюю пуговицу, но петелька оказалась слишком тугой. В нетерпении девушка рванула ворот, да так порывисто, что сразу несколько пуговиц отскочили и со стуком посыпались на пол. Она снова рассмеялась, проворно стянула рубашку через голову и отшвырнула в угол. Потом распахнула шкаф.

То ли дело ее чудесное белое платье, такое же легкое, воздушное и изящное, как она сама. Разумеется, оно висело на самом виду, ведь это самый любимый ее наряд. Она поспешно натянула его и закружилась так, что тонкая полупрозрачная ткань обвилась вокруг, разлетаясь, как платье сказочной феи. Изящное французское кружево обрамляет декольте, шелковые ленты окантовывают рукав и очерчивают талию, поднявшуюся под самую грудь, а ниже водопадом ниспадает свободная ткань: шелковая внизу, легкая газовая — поверху. Она нежно ласкает ее ноги, не сковывая движений. Кружась, она бросила взгляд в зеркало — ах, как же она хороша! Яркие глаза сияют, будто угольки, губы подобны бутонам роз, волосы черные и глянцевые, как смола, еще не остывшая после лесного пожара. И ярко и празднично горят красные язычки пламени, занимающиеся вдоль подола, так весело бегут наверх! Она танцевала и танцевала, а огонь поднимался по ее юбке, образуя причудливые узоры, обвиваясь вокруг талии дивным алым поясом. И чем быстрее кружилась Элинор, тем ярче разгоралось пламя; добравшись до лифа, оно вспыхнуло сильнее, расцветая на ее груди цветком страстолиста. Она захохотала. Как чудесно быть такой яркой и красивой, прекраснее всех! Она сделала последний стремительный оборот, и платье разом вспыхнуло на ней, победным факелом озаряя ее собственное ликующее лицо в зеркале. Но потом язычки пламени бестолково заметались, отражение начало меркнуть и отдаляться…

Амелия проснулась. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах ритмом огненного танца. Боже, так ей все это приснилось. Что за странный сон, что за безумие! Она видела в зеркале Элинор, более того — она сама была Элинор. Амелия села в постели. Солнце стояло высоко над горизонтом — очевидно, время обеда уже прошло… Неважно, ей совсем не хотелось есть.

В дверь постучали, и в спальню вошла горничная.

— Добрый день, мисс. Как вы спали? — на ее лице отразилось беспокойство.

— Хорошо, просто замечательно, — рассеянно ответила Амелия, наблюдая, как горничная готовит одно из ее домашних платьев. Только потом она увидела пару больших мягких полотенец, перекинутых через руку горничной. Та заметила взгляд девушки.

— Миссис Черрингтон просила меня помочь вам с ванной, — мягко напомнила она со слегка озабоченным выражением лица. — Сегодня суббота, мисс.

— Ах да, ванна…

Амелия совсем потеряла счет дням, и забыла, что пришла пора совершать купальные процедуры.

Служанка поработала ручкой насоса, и от воды поднялся теплый пар, обволакивающий и умиротворяющий. Он скрыл и розово-бежевые стены ванной комнаты, и фигурки, украшающие этажерку. По комнате разносился приятный запах макассарового масла и глицеринового мыла. Амелия потянулась, насколько ей позволило ограниченное пространство. Горничная деловито обошла вокруг, поправляя складки простыни, спадавшей с краев ванной, и принялась за губку и мыло. Воздух наполнился тонким ароматом лаванды. Он успокаивал, как и мыльная пена, нежно касавшаяся спины и плеч Амелии. Она закрыла глаза. Теперь горничная занялась ее волосами, массируя голову и смывая с них всю пыль последних дней, расчесывая их редким гребнем. Перед глазами Амелии расплывались разноцветные круги — желтые, синие, красные… Она улыбнулась. Легкие руки, касавшиеся ее, были такими ласковыми. Только Дженни умела так быстро и заботливо смыть усталость, будто ее и вовсе не было. Она могла бы вечно нежиться в теплой воде.

— Мисс, давайте смоем пену.

Со вздохом Амелия покорилась. Она встала в ванной в полный рост, и позволила облить себя порцией воды, а потом еще одной… теплые струи приятно ласкали кожу, вызывая целую гамму ощущений: от одних по телу девушки бежали мурашки, от других и вовсе перехватывало дыхание.

— Вот так.

Амелия почувствовала прикосновение нагретых полотенец, и, наконец, открыла глаза. Вытершись и одевшись в свежее белье и муслиновое платье в бело-розовую полоску, она задумчиво остановилась посреди помещения, пока служанка убирала флаконы с мылами.

— Не представляю, как бы я обходилась без тебя, — проговорила Амелия. — Мне дико даже представить, чтобы кто-нибудь другой помогал мне в ванной!

— Я отнесу белье и полотенца вниз, мисс.

— Ведь ты единственная в этом доме, кто так предан мне, — продолжала девушка, словно не услышав ответа служанки. — Только тебе одной я всегда могла до конца доверять, моя милая Дженни! — в порыве чувств Амелия обняла ее.

Внезапно снова закружилась голова, и комната резко поплыла перед глазами.

— Как странно… — рассеянно пробормотала Амелия, схватившись за краешек ванны, чтобы удержать равновесие.

Однако комната продолжала плыть, а пол так и стремился уйти из-под ног. Наверное, она опять слишком много танцевала! Амелия прижала пальцы ко лбу, чтобы остановить вращение. Нет, она только что принимала ванну… Предательское головокружение! А ведь ее предупреждали, что ей не следует слишком много танцевать, она так легко возбудима. Об этом говорила ей и мама, и Харольд… Ее милый муж. На лице девушки заиграла было кроткая улыбка, но в следующий миг ее лицо исказилось от злости. Харольд, этот предатель, который убил ее! Проклятый негодяй!

— Почему он так поступил, Дженни? — простонала она, чувствуя, как слабость овладевает ею. — Почему он ничего не сделал, зачем допустил, чтобы я сгорела? — она резко обернулась к горничной. — А ты? Ты, которой я доверяла больше всех на свете, кто оставалась моей поверенной во всех делах, почти моей подругой! Ты… ты тоже предала меня! — Элинор в бессильной ярости стукнула ладошкой по столу, и тут же ее ноги подкосились, и она осела на пол.

— Ты скрылась, исчезла, когда мне так нужна была твоя помощь! — она всхлипнула. Как же она одинока и несчастна! Никто в целом свете не понимает ее, и никогда не хотел и не стремился понять. А ведь какую жизнь могла бы прожить бедняжка Элинор, не погибни она так рано и так глупо по вине тех, кого считала своими близкими людьми. О, она жила бы так, что остальным оставалось бы только завидовать! Она бы танцевала на балах, а все бы только ахали, восхищаясь ее дивной красотой и чувственной грацией. Герцогини принимали бы яд от зависти, а лучшие мужчины Лондона оказались бы у ее ног. Но не только они, нет — она отправилась бы путешествовать. Она бы поехала во Францию и непременно в Италию — ведь она всегда так мечтала побывать во Флоренции и Венеции. И покоряла бы всех, кто встречался бы на ее пути… да, Элинор нравилось внимание мужчин, и ей нравились мужчины. И все они — сильные и изящные, темноволосые и блондины, французы и итальянцы — пали бы жертвами ее чар. Что ей Харольд! Несчастный изменник!

Ее глаза вновь гневно загорелись. Она еще покажет им всем! Она не сдастся, не допустит, чтобы ее сожгли, как старое письмо, брошенное в камин за ненадобностью. О нет, они все еще узнают, чего она стоит! Она вцепилась в край тумбы, чтобы подняться на ноги, но силы оставили ее, а в глазах потемнело…

— Мисс Черрингтон, вам плохо? — кто-то потрогал ее за плечо.

Амелия вздохнула и резко подняла голову, приходя в себя. Она сидела возле ванной, ухватившись одной рукой за ее бортик. Над ней стояла Конни с подносом в руках, с тревогой глядя на нее. Амелия почувствовала, что ее шея затекла, и поворот головы отозвался болью.

— Здесь слишком душно! — вынесла вердикт горничная, распахивая двери в комнату. — И вода чересчур горячая! Верно говорят, что это вредно.

— Должно быть, я задремала, — пробормотала девушка. Язык едва ворочался во рту, став сухим и шершавым. — Я хочу пить.

Конни поспешно помогла ей подняться и отвела в спальню.

— Прилягте, мисс, а я пока принесу воды и приготовлю вам лекарство.

— А где Дженни? — рассеянно пробормотала Амелия, послушно забираясь под одеяло.

Конни лишь покачала головой, отмеряя нужное количество капель.

— Вот, мисс Амелия, выпейте. — Девушка послушно взяла стакан. — А я пойду вниз, если позволите. Из-за стирки сегодня ужасно много работы, — добавила она, извиняясь.

Амелия лишь кивнула в ответ, возвращая пустую чашку горничной, и откинулась на подушку. Дверь спальни негромко хлопнула.

Сон был тревожным, но когда она очнулась от забытья, то не смогла вспомнить, что именно это было. Амелия приподнялась, оперевшись на локоть. В спальне царил полумрак. Чувствуя легкую слабость, она выбралась из-под одеяла. Ее слегка мутило, точно от голода. Она проспала и обед, и ужин, и ей просто необходимо поесть. Нужно разбудить кого-нибудь из слуг. Или просто спуститься на кухню самой. Сколько же она проспала? Должно быть, несколько часов. Амелия накинула на плечи шаль и отдернула штору.

Над кромкой леса вдали сияла огромная красная луна. Как красиво! Забыв о голоде, Амелия смотрела в окно, будто околдованная. Луну окружало множество ярких звездочек, которые мотыльками роились вокруг нее. Девушка завороженно наблюдала за их серебристым кружением. Но вдруг с луной что-то случилось: она медленно меняла цвет, становясь темнее, багровея и наливаясь кровью; звездочки закружились быстрее. Они тоже краснели, пока не стали похожи на тяжелые капли крови. Они ускорились, завертевшись, как сумасшедшие, и вдруг брызнули прямо в лицо Амелии. Она тут же отпрянула, вытерла с лица влажные капли и в страхе взглянула на ладонь: на ней и впрямь было размазано что-то красное. Кровь! Амелия бросилась к трюмо.

Увидев себя в ярком лунном свете, девушка вздрогнула: это лицо не принадлежало ей. Кожа пепельно-серого цвета была покрыта трещинами, как кусок пергамента, который бросили в огонь. Она медленно поднесла руку к щеке и коснулась одной из трещин, подцепляя краешек сухой кожи. Рука дрогнула, и большой кусок кожи отделился от лица и опал, как сухой лист. Девушка в испуге прижала пальцы к обеим щекам, и верхний слой кожи посыпался вниз, как штукатурка, на глазах обращаясь пеплом, и обнажая красную, местами еще кровоточащую плоть. Так значит, это была ее кровь, там, на луне? Обмирая от ужаса, но все же не в силах остановиться, она коснулась влажноватого мяса, которое оказалось на месте подбородка, и оно податливо обмякло под ее пальцами, оставившими вмятины; потом зашевелилось, сползая вниз с лица. Амелия, замерев, проследила, как этот мерзкий кусочек плоти на мгновение повис на подбородке, а потом шлепнулся к ее ногам. Пальцы дрожали. Но что же с ее глазами? Почему она не видит в свете луны их блеска? Она всмотрелась, но увидела лишь зияющую черноту пустых глазниц. Амелия на мгновение замерла. А потом пронзительно закричала. Она хватала себя за лоб, за щеки, срывала куски мяса и отшвыривала от себя, видя, за истлевшими губами обнажаются зубы, и все кричала, кричала… Потом, уже обезумев от собственного крика и не в силах больше выносить зрелище собственного разлагающего лица, изо всех сил ударила обоими кулаками прямо в центр зеркала. Оно с хрустом треснуло, и несколько кусков стекла выпали из самого его центра, и со звоном разбились. В глазах у Амелии потемнело, и она перестала что-либо видеть и слышать.

— Какой чудесный пирог с клубникой испекла сегодня миссис Гиффорд! Амелия, передай еще кусочек, пожалуйста.

— Конечно, матушка.

— И этот заварной крем — настоящее лакомство. Возьми же кусочек!

…Амелия стремительно шла по коридору, ведомая только одной целью, которая магнитом тянула ее вниз по лестнице. Она решительно пересекла холл и распахнула обе створки дверей, ведущие в восточное крыло. Подобрав юбки, она бросилась прямиком к камину. Угли в нем уже потухли, и лишь пепел и зола мертвой серой грудой стыли внутри. Но ей нужна была правда, ей нужно было, наконец, понять, что случилось в этой комнате в тот страшный день. Ради этого она готова превозмочь страх. Быть может, она еще сможет найти какие-то свидетельства случившегося — обрывок письма, клочок платья, хоть что-нибудь. Не может быть, чтобы совсем ничего не осталось!

Она опустилась на колени и тронула холодный пепел. Потом наклонилась ближе и разворошила его так, что легкая, почти невесомая пыль попала на пол и даже на ее платье. Но Амелии было все равно. Неужели совсем ничего? Она яростно разметала остатки пепла, ногтями скребя пол под ним.

— Мисс Амелия, что вы делаете? — изумление в голосе миссис Уильямс не поддавалось никакому описанию. — Идемте, мисс, поднимайтесь, нечего вам здесь делать.

Только почувствовав на своем плече твердую руку экономки, Амелия вздрогнула, опомнившись. Она подняла глаза на миссис Уильямс, но прочла на ее лице лишь сильное удивление и даже страх.

— Пойдемте, мисс Амелия, — повторила та. — Если ваш отец узнает…

— Что… — едва смогла пролепетать Амелия, и подавленно замолчала. Бросив взгляд на камин, она увидела лишь пустоту и мертвый холодный камень. Камин уже давно не топили. Где же зола?

— Боже, только посмотрите, что вы сделали со своими пальчиками!

Амелия посмотрела. Ее аккуратные ноготки были стерты, половина из них сломались, а на одном из пальцев даже выступила кровь. Девушка тихонько ахнула, наконец, позволяя экономке поднять себя и вывести из пустой комнаты.

Перемешав кочергой угли в очаге, кухарка устало вздохнула и вернулась на свое привычное место за кухонным столом. Накрыв ноги старым потертым пледом, всегда так славно согревавшим ее, она поудобнее устроилась на скамье и с удовольствием подставила усталую спину идущему от очага теплу. На столе ее ждала газета двухдневной давности и чашка свежего чая. Номер «Морнинг пост» достался Мод от экономки миссис Уильямс, та получила его от дворецкого, а он, в свою очередь, прочел газету только после того, как мистер Черрингтон изучил ее от первой до последней страницы. И хотя с тех пор прошло уже достаточно времени, чтобы новости успели изрядно устареть, Мод все равно с предвкушением зашуршала страницами.

Из посудомойной слышался мерный перестук посуды: кухарка не оставляла свою новую помощницу Джуди без работы. На редкость старательная деревенская девочка изрядно помогала Мод, и у той теперь было достаточно времени как на газеты, так и на сплетни. На противоположном конце стола Мэри, склонившись над тазом с теплой водой, сосредоточенно выжимала сок из половинки лимона на едва заметное пятно на одной из манжет сорочки. Когда эта работа была завершена, камеристка подхватила корзинку с бельем, требовавшим починки, и устроилась за столом напротив кухарки. Разложив перед собой швейные принадлежности, она извлекла из корзинки первый из полдюжины воротничков, и принялась пришивать к нему кружева.

Несколько минут спустя кухарке, наконец, наскучила газета, и она отложила ее: беседа с горничной, по ее опыту, сулила куда больше интересного.

— Хм, не так уж и плохи здешние нитки, — заметила Мэри, придирчиво рассматривая только что пришитое к сорочке хозяйки кружево, — шва и не заметишь. Только все равно видно, что не в лондонском магазине покупались. Уж я-то чувствую, где фабричная работа, а где… — она презрительно фыркнула.

Мод с усмешкой кивнула.

— Куда уж здешним товарам до лондонских, — продолжала Мэри, сев на любимого конька. — Разве они сравнятся со столичным изобилием кружев, пуговиц и тесьмы? Ни о каком выборе и речи не идет!

— Что правда, то правда, — откликнулась кухарка. — Выбрать особенно не из чего: два мясника, зеленщик да молочница. Куда уж им до Ковент-Гардена! Меня миссис Черрингтон уж скоро бранить начнет, что всякий раз подаю к столу одно и то же. А что, если хозяева решат прием устроить, или кто-нибудь с визитом приедет? Где я возьму ананас для десерта, скажите на милость? А ведь прежде ни одного званого ужина не проходило, чтобы его не было.

Мэри согласно закивала, отвлекшись от шитья.

— А что уж говорить о дамских магазинах на Риджент-стрит или Пиккадилли, по ним одно удовольствие прогуляться! Целый день бы там и ходила. А пусть хоть и за булавками для хозяйки зашла, кто бы меня оттуда погнал! Тут-то вообще развлечений не бог весть как много… Конечно, мне уже не до танцулек да гулянок, но даже я вижу, какая здесь скукотища для молодежи. А ведь когда я была помоложе, помню, в Лондоне оставалось только выбирать, на что потратить вечер воскресенья, если выходной выпадал. Помню, как мы с другими девушками на Пасху ходили на Гринвичскую ярмарку — так чего там только не было! И фокусники, и бродячий театр, и цирк шапито — мы там до упаду смеялись! А какими вкусностями с лотков торговали: и сидром, и леденцами на палочке, и яблоками в карамели, и булочками с повидлом… Чего только там не было! А карусели? За шесть пенсов можно было и прокатиться, и еще на какое-нибудь лакомство оставалось. А здесь… На что нужна эта половина выходного дня, если все равно заняться нечем, да пойти некуда?

Мод пожала плечами, неторопливо поднимаясь с места и возвращая остывающий чайник на плиту.

— А мне, честно сказать, пришлось по вкусу прогуляться до деревни и послушать, что местные рассказывают. Эта Салли — молочница, ты помнишь ее? Она, кажется, все обо всех знает. Если хочешь узнать о последних новостях, прямиком отправляйся к ней. Ее послушать, так в здешней деревне — Монк Вуд, или как ее — на какой двор ни зайди, всюду или от страшной болезни кто-то умер, или скотина передохла, или ребенка сглазили, или еще какое несчастье приключилось.

— Вот только этих суеверий тут не хватало, — скривилась Мэри, откусывая нитку.

— Так Салли и в развлечениях толк знает, она мне тоже кое-что рассказывала.

Горничная заинтересованно подняла голову.

— Это ж какие тут развлечения?

— Здесь минутах в тридцати езды есть замок — уж не помню, как называется, только вот там каждое первое воскресенье месяца такие ярмарки устраиваются, что любо-дорого посмотреть! И народу столько, сколько во всей этой деревне никогда и не бывало.

— Да это же тот самый замок, куда наши дамы ездили с теми соседями! Только кто же нас туда повезет? А что в этой ярмарке толку, если туда пешком добираться полдня. — Она с досадой пожала плечами и вновь принялась за работу. — Все свободное время на это и уйдет!

— А по мне, если тебе так уж хочется повеселиться и на людей посмотреть, то можно и найти, на чем поехать. Деревенские-то ездят! Вот и собралась бы с ними.

— С деревенскими? — хмыкнула Мэри, но окончить фразу не успела: на лестнице раздались торопливые шаги, и в кухне появилась Конни.

Раздраженно откинув со лба выбившуюся из-под чепца прядь волос, она кивнула двум другим служанкам и, стуча каблучками, проследовала мимо них в прачечную с охапкой одежды для стирки.

— Это чего это она такая взмыленная? — проворчала ей вслед кухарка.

Конни вернулась уже через минуту, поправляя на ходу передник.

— Вот чего это она меня вечно другим именем зовет? — выпалила она, опускаясь на скамейку рядом с Мод. — Будто у меня своего нет!

— Это ты о ком? Каким таким именем? — уточнила та, небрежно пододвигая Конни еще одну кружку чая.

— Дженни, каким еще! — огрызнулась она.

Мэри и Мод многозначительно переглянулись.

— Разве такое уж сложное у меня имя? — раздосадовано продолжала Конни. — Никак не возьму в толк — мисс и вправду не может его запомнить или просто насмехается? А может, хозяева решили мое имя поменять, только мне не сказали? Некоторые любят всех горничных по-своему называть, точно и не крестили нас вовсе другими именами, — она сделала быстрый глоток. — Но почему же Дженни?

Кухарка задумчиво покрутила в руках кружку.

— Так ведь Дженни — имя той самой девушки, что работала у нас до тебя, — наконец произнесла она. — Ну, знаешь, та самая, на чье место тебя приняли…

— Так это которая… Покойница же она! — пробормотала Конни испуганно. — Но почему тогда мисс зовет меня ее именем?

— Ох, Конни, — Мод снова покачала головой, — знала бы ты, как мисс Амелия переживала, когда бедняжка скончалась — ведь они с ней так хорошо ладили.

— Да, кажется, вы упоминали об этом, — Конни вздохнула. — Но все равно я не понимаю…

Мэри снова отложила шитье.

— Так ведь у нее ближе, чем Дженни, никого и не было, — пояснила она. — Дженни не только прислуживала — они и сплетничали обо всем, и смеялись там, наверху, прямо как настоящие подружки. Дженни-то свое место знала, но вот молодая мисс только ее и признавала. Даже когда Дженни чем-то занята была, и миссис Черрингтон меня посылала помочь мисс Амелии одеться, так она всегда грустила и о Дженни спрашивала. Мне это всегда неправильным казалось, так с хозяйской дочерью сближаться, но что я могла сделать.

— У нашей мисс никогда других подруг и не было, — вставила Мод, — вот она в Дженни и вцепилась. Она была девочкой хорошей, покладистой, молоденькой совсем…

— Сколько же ей было лет? — Конни и думать забыла про чай.

— Двадцать четыре должно было стукнуть. Никто и не думал, что такая молодая женщина так неожиданно умрет!

— Вот уж верно, — согласилась кухарка, поправляя сползший с колен плед. — За неделю сгорела, кто же думал! Мы уж видели, что ей все хуже и хуже, только что можно было сделать? Все время в лихорадке была, вся целиком сыпью покрылась, мы уж перепугались-то как! Даже хозяйский доктор приходил, такой важный, с очками. Послушал ее, посмотрел, сказал, что бедняжка где-то тифом заразилась. Только вот помочь уже не смог, слишком поздно было.

Мод склонилась над кружкой, размешивая сахар, а затем продолжила:

— Да и без доктора все ясно было. Через три дня уж и схоронили нашу Дженни… — она задумчиво отхлебнула.

…Тот пасмурный, промозглый день, когда хоронили Дженни, был еще свеж в ее памяти — да и немудрено, ведь с той поры и месяца не прошло.

Хотя стояла уже середина мая, дождь над Лондоном моросил неделю кряду. Погребальная процессия выглядела особенно печально и гнетуще под свинцовым небом. Похоронное бюро и семья Черрингтон, сделавшая все для того, чтобы их горничную погребли, как подобает, приложили достаточно усилий, чтобы процессия выглядела соответствующе печальному событию, однако когда они добрались до Нанхэдского кладбища, вымокшие лошади и траурные повозки являли собой довольно жалкое зрелище.

Само кладбище казалось еще более безрадостным и безнадежным. Повсюду простирались аккуратные ряды одинаковых безликих могил, довольно тесно прилегавших друг к другу, и возвышались скромные надгробия, похожие, как приютские детишки в одинаковых серых рубашках. К счастью, ни слугам, ни тем более хозяевам не пришлось созерцать тех ужасов, которые Мод когда-то видела на кладбищах для нищеты — ни общих безымянных могил, ни мародеров, ведущих свой грязный промысел едва ли не среди бела дня. Нет, Нанхэд угнетал лишь своим безмолвием и удручающей тишиной.

Пока пастор монотонно говорил слова молитвы, дождь все продолжал моросить, осыпая холодными мелкими каплями кутающихся в плащи и накидки людей, могилы и гроб с бедняжкой Дженни. Ее бледное, словно вылепленное из воска лицо выглядело старше, чем обычно. Безучастные фигуры присутствующих, явившихся попрощаться с усопшей, казались такими же одинаковыми, как и серые могильные камни вокруг. Мод зябла, несмотря на теплую накидку с подкладкой, наспех перекрашенную по случаю траура в черный цвет. Мэри, как и всем остальным слугам, пришлось поступить так же: ведь выкрасить старую вещь было куда дешевле и быстрее.

Семья Черрингтон проявила благосклонность, явившись на похороны своей горничной. Они стояли в первом ряду с мрачными лицами и траурными ленточками на одежде. Кто знает, о чем думали они, и не посетила ли миссис Черрингтон мысль о том, что лучше бы она осталась дома в тепле; и не размышлял ли мистер Черрингтон о том, что вечером по возвращению ему следует перепроверить счета из банка. И лишь на лице Амелии, стоящей позади родителей, отпечаталось истинное горе. В ее широко раскрытых глазах затаились страх и глухое отчаяние. Она смотрела в одну точку прямо перед собой, точно не слыша ни слов пастора, ни перестука дождевых капель, не видя скромного черного гроба, у которого стояла.

Наконец, пастор закончил читать молитву, гроб накрыли крышкой, и трое молчаливых могильщиков поспешили опустить его в яму. Когда они, наконец, справились с разбухшими от дождя веревками и безмолвно исчезли, мистер Черрингтон по праву главы дома первым взял горсть земли и бросил его в могилу. Глухой стук влажного комка о крышку гроба в сонной тишине показался раскатом грома.

Амелия резко вздрогнула и побледнела — хотя и без того была бледнее тени — и издала слабый сдавленный возглас.

— Нет! — выкрикнула она и прикрыла ладонью рот, а затем резко развернулась на каблучках и кинулась прочь. Оскальзываясь на мокрой траве, она почти бежала, забыв подобрать полы длинной юбки, и та все больше напитывалась влагой, а вдоль подола обозначилась темная кайма. Едва не оступившись, она добралась до дорожки, в конце которой стояла карета. В гробовой тишине слышался только хруст гравия под ботинками Амелии и ее сбившееся дыхание.

Влажный и скользкий ком глины упал из ладони Мод в яму. Кухарка поспешно отошла в сторону, нашаривая в кармане носовой платок, и встала рядом с Мэри. Та тоже промокала глаза краешком платочка. Все старались избегать смотреть друг на друга и поспешно отворачивались или опускали очи долу. Церемония быстро завершились, но не один человек и виду не подал, будто произошло что-то необычное, а лицо мистера Черрингтона и вовсе не дрогнуло. Но даже в повозке, в которой слуги возвращались с кладбища, всю дорогу царила напряженная тишина. Оставалось лишь догадываться, насколько удручающей могла быть атмосфера в карете хозяев.

— Да, наша мисс была очень привязана к Дженни, — подытожила Мэри. — Потом еще несколько дней мы не знали, как и подойти к ней, такой она была несчастной и потерянной.

— Что верно, то верно. В тот же вечер после похорон миссис Черрингтон послала меня за мисс Амелией, чтобы позвать к ужину, так едва я заикнулась, что нам всем очень жаль бедную Дженни, так молодая мисс разрыдалась так, что я испугалась, как бы с ней припадок не случился. Закричала, чтобы я и говорить больше не смела ей о бедной Дженни, и что она слышать не хочет о ее смерти.

Конни лишь удрученно молчала.

— Конечно, мисс Амелия — девушка благородная, чувствительная, — со вздохом добавила Мод. — И теперь еще это ее недомогание…

— Наша мисс такая же болезненная, как и миссис Черрингтон, — констатировала камеристка. — Можете мне поверить, уж я немало лет у нее прослужила и знаю в этом толк. Благородным дамам гораздо тяжелее приходится, чем нам. А уж такой молоденькой девушке, как наша мисс, и подавно вредно волноваться и переживать.

— Вот именно, — подтвердила Мод, покровительственно посмотрев на Конни. — Так что лучше ничего не спрашивай да не подавай виду, что тебе что-то не нравится. Вот еще нашла, чем возмущаться! Твое дело — прислуживать и знать свое дело. А уж как молодая барышня тебя называет, это тебя не касается! Лучше подумай о том, как бы о ней позаботиться.

— Верно, — кивнула Мэри, заканчивая свою работу и аккуратно складывая белье хозяйки в корзинку. — Твоя работа — получше ухаживать за ней. Вот я каждую минуту готова услужить миссис Черрингтон — и все ее лекарства наперечет знаю, и слежу, чтобы она их вовремя приняла. И ни секунды без дела, а ты что тут расселась? Белье прачка завтра заберет, а ты иди пока, готовь столовую к ужину.

— Точно! — всплеснула руками Конни. — Как же это я забыла, который час, — горничная вскочила со скамейки и поспешила к лестнице.

Мэри покровительственно посмотрела ей вслед:

— Вот-вот, а то опять все второпях делать будет. Ну, ничего, она молодая, все успеет. Пойду-ка я отнесу хозяйское белье, — она неспешно встала из-за стола.

Мод неспешно поправила чепец и поднялась вслед за ней.

— А что же я-то сижу! Совсем заболталась с вами, бездельницами! А уж пора к ужину готовиться. Джуди! — завопила она. — Ты там спишь, что ли? Или я все должна одна делать?

— Амелия!

Миссис Черрингтон повторяла ее имя уже не в первый раз, и каждый раз все настойчивее, хотя девушка все это время стояла за дверью. Только не эта комната, только не сейчас! Она не готова, она не может туда войти… Ее пальцы, влажные от пота, скользнули по дверной ручке, и та со скрипом поддалась. Это было страшнее любых ее кошмаров, поскольку ей не пригрезилось — хоть она и до покраснения щипала кожу на руке, пытаясь проснуться.

— Как ты долго, — недовольно поджала губы матушка, не поворачиваясь к ней. — Заходи же.

Низкая фигура миссис Черрингтон в простом домашнем платье и гипюровом чепце казалась чужеродной в пустой комнате с облезшей штукатуркой и серым от пыли и грязи паркетом. Конечно, все следы пожара давно исчезли сами или были ликвидированы: стены очистили от копоти, пол отскребли, сняв вместе с сажей и верхний слой дорогого паркета, оконные проемы с пустыми рамами заколотили. И только камин, виновник произошедшего, было не так просто убрать, для этого потребовалось бы перестроить всю систему дымоходов в доме, и он, вычищенный и неработающий вот уже много десятилетий, стоял посреди комнаты молчаливым напоминанием о случившемся. Амелия поспешно отвела взгляд и старалась больше не смотреть на него; ей было одновременно и страшно из-за своих видений, и стыдно оттого, что вчера ночью ее здесь застала миссис Уильямс.

— Прошу прощения, — пробормотала она, но мать ее уже не слушала.

Только сейчас девушка заметила, что та держала в руках несколько отрезов плотной ткани и внимательно их рассматривала.

— Какой тебе нравится больше?

Она протянула Амелии набивную шелковую ткань цвета парнасской розы, сама же продолжала изучать карминовый штоф.

— Но для чего все это?

— Ну конечно же, для занавесок! Обои будут персиковыми, я нашла уже премилый образец, но никак не могу определить цвет гардин. Этот все же слишком яркий, — вынесла она вердикт, вертя в руках кусок материи насыщенного темно-красного цвета.

— В… в эту комнату?

— Разумеется, милая, — миссис Черрингтон удивленно посмотрела на нее, словно на неразумное дитя. — Твой отец посчитал, что негоже такой большой и просторной комнате в восточном крыле с видом на подъездную дорогу простаивать, и решил отдать ее в полное дамское распоряжение. Разве это не чудесно?

Амелия невольно приоткрыла рот, однако ничего не ответила. Сама эта идея невероятно пугала ее, и голова шла кругом лишь от одной мысли, что… Но она лишь перевела дыхание.

— Я решила, что здесь будет музыкальная комната, — гордая оттого, что такая замечательная мысль пришла ей в голову, миссис Черрингтон не обращала внимания на молчание дочери, а, возможно, и не ожидала от нее иного. — Вот здесь, у окна, мы поставим фортепьяно, а в углу — арфу. Мадемуазель Пати ведь учила играть тебя на арфе? Впрочем, неважно. Ты сможешь играть здесь для наших гостей и упражняться, не боясь нарушить мой покой. Через пару недель нас навестит Ричард Харви, было бы прекрасно успеть все тут закончить к его приезду. Ну, что скажешь?

— Матушка, это… это поистине замечательная идея, — пролепетала Амелия, — но, быть, может, не стоит так спешить?

— Глупости, милая, нечего откладывать. Но пойдем отсюда, здесь даже негде присесть, а воздух такой затхлый, что трудно дышать. Ноги моей здесь не будет, пока не закончится ремонт.

Миссис Черрингтон торопливо покинула комнату, Амелия же задержалась там буквально на секунду — остановилась уже у самой двери, но и этого хватило, чтобы перед глазами пронеслась мечущаяся по комнате Элинор, разрушающая все вокруг себя в огненном танце. Девушка стремглав бросилась в коридор.

— Ах, милая матушка, пожалуйста, послушайте меня! — выпалила она, когда обе женщины оказались в малой гостиной.

— Что-то еще? — удивилась миссис Черрингтон, которая уже присела на любимый диван и теперь старательно расправляла шаль на коленях.

— Я умоляю вас повременить!

Амелия сама не ожидала от себя такой решимости, но эти слова буквально сами вырвались из ее рта. Мать непонимающе посмотрела на нее и приподняла брови в молчаливом удивлении.

— Это… так сложно объяснить, — пробормотала она, запинаясь. — У меня нехорошее предчувствие по поводу этой комнаты, ведь там…

— Ах, так вот почему миссис Уильямс обнаружила тебя вчера там!

— Она все рассказала? — побледневшими губами прошептала девушка.

— Разумеется, и это очень опечалило меня. Одна мысль, что моя дочь бродит ночами по дому, тревожит меня, но сейчас я не хочу говорить об этом. Неужели ты не можешь просто пить свои капли на ночь и спать, как все приличные люди?

Кейтлин устало приложила тыльную сторону ладони к глазам и отвернулась.

— Ты утомляешь меня, Амелия.

— Пожалуйста, позвольте мне сказать!

Она бросилась к матушке и упала к ее ногам; та аккуратно отстранилась.

— Пожалуйста, не помни платье, разве нельзя обойтись без этой сентиментальщины?

— Моя дорогая матушка, вы не представляете, что за секрет скрывают эти стены! Дом хранит страшную тайну, о которой я случайно узнала. Ведь именно там, в той комнате, которая раньше служила кабинетом, погибла первая хозяйка этого дома. Я видела это словно вживую: ее охватил огонь, и в секунду она превратилась в пылающий факел! Поверьте мне, я не вру! — сбивчиво заговорила она. — Это так ужасно, так ужасно! Она является ко мне в кошмарах! Эта комната сама по себе воплощение мрака, неужели вы не почувствовали это, когда вошли? Мои предчувствия не могут лгать! Дом проклят! Ах, прошу вас, заприте комнату и не заходите туда больше. Я не могу, просто не могу этого больше выносить…

Амелия уткнулась лицом в колени миссис Черрингтон и зарыдала так отчаянно, что женщине пришлось прикрыть уши.

— Посмотри на меня, Амелия.

Она продолжала плакать — теперь уже беззвучно, — и Кейтлин осторожно взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе.

— Ты говоришь бессмысленные вещи, и мне кажется, что это какой-то дурной сон! Я сделаю вид, что ничего не слышала. Боже мой, Амелия, на кого ты похожа!

Кейтлин неторопливо встала и посмотрела на дочь.

— Подойди сюда, — сказала она мягко.

Над каминной полкой висело небольшое круглое зеркало в тяжелой медной раме, из которого на Амелию смотрела она сама, безобразная от слез, с красными, распухшими глазами и носом, а сморщенный лоб превратил ее в старуху.

— Вытрись, — миссис Черрингтон протянула ей свой платок. — И запомни, как отвратительно ты выглядишь, когда плачешь. Слезы тебя не украшают, а лишь уродуют, и надо быть совершенной дурочкой, чтобы плакать при людях.

Амелия поспешно утерлась батистовым платком с витиевато вышитыми «КЧ» и покладисто кивнула. Ее отражение показалось ей самым уродливым, что она когда-либо видела в жизни, а уж матушка точно не заслужила того, чтобы быть свидетельницей подобной истерики.

— Твой муж не захочет с тобой даже разговаривать, увидев подобное непотребство. А истории про привидения и твои кошмары — вовсе не то, что он захочет услышать от любящей жены. Запомни это и придерживай язык! У меня же от подобных историй и вовсе голова болит.

— Вы совершенно правы, — прошептала девушка.

Кейтлин тяжело вздохнула и вновь посмотрела в зеркало — на этот раз взгляд ее едва лишь коснулся Амелии, останавливаясь на своем собственном лице. Конечно, она была уже не молода и не так прекрасна, как в двадцать лет, глаза окружила сетка мелких морщин, а уголки губ безвольно поникли, но сейчас рядом со своей юной дочерью она выглядела неплохо. Некоторое время ее взгляд скользил по зеркальной поверхности, будто пытаясь воскресить старое воспоминание из глубин памяти, затем миссис Черрингтон вернулась на диван в свое царство подушек, шалей и безмятежности.

— Моя дорогая, запомни одну вещь, — проговорила она, не глядя на нее. — Никто и никогда не будет интересоваться тем, что ты думаешь и что ты хочешь. Проявление чувств сочтется истерией, собственное мнение — дерзостью. И чем лучше ты научишься себя сдерживать, тем счастливей будет твой жизнь в браке.

— Но… разве я не могу быть искренней с человеком, которого люблю? — непонимающе спросила Амелия.

Миссис Черрингтон усмехнулась одним лишь уголком рта.

— Какая глупость, Амелия. Выкинь это из головы раз и навсегда. Ты приличная девушка, и должна всегда вести себя пристойно. Твои мысли, твои слова, твои поступки — все должно соответствовать твоему положению, а такая дама, как ты — хорошего происхождения и образования — никогда не позволит себе выражать чувства подобным образом. И, пожалуйста, никогда больше не плачь на людях — ты становишься похожа на лягушку.

Амелия поспешно закивала, все еще сжимая в кулаке носовой платок, мокрый от слез.

— А теперь иди в свою комнату и успокойся. Только из любви к тебе я не скажу отцу о том, что ты напридумывала. Надо же, дом проклят…

В расстроенных чувствах девушка поспешила прочь, ругая себя за глупое поведение. Вслед ей раздался звон серебряного колокольчика миссис Черрингтон и шумные шаги Мэри.

Амелия сидела за туалетным столиком и медленно перебирала лежащие перед ней предметы. Жесткую щетку для волос она положила на самый край, потом подвинула поближе; повертела в руках гребень из слоновой кости, такой ажурный и изящный, что совершенно не подходил к ее нарядам и ни разу еще не надевался. Его она положила в шкатулку к другим своим немногочисленным драгоценностям: хризолитовым сережкам прабабушки, подаренным ей на конфирмацию, золотой броши с мелкой россыпью бриллиантов — слишком роскошной, чтобы даже смотреть на нее — жемчужно-рубиновому гарнитуру, ее приданому. Ни одну из этих вещей Амелия еще никогда не носила. Она мечтала, как будет сиять на своем первом балу в этих драгоценностях, но ее дебют все откладывался — сначала из-за болезни матери, потом из-за переезда… Теперь же, если она и посетит лондонский сезон, то скорее всего уже как замужняя дама.

Она отложила шпильку для волос, которую задумчиво вертела в руках, и боязливо посмотрела в зеркало. Краснота глаз прошла, и в мягком свете газовой лампы девушка казалась себе вполне хорошенькой, только вот очень несчастной. Нет, она не собиралась себя жалеть — что может быть ничтожнее, чем жалость к себе. Конечно же, матушка права, и Амелии следовало взять себя в руки, подчинить свои чувства и переживанию разуму, успокоиться и больше никогда, никогда не позволять себе подобных выходок. Она уже не маленькая девочка, она не должна бегать ночью по дому, не должна зарываться в мамину юбку, и уж тем более не должна верить страшным историям о привидениях.

Всю жизнь перед Амелией были образцы идеальной девушки — эти бумажные черно-белые красавицы смотрели на нее с журналов мод и рекламы мыла, их речь лилась со страниц «Советчика молодым девушкам», именно их приводила ей в пример мадемуазель Пати, когда воспитанница путала до мажор и до минор. Эти девушки были улыбчивы, легки на подъем, до крайности вежливы и безупречны манерами. Они с легкостью могли организовать обед на десятерых, нарисовать пейзаж, побеседовать на с гостями французском и немецком, никогда не огорчали родителей и постоянно были заняты делом. Они носили самые модные наряды, убирали волосы в сложные высокие прически, были румяны и веселы. Именно такой пообещала себе стать Амелия Черрингтон много лет назад и свое обещание не сдержала.

Она закрыла лицо руками. Как ей измениться? Как стать правильной дочерью и женой? Ведь такую, как она, никто никогда не полюбит и не сделает своей законной супругой! Она старалась не расплакаться вновь, сжимала кулаки, царапая ладони, но слезы предательски наворачивались на глаза. Несколько глубоких вздохов помогут ей справиться с расстроенными чувствами, а спасительные капельки успокоят нервы и погрузят в сладкую дрему. Быть может, она вновь услышит море и будет качаться на его волнах — и никогда никому не расскажет о том, что происходит с ней в ее грезах. Улыбнувшись своим мыслям, Амелия принялась расчесывать волосы перед сном. Двадцать раз провести щеткой с внешней стороны, двадцать раз с внутренней, сбрызнуть розовой водой и маслом, заплести в косу — этот ритуал она знала наизусть с самого детства. Она почти не смотрела в зеркало, поглощенная своим занятием, однако краем глаза заметила, как в отражении появилось нечто новое, чего до сих пор в комнате не наблюдалась. Девушка медленно подняла голову и всмотрелась в зеркало, и чем дольше она смотрела, тем явственнее становился ужас, охвативший ее.

О нет, эта тень ей не примерещилась, как не была она сном или плодом ее воображения. То, что сначала показалось ей белой дымкой, на глазах становилось все плотнее и плотнее, пока, наконец, не превратилось в полупрозрачную женскую фигуру. Девушка резко обернулась, но фигура не исчезла, более того, она была реальнее, чем тусклое отражение в зеркале. Она парила в воздухе в дюйме от пола, а платье — старое, вроде тех, что носила в юности бабушка Амелии — слегка колыхалось. Ее лицо, волосы, наряд — все слилось в сотканный из густого тумана образ, и Амелия не сомневалась, кем является эта призрачная женщина.

— Ну здравствуй, Амелия, — улыбнулась Элинор темной впадиной рта.