Любопытство не порок

Глава 3

Домой я вернулась поздно. Даже не так: ко мне домой мы приехали поздно. Я не отпустила Виктора, Маринка тем более никуда не собиралась уезжать. После того, как мы близко познакомились с подъехавшим нарядом милиции, а потом совершили небольшое путешествие в райотдел, разъезжаться по домам было бы простым воровством времени у собственного сна.

Мы пили чай на кухне и обсуждали прошедший день. Этот понедельник был всем понедельникам понедельник.

Маринка была озабочена вопросом: считать ли Макса своим знакомым или нет? Очень уж ей хотелось думать, чтобы предсказание Эльвиры Карловны уже исполнилось и больше никакой подлянки от жизни ожидать не следует.

– Мы же с ним поздоровались, да? Я услышала, как его зовут. Значит, он знакомый мне человек. Правильно? А взрыв был такой мощный, что если бы нам не повезло, сгорели бы к чертовой матери!

Я курила, и мне не хотелось поддерживать дискуссию.

– Этот вопрос не ко мне, – отмахнулась я от нее, – позвони своей Эльвире, и пусть она тебя проконсультирует за отдельную плату. Только у меня больше денег нет, имей в виду.

Маринка посмотрела на Виктора и, поняв, что он еще меньше, чем я, склонен к разговорам, вздохнула и пошла в ванную. Даже отвечать мне не стала.

– Виктор, – обратилась я к нашему молчуну, тихо попивающему чай с вареньем. Виктор поднял на меня глаза. – Скажи мне, пожалуйста, – попросила я, – что это было: гранатомет, радиоуправляемая мина или еще что-нибудь?

– Мина, – кратко ответил Виктор и пожал плечами.

– Поняла, – сказала я, за время своего знакомства с этим уникальным человеком действительно научившись неплохо понимать его язык жестов. – Ты хочешь сказать, что это точно не гранатомет, потому что мы бы не могли этого не заметить.

Виктор кивнул.

– А как управлялась мина, покажет экспертиза, потому что навскидку определить это невозможно, правильно?

Виктор снова кивнул.

– Спасибо, – поблагодарила я его и пошла стелить постели. Хоть я и не против одиночества и даже люблю его, но в такие дни, вроде сегодняшнего, я бываю так же не прочь спать с компанией. Я заметила, что у меня тогда сон крепче. С чего бы это, а?

…Утро пришло ко мне не только с гадским звонком будильника, но и с запахом яичницы, доносившимся с кухни. Я поспорила сама с собою, что там хозяйничает Виктор, и, упав со своего знаменитого матраса на пол, накинула халат и на ощупь пошла в ванную.

Между прочим, это упражнение очень развивает сообразительность вообще и координацию в частности.

Еще годик поброжу по квартире с закрытыми глазами – и можно будет принимать участие в соревнованиях по спортивному ориентированию.

Наткнувшись в коридоре еще на одну сомнамбулу, оказавшуюся Маринкой, я ей кивнула и заперлась в ванной.

Между прочим, яичницу действительно жарил Виктор.

Включив холодный душ, я ужасным шепотом объяснила себе, что обливание холодной водой по утрам омолаживает на один день, и встала под него.

Насчет омолаживания точно не знаю, но просыпаться эта штука помогает. Проверено.

Когда я выпорхнула из ванной – бодрая, энергичная и красивая, как всегда, – Маринка на кухне уже варила кофе.

– Что-то у меня желудок болит, – пожаловалась она, – перенервничала вчера, что ли…

– Ты ведешь нездоровый образ жизни… – начала объяснять я ей, но Маринка не поддержала светскую беседу.

Буркнув, что по утрам просыпаться и идти на работу, по ее глубокому убеждению, является самым отвратительным извращением и по-настоящему нездоровым образом жизни, она скрылась в ванной.

Мысль, конечно, интересная, но она не помешала мне с удовольствием позавтракать.

… Мы приехали на работу с опозданием минут на сорок. Обычно по утрам редко происходит что-нибудь интересное, но сегодня было все иначе.

Сразу же, как вошла, я наткнулась на Ромку. Ромка – наш несовершеннолетний воспитанник и общий любимец. Любимец, разумеется, в те моменты, пока его не воспитывают. А в моменты, свободные от наших воспитательных усилий, он работает у нас курьером.

– Ольга Юрьевна! – возбужденно проговорил он. – Телефоны обрываются с самого утра! Я, как только вошел, уже на три звонка ответил, а сейчас Сергей Иванович этим занимается.

– Читатели предлагают увеличить тираж? – спросила я, направляясь в свой кабинет.

– Те читатели, которые звонят, ругаются и стращают – сказал Кряжимский.

Он уже сидел за своим компьютером и строчил какой-то материал.

Мы с ним поздоровались, и он протянул мне свежий номер «Свидетеля».

– И кто же эти скандалисты? – напористо спросила Маринка, кидая сумку на свой стол.

– Несколько раз директор Татищевского музея удостаивал нас своим звонком. Резкий мужчина, доложу я вам.

– Хамит? – с неподражаемой интонацией спросила Маринка.

– Не то слово, Мариночка. Я бы сказал сильнее: изощряется в хамстве. Грозит судом и всемирным поношением, – тонко улыбаясь, продолжал рассказывать Кряжимский.

– Оля, отдай мне этого директора, у меня сегодня какое-то склочное настроение с утра. Хочется разрядиться психически, – плотоядно усмехаясь, попросила у меня Маринка.

– Бери, – пожала я плечами, – только изящно, пожалуйста.

– Это мы всегда! – радостно улыбнулась Маринка. – И по-другому просто не умеем.

– Был еще звонок из прокуратуры, два от граждан в поддержку нашей позиции, один из секретариата заместителя председателя правительства области. Долго крутили, но их в основном интересовало, какому кандидату мы симпатизируем, если публикуем такие материалы.

– Тема? – спросила я, открывая дверь кабинета.

– Все одно и то же, – вздохнул Сергей Иванович, – Спиридонов.

Я молча кивнула и зашла к себе.

Соблюдая утренний ритуал – станешь тут суеверной от такой-то жизни, – я положила сумку на тумбочку, достала пачку сигарет «Русский стиль!» и закурила. После этого развернула номер газеты.

Сергей Иванович, замечательный человек и высокий профессионал, не ограничился только публикацией посмертного письма Спиридонова, он еще напечатал и обширный некролог, в котором подробно рассказал о жизненном пути этого заслуженного человека.

Отдельно на первой полосе стояло" сообщение, что наша газета берет расследование кражи картины ван Хольмса под свой общественный контроль.

Можно понять, откуда взялось желание поругаться со мной у директора картинной галереи и всех прочих граждан, позвонивших сегодня с утра.

Словно в ответ на мою мысль сквозь неплотно закрытую дверь кабинета донесся звонок телефона. Маринка ответила, и уже через несколько секунд молчания я услышала, как она интересуется у своего абонента, а правда ли, что картинная галерея подчиняется Министерству культуры.

– Неужели?! А ведь, слушая вас, я никогда бы этого не подумала!..

Отворилась дверь, и в кабинет вошел Сергей Иванович Кряжимский.

– Ольга Юрьевна, – тихо сказал он, – к вам пришел Диванов Борис Иванович, может быть, вы помните…

– Конечно, Сергей Иванович, – ответила я, – приятель Спиридонова по кличке Диван, вы вчера ему звонили.

– Да, и, к сожалению, он не успел помешать тому, что случилось, – вздохнул Кряжимский. – Он сейчас в сильном потрясении.., хочет поговорить с вами. Вы примете его?

Я встала и вышла из-за стола.

– Приглашайте.

Вошел Диванов. Это был низкого роста старик в старом драповом пальто, давно не чищенном. На голове у него была модная когда-то цигейковая шапка-пирожок.

Посмотрев на меня немного растерянно блеклыми глазами, Диванов застыл в дверях.

– Здравствуйте, проходите, Борис Иванович, – приветливым голосом сказала я и показала ему на стул для посетителей.

– Да, спасибо вам, девушка, – ответил он и зашаркал к стулу.

Тяжело опустившись на него, Диванов посмотрел на меня.

– А вы, значит, будете… – начал он.

– Главный редактор газеты «Свидетель» Бойкова Ольга Юрьевна, – быстро сказала я, садясь не в свое кресло, а на второй стул, который я взяла от кофейного столика и поставила рядом с Дивановым. – Но вы, разумеется, можете называть меня просто Ольгой, – улыбнувшись, сказала я.

– Просто Ольга, – повторил Борис Иванович и, помолчав, сказал:

– Я, собственно, пришел поблагодарить вас за публикацию письма Коли. Второе такое письмо он оставил мне… Ну так, на всякий случай…

– Я в курсе, Борис Иванович, – ответила я, – Николай Игнатьевич мне рассказал о втором письме, правда, он не сказал, кому его оставил…

– В общем-то это и не имеет значения, – махнул рукой Диванов, – вы же его опубликовали, и это главное… Я пришел к вам не только потому, что вы выполнили, как бы это сказать правильнее: свой долг, да? Наверное, долг, – словно ведя диалог с самим собой, проговорил Диванов. – Я прочитал еще в этом же номере, что вы собираетесь как бы расследование начать. – Он взглянул на меня и замолчал, ожидая ответа.

– Да, – твердо сказала я, – нельзя оставлять безнаказанным преступление, толкнувшее этого заслуженного человека на отчаянный шаг… – Диванов смотрел мне прямо в глаза и, расшифровав выражение его глаз как сомнение в моих словах или возможностях, я продолжила:

– Я не утверждаю, что если мы начали расследование, то и найдем преступника. Даже у профессионалов это не всегда получается, а мы только профессиональные журналисты, а не сыщики-криминалисты. Но мне кажется, что если мы будем постоянно декларировать, что расследуем сами и хоть что-то конкретное сделаем в этом направлении, то и следственные органы станут работать активнее. Хотя бы из желания наказать дилетантов…

– Вам в спину надует, – вдруг сказал Диванов, и я заткнулась на середине своей блистательной речи.

– Что? – переспросила я.

– Вы девушка молодая и красивая, – тихо сказал Диванов, – а садитесь спиной к окну, пневмонии не боитесь?

– Не знаю, – честно ответила я, – а что?

Диванов посмотрел на меня со странной смесью сожаления и превосходства.

– Пока мы молоды, мы не бережем здоровье, а как клюнет, извините за выражение, жареный петух, то и спохватываемся, а здоровьишко-то и тю-тю… Вы пересядьте, Ольга, – твердо сказал он мне, и я не решилась ослушаться этого странного старикана.

Встав со стула, я пересела в свое кресло, – Я хочу предложить вам свои услуги, – сказал Диванов, – совершенно бесплатно, как эксперт по делам Спиридонова Коли, – голос его дрогнул, – кроме того, я сам неплохо разбираюсь в живописи. Как-никак тридцать лет отработал на ниве официального искусства.., мда-а…

Диванов заерзал на стуле и, сев поудобнее, достал из кармана пальто упаковку мятных таблеток.

– Будете? – спросил он меня.

Я покачала головой и достала пачку «Русского стиля».

– Ба! – вытаращил на меня глаза Диванов. – Этими смолами вы забиваете легкие и пищевод, это постоянное обжигание слизистой ротовой полости… А цвет лица! Или вам это безразлично?

Я поморщилась и спрятала пачку на место. Покурю спокойно, когда Диван уйдет. Почему-то уже про себя я решила, что он действительно Диван, и никто другой.

– Так о чем вы говорили? – Я вопросительно посмотрела на него.

Диванов кинул в рот одну таблеточку и громко зачмокал.

– Я так успокаиваю нервы, – пояснил он, – потому что не нервничать не могу… Я приехал вчера к Коле… – Голос Диванова задрожал, его плечи мелко затряслись, он громко задышал.

– Вам дать воды, Борис Иванович? – быстро спросила я, честно говоря, испугавшись за него.

– Не надо, – тихо ответил Диванов, – жидкости я уже достаточно сегодня принял… Так вот, – он стал дышать тише и заговорил ровнее и медленнее, – что вас интересует про Колю? Ведь, кроме меня, мало кто знает разные мелкие факты, подробности… Вам же будет нужна какая-то информация.

Я сжала виски руками, пытаясь сосредоточиться. Визит Дивана я представляла себе несколько иным. Его внезапные реплики про здоровье сбили меня с толку.

– А ведь действительно я хотела спросить вас… – начала я, вспоминая странные слова Спиридонова, запавшие мне в память. – Дело касается пропавшей картины ван Хольмса.., вы вообще-то в курсе дела?

– В курсе ли я?! – воскликнул Диванов. – Да я сам лично описывал этого Хольмса еще в те времена, когда после пожара шестьдесят девятого года, вы не помните об этом, пострадали каталоги собрания графа Нарышкина… Ван Хольмс был одним из многих художников живописного цеха Амстердама… В общем-то ничего выдающегося, но от того времени мало что осталось. Знаете ли: войны, грабежи, да и просто время.., время – самый страшный пожиратель всего… Так вот, ван Хольмс…

Я решила прекратить бесконечный поток словесного недержания, обрушенный на меня Диваном, и постаралась четко сформулировать конкретный вопрос. Так как Диван скорее всего от Спиридонова был в курсе всех подробностей пропажи картины, то я хотела бы узнать то, что было непонятно мне самой.

– Борис Иванович, – с легким, но ощутимым напором начала я, – Николай Игнатьевич сказал мне, что предстоящая выставка частных коллекций кажется ему какой-то странной. Что вы можете мне сказать про это?

Диванов вытаращил глаза. Он был так удивлен моими словами, что у него из приоткрытого рта потекла слюна, а он даже не заметил этого.

– Он так сказал?! – переспросил Диванов. – Как странно, а что он сказал еще?

– Да в общем-то это и все, – я пожала плечами, старательно отводя взгляд от его подбородка.

Диванов, наконец, спохватился и вытерся тыльной стороной ладони.

– Я понял, – сказал он, – я понял. Выставку частных коллекций Коля рассматривал как чисто… – Диванов помолчал, подыскивая подходящее слово, – ..как чисто меркантильное мероприятие. Он скорее всего имел в виду, что был против организации последующих аукционов, потому что ему казалось, что это ведет к утечке культурных ценностей из России… А что конкретно он говорил про эту выставку?

Я пожала плечами:

– Это все.., больше ничего не могу вспомнить…

Диванов достал из кармана пальто часы с потрепанным ремешком и посмотрел на циферблат.

– Так, время еще есть, – сказал он мне, – в моем только возрасте начинаешь понимать, что нужно жить по часам, в режиме. Вот вы делаете по утрам зарядку, или муж над вами смеется?

– Я не замужем, – ответила я, начиная уже бесконечно скучать от этой встречи и разговора, – и обливаюсь по утрам холодной водой.

– Что вы! Это безусловно вредно! – вскричал Диванов. – Вы раскачиваете свой организм и в результате чувствительно ослабляется его иммунитет. Я вам скажу, как нужно правильно жить и радоваться жизни. – Голос Дивана стал торжественным, он поднял указательный палец вверх и провозгласил:

– Клизма!

… Я отстрадала еще с пятнадцать минут, потом наконец-то этот нестерпимый Диванов ушел, в последний раз обернувшись перед дверью и посоветовав мне больше есть растительной пищи для улучшения цвета лица.

Когда дверь за ним закрылась, я быстро достала пачку сигарет и закурила. От таких развлечений с утра пораньше я только завожусь еще сильнее.

Продолжая курить, я развернула газету – должен же главный редактор читать свою газету – и увидела большую статью на половину полосы про сегодняшний вернисаж частных коллекций в «Арт-галерее».

Открылась дверь кабинета. Я вздрогнула, но это зашла Маринка с подносом. На подносе, гордо вытянув шею, стоял кофейник, обязательной свитой около него расположились две чашки, сахарница и блюдце с печеньем.

Маринке было не до Дивана, она все переживала свою словесную битву с нахалами.

– Директор картинной галереи вовсе не хам, он просто дурак, кретинос вульгарис, – с порога заявила Маринка, проходя в кабинет и отработанным движением ноги лихо закрывая за собою дверь. – Он, убогий, едва не расплакался мне в трубочку, все просил рассказать, кто же это из его тайных недоброжелателей придумал ему подкинуть такую подлянку! Представляешь?!

Я пожала плечами: а чему же тут удивляться? Человек умер, не выдержав несправедливости, а его начальство думает только о своей любимой заднице, удобно сидящей в руководящем кресле.

– А еще звонил твой Резовский Ефим Григорьевич, – продолжала Маринка, расставляя чашки на кофейном столике, но не забывая при этом хитро коситься на меня. – Просил напомнить тебе, что он классный адвокат и отзывчивый человек. Так я напоминаю.

– Я поняла, спасибо, – ответила я.

Фима Резовский был моим старинным приятелем. Таким старинным, что, кроме приятельства, между нами больше и представить ничего нельзя было. Он работал адвокатом в конторе своего папы, тоже адвоката, и иногда помогал мне в трудные моменты моей журналистской карьеры.

– Шут его знает, – сказала я, вставая с кресла, – может быть, и действительно мне Фима понадобится. Из прокуратуры больше не звонили?

– Нет пока. Видно, формулируют наш состав преступления, – ответила Маринка, садясь за столик.

– Типун тебе на язык, – пожелала я, присаживаясь напротив нее, – не вижу, за что нас можно притянуть в этом ужасном деле…

– Спиридонов, царство ему небесное, прямо написал, что воруют, а наши распрекрасные органы ищут не украденное, а крайних.

– В народе крепко мнение, что такой метод – наша славная традиция, – сказала я.

– А похоже на правду, – согласилась Маринка, и мы начали пить кофе.

Мы успели выпить по одной чашечке, как дверь отворилась, и в кабинет зашел Ромка.

– Ольга Юрьевна, – доложил он, – к вам пришли. Посетители.

– Толпа бугаев в камуфляже, с автоматами и в черных масках? – спросила Маринка, поспешно дожевывая печенье над тарелкой.

– Не-а. Девушка. Одна. Красивая. Высокая, – делая заметные паузы между словами, сказал Ромка.

Маринка тихо захихикала и стала быстро собирать посуду на поднос.

– Ни кофе попить, ни печенья погрызть, – шутливо простонала она, – работайте, Ольга Юрьевна, и не отвлекайтесь.

Я медленно встала:

– Как ты верно заметил, Ромочка, – согласилась я, – высокий рост – одно из слагаемых красоты.

– Зело лепо глаголишь, отрок, – неожиданно выдала фразочку Маринка, видно, вспомнив, что она лингвист, и затем добавила на более понятном языке:

– Придержите дверь, вьюноша, единственной местной красавице нужно срочно поднос вынести.

– Лишнее говоришь, – строго заметила я Маринке.

Она гордо взглянула на меня:

– Да ладно уж, не волнуйся, ты тоже ничего.

Мы дружно рассмеялись.

Я вернулась за стол и только успела сесть за него, как дверь отворилась снова и в кабинет вошла моя вчерашняя знакомая по имени Рита.