Любовник

Глава 10

Шажок за шажком Энн выбиралась из удушливой темноты, которая сдавила ей грудь и приковала к постели бедра. Колючая жара окутала шею, и она втягивала в легкие теплый и влажный воздух. Ритмичное пыхтение заглушало далекий перезвон часов.

Память пробивалась сквозь тяжелый дурман, и на сером фоне закрытых век вспыхивали яркие картины.

Красная кровь. Ярко-голубой бархат. Изборожденная прожилками, напоминающая сливу плоть. Белое мокрое перышко. Фарфор с золотой окантовкой. Красное бургундское вино…

В висках немилосердно стучало, но за тупой болью вставали похожие на галлюцинации образы.

Мишель ласкает ее вином… Ах нет, он ласкал ее не вином, а бутылкой из-под вина. Прохладное стекло скатывалось, скользило, проникало внутрь и наполняло влагой. Скорее холодной, чем горячей. А горлышко казалось тонким, а не толстым. Мишель пил вино прямо с ее тела, словно она изящнейший из бокалов.

Внезапно Энн почувствовала, как что-то уперлось ей между ног, и поняла, что это не сон. Бургундское связало ей язык сладостной терпкостью.

Но вот она открыла глаза. Ей на грудь опустилась рука, а нога придавила живот. Энн поняла, что на нее навалился Майкл. Это ее и разбудило, а не звон старых маминых часов. В груди потеплело, сразу прояснилась память: то, что она видела, не было сном.

Она пробовала этого мужчину на вкус. Сосала его, довела до оргазма. А теперь он спал подле нее, почти на ней. И она лишилась возможности предаться новому наслаждению.

Энн почувствовала себя слегка разочарованной. У нее кружилась голова, словно сознание существовало отдельно от тела. Извиваясь, она освободилась от его веса и выбралась из-под рук и ног, на шелковую простыню.

Какой юной чувствует себя женщина, когда ее волосы распушены, а не заплетены в тугой пучок или косу. На свободе Энн внезапно стало одиноко, и она посмотрела на Майкла. Смуглые плечи казались необыкновенно мужественными на фоне белого шелка и зеленого бархата. Правой щекой он зарылся в подушку, а по левой скользили неглубокие утренние тени. Веки оставались закрытыми, а ресницы напоминали блестящий черный веер.

Он выглядел таким… беззащитным. Соблазнительным. Ни одна бы женщина не устояла. А он был в полном ее распоряжении — на предстоящие двадцать шесть дней.

Любовник старой девы.

Боясь разбудить, Энн затаила дыхание и осторожно коснулась его колючей щеки. Провела пальцем по борозде шрама на скуле. Майкл вздрогнул.

Наваждение кончилось. Энн отдернула руку — она не хотела его будить. Было много других дел. Предстояло побороть страхи, с которыми она одна никогда бы не решилась сражаться.

Энн соскользнула с кровати.

Майклу пришлось скомкать в кулаке простыню, чтобы удержаться и не броситься на Энн. Она впервые проснулась утром в его объятиях. Вчера, убедив ее остаться у себя, Майкл покинул спальню, сославшись на то, что хочет дать ей время привести себя в порядок.

Интимные отношения были ей еще в новинку, и требовалось создать иллюзию уединения. Майкл это понимал и не обижался.

Там, где Энн коснулась шрамов, щека немилосердно горела. Майкл заставил себя не шевелиться и прислушивался, как она шлепала босыми ногами по полу. Скрипнула дверь в ванную, звякнула закрываемая защелка. Через несколько минут раздался приглушенный шум спускаемой в туалете воды. Побежала струйка из крана, зубная щетка задела край фаянсовой раковины.

Утренние звуки.

Он тысячу раз слышал их, лежа в кровати, пока очередная женщина приводила себя в порядок. Диана, например, совершая омовение, пела. А Энн тихо и спокойно заботилась о себе. Точно так же, как заботилась о нем. Была ли она шокирована теми необычными способами любви, которые он показал ей при свете дня? Запомнила ли все детали, как запомнил их он? Интересно, когда обнаружат отсутствие юриста? И будет ли Энн о нем горевать?

Раздался осторожный щелчок — это отворилась дверь из ванной. Майкл не шевельнулся, но каждый его нерв напрягся; он ждал, что она будет делать дальше.

Энн подошла к шезлонгу и взглянула на разбросанную одежду — шерстяные панталоны, льняную рубашку, шерстяные нижние юбки — все, что он с нее сорвал, перед тем как показать, откуда лучше смаковать хорошее вино.

Вспыхнуло предвкушение. Ее корсет оказался не из тех, какие женщины способны зашнуровать сами. Более того, и вчерашнее платье застегивалось не на груди, а на спине. Чтобы полностью одеться, Энн придется его разбудить.

Скрипнула дверца гардероба. Майклу не потребовалось поворачивать голову: он и так знал, что ее вещи — юбки и лифы — висят бок о бок с его.

Шорох, снова шаги, шелест материи и скрип проминаемой подушки. Майкл понял, что Энн опустилась в желтый шезлонг. Верхняя юбка неряшливо задрана, и она натягивает на ноги телесного цвета чулки. А потом поправляет на нежных округлых бедрах белые подвязки.

Между ног дрогнуло и стало увеличиваться. Майкл мысленно следил за тем, как Энн одевалась. Женщина ни разу не спросила, почему в доме нет ни одного зеркала, и не жаловалась на неудобства. Пожалуй, придется купить для нее одно.

Майкл тут же отбросил эту мысль. Нет, зеркало ей не потребуется. Он будет служить ей горничной. Трюмо. Всем, чем нужно.

Внезапно он вспомнил, что на туалетном столике лежит ее зубная щетка, та, что распаковала домоправительница Мэри, но гребень был только один — его.

Он сделал это специально: пусть держит резную янтарную рукоять, погружает зубья в пряди и при этом вспоминает, что этот янтарь держала его рука, что это он расчесывал ее волосы накануне. И будет опять перед тем, как она заберется в постель в поисках утренних удовольствий.

Майкл не уловил, когда она взяла этот гребень, только услышал, как стукнул янтарь по дереву. Затем наступила тишина: женщина искала закатившуюся куда-то заколку.

Улыбка коснулась его губ. Нет, зеркало ей не потребуется. Она справится с прической и без него — самостоятельный человек.

Майкл не препятствовал, когда Энн выскользнула из двери спальной в коридор: будет лучше, если она позавтракает одна. Разум, не затуманенный чувственными удовольствиями и вином, проявит большую пытливость.

Он расслабился. Подрагивание возбужденного члена не казалось неприятным. Люди Габриэля и его слуги станут ее охранять, пока он не вернется.

Майкл перевернулся на спину и откинул одеяло. И это движение напомнило ему, что его возбуждение — не совсем результат желания. Корсет Энн лежал на шезлонге. В глазах Майкла вспыхнуло изумление. Его так называемая старая дева по-настоящему обретала свободу.

Ванную наполняли глубокие тени. Французское сиденье туалета орехового дерева в тусклом свете казалось безжизненно коричневым. Аккуратно опущенное на фаянсовый, под слоновую кость, с бирюзовыми прожилками унитаз, оно свидетельствовало о том, что в доме появилась женщина.

Майкл наклонился и поднял крышку, но напомнил себе, что сиденье надо опустить для Энн. Отряхнув капли, он дернул медную ручку и повернулся к раковине.

Коробка спичек стояла рядом с коробкой бумаги. Майкл сжал зубы, чиркнул спичкой и поднес шипящую головку к канделябру справа над раковиной. Неловко достал вторую спичку и зажег левый канделябр.

Накануне Энн заметила его страх, когда он разжигал в библиотеке камин. Она дала ему утешение, но не понимала, какой опасности подвергалась сама.

Майкл задул спичку и бросил в унитаз, потом заткнул фаянсовую чашу резиновой пробкой с медной накладкой и отвернул оба вентиля из слоновой кости. Хлынула вода, в воздухе заклубился пар. В расположенном сбоку под раковиной шкафчике орехового дерева он нашел бритвенный прибор — стаканчик, помазок и опасную бритву. Подставил помазок под горячую струю, а затем вспенил им кусочки мыла на донышке стаканчика. Поместил стаканчик в золоченую витую подставку, завернул воду и плеснул на лицо и шею. А затем принялся намыливать влажную кожу.

Майкл не нанимал лакея. Он не хотел, чтобы на него смотрел посторонний человек, когда сам он не мог его видеть. Да никогда бы и не доверил чужому свою беззащитную шею.

Раскрыв бритву, он принялся тщательно бриться. И вдруг представил, что сам режет кому-то горло. Брызнет кровь — горячая, терпкая, но не похожая на сперму. Наслаждение — свойство жизни, а не смерти.

Майкл выбрил левую щеку, затем правую. Пятью умелыми взмахами бритвы. Поджав губы, провел лезвием по подбородку, под носом.

Черт возьми!

Он порезался и почувствовал, как кровь выступает из царапины.

Внезапно ему захотелось к Энн. Он быстро доскоблил лицо и шею и поставил на место бритвенный прибор. Жжение антисептического карандаша напомнило о пламени, которое исковеркало его тело и убило Литтла.

Такая же судьба ожидала Энн, если ему не удастся ее уберечь. Майкл открыл дверцу под раковиной и застыл. Вид зубной щетки Энн с простой деревянной ручкой среди его, с ручками из слоновой кости, вызвал внезапное стеснение в груди. Он наскоро почистил зубы и швырнул щетку обратно в тумбочку. Проклятие! Он забыл опустить сиденье на унитаз.

В зубьях гребня запутались светлые волосы и один черный волосок. Внезапно Майкл вздрогнул. Ее шляпка исчезла. Вместе с заколками. Он сложил все вместе, а теперь ничего не осталось.

Энн не взяла бы шляпки, если бы не собиралась выйти на улицу.

Рауль не знал, что к услугам Майкла в ближайшей платной конюшне находился экипаж с кучером. Значит, Энн придется нанимать кеб. Значит, рядом не будет никого, кто мог бы ее защитить,

Майкл сгреб с пола одежду, которую разбросал у кровати, когда ушел Габриэль. Бешеные удары сердца подгоняли его. Правый ботинок на ноге. Черт! Он никак не мог развязать шнурки на левом.

В мозгу возникали картины одна страшнее другой: Энн в чемодане, Хотя Майкл понимал, что враг положит ее не в чемодан.

Наконец узел поддался, Майкл сунул ногу в ботинок, снова проклял задержку и ринулся из спальни. Торопливые шаги гулко отражались под сводами коридора. Здравый смысл подсказывал, что его старая дева находится в столовой. Она же не надела корсет. Женщины вроде нее никогда не выйдут на улицу без корсета.

Но последние двадцать девять лет научили Майкла тому, что здравый смысл не имеет никакого отношения к реальности. Он несся через три ступени. Поскользнулся на мраморе и ухватился за перила, чтобы сохранить равновесие. Никто из лакеев не охранял вестибюль, не было слуг у дверей. Столовая оказалась пуста.

Майкл рванул дверь в библиотеку. От такого невиданного проявления эмоций Мари выронила из рук швабру.

— Как бы меня напугали, месье! Еще бы секунда…

— Где Энн? — перебил ее Майкл. Неодобрение в глазах служанки сменилось галльским стоицизмом.

— Мадемуазель Эймс ушла.

Мари не одобряла того, что Майкл вернулся к своей прежней профессии. Не одобряла и Энн. Ее бывший хозяин был знатным и респектабельным человеком.

На лбу у Майкла выступил пот.

— Куда она пошла?

Мари подобрала с пола швабру из перьев, ее лицо приняло проницаемое выражение.

— Je ne sais pas — не знаю.

Майкл не понял: обманывала служанка или говорила правду. В ушах продолжали звучать слова Габриэля: «Майкл, ты не можешь иметь и то и другое». Он круто повернулся и вышел в коридор — сердце лихорадочно отмеряло торопливые шаги. Где, черт возьми, Рауль?

— Рауль! — проревел он в пролет ведущей на кухню узкой лестницы.

У подножия лестницы появился дворецкий. В руках он держал полотенце и серебряный сервировочный поднос. В другой момент остолбеневший Рауль показался бы Майклу невероятно смешным — но господин еще ни разу не повышал голоса на слугу. Дворецкий единым духом взбежал на верхнюю ступень и изобразил угодливость на лице.

— Извините, месье, мы с лакеем чистили серебро.

— Где мадемуазель Эймс? — прервал его оправдания Майкл.

— Ушла, месье.

Неужели Рауля подкупили? Майкл попытался взять себя в руки.

— Куда?

— Она не сказала, наняла кеб.

Майкл выскочил из парадного — на улице никого: ни прохожих, ни торговцев, ни мастеровых. Дом никто не охранял. Вспыхнула мысль, что люди Габриэля убиты.

Майкл молил, чтобы так оно и было, но понял, что его надежды напрасны. Слишком поздно он осмыслил ироничное замечание: мол, его друг не кто иной, как посланник Божий.

Значит, его направлял отнюдь не Бог.

Габриэль не послал людей охранять ни Энн, ни дом.

Каждый человек имеет свою цену — так он сказал Майклу.

Какова же цена самого Габриэля?