Любовник

Глава 13

Габриэля в заведении не оказалось, после полуночи его там никто не видел.

Майкл с силой распахнул дверь своего дома. От неожиданности дворецкий так и подскочил. В одной руке он держал маленькие ножницы, а в другой — увядший красный цветок. Его смуглое лицо побледнело.

— Месье!

Майкл не ответил и, не удосужившись закрыть парадное, — все равно скоро уходить, — направился к мраморной лестнице. Он слышал за собой торопливые шаги.

— Месье! — причитал Рауль. — Вы совсем промокли и перепачкались! — Он был явно расстроен, но это не подействовало на Майкла. В этом мире без всего можно обойтись: без дома, без дворецкого, без Энн. — Месье! Месье Габриэль в библиотеке.

Майкл застыл как вкопанный. Габриэль в библиотеке! Кипевшая внутри холодная ярость нашла наконец выход. Он резко повернул, и дворецкий поспешил вперед.

В тусклом свете поблескивало золото — тисненые корешки не пострадали от пламени и дыма. Только они одни и остались от старой обстановки. Послышался металлический щелчок закрываемой двери. В глазах Майкла полыхал огонь.

Габриэль стоял перед камином — танец огня всполохами отражался на его светлой шевелюре. Менее внимательный человек никогда бы не заметил, как напряжена у гостя спина.

— Где Энн? — Голос Майкла прозвучал тихо, но достиг всех четырех углов библиотеки.

Габриэль медленно повернул голову — голову посланника Божьего. Трость с серебряным набалдашником он держал с изящной небрежностью. Обе трости — и его и Майкла — были сделаны одним и тем же мастером.

Мужчины молча стояли друг против друга. За окном барабанил дождь, в камине потрескивали горящие угли. Некуда было скрыться, некуда было бежать. Наступил Судный день.

— Она наверху, переодевается в сухое. — Голос Габриэля показался мягким, но и он наполнил все пространство библиотеки. Майкла было нелегко провести.

— Ты не прислал своих людей.

— Нет. — Ноги Габриэля четко выделялись на фоне оранжевых и голубых язычков пламени — опасных, непредсказуемых.

— Но сам сторожил? Дождался и следил?

— Да — сторожил, дождался, следил.

Майкла пронзила боль — единственный друг и тот предал. Черт бы его подрал! И не мужчине, а женщине.

— Но почему?

Габриэль не стал притворяться, что не понял вопроса.

— Хотел понять, за что ты собрался умереть.

Майклу почудилось, что у него поднимается шерсть на загривке. Перед глазами встала картина дерущихся собак. За кость, за территорию, за самку.

— Ты был настолько уверен, что я позволю ей уйти? — спросил он.

— Ты не мог следить за ней каждую минуту. — Его гнев не тронул Габриэля. — И понимал это сам, иначе не попросил бы у меня людей.

«Да, — подумал Майкл, — и он дождался этой минуты, когда Энн одна покинула дом». Руки непроизвольно сжались в кулаки. Он понимал, что не мог сторожить ее все время, и в то же время не хотел понимать.

Надеялся, что способен ее защитить.

Нуждался в этой надежде.

В жизни должно быть хоть что-то, на что он способен повлиять.

— Где она была?

— Ходила по городу.

— Как же ты убедил ее вернуться обратно?

— Какой-то бродяга толкнул ее под экипаж.

И спас, чтобы получить вознаграждение. Но бродяги не всегда оказываются достаточно ловкими. Бывает, что их жертвы гибнут. На секунду у Майкла перехватило дыхание. Энн могла умереть, и он не сумел бы предотвратить ее смерть. Даже не узнал бы о ней, пока не было бы слишком поздно.

Хотя и так уже поздно!

Майкл заскрипел зубами.

— Что ты ей сказал?

— Спросил, не хотела бы она оценить меня в постели. В камине по-ружейному треснул рассыпавшийся уголь.

— Сукин сын!

Они были давно знакомы, и Майкл успел испытать по отношению к Габриэлю самые разные чувства, но никогда раньше не испытывал ненависти. До сегодняшнего дня. Теперь он ненавидел его забавы. Ненавидел не тронутую огнем белоснежную кожу.

Габриэль слегка перебирал пальцами набалдашник трости, который, если его вывернуть и поставить другой стороной, превращался в рукоять шпаги.

— Знаешь, что она ответила?

Майкл прислушался: чем занималась Энн наверху — переодевалась в сухое или собирала вещи, чтобы уехать с Габриэлем?

— Откуда мне знать?

— Ответила, что видела тебя во время своего первого сезона в Лондоне.

Да! Всего один раз на балу. В памяти всплыло лицо Оливии Гендаль-Грейсон, графини Рани, его первой английской клиентки. Она любила красивых молодых людей. И ее муж тоже. По глазам Габриэля Майкл понял, что тот вспоминал то же самое — разных женщин и разных мужчин, годы наслаждений и годы боли. На губах Габриэля заиграла улыбка.

— Хочешь знать, что я ей на это сказал?

Майкл, как и он, прекрасно изучил искусство сдержанности.

— Что, Габриэль?

— Спросил, кого бы она выбрала, если бы увидела нас вместе.

Ярость и боль сдавили Майклу грудь. За двадцать семь лет знакомства Габриэль не проронил ни слова о выборе — когда выбирали их или они выбирали сами.

— И что же она ответила? — Он задал вопрос очень тихо.

— Ответила, что выбрала бы тебя. Из-за твоих глаз.

Горькая ирония искривила губы Майкла. Он тринадцать лет заигрывал с английским светом, но никто не разгадал тайны его глаз.

— А потом рассказал, как ты стал шлюхой.

В камине шипели и трещали угли, дождь ломился в эркер.

— А рассказал, как мне это нравилось?

— Да.

— А про себя?

— Она знает.

Дыхание со свистом вырывалось из груди Майкла.

— Ты привел ее обратно ко мне? Почему?

Тень омрачила лицо Габриэля.

— Она считает, что я горжусь своим заведением, что мужчинам и женщинам нужны мои услуги.

Майкл замер. Энн удрала от него, чтобы не появляться с ним на людях. Он едва подавил темную волну ревности.

— А с какой стати она это заявила? — Он всеми силами пытался изобразить равнодушие.

— Я привел ее в кондитерскую, там сегодня работал Тимоти.

Тимоти, как и Габриэль, вырос на улице. Скорее англичанин, чем француз — бездомный бастард на том берегу пролива и на другом. Габриэль подыскал ему работу, чтобы юноша выучился какому-нибудь ремеслу, а не только повадкам шлюхи.

Поразило ли это Энн? Ощутила ли она отвращение в душе? Жизнь украла у нее право выбора. Поняла ли она, что другие тоже могут лишиться выбора. И когда придет время, что отложится в ее душе? Потребность чувственности? Или потребность мести?

— Я не собирался приводить ее к тебе, Майкл, — продолжал Габриэль.

Майкл этого от него и не ожидал.

— Знаю.

— А знаешь, что еще она сказала?

Больше Майкл не решался что-либо предполагать.

— Она надеется, что Тимоти когда-нибудь найдет человека, который доставит ему наслаждение. И таким образом будет вознагражден за все, что успел пережить.

Внутри Майкла всколыхнулись противоречивые чувства: сожаление, что душевные шрамы не разглаживаются, и облегчение от того, что, выслушав предложение Габриэля, Энн выбрала из двух потрепанных продажных мужчин того, кто искалечен.

— Кончено, Габриэль, — тихо проронил он. — Я знаю, что ты убил, знаю кого и почему.

— Как ты можешь знать, что я убил?

В голосе Габриэля прозвучал лишь вежливый интерес. Атмосфера в комнате накалялась.

— Знаю, потому что видел, что он с тобой творил. И если бы не ты, убил бы его сам. Послушай совета, продай дом, начни новую жизнь.

— Предлагаешь мне, дружище, любовь втроем? — мрачно пошутил Габриэль.

Майкл не счел нужным отвечать. Он сбросил покров притворства и на мгновение показал свое истинное лицо. Да, он хотел. Да, он жаждал. И ни с кем не собирался делиться своей старой девой — даже с Габриэлем.

— Иди к ней, Майкл. — Насмешка исчезла из глаз его друга. В одну секунду Габриэль превратился в усталого человека, а его великолепная кожа показалась измятым пергаментом. — Нынешней ночью ей никто не сумеет повредить.

— Ты это знаешь, потому что… ты Божий посланник? — Глаза Майкла сузились. Он всей душой хотел поверить другу. Хотя понимал, что все имеет свою цену. Никогда Габриэль не походил так сильно на брата. Все, что мог, он уже сделал.

Все ли?

— Знаю, потому что ты мой друг, Майкл. — Но в его глазах не светилось ни капли теплоты. Что ж, довольно одних слов, надо надеяться, что довольно.

Он не смог убить Энн, свою старую деву. И неизвестно, сумеет ли убить Габриэля, своего друга. Майкл отворил дверь. В холле Рауль возился с гиацинтами в горшках, а служанка в пришпиленном к черному платью белом переднике энергично протирала пол. Что-то холодное, мокрое скользнуло у него по щеке. Майкл посмотрел в зеркало и понял, что его лицо до сих пор в каплях дождя и грязи. Волосы свалялись, рубашка под распахнутым сюртуком прилипла к телу.

Энн приняла Габриэля. Он хотел, чтобы она точно так же приняла его. И выкрикивала имя — Майкл, которое отказывалась произносить Диана. Хотел касаться ее. Убедить себя, что она в безопасности, хотя бы на одну ночь. Однако в спальне Энн не оказалось.

Воздух наполнял аромат стоявших на тумбочке роз. Розовые лепестки были приколоты к сложенным на шезлонге коробкам. Торговая марка мадам Рене. Символ прошедшей юности и покоренной добродетели. Платья прибыли, когда ни его, ни Энн не было дома. Майкл еще так много намеревался сделать для нее.

Но где же она?

Из-под двери в ванную показался парок. Майкл распахнул дверь и замер при виде Энн: женщина стояла перед унитазом, изогнув спину и поставив ногу на крышку, а ее правая рука скрывалась в ее промежности.

Она моментально вспыхнула — никак не ожидала, что кто-то ворвется к ней. Молчание нарушала только вытекающая из ванны вода.

Что тут происходило? Ее покорила красота Габриэля и, не в силах дольше ждать, она решила удовлетворить себя сама?

— Я… — Энн смущенно облизала губы, по сравнению с пунцовыми щеками язык показался бледным. — Я… вставляю диафрагму.

Майкл вспомнил ее вопрос: Энн интересовалась, извергал ли он когда-нибудь семя женщине во влагалище, не надев презерватива. И спрашивала, какие еще бывают контрацептивы, чтобы предотвратить беременность.

Ему сделалось очень больно, словно со всего хода ударила карета, которая чуть не убила Энн. Оказывается, она ходила не по магазинам, а обращалась к врачу.

— Ты хочешь принять в себя мою сперму? — хрипло спросил он.

— Да.

Сердце у Майкла екнуло: эта женщина недавно могла умереть. И все ради того, чтобы испытать в себе обнаженную плоть продажного мужчины и принять в себя его семя. Семя шлюхи.

— Тебе помочь?

По ее лицу Майкл понял, что Энн вспомнила свою неудачу с презервативом, но сейчас она решительно поджала губы.

— Нет, спасибо.

Энн ждала, когда он уйдет, чтобы в одиночестве подготовиться к встрече с мужчиной, которого считала своим любовником.

Отверстие в ванне с шумом засосало последние капли воды. Майкл все не уходил, в ее светлых глазах мелькнула нерешительность.

— Мне никогда не приходилось этого делать.

Майкл не посмел бы утверждать то же самое. Один раз ему пришлось наблюдать, как женщина готовилась к свиданию с ним. Диана. Но он не вспоминал Диану, когда смотрел на Энн. Проходили секунды за секундами, а она никак не могла решить, превращаться ли ей в раскованную женщину, которой мечтала стать, или укрыться за привычной маской скромности.

За нее решил Майкл:

— Заканчивай, или закончу я.

— Неужели, месье, тебе приятно смотреть, как женщина заталкивает в тело посторонний предмет? — задиристо спросила она.

В другое время Майкл улыбнулся бы ее наивности. В другое, но только не теперь.

— А тебе приятно сознавать, что я за тобой наблюдаю?

Энн не ответила, да этого и не требовалось.

Они все стремились быть желанными: и она, и Майкл, и Габриэль.

Энн напряглась — каждый ее мускул, каждая жилка. И вернулась к своему занятию. А Майкл вспомнил, что не предупредил, что презервативы имеют еще и иную функцию, кроме предотвращения беременности. Какой-нибудь хлыщ мог без презерватива наградить ее гораздо большей неприятностью, но он знал, что с ним все в порядке.

Энн предложила ему такую близость, о которой Майкл давно не мечтал. Он повел плечами, скинул мокрый сюртук и придвинулся ближе. Энн билась из последних сил, намереваясь выиграть битву между резиной и плотью. А он наблюдал, как двигались мышцы у нее на спине, смотрел на приставший к влажной после ванны коже волосок и капли на округлых ягодицах. В чреслах возникло напряжение.

Энн казалась удивительно уязвимой, неспособной себя защитить — и вот она готовилась принять его сперму. Не совладав с соблазном, Майкл осторожно провел пальцем по ее ягодицам и положил ладонь на чувственную кожу на пояснице. От его прикосновений Энн машинально изогнулась, Майкл улыбнулся довольной мужской улыбкой.

— Я тебе солгал, — произнес он, а сам подумал: не только в этом, а и во многом другом. — Мне не приходилось трогать ничего мягче твоей кожи. Шелковый бархат не дышит, не пульсирует от вожделения. А ты — да. Каждый раз, прикасаясь к тебе, я ощущаю твою страсть. Скажи мне, что ты чувствуешь, Энн? Ты мне рассказывала, что воображала, как я тебя сосу, и в этот момент дотрагивалась до грудей. А представляла когда-нибудь, что я трогаю тебя изнутри? Вкладывала ли в себя пальцы, когда грезила, что лежишь со мной в постели?

Энн протестующе напряглась. Майкл легонько погладил ее промежность.

— Любовники должны делиться друг с другом всем. — «Только не правдой», — подумал он. — Так как?

— Нет, — сдавленно проговорила она.

— А хотела?

— Да.

— А почему не делала?

— Боялась, что это повредит моей девственности.

Майкл начал массировать ей позвоночник — то самое место, которое он гладил менее сорока восьми часов назад.

— Когда наша связь завершится, станешь ли ты, вспоминая обо мне, вводить в себя пальцы?

Энн действительно не знала, можно ли таким способом побороть одиночество. И будет ли она вообще вспоминать искалеченного шрамами продажного мужчину, который предал ее доверие.

— Заведешь себе другого мужчину?

— Нет, — категорично ответила она.

Майкл не сумел побороть прилив естественного удовлетворения, которое вызвал ее ответ. Он не хотел бы, чтобы другой мужчина делал с ней то же, что делал с ней он. А она — с другим то же, что с ним. Только тут он заметил между ее лопаток багровый синяк и нежно коснулся его рукой.

— Больно?

Энн вздрогнула от боли.

— Меня толкнул подметальщик.

Подметальщик! Пульсация из члена поднялась по позвоночнику и сосредоточилась в висках. Вокруг склоненной головы Энн возник ореол пара. Синяк был оставлен тупым предметом. Габриэль тоже сказал, что Энн толкнул подметальщик.

Но какой смысл уличному бродяге покушаться на убийство из-за какого-то медяка? И уж совсем никакого резона бить свою жертву метлой, когда рукой это сделать гораздо удобнее и незаметнее.

Только одну ночь, вот что обещал Габриэль, Мальчик-посыльный, a не Божий посланник. У Майкла свело внутренности. Что можно сказать о Габриэле? Разделял ли он неспособность Майкла убить женщину, чья единственная вина заключалась в том, что она хотела, чтобы ее касались? Он наклонился и поцеловал ее синяк, потом нежно смочил языком, словно извиняясь за то, что с ней сделали два падших ангела. Шероховатые пальцы ласкали ее бархатистые ягодицы.

— Скажи, когда закончишь.

— Что ты делаешь? — Несмотря на разгоравшееся желание, Энн сохраняла самообладание.

— Готовлю себя для тебя. — Майкл начал освобождать свой напряженный член.

Энн вскинулась и натолкнулась спиной на его грудь — теплой кожей на влажную прохладную ткань рубашки. Рука Майкла скользнула под ее ногу, прежде чем она успела снять ее с крышки унитаза.

— Не отстраняйся.

Она вздрогнула:

— Ты холодный и мокрый. — Но не отпрянула. Чувственность переборола в ней старую деву. Майкл располагал одной ночью, чтобы удовлетворить ее страсть. Он сжал зубы и подогнул колени.

Промежность Энн была горячей и приглашающе раскрылась.

— Врач сказал, что в этом положении влагалище сокращается.

— Это правда.

Майкл прикоснулся членом к ее промежности, и жар ее тела передался ему. У Энн сократились мускулы.

— Расслабься, — прошептал Майкл.

— Сейчас, — так же тихо ответила она. Чувствовалось, что Энн напугана.

— Энн, я не хочу причинять тебе боль, помоги мне. — Помоги сохранить тебя на эту ночь.

— Как?

— Коснись себя сама. — Майкл направил головку члена в ее влагалище. Влага их тел смешалась — мужская и женская, продажного мужчины и старой девы. — Покажи, как ты это делала, когда думала обо мне.

— Не могу, — потрясение прошептала она.

— Можешь. — Правой рукой он взял ее за грудь, пальцы Энн протестующе сжались в кулак. — Сейчас я проникну в тебя, — объявил Майкл. — И когда я это сделаю, ты коснешься себя так, как рассказывала. Запомни, я хочу, чтобы здесь все время ощущалась мягкость. — Он надавил ладонью на грудь и сделал рывок сквозь кольцо сведенных мышц. Энн вскрикнула и, чтобы избавиться от боли, невольно разжала кулак. — И еще запомни твердость внутри себя.

Как запомнит ее он. Этот миг, этот день. Враг отнимет все, кроме этой ночи.

Майкл заставил Энн положить руку на грудь, а сам продвинулся глубже на дюйм.

Хватка ее влагалища была крепче кулака. Старая дева уже испытала радости чувственного наслаждения, но ей еще предстояло узнать горечь предательства. Семь человек уже мертвы. Что ж, скоро к ним прибавятся еще двое.

— Твои соски уже отвердели? Скажи мне, Энн.

Влагалище сопротивлялось его продвижению.

— Если я отпущу твое бедро, ты откроешься?

Мышцы на ее ноге напряглись у него под пальцами.

— Да.

— И примешь меня всего?

Если бы был выбор, приняла бы она Майкла точно так же, как Мишеля?

— Я попытаюсь.

Майкл отпустил ее бедро, но Энн оставила левую ногу в том же положении, так что влагалище сохранило прежнюю конфигурацию. Майкл положил ей ладони под груди и почувствовал жар ее тела и внутреннее напряжение. Недостаточно! Он продвинулся еще на дюйм.

— Подожди! — Энн запрокинула голову. Майкл пощекотал губами ее ухо, стараясь прогнать страх.

— В чем дело?

— Диафрагма…

Майкл все еще боролся с надеждой выжить, хотя бы в ребенке.

— На месте?

— Нет… Да… Не помню, чтобы внутри было настолько полно.

А Майкл помнил. Помнил смех Габриэля и его серебристые глаза, когда он следил, как неуклюжий английский мальчонка стянул французскую булку. Помнил, как обливался потом, когда мадам поучала, как ублажать женщин. И не мог дождаться, чтобы закончился день. Тогда они запирались с Габриэлем в своей клетушке, тесно сидели голова к голове, и он учил француза читать и писать. Чтобы казаться джентльменом, хотя ни один из них не мог рассчитывать им стать.

Он вернулся в настоящее и глубоко похоронил память. Мускулы Энн сопротивлялись полному проникновению и доили его, будто голодный рот. Черт! О Боже! На него снизошла истина.

Майкл прижал губы к ее виску.

— Ш-ш-ш… Все в порядке.

Еще одна ложь.

— Я… Ты сегодня какой-то не такой…

А она, наоборот, казалась невероятно знакомой. Единственной его связью с нормальным в этом сошедшем с ума мире.

— Это я… — успокаивающе пробормотал он. — Я, а не резинка.

Майкл потянул обратно свой член, чтобы внутри у Энн образовался вакуум.

— Ты чувствуешь ее? — забеспокоилась женщина.

Он чувствовал саму Энн. Внутри накапливалась боль, которая требовала выхода. Майкл чувствовал все. Он вошел так глубоко, чтобы она ощутила его всего.

Боль, наслаждение.

Что же враг дал Габриэлю, что не сумел дать ему Майкл?

Принимая его всего, Энн потянулась к нему губами.

— Я хочу знать… — Слова сорвались на едином выдохе.

— Что… что ты хочешь знать? — так же выдохнул он. На ресницах Энн блестели капельки воды, мокрые пряди волос щекотали ему щеку,

— Что ощущает мужчина, когда находится внутри женщины? Как ты сейчас…

Майкл слепо наклонился, и горящая плоть скользнула сквозь влажные, пружинящие волоски ее лобка. Он нежно зажал напрягшийся клитор между большим и указательным пальцами. Мягкая снаружи, внутри Энн оказалась напряженной, под стать ему, и вся пульсировала. Вокруг его члена и между пальцами.

— Вот что ты хочешь знать, Энн Эймс.

— Да, — выдохнула она. Их руки встретились у нее на груди,

— Я чувствую вокруг себя твой пульс. Ты сжимаешь меня, но с каждым ударом сердца все больше раскрываешься. — Майкл сделал несколько движений, продемонстрировав, что он ощущает.

Интересно, как долго Габриэль ему лгал? Несколько дней? Несколько недель? Несколько лет? И ощутит ли Энн тот же привкус предательства?

— Приспосабливайся к моему ритму, — сказал он и вошел так глубоко, чтобы забыть того человека, забыть Габриэля, чтобы остались только он и она. — Сейчас я стисну твой клитор, а ты стисни меня. Приготовься, я выхожу.

— Майкл… — вздрогнула Энн.

— Ш-ш-ш… Расслабься, а теперь крепче. Теперь ты поймешь, что я ощущаю внутри тебя. Еще крепче. Стискивай, отпускай — так. же, как бьется сердце. О Боже! Вот так! Хорошо! C'est bon. Мне так хорошо с тобой, Энн. — Майкл потерся щекой о ее шею, вдохнул ее аромат и прислушался к бушующей в ее теле страсти.

Сути Энн Эймс. Но как долго это может продолжаться? Прерывистое дыхание совпало с ритмом их движений. На левую грудь упала чистая капелька влаги. Что это? Дождь, слеза или пот?

Он плакал только тогда, когда над ним издевался враг. А враг в это время смеялся. С тех пор Майкл не плакал ни разу.

Он обнял Энн, прижав ее ладони к ее груди, И, преодолевая сопротивление, слился с ней воедино. И тогда исчезло все на свете, кроме движений его пениса у нее во влагалище и подрагивания клитора между пальцами. Не осталось ни прошлого, ни будущего…

Время остановилось. И она закричала:

— О Господи! Мишель… О Мишель!

Тогда он укусил ее в шею, чтобы прекратить ее крик и не позволить словам сорваться с собственных губ: «Мое имя не Мишель, а Майкл».

А в грезах ждала его Диана. Плоть почернела от жара, белокурые волосы пожрало пламя. Именно такой он видел ее в последний раз. «Я люблю тебя, Мишель!» — «Не делай этого, Диана. Разреши помочь. Черт возьми, я могу тебе помочь! Дай мне возможность». — «Ты не способен мне помочь, mon amour, но можешь воссоединиться со мной».

Майкл отпрянул от ее пальцев. Ей не удалось его схватить, но она к нему прикоснулась. Ее плоть уничтожала его плоть точно так же, как его прошлое разрушало ее прошлое.

Дыхание Дианы — дым — щекотало его ноздри. «Мы тебя ждем, Мишель». За плечом Дианы возникло лицо Литтла. Губы обожжены, почернели. Стряпчий осуждающе смотрел на Майкла. За колени, за поясницу, за плечи, за шею его хватали чьи-то руки — детские, взрослые, женские, мужские. Руки всех, кого он когда-либо любил. И все они были мертвы.

Шею лизнуло пламя — язык Дианы. «Ты представляешь, что он с нами творил?»

Майкл хотел закричать, его тошнило. Он не желал знать правды. В конце концов, он ничего не мог предпринять. Да, он знал, что враг творил с мертвецами. И особенно с Дианой.

Майкл был совсем ребенком, когда он взял его к себе. А Диана оставалась женщиной, с женскими страстями. Враг отнял у нее все. Как отнял у Майкла детство.

Внезапно перед ним оказался Габриэль, а Диана исчезла. Его кожа тоже почернела, а вместо белокурых волос на голове шевелились голубые и оранжевые языки пламени. Друг прижался к нему щекой. «Знаешь, что я совершил, Майкл?»