Любовник на все времена

Глава 17

«Моя драгоценная Диана, если ты сомневаешься в моей любви, то знай, что я не писал писем женщинам, исключая мои родных, с тех самых пор, когда мне исполнилось тринадцать лет. И я наивно полагал, что влюблен в Эмили Хьюз или по крайней мере в некую часть ее тела между талией и шеей. Миссис Хьюз преподавала в Итоне и целых двенадцать лет выступала в роли моей наставницы. К сожалению, ни мои любовные письма, ни мои стихи не произвели на нее никакого впечатления. Хочу, чтобы ты знала: те строки дались мне нелегко. Но боюсь, предмету моего обожания не понравился мой стиль, хотя я не могу не отдать должного наивной красоте тех немногих строф, сохранившихся в моей памяти.

«Пока вы сор мели из-под коврика,

Смотря на вашу грудь, я стоял вроде столбика».

Работы по благоустройству дома и конезавода ведутся полным ходом. Уверен, что к нашей свадьбе все будет готово. Рейвенсфилд и я, мы оба нуждаемся в заботливых и нежных женских руках…»

Из письма Генри Уэстона его невесте Диане Мерриуэзер.

Диана боялась, что ее мать решит, будто она слишком жестоко обошлась с сэром Сэмюелем, и он оскорбится. Однако все обошлось. Сэр Сэмюель пришел с обычным визитом в Лэнсдаун-Хаус на следующий день после того, как она приняла предложение Генри, в тот самый день, когда упомянутый Генри, переговорив обо всем с ее дедом, получил его согласие, после чего подарил ей потрясающее обручальное кольцо.

Когда сэр Сэмюель нанес им визит, она и ее мать пригласили его для разговора. Диана как можно мягче сообщила ему новость о своей помолвке. Известие явно огорошило сэра Сэмюеля, и в какой-то миг Диане показалось, что она сильно ошибалась в глубине его чувств к ней. Но спустя минуту он улыбнулся, принес свои поздравления и даже пошутил, сказав, что Уэстон украл у него победу. В тот же миг сэр Сэмюель повернулся к матери Дианы и спросил ее, не знает ли она другой достойной леди, похожей на ее дочь, которая могла бы составить его счастье.

Сэр Сэмюель удалился, по всей видимости, не слишком огорченный крушением своих планов. Пока Диана пребывала в мечтах насчет ее будущего с Генри, ее мать принялась за подготовку к венчанию с таким же рвением, как и леди Уэстон. За один месяц занятые бесчисленными приготовлениями к свадьбе своих детей они обе настолько сблизились, что стали лучшими подругами. Герцогиня пристально следила за подготовкой и высказывала свое мнение по любому поводу, касавшемуся церемонии бракосочетания, будь то цветы для церкви Святого Георга, где планировалось венчание, до оттенка гардин в парадной галерее Лэнсдаун-Хауса, где намечался праздничный банкет.

К своему удивлению, Диана вдруг обнаружила, что ей больше ничего не остается, как только заниматься примеркой свадебных нарядов и туалетов. Изабелла и Оливия настояли на том, чтобы свадебное платье шила непременно их портниха, мадам Бессетт. Хотя та была чрезвычайно занята, она согласилась, сказав, что ради месье Генри готова сшить не только подвенечное платье, но и весь праздничный гардероб невесты.

Диана пробовала протестовать, но мадам и Генри уговорили ее. Особенное внимание Генри обратил на ночные рубашки своей невесты, они должны были быть сшиты из самого тонкого полотна и отделаны светло-красной тесьмой под цвет розовых щек Дианы.

Генри очень нравилось, как она краснела. Ее стыдливый румянец приводил его в восхищение. Он мечтал об их первой брачной ночи, которую они намеревались провести в Рейвенсфилде, — вот почему Генри так торопился с окончательной отделкой загородного дома. Однако он не мог долго оставаться без Дианы и при первой же возможности летел назад, в Лондон, где они вместе подыскивали мебель для их будущего семейного гнездышка. Часть обстановки Генри приобрел на распродаже в Бедфорд-Хаусе, но мебели требовалось гораздо больше, не говоря уже о нарядах. Они разбрасывались деньгами, но Диана утешала себя мыслью, что ее приданое с лихвой покроет все расходы.

Что касается Генри, то его вообще ничто не волновало: ни траты, ни рамки приличий. Первой необходимой частью обстановки, по его твердому убеждению, являлась кровать, вернее, свадебное ложе. В каждом мебельном магазине его прежде всего интересовала кровать, причем самого большого размера. Везде он задавал один и тот же вопрос — нет ли чего-нибудь побольше, пошире, тем самым приводя Диану в несказанное смущение.

Ее терпение лопнуло после того, как они обошли не менее полудюжины магазинов. В каждом из них, видя нарастающее возбуждение Генри, она спрашивала владельца, нельзя оставить их наедине в задней комнате, где она могла бы привести жениха в чувство. Видя перед собой знатных особ и в надежде заключить выгодную сделку, владелец без лишних слов вел влюбленных в заднее помещение и поспешно оставлял их наедине.

— Тебе невозможно угодить, — с притворным возмущением говорила Диана, обвивая его шею руками. — Может, лучше заказать копию брачного ложа, модных во времена Средневековья.

Генри ухмылялся, тут же заключал ее в свои объятия и принимался осыпать поцелуями, после которых раздражение Дианы таяло почти мгновенно.

— Ты скоро узнаешь, — шептал он ей между поцелуями, — что мне угодить не труднее, чем любому другому мужчине. Женщины другое дело, им угодить намного сложнее, но мне всегда нравилась эта разница.

— Как у тебя только язык повернулся сказать то, что ты сказал мне в первом же магазине, — упрекнула она.

— Ах, это, Ди, — рассмеялся Генри. — Думаю, первая ночь с тобой станет для меня самой большой радостью в жизни. Что касается той кровати, которую ты выбрала вначале, она меня совершенно не устраивает. Кровать предназначена не только для сна, но и для наслаждений. Вот почему нам необходима не просто большая, а очень большая кровать, причем на ней должны одновременно помещаться не только мы вдвоем, но и все наши восемь будущих детей.

— Восемь? — поразилась Диана.

— А сколько ты хочешь? Десять? — задумчиво произнес он.

— Генри, хватит шутить, — рассмеялась Диана, и он вместе с ней. — Ты будешь вести себя серьезно?

— И не собираюсь, — весело сказал он, целуя ее снова. — Сами посудите, моя дорогая мисс Мерриуэзер, куда годится эта кровать, которую мы только что с вами рассматривали? Удобно ли вам будет кричать, лежа на ней, от доставляемого мной наслаждения, не говоря уже о том, когда вы будете рожать на ней наших будущих одиннадцать детей?

Диана зарделась от смущения, но согласно закивала головой. Когда они вернулись в торговый зал, она неуверенно спросила:

— Неужели ты в самом деле хочешь иметь столько детей?

Генри пожал плечами:

— А почему бы и нет? Я всегда мечтал о большой семье. Но сейчас не стоит думать об этом, а тем более волноваться. Поживем — увидим. Сейчас я могу думать только о нашей первой ночи.

Беспокойные мысли Дианы тут же развеялись. Ее, как и Генри, опять стали одолевать приятные мысли о приближающемся дне венчания. О том, как здорово совершать праздничные покупки, даже столь нескромную по своим размерам кровать, и о том, что последует после свадебной церемонии. Впрочем, у какой новобрачной не замирает от волнения сердце при мысли о своей первой брачной ночи?

И вот наступил долгожданный день. Диана с радостным удивлением смотрела на свое отражение в зеркале. Неужели это именно она, а не какая-нибудь другая женщина? Неужели она так похорошела? На нее из зеркала глядела настоящая красавица с блестящими глазами и румяными щеками. Улыбающаяся, счастливая женщина, в чем не было никаких сомнений! Диана всю жизнь мечтала быть такой, какой она видела себя сейчас, и это маленькое чудо помог ей совершить Генри.

Диане даже показалось, что она немного поглупела от счастья. Хотя у нее хватило благоразумия кое о чем расспросить мать вечером накануне венчания, но материнские советы не удовлетворили ее.

— Накануне моего венчания я не разговаривала с моей матерью, твоей бабкой, — сказала она. — Вероятно это было к лучшему. Ничего хорошего она мне не сказала бы, а скорее всего посоветовала бы пренебречь своими супружескими обязанностями. Я напоминаю тебе о твоем долге перед мужем, перед той семьей, членом которой ты становишься. Твоя же бабка прочитала мне нотацию о том, что я делаю большую глупость, выходя вот так замуж. Я тебе скажу другое: ты поступаешь правильно. Раньше я сомневалась в искренности намерений Уэстона. Но теперь вижу, что он на самом деле любит тебя. Тебя ждет счастливое будущее. Накануне венчания ты, наверное, нервничаешь и волнуешься, что вполне понятно, и все же, несмотря на это, постарайся выспаться.

— А ты ничего не хочешь мне рассказать о первой брачной ночи?

— А-а! — Мать явно растерялась, ее лицо приобрело испуганное и вместе с тем немного комичное выражение. — Думаю, в этом нет никакой необходимости.

— Но ведь…

— Не бойся. Твой муж научит тебя всему, что надо знать, — пообещала мать. Это были ее последние слова, прозвучавшие своеобразным напутствием.

Нет, Диана нисколько не сомневалась в том, что Генри научит ее многому. Он мог заставить ее потерять самообладание и подарить ей такое наслаждение, какого она никогда прежде не испытывала. Но ей хотелось знать, сможет ли она пробудить в нем точно такие же чувства, доставить ему столько же удовольствия, сколько он доставлял ей.

Она склонила голову в одну сторону, потом в другую, пытаясь найти самый соблазнительный ракурс.

— Не шевелитесь! — послышалась французская речь, продеваемая лента больно рванула волосы Дианы, как бы предостерегая ее от резких движений. Так как горничная Дианы уехала в Рейвенсфилд, чтобы все подготовить к приезду новобрачной, свадебную прическу Диане делала Мартина, камеристка старой герцогини, которая поручила любимую внучку ее заботам.

— Что это вы делаете? — продолжала тараторить по-французски Мартина.

Диана вздохнула. Мартина не отстанет от нее, пока не узнает, почему она ерзает перед зеркалом.

— Хочу понравиться своему жениху.

— Он хочет, чтобы вы корчили рожи перед зеркалом?

— Нет, конечно, нет. Ой. — Горничная опять больно потянула прядь ее волос. Диана рассмеялась, сегодня у нее было смешливое настроение. Она наблюдала, как Мартина задумалась, пытаясь сообразить, как лучше украсить прическу белыми и серебристыми лентами. Она была почти сверстницей герцогини, но выглядела намного моложе своих лет. Мартина сохранила не только привычку говорить по-французски, но и — joie de vivre — французскую живость чувств. Диане даже стало интересно: много ли у нее было радостей за ее жизнь.

— Мартина, вы были замужем?

— Увы, мне не довелось испытать этого удовольствия. Но, — горничная хитро улыбнулась, — сегодня я охотно поменялась бы с вами местами. Он просто красавец.

Диана зарделась от ее похвалы.

— Да, он очень красив, Мартина, — Диана немного замялась, — я хотела бы вас спросить: знаете ли вы, что делать в первую брачную ночь? А это правда, что все французские женщины от рождения знают, как надо обольщать мужчин?

Мартина улыбнулась, глядя на Диану в зеркало и закрепляя ее волосы шпильками.

— Готово, — сказала Мартина, отступая на шаг назад и оглядывая прическу. — Не вы, а ваш муж должен вас соблазнить, разве не так?

— Нет. — Диана замотала головой. — То есть я имела в виду, да… Он… он так целует меня, так… касается меня, что я забываю обо всем на свете. Но мне бы хотелось, чтобы я могла воздействовать на него точно так же, как он на меня. Мужчины, как известно, предпочитают больше постель и мало думают о свадьбе. Но Генри приводит в волнение как свадьба, так и предстоящая ночь. Ему очень хочется, чтобы все прошло превосходно. Несмотря на то что я стараюсь поменьше думать о тех женщинах, которые были в его прошлом, я не могу не думать о них. Ведь они умели доставить ему наслаждение. Мать ни о чем мне не рассказала, поэтому я… — Диана запнулась, так как Мартина подняла руку, прерывая поток ее слов.

— Ваш муж прежде всего будет наслаждаться вашей невинностью, а для мужчин это очень много значит. Они любят давать подобные уроки. Это обостряет их чувство мужественности. Но если ваша матушка ничего вам не объяснила, в таком случае я вам кое-что расскажу, хорошо? Слушайте, пока я буду помогать вам одеваться.

Мартина принялась тараторить, мешая французские и английские слова, так что Диана из всего услышанного смогла понять едва ли половину, а то, что не поняла, отнесла на счет не очень хорошего знания французского и недостатка воображения. Описанные Мартиной действия плохо укладывались в ее голове, а еще чаще приводили в шок и недоумение. Впрочем, убеждение Мартины, что поцелуи заставляют мужчин терять голову, послужили для Дианы утешением, она считала, что умеет целоваться.

Диана поняла: впереди ее ждет нечто такое, от чего она полностью потеряет голову. От рассказов Мартины у нее пробежала по спине дрожь, и ею овладело сладостное предчувствие. Так вот для чего Генри выбирал наиболее просторную кровать… Боже, что еще можно было делать на ней? От таких порочных мыслей ее щеки залил яркий румянец. Хорошо, что ее мать приняла это за волнение перед приближавшейся брачной церемонией.

Раскрасневшаяся от подобных мыслей, Диана в сопровождении брата вошла под своды церкви Святого Георга. Близкие и приглашенные уже заняли свои места. Ее дед, герцог, чувствовал себя неважно и поручил сопровождать Диану Алексу, чему она только порадовалась. Алекс, приехавший из Кембриджа за несколько дней до венчания, был несказанно доволен неожиданными каникулами. Иногда Диане казалось, что он радовался предстоящей свадьбе даже больше, чем она.

Но не все было так безоблачно, Диану не отпускали тревожные предчувствия. Любовь Генри не могла бесследно стереть шестнадцать лет страха и мучительных сомнений. Диана была счастлива, пожалуй, как никогда в жизни, и это наступившее счастье пугало ее, ибо она страшилась его потерять. Она волновалась и переживала не из-за венчания, ее тревожило отсутствие веры в будущую счастливую семейную жизнь, которая, по заверениям Генри, должна была продлиться лет пятьдесят, если не больше.

У Алекса не возникало подобных тревог, да и откуда им было взяться. Он выглядел ребенком, которому подарили новую яркую игрушку. Он то и дело задавал ей вопросы: возьмет ли его Генри с собой в клуба «Джентльмен Джексон», чтобы научить боксировать? Пойдут ли они вместе на ярмарку в «Таттерсоллз», чтобы купить ему лошадь для охоты? Можно ли ему будет остаться на Рождество? Диану смешили подобные вопросы, тем не менее она пообещала брату обо всем переговорить с Генри. Она подозревала, что в самом скором будущем брат станет ее частым гостем, причем его будет больше привлекать не столько она сама, сколько ее супруг.

Из-за двери показалась голова Изабеллы. У Дианы не было сестры, поэтому она попросила Изабеллу стать ее подружкой во время церемонии, отчего та расплакалась, но Диана уже привыкла к излишней чувствительности своей будущей золовки.

— Уже все готово, — громким шепотом сообщила Изабелла. — Ты не поверишь, но в церкви яблоку негде упасть! Я сейчас вернусь.

— Зато я охотно верю в это, — с юношеской горячностью воскликнул Алекс, находившийся рядом с Дианой. — Свет не верил в этот брак до тех пор, пока все не убедились… Ай! — пискнул он, когда Диана ущипнула его за руку.

— Держи при себя свои мысли, а то я забуду поговорить насчет тебя с другой половинкой этого невероятного союза.

Алекс улыбнулся и погладил руку, которую ущипнула Диана. Он был очень хорош: черные кудри, серые глаза в обрамлении длинных ресниц — в будущем он обещал стать настоящим красавцем, который разобьет немало женских сердец, как и его будущий зять.

— Я не успел тебе сказать, ты такая красивая сегодня.

— Ой-ой, только не думай, что твоя лесть поможет тебе, — насмешливо возразила Диана, хотя в глубине души ей было очень приятно услышать подобный комплимент от брата. Впрочем, она сама, будучи и любимой и влюбленной, прекрасно знала, насколько хороша сегодня.

Кроме того, мадам Бессетт создала настоящее произведение искусства, а не подвенечное платье, что лишь усиливало впечатление красоты и счастья, производимое невестой. Белое атласное платье поражало простотой покроя и элегантностью. Серебряная тесьма, украшавшая рукава и вырез, заметно царапала кожу, но Диана готова была вытерпеть это неудобство. Фестончатый подол напоминал колышущиеся волны, по которым плыли вышитые из серебряных нитей лебеди, державшие в клювах ветви дуба. Мадам Бессетт ознакомилась с гербами обоих семейств и сумела соединить отдельные элементы, взятые из этих гербов. Ветви дуба, символизировавшие выдержку и силу, были заимствованы из семейного герба Дианы, тогда как лебеди, символ любви и верности, были взяты из герба Уэстонов. Очарованная платьем Диана, наверное, в сотый раз оглядела свой наряд. Она никак не могла им налюбоваться.

— Пора, пора, идем, — в комнату влетела Изабелла. Она быстро и нежно обняла Диану.

— Не волнуйся. Хэл сегодня такой же нарядный и красивый. Хотя до Джеймса на нашей свадьбе он все-таки недотягивает, но все равно кое-кто из дам уже всплакнул, глядя на него, тогда как большинство просто умирают от зависти.

Взяв два букета, стоявших на соседнем столике, Изабелла протянула тот, который побольше, Диане.

— Надеюсь, букет тебе нравится. Хэл проявил дотошность и настоял на лилейниках и флёрдоранже.

— Очаровательный букет, то, что надо, — восторженно произнесла Диана, от глубокого волнения у нее заблестели слезы на глазах. Забота и внимание Генри тронули ее до глубины души. Она ни о чем не просила, не вдавалась в разного рода мелочи при подготовке к венчанию, но в таком подборе цветов несомненно чувствовалась рука Генри. Букет Изабеллы выглядел попроще, он состоял из желтых лилейников, тогда как в букете Дианы удивительно красиво сочетались белые лилейники, флёрдоранж и ландыши.

В день свадьбы она ни за что и никому бы не призналась, в том числе и Генри, что ее огорчает отсутствие отца. Нет, ей не хотелось его видеть в церкви, ведь он бросил их, поэтому его не оказалось среди приглашенных. Однако белые лилейники ненавязчиво напоминали ей о нем, о том счастливом времени, когда она вместе с отцом гуляла по садовым аллеям, украшенным лилейниками. Задумавшись, она невольно замедлила шаг.

— Диана, поторопись, — раздался горячий шепот Изабеллы над самым ее ухом. — Жених весь извелся от нетерпения.

Изабелла весело подмигнула и первая ступила под церковный свод.

— Ты готова? — спросил Алекс, протягивая сестре руку.

Улыбнувшись, Диана кивнула головой:

— Меня не остановят даже взбесившиеся лошади.

Войдя в церковь, они пошли вдоль главного прохода. Заиграл орган. Диане все происходящее казалось чудом, она никак не могла поверить в свое счастье. Оглядываясь назад, она с удивлением сравнивала прежнюю и нынешнюю Диану. Глядя в будущее, она видела одного только Генри.

Он стоял на возвышении перед алтарем вместе с лордом Данстоном, своим лучшим другом, выступавшим в качестве дружки жениха. Они оба были очень представительными и красивыми мужчинами, но Диана тут же решила, что у Изабеллы не в порядке зрение. Как можно сказать, что ее муж красивее Генри. Все было, по мнению Дианы, как раз наоборот.

Церемония для нее прошла быстро и незаметно, словно в тумане. Только тогда, когда Генри, взяв ее за руки и не скрывая своей страсти, поцеловал, Диана поняла, что их обвенчали. Но по приезде в Лэнсдаун-Хаус им вместе с Генри пришлось битых два часа принимать гостей и их поздравления, после чего Диане стало ясно, что с нее довольно.

Когда все гости наконец собрались, герцог произнес длинный и довольно путаный поздравительный тост. Диана впервые слышала, чтобы ее обычно немногословный дед говорил так много и так долго. Затем длинную речь произнес лорд Уэстон. Речь лорда Данстона по продолжительности мало чем уступала речам предыдущих ораторов. Все это время Генри не терял времени даром. Его руки все время касались то ее плеч, то спины, то обнаженных рук.

Его пальцы незаметно поглаживали ее кожу, ее локоны. Хотя Диану очень тронули поздравления, на самом деле ее больше волновали тайные ласки Генри. Ее также больше беспокоило и интересовало то, как он в ближайшем будущем станет ее трогать.

Диана повернулась к Алексу, сидевшему с ней по другую сторону:

— Если и ты тоже возьмешься произносить речь, в таком случае можешь забыть о счастливом Рождестве вместе с нами.

— Прошу прощения, что ты имеешь в виду? — спросил озадаченный Генри.

— Я скажу тебе потом! Алекс! — сердито зашипела она, видя, как ее брат встает с бокалом шампанского в руке.

— Я тоже хочу поздравить счастливую пару, — громко объявил он на всю залу. — Хотя никто из нас не властен выбирать себе родственников, я полагаю, мне очень повезло с такой сестрой, как Диана, и ее мужем, которого я теперь считаю своим старшим братом. Я убежден, что молодожены мечтают как можно скорее оказаться в своем новом доме, поэтому я предлагаю поднять бокалы, чтобы попрощаться с ними, пожелав счастливого пути. Всего самого лучшего, мистер и миссис Уэстон! Да вознаградит вас Бог долгой и счастливой семейной жизнью. А теперь избавьте нас от вашего присутствия!

Гости дружно рассмеялись, повторяя последние слова тоста Алекса.

— Спасибо, — пробормотала Диана, а брат коротко, но выразительно произнес:

— Рождество.

И высоко поднял бокал.

Переодевшись в дорожное платье, еще одно изысканное творение мадам Бассетт, Диана спустилась вниз и почти у самого выхода столкнулась с матерью.

— Хотела ускользнуть, не попрощавшись со мной? — Мать пыталась шутить, но ее голос задрожал, и на глазах выступили слезы. — Боже, я ведь обещала себе не плакать.

Она торопливо вынула платок и вытерла слезы.

— Я так счастлива за тебя и так горжусь тобой. Я не надеялась, что ты так удачно выйдешь замуж. Твой брак превзошел все мои ожидания.

Диана ласково обняла мать:

— Я люблю тебя, мама.

— Я тоже тебя люблю. Мы немного заболтались. Ступай, тебя ждет муж.

Диана велела слуге выносить вещи и вышла на улицу. Возле незнакомого экипажа стоял Генри, разговаривая со своим слугой, сидевшим на козлах.

— Какой сегодня чудесный день. А где твой фаэтон? Или ты отправил его в Рейвенсфилд?

— Нет, я сделал еще лучше. Я продал его, ведь теперь я респектабельный, женатый человек, и мне не подходит такой легкомысленный экипаж. Кроме того, управление фаэтоном требует внимания, а это помешает мне провести испытание.

Диана подозрительно прищурилась:

— Ты говоришь, что наша поездка в новом экипаже станет испытанием. Не для меня ли?

Генри кивнул и жадным взглядом окинул Диану, садившуюся в карету:

— Скорее, ближайшие часы станут тяжким испытанием для меня. Дорогая, в глазах церкви и света ты теперь моя жена. Но я не хочу в спешке доводить дело до его логического завершения. Ничего не произойдет, пока не доберемся до той роскошной постели, которую мы выбирали вместе с тобой, даже если бы ты умоляла меня со слезами на глазах.

— Неужели? — засмеялась Диана и тут же осеклась, увидев по выражению лица мужа, насколько все серьезно. Все, что успела рассказать ей Мартина, вихрем промчалось в ее сознании.

— Я настроен решительно, — продолжал Генри, — как только приедем, мы должны оказаться в спальне за двадцать семь секунд.

— Откуда такая точность?

— В самом деле откуда? — притворно удивился Генри и скинул сюртук. Скомкав его, он сунул под сиденье. — Джаспера хватит удар, когда он обнаружит его здесь. Надо будет поосторожнее нести тебя, в таком случае увеличим время, скажем, до тридцати семи секунд. Тогда у меня остается двадцать три секунды. За этот срок надо ухитриться раздеть тебя и уложить в постель.

— Но почему все должно произойти за одну минуту? — Диана нахмурилась. — Неужели ты заключил какое-нибудь глупое пари?

— Только с самим собой, но это скорее обещание для нас обоих. — Вслед за сюртуком под сиденье полетели перчатки. — Честно говоря, я был близок к тому, чтобы взять тебя там, на полу в гардеробной, но в последний миг решил, что так нельзя, что лучше все сделать как подобает — с должным уважением, помолвкой и браком. Я поклялся, что если нам предстоит быть вместе, то это должно произойти в постели и после того, как мы обвенчаемся.

Кривая улыбка исказила его лицо.

— Если бы я знал, сколько мне придется мучиться и страдать, то нашел бы удобный повод переспать с тобой и тем самым скомпрометировать тебя. Но теперь все это в прошлом, и мы с тобой счастливая пара молодоженов.

Генри нежно коснулся пальцами губ Дианы.

— Все эти месяцы, Ди, я изнывал от любви к тебе. Как только мы доберемся до Рейвенсфилда, я не собираюсь больше ждать ни минуты.

— О-о. — Диана вздохнула и стыдливо потупила глаза.

— Мое признание шокировало тебя?

— Э-э, немного.

— Я и в дальнейшем намерен тебя шокировать. Когда ты смущена, ты удивительно мило краснеешь.

Диана еще пуще залилась краской.

Генри ослабил галстук и принялся снимать с ее руки перчатку.

— Зачем ты это делаешь? — Диана растерялась.

— В карете немного жарко, так тебе будет удобнее.

В карете нисколько не чувствовалось жары, и если щеки Дианы горели, то румянец был вызван исключительно непристойными намеками мужа. Генри тем временем стащил другую перчатку.

— Только не надо бросать их следом за твоими перчатками, — предупредила Диана. — Они новые и очень хорошо подходят к моему платью. Они мне еще пригодятся.

Генри сунул ее перчатки в карман.

— Какой необычный у них цвет.

— Сиреневый. Мадам Бессетт предпочитает его другим. Кстати, мои туфли тоже сиреневые. — Диана кокетливо приподняла подол юбки и, выставив ногу, показала одну прелестную туфельку.

— Теперь я заметил, что твои туфли и перчатки одинакового цвета, но они как-то не очень подходят к твоему платью, у него какой-то странный зеленый цвет.

— Фисташковый, — поправила его Диана. — Оно украшено сиреневой вышивкой, ее просто не видно под жакетом.

— То-то я гляжу, что здесь что-то не так. — Генри явно хитрил. — Давай снимай жакет и покажи мне платье.

— Притворщик, тебе нет никакого дела до моего наряда, гармонирует он с туфлями и перчатками или нет. Неужели ты полагаешь, что, сняв с меня перчатки и жакет, успеешь потом уложиться в свою минуту?

Шутливый тон Дианы говорил о том, что она приняла предложенные им правила игры. Она даже помогла ему снять с нее жакет. Его пальцы тут же забегали по ее обнаженным плечам, шее, глубокому вырезу.

— Какая красота, — бормотал Генри. — Чудесно.

— У мадам очень необычный вкус. Ты тоже находишь мое платье очень красивым?

— Не столько платье, сколько мою любимую невесту. Я в восторге от нее. — Он принялся ловко вынимать шпильки из волос Дианы.

— О, спасибо. Там где-то сбоку одна из этих шпилек очень больно врезалась мне в голову. Ну, как тебе вышивка на моем платье?

— Ах, вышивка. — Он усмехнулся. — Утки?! Но как она узнала?

— Какие утки? Это ведь лебеди! Лебеди! Которых можно увидеть на вашем фамильном гербе. Генри, откуда тебе в голову могла прийти столь странная мысль, что на моем подвенечном платье должны быть утки?

— Э-э, мне нравятся утки.

— Хорошо, хорошо. Жена должна знать вкусы своего мужа. А какой у тебя любимый цвет?

— Цвет твоих волос. — Генри явно дразнил ее. Он весело рассмеялся и, подхватив ее, как пушинку, посадил к себе на колени. Даже под ворохом юбок Диана ощутила его эрекцию.

— Думаю, мы все-таки успеем добраться до кровати, — шумно вздохнув, прошептала она.

— До кровати, несомненно. А пока займемся ласками. — Он начал расстегивать верхнюю пуговицу на ее платье.

— Ты же ласкал меня едва ли не на протяжении всей свадьбы.

— Дорогая, ласки бывают разными. Тронуть женщину на улице — это одно, а в постели — совсем другое.

Диана обвила руками его шею и впилась жадными губами в его губы. Не он один мучился бессонными ночами, не его одного охватывали по ночам страстные мечтания. Генри дал ей несколько уроков любви, и теперь она страстно желала их продолжения. От него исходил возбуждающий аромат мужчины, сгоравшего от любви, что не могло не пьянить сердце Дианы. Какая женщина не хочет быть желанной в глазах любимого мужчины?! Когда он был вот так близок к ней, она забывала обо всем.

Генри целовал ее медленно, страстно. Сгорая от нетерпения, Диана ущипнула его и, играя, провела языком по его губам. Его руки сразу напряглись, в ответ он просунул свой язык между ее губ. Язык Дианы бросился навстречу.

Карета подскочила на ухабе, и Диана на миг повисла в воздухе. Но Генри вовремя подхватил ее и посадил обратно к себе на колени.

— Как я погляжу, сидеть у меня на коленях опасно, причем во всех отношениях. Не повременить ли нам, как ты думаешь?

Диана надула губки и, заерзав, постаралась сесть как можно удобнее.

— Ты читаешь мои мысли, — усмехнулся он и, поддерживая ее за талию, помог ей устроиться. Все это Генри проделывал без малейших усилий, по всему было видно, что ему это только в радость.

— Приподними свои юбки. — Его слова прозвучали одновременно и как совет, и как указание.

— Прости, не поняла?

— Приподними юбки, тогда ты сможешь обхватить мои ноги коленями, что будет для нас намного удобнее.

Диана заколебалась, такое ей было внове.

— Вот как быстро жены забывают данное ими обещание подчиняться воле мужа. — Генри притворно вздохнул. — Неужели ты не хочешь, чтобы твой новоиспеченный муж показал тебе, как сильно он тебя любит? Что я вижу? Вместо любви и послушания жена выказывает строптивость?! — Он дразнил ее. Диана смутилась, но подняла юбки выше колен.

— Вот и хорошо, — прошептал он. — Я, должно быть, сошел с ума, потому что собираюсь так мучиться до нашего приезда в Рейвенсфилд. Впрочем, все достаточно просто. — Генри решил кое-что объяснить. — Как только мы приедем и окажемся в нашей спальне, я не намерен ждать больше ни минуты. Ты должна быть совершенно готова. Ты сводишь меня с ума. Я не знаю, сколько смогу выдержать, но мне не хочется причинять тебе боль.

— Что ты имеешь в виду? — Диана немного испугалась, поняв, к чему он клонит. Рассказы Мартины оказались слишком разнообразными и содержательными. Там были и такие советы, как пожевать листок обычной мяты перед тем, как ложиться в постель, или выпить чай с мятой болотной, чтобы не забеременеть.

Почему Мартина ни словом не обмолвилась о боли, или это все придумали для легковерных невест, с целью их напугать? Но зачем? Диана попыталась слезть с колен Генри, но он удержал ее. Вид у него сразу стал недовольный.

— Я потревожила тебя?

— Еще бы, — буркнул он, а потом ухмыльнулся: — Ты убиваешь меня своей наивностью. Неужели мать тебе ничего не рассказала? О том, что происходит в первую ночь после венчания?

— Ничего, но я расспросила об этом Мартину.

— Какую Мартину? — Он удивленно приподнял брови.

— Камеристку моей бабки. Она француженка. Она очень лестно о тебе отзывалась. Называла очень красивым, но о боли она не обмолвилась ни словом.

— Понятно. Она просто не хотела, чтобы ты сбежала прямо перед свадьбой. Нет, Ди, не смотри на меня такими удивленными глазами, я пошутил. Впредь я постараюсь вести себя сдержаннее и не говорить всякие глупости. Больно бывает, но только в первый раз, зато потом на протяжении всех последующих пятидесяти лет я постараюсь доставить тебе как можно больше удовольствия и тем самым искупить свою вину.

Диана задумалась. Она не совсем хорошо представляла себе, что произойдет совсем скоро, хотя то, что происходит между мужчиной и женщиной, в общих чертах она знала. Генри был крупным мужчиной, причем во всех отношениях. Она думала, прикидывала, но у нее никак не получалось сложить один и один. Когда она подставляла себя в это уравнение, то оно плохо укладывалось в ее голове. Его… Да, его… Неужели это может войти внутрь нее и там поместиться.

— Не бойся. Мы удивительно подходим друг другу. — Генри ободряюще погладил ее пальцем по подбородку.

«Боже, неужели она выразила свои сомнения вслух?» — Глаза Дианы уперлись вниз ее живота. И его живота. Внутри нее горел непонятный огонь, и чем сильнее он разгорался, тем меньше она волновалась. Но едва она допустила в свое сознание тревожные мысли, как ею сразу овладело беспокойство.

— А это очень больно? — с тревогой спросила она.

Генри нахмурился:

— Откуда ж мне знать? Но это правда, бывает больно, моя любовь. Если бы я мог избавить тебя от этих страданий! Но поскольку я не могу, то сделаю все возможное, чтобы уменьшить или сократить их. Когда я буду идти в спальню, держа тебя на руках, ты должна быть вне себя от возбуждения, ничего не сознавать, кроме своего желания, сгорать от любви ко мне — и тогда ты почти не заметишь боли.

Его бархатистый голос действовал на нее, как всегда, безотказно: успокаивал, очаровывал, вызывал желание. Диана опять приникла к его губам. Время как будто остановилось, оно замерло на их губах, соединившихся в поцелуе. Диана откинула назад голову, вся открываясь для поцелуев.

— Какая у тебя нежная, благоухающая кожа. Мягче, чем бархат, глаже, чем шелк, теплее, чем атлас. Она пробуждает во мне желание. Я хочу видеть тебя. — Генри расстегнул сзади на ее платье одну, затем другую пуговицу.

— Я тоже хочу видеть тебя. — Она развязала галстук и потянула его на себя. Его настойчивость передалась ей. Сняв накрахмаленный галстук, она бросила его на пол кареты, но Генри даже глазом не повел. Диана ласково коснулась его шеи, пальцами она явственно ощущала биение его пульса. Ее сердце стучало с такой же быстротой, а дыхание было таким же прерывистым и неровным, как и у него.

— Я хочу… — Он запнулся. — Мне хочется продолжения твоих ласк.

Он замер, как только она приникла губами к коже в том месте, где плечо переходило в шею. Диана провела языком по коже и сладостная дрожь охватила его. Затем она приникла ртом к его соленой и терпкой коже и слегка прихватила ее губами.

Дыхание Генри стало хриплым, он обхватил рукой одну из ее грудей и чертыхнулся от наслаждения. Но ругательные слова не только не оскорбили Диану, а, напротив, вызвали у нее вспышку наслаждения. Она судорожно стиснула колени вокруг его бедер, пытаясь стать к нему еще ближе. Ее инстинктивное движение пробудило в нем присущую ему дерзость. Генри быстро стащит с ее плеч платье, причем Диана сама помогла ему высвободить себя из жесткого корсета.

Совместными усилиями, платье было спущено до ее пояса. Диана осталась в одной сорочке из-под которой выступали округлые очертания ее высокой полной груди.

— Боже, — чуть слышно прошептал он, — с ума можно сойти.

— Генри, — простонала она.

— Продолжай целовать меня. — Его голос звучал хрипло и сдавленно, но в нем чувствовалась неудержимая темная жажда наслаждения, пробуждавшая в Диане ответное желание.

Очередной дорожный ухаб заставил их подлететь в воздух, но Генри крепко держал ее в своих объятиях. Не стянутые больше корсетом, ее груди прыгали то вверх, то вниз, как бланманже на чуть было не упавшем и вовремя подхваченном блюде, отчего глаза Генри загорелись диким огнем. Ему захотелось попробовать их на вкус не меньше, чем свой любимый десерт. Как только закончился ухабистый отрезок дороги, он сразу приник губами к этим волнующим округлостям.

Диана застонала от удовольствия, когда он принялся целовать и сосать ее грудь сквозь тонкую ткань сорочки, одновременно поглаживая, слегка сжимая и круговыми движениями большого пальца лаская кожу вокруг другого соска, затвердевшего от возбуждения. Его ритмические ласки эхом отражались внутри ее тела, пробуждая в нем ответное биение крови, лучше всего чувствовавшееся внутри ее живота.

Она едва не заплакала от досады, когда Генри на миг прекратил свои ласки, но тут же угадала его намерение. Он развязал тесьму на ее сорочке и стащил с нее тонкий шелк, обнажая плечи, спину и грудь. Теперь между его горячими губами и ее не менее горячей кожей не осталось больше никакого препятствия. Он опять приник к ней, целуя одну грудь и одновременно поглаживая пальцами другую.

— Еще! Еще! — закричала Диана, охваченная неудержимым восторгом, возбужденная плоть которой уже не просила, а требовала дальнейшего продолжения. Теперь она точно знала, где должны были ее гладить его руки. Между ног. Снаружи, внутри. Но только там. По всему было видно, что этого хотелось не только ей, но и ему также.

— Еще! Больше! Еще! — молила она.

Генри на миг оторвался от ласк и приподнял голову. В его глазах блеснул насмешливый огонек.

— Больше? Может, вот так? — Он чуть крепче и больнее сжал пальцами сосок на ее груди.

Диана застонала и поникла головой. Наслаждение было таким пронизывающим, таким сильным, что она не могла выговорить ни слова.

— Скажи мне, что тебе хочется?

Он тоже весь горел от вожделения.

Притворяться больше не было сил, и Диана застонала:

— Я хочу тебя. Прикоснись ко мне, возьми…

Она едва не умирала от наслаждения, от желания получить нечто большее.

— Скажи, Ди, где мне следует тронуть тебя сейчас? — допытывался Генри.

Глубоко вздохнув, словно собираясь броситься с головой в реку, она прошептала:

— Там, между ног. Скорее, Генри, я не вынесу этого.

Зарычав как зверь, он с новой силой набросился на нее, целуя ее горячие, иссохшие от страсти губы. Он поцелуем закрыл ее рот, готовый раскрыться в крике. Их дыхание слилось. Их сердца бились в унисон. Огонь обоюдной страсти вспыхнул с новой силой. Диана ничего не соображала. Она только чувствовала, что он раздвигает ее бедра, как тогда в первый раз.

Она вся задрожала от вожделения, когда его рука проникла под юбку и коснулась кожи между ног, там, где она и просила. Сила вожделения была такой, что она вся задрожала и, поддавшись чуть вперед, крепко схватила его за отвороты рубашки.

— О-о, это невыносимо… — Она едва не задыхалась.

— Нет, это еще терпимо, — усмехнулся Генри, — но скоро точно будет уже невыносимо.

Даже в такие моменты он никак не мог отвыкнуть от привычки подсмеиваться над ней.

— Только не останавливайся, — взмолилась она. — Продолжай дальше.

— Конечно, продолжу, — с готовностью произнес он, принимаясь ласкать и гладить ее между ног. Каждое движение его руки пробуждало в ней волну наслаждения, которое охватывало всю ее так сильно, что замирало дыхание. Ее тело начало трястись, ритмично покачиваться, бедра непроизвольно сжимались, словно хотели вобрать всю его руку внутрь себя. Мыслей в голове Дианы не было никаких, она жила одними только чувствами, новыми, необычными, острыми, всеохватывающими. Она ощущал себя бесплотной, стоящей на краю пропасти и готовой воспарить над землей.

— Еще, дальше. — Она уже не просила, а требовала.

— Дальше так дальше. — Генри не возражал. Он с новой энергией принялся одаривать ее изощренными ласками, пытаясь поддержать и усилить ее возбуждение. Она то воспаряла вверх, то опять опускалась на землю, это была невыносимая мука блаженства. Она больше не принадлежала самой себе, а целиком и полностью находилась в его власти.

И вот наступил миг, когда терпеть больше не осталось сил. В глазах вспыхнул огонь, и ее тело разлетелось на мелкие кусочки, которые поднялись высоко в воздух и растворились. Она перестала существовать, превратилась в ничто. Время остановилось, Диана погрузилась в сладостное блаженство. Но вот она стала выплывать из океана блаженства, ощущая быстрое биение сердца, пульсирующую в жилах кровь.

Откуда-то издалека до нее донесся голос Генри. Странно, но он звучал взволнованно.

— Диана? Любовь моя? Что с тобой? Ответь?

— О-о-о, — застонала она в ответ.

— С тобой все в порядке? Ди, ответь мне. Прошу тебя. — В его голосе чувствовалась неподдельная тревога.

— Со мной все хорошо, — произнесла наконец Диана, чувствуя на своих губах глупую, но счастливую улыбку. — Мне кажется, что все мое тело превратилось в студень.

— В таком случае тебе надо немного отдохнуть. Сегодня ночью тебе понадобятся все твои силы. Тебе удобно? Как твое настроение?

— Прекрасно. — Она положила голову на его широкую грудь, наслаждаясь запахом его мокрой от пота кожи, стараясь вобрать в себя исходившую от него силу. — А как твое настроение?

Генри усмехнулся:

— Мне тоже хорошо, но скоро будет еще лучше. Ты не представляешь, как приятно держать тебя в руках, такую довольную, расслабленную от доставленного мной удовольствия.