Любовник на все времена

Глава 8

«Я предлагал вдвое увеличить приданое Дианы, и мое намерение по-прежнему остается в силе. Пусть мои недавно заработанные деньги не столь уважаемы, как состояние вашей семьи, зато сейчас я очень состоятельный человек. Как преуспевающий отец я намерен помочь своей дочери. Все, чего я хочу, — это видеться с ней. Хоть я не имею права просить вас посодействовать мне, тем не менее я прошу вас, помогите мне…»

Из письма Томаса Мерриуэзера его жене, леди Линнет Мерриуэзер.

Всю дорогу в Беркли-сквер Линнет осторожно наблюдала за дочерью. Сославшись на головную боль, та упорно хранила молчание, но Линнет мало ей верила. Впрочем, голова у Дианы в самом деле могла болеть, и Линнет даже знала, что или, точнее, кто был тому причиной. Вскоре после того как Диана объявила, что идет «спасать» нахального Уэстона, мать потеряла ее из виду.

Положа руку на сердце, Линнет знала: рядом с Уэстоном ее дочь в большей безопасности, чем в обществе любого другого мужчины, присутствовавшего на балу. Если мать Уэстона была искренна, то Генри, так же как и Диана, не хотел опутывать себя брачными узами. Промедление Уэстона было вполне объяснимо его нежеланием отказываться от удовольствий, связанных с холостяцкой жизнью, но то, что в конце концов он женится, не вызывало никаких сомнений. С Дианой все могло сложиться иначе, и Линнет чувствовала свою вину. Она и Томас разошлись, их разрыв проходил бурно и болезненно, со множеством ссор и взаимных оскорблений, чему их дети стали свидетелями.

Но если крошка Алекс плохо понимал происходящее, то восьмилетняя Диана была явно подавлена разрывом между матерью и отцом. По ночам ее стали мучить кошмары, какое-то время Линнет даже опасалась за рассудок дочери. Диана сумела справиться с ночными страхами, но шрамы от душевных переживаний в детстве остались и продолжали давать знать о себе. Линнет была готова заключить договор с дьяволом, лишь бы тяжелые воспоминания исчезли навсегда из души ее дочери.

По приезде в Лэнсдаун-Хаус Линнет сказала, что очень устала и ей хочется отдохнуть, однако ложиться в кровать не спешила. Она заметила тревогу Дианы, и ей хотелось выяснить причину.

Раздевшись и отпустив горничную, Линнет направилась в спальню Дианы. Она читала, лежа в постели, но сразу отложила книгу в сторону, как только увидела мать.

— Я зашла узнать, не стало ли тебе лучше, — так объяснила причину своего визита Линнет.

— О, мама, думаю, что очень скоро мне станет намного лучше, — улыбнулась Диана. — Сама понимаешь, если весь ужин просидеть между лордами Финкли и Блатерсби, то после этого у кого хочешь испортится настроение.

Улыбка Дианы могла ввести в заблуждение кого угодно, но только не ее мать.

— Да, в такой компании не очень-то повеселишься, — согласилась Линнет. — Но ведь тебе никогда не нравились подобные званые вечера.

— Мне не по душе не сами вечера, а гости, которых приглашают на них.

Мать присела на край кровати.

— Мне кажется, мистер Уэстон не относится к числу тех, к кому ты испытываешь неприязнь.

В ответ послышалось невразумительное бормотание.

— Он очень красив, — не унималась мать.

— Да, — вздохнула Диана.

— Ты два раза танцевала с ним на балу у Уэстонов. Я даже слышала, как леди Эндерсби что-то сказала по этому поводу.

Диана вскипела:

— Леди Эндерсби старая сплетница. Лучше бы она больше занималась своим сыном с его глупыми выходками, а не следила с кем и сколько раз я танцевала.

— Это, может быть, и справедливо, но в свете прислушиваются к ее словам. Тебе следует больше заботиться о своей репутации.

— Почему? — возмутилась Диана, вскидывая руки вверх в знак протеста. — Что такого хорошего она для меня сделала?

Возмущение дочери было вполне понятно. Но пренебрегать мнением вредной старухи не стоило, от него зависела репутация Дианы. Если репутация дочери будет запятнана, ей вряд ли удастся удачно выйти замуж.

— Дорогая, я знаю, что такое репутация и как много от нее зависит. Даже сейчас спустя столько лет я слышу злобный шепот, когда вхожу в гостиную или салон. Мне пришлось многое вынести, поэтому мне не хотелось бы, чтобы ты в своей жизни столкнулась с тем, с чем столкнулась я.

— Ты опасаешься, что мистер Уэстон забавляется со мной, как с игрушкой, — мрачно заметила Диана. — Ты ведь именно это хотела сказать?

— Диана, ты прелестная молодая женщина, у тебя есть голова на плечах, а также доброе сердце. Мистер Уэстон будет рад познакомиться с тобой поближе. Мои уговоры, конечно, не остановят тебя, ты вольна поступать по-своему. Да, он приятный молодой человек, но, дорогая, он не выказывает никаких намерений жениться. Если бы ты трезво взглянула на происходящее, как я, то нисколько бы не поверила в искренность его чувств.

— А если я не хочу смотреть трезво? Что ты скажешь на это? Если я просто захотела ощутить себя желанной, хотя бы на один вечер? Неужели ты намерена лишить меня даже столь малой доли счастья? Что же касается сплетен, то не только ты слышишь их!

Ответ прозвучал излишне резко. Диана испуганно прикрыла рот рукой. Слишком поздно: слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

Линнет увидела, что глаза дочери полны раскаяния. Отповедь Дианы не была лишена справедливости, в ней содержалась жестокая правда, которая больно резанула мать по сердцу.

— Прости меня, — тихо ответила Линнет и встала с кровати.

— Мама, я не хотела…

Миссис Мерриуэзер не слушала дочь. Понимая, что еще немного, и она разрыдается, Линнет торопливо вышла из спальни и бросилась к себе. Очутившись в своей комнате, она закрыла двери, прислонилась к ним спиной и только тогда расплакалась, стараясь производить как можно меньше шума. Она ненавидела себя, свою несчастную жизнь, не знала, как жить дальше. Где, когда, почему она совершила ошибку, за которую приходилось так дорого расплачиваться?

Невольно в памяти начали всплывать воспоминания из далекого прошлого — о той чудесной, давней зиме в Халсвелл-холле, поместье ее родителей.

…Она выскользнула из дома, как только все заснули. Ее сердце гулко билось от страха, что ее обнаружат, но ей так хотелось увидеться с Томасом. Крадучись, она прошла задами вдоль конюшни к маленькому домику управляющего конюшней. Если раньше темнота сильно пугала ее, то сейчас Линнет радовалась ночному мраку, который надежно укрывал ее от посторонних глаз. Ей самой не нужно было света, потому что найти дорогу к коттеджу она, вероятно, смогла бы с завязанными глазами. Едва Томас открыл двери, как она бросилась к нему на грудь.

— Линнет? Зачем ты пришла?

— Мне захотелось увидеть тебя.

— Так поздно и в такую непогоду?! Я не стою этого, — шутливо произнес Томас, нежно обнимая ее и закрывая за ней дверь.

Она спрятала голову на его широкой и теплой груди.

— Когда ты меня так обнимаешь, мне кажется, со мной не может случиться ничего плохого. — Линнет погладила его рыжие кудри. Слегка наклонив его голову, она жадно припала к его губам. Влюбленные тихо застонали от охватившего их счастья. Он целовал ее до тех пор, пока у нее не начали подгибаться колени, а тело не охватила истома. Голова у Линнет закружилась, она забыла обо всем.

— Давай займемся любовью, — предложила она. Линнет не в первый раз просила Томаса об этом, и каждый раз он упорно отказывался. Так вышло и сейчас.

— Не проси меня об этом, Линни. — Он отрицательно замотал головой и выпустил ее из своих объятий. В его синих глазах блеснула стальная решимость.

— Ты знаешь, как я люблю тебя, но пойти на это не могу. Нет, нет и нет. Никогда я не поступлю с тобой так бесчестно, никогда не обману доверие, которое оказал мне твой отец. Я не стану похищать твою невинность под покровом ночи, словно какой-нибудь вор.

— Сегодня мама опять заговорила о сезоне. Он еще не начался, а она уже волнуется. Ей непременно хочется, чтобы я обручилась. Меня сватают за герцога Инвуда, но мне до сих пор удавалось ускользнуть от помолвки под предлогом, что у герцога не кончился траур. Мама почти уверена в возможности этого брака. Но если я откажу всем искателям моей руки, то есть надежда, что родители все-таки согласятся с моим выбором. Помнишь тот скандал, когда герцог женился на дочери объездчика королевских лошадей? Думаю, хуже не будет.

— Как знать? Та девушка принесла герцогу богатое приданое, тогда как я могу дать тебе только себя и туманные перспективы вместе с надеждой на счастливое будущее. Высший свет охотно простит герцога за то, что он женился по расчету на незнатной девушке. Но свет не простит мне, если я женюсь на тебе по любви. К тебе может перейти титул герцогини, тогда как брак со мной все разрушит.

— Но мне так хочется счастья. Разве Инвуд способен мне его дать? — В голосе Линнет слышалась явная горечь. — Мои родители никогда не дадут согласия на наш с тобой брак. Или все же согласятся. Как думаешь?

— Нет, — помолчав, ответил Томас. — Они не согласятся. Если даже удастся сохранить с ними добрые отношения, нам все равно придется нелегко.

— Как же нам быть? — Линнет в отчаянии опустилась на пол.

Томас бережно поднял ее на руки и опустился вместе с ней в кресло, стоявшее перед камином, в котором весело потрескивал огонь.

— Я люблю тебя, ты же знаешь, как мне хочется жениться на тебе, независимо от того, дадут согласие или нет твои родители. Это твоя жизнь, тебе выбирать, тебе решать, как жить дальше. А я буду любить тебя всегда, решишь ли ты выйти за меня или остаться вместе с родителями.

— Я не хочу ничего ни решать, ни выбирать. — Она прильнула как можно ближе к нему, спрятала голову на его сильной груди, пытаясь согреться его теплом.

— Я все понимаю, — тихо произнес Томас, гладя ее волосы. — Как я презираю себя за то, что ставлю тебя перед необходимостью выбирать. Я не могу расстаться с тобой, — это единственное, что может служить мне оправданием.

Он ласково похлопал Линнет по спине:

— Пожалуйста, Линни, не надо плакать. От твоих слез у меня болит сердце. Тебе сейчас не обязательно что-либо решать. Время терпит, сезон еще не начался.

Линнет решительно вскинула голову: ее женская интуиция подсказала ей — нельзя больше тянуть, пора делать выбор.

— Возможно, к этому выбору меня подталкивает моя любовь, но еще сильнее подталкивают мои родители. Если бы они волновались о моем счастье так, как волнуешься ты, они бы согласились на мой брак с тобой.

Ее голос дрожал, улыбка выглядела смущенной. Линнет положила ладонь ему на сердце.

— Я выбираю тебя, Томас…

…Тихий стук в дверь прервал воспоминания. Торопливо смахнув слезы, Линнет воскликнула:

— Да?

— Прошу извинить меня, миледи, — мешая французские и английские слова, проговорила Мартина, камеристка старой герцогини. Будучи родом из Франции, Мартина никак не могла отвыкнуть от привычки вставлять в свою речь французские слова. — Герцогиня хочет видеть вас.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас.

Линнет вздохнула. Она не испытывала никого желания разговаривать сейчас с матерью, но не считаться с просьбой ее светлости, которая была равносильна повелению, она никак не могла.

— Хорошо, Мартина. Передай, я приду через несколько минут.

Сполоснув как следует лицо в дамской комнате, она аккуратно вытерла его, посмотрела на себя в зеркало и опять задумалась.

Томас, Томас… Она полюбила его с первого взгляда, как и он ее. Несмотря на долгие годы разлуки, на всю боль и страдания, она по-прежнему любила его. Но какова была цена, которую она заплатила за эту любовь, заплатил Томас, заплатили ее дети и ее близкие…

Как мать, она желала для своей дочери лучшей участи. Выходить замуж по любви, в глазах Линнет, теперь выглядело страшной глупостью. Она послушалась зова сердца, наивно полагая, что любовь станет мостом, соединяющим два берега разных социальных положений — ее и Томаса, что любовь сотрет, уничтожит разницу между ними. И какое-то время так и было. А потом все рухнуло: ее счастье, семья, мир в доме — все рассыпалось и развалилось, словно карточный домик.

Для Линнет это стало шоком. Она, так верившая в прочность ее с Томасом брака и считавшая, что он продлится вечно, вдруг столкнулась с тем, с чем сталкиваются почти все семьи. Основы ее семейного счастья, казавшиеся незыблемыми, вдруг начали понемногу давать трещины, на что она поначалу даже не обращала внимания.

Но годы шли, трещины ширились, углублялись, со временем их уже больше нельзя было игнорировать. Она и Томас, как умели, латали дыры в их отношениях, но когда заплат и латок стало слишком много, все, что связывало их раньше, вдруг порвалось, и они уже не смогли с этим справиться. Линнет слишком поздно спохватилась, она даже не заметила, насколько хрупким стал их брак, разбившийся в результате очередной ссоры.

От вновь нахлынувшей на нее тоски опять потекли по щекам слезы. Наконец, Линнет взяла себя в руки, умылась и решительно направилась в спальню матери.

Подобно всем другим комнатам особняка, спальня герцогини подавляла своими размерами, роскошью, величием и… деспотизмом.

— Добрый вечер, мама. — Линнет поцеловала ее в морщинистую щеку. — Леди Келтон передает тебе свои наилучшие пожелания. Тебе уже лучше?

Герцогиня недовольно пожала плечами:

— В моем возрасте уже привыкаешь к плохому самочувствию. Вряд ли мне вообще станет легче. Но как только я умру, мне сразу станет лучше.

«Она шутит, значит, все не так уж и плохо», — мелькнуло в голове Линнет, но вслух она сказала совсем другое:

— Прошу тебя, не надо так шутить. Я уверена, что ты проживешь еще немало лет.

— Много или мало — это не столь важно. Сейчас для меня важнее всего — успеть увидеть свою внучку замужем.

— Я хочу того же не меньше, чем ты. Волею судьбы во время последнего званого ужина я сидела за столом рядом с одним многообещающим молодым человеком.

— Как его зовут?

— Сэр Сэмюель Стикли, он кузен леди Келтон.

— Баронет, — презрительно отозвалась герцогиня. — Но сейчас выбирать не приходится. А какое впечатление он произвел на Диану?

— К сожалению, им не удалось познакомиться, они даже не виделись. Сэр Сэмюель был вынужден срочно уехать к себе в поместье: какие-то неотложные дела, требующие его присутствия. Но я очень надеюсь, что по возвращении в Лондон он непременно нанесет нам визит.

— Ну что ж, будем ждать, а там посмотрим.

Герцогиня кивком головы предложила дочери сесть на скамеечку для ног, стоявшую рядом с ее креслом.

— Мартина, подай мне гребень.

Она развязала ленту, стягивавшую волосы дочери, распустив их по плечам. Взяв в руки украшенный серебром гребень, она принялась расчесывать роскошные пряди. Это был давний и хорошо знакомый с детства ритуал. Если раньше, когда Линнет была девочкой, он ей нравился, то сейчас кроме скрытого раздражения ничего не вызывал. Она давно стала взрослой, у нее имелись свои собственные дети, достигшие брачного возраста. Но здесь в Лэнсдаун-Хаусе Линнет навсегда оставалась маленькой девочкой, которую могли отчитать за проступки, наказать за плохое поведение, и от этого никуда нельзя было деться.

Если, в конце концов, мать сжалилась и сумела простить дочери ее самый большой грех, то отец остался тверд и непоколебим. Он почти не разговаривал с дочерью, которая навсегда лишилась его благорасположения. Родители приняли дочь обратно в свой дом, но в сердце, и Линнет это чувствовала, они не простили ни ее, ни ее самовольного брака. Сколько бы горьких переживаний ни вызывало у Линнет ее прошлое, будущее вместе с настоящим внушали ей еще больше тревог и опасений.

— Продолжай, — потребовала герцогиня. — С кем танцевала Диана?

— Несколько раз с Уэстоном.

— A-а, очень красивый малый. Это нам на руку, когда их видят вместе.

— Диана, как мне кажется, слегка увлеклась им, и меня это настораживает. У него такая репутация…

— Прекрасный молодой человек, из хорошей семьи, в будущем он унаследует титул виконта. — Герцогиня явно не разделяла озабоченности Линнет. — Если Диана выйдет за него замуж, то займет более высокое положение в свете, чем став женой баронета. В отличие от тебя она никак не может унаследовать титула отца.

Это был прямой намек на неудачное замужество Линнет, которое лишило ее дочь ряда светских привилегий.

— Да, не спорю, Генри Уэстон из хорошей семьи, но он не пара Диане. Почему он вдруг стал так любезен с ней? Последние годы он ее избегал.

— Как знать, может быть, его подталкивают родные, напоминая о долге перед семьей.

«В отличие от тебя, неблагодарной», — в ушах Линнет почти явственно прозвучали эти несказанные слова. Она решила переменить тему разговора, начинавшего приобретать нежелательный подтекст.

— На другой день после бала Диана призналась мне, что ей хотелось бы, чтобы этот сезон стал для нее последним.

— Ну что ж, вполне благоразумное решение. Если она и в этом году ни с кем не обручится, то скорее всего она уже никогда не выйдет замуж.

Линнет недоуменно заморгала:

— Но ведь ты сказала, что твое самое горячее желание — увидеть внучку замужем.

— Если бы я действительно захотела, то она давно бы вышла замуж. Впрочем, я не намерена отступать. Если Диане не удастся никого заполучить к концу этого сезона, а мы обе понимаем, насколько это маловероятно, в таком случае придется поискать другие способы. Что скажешь насчет того, чтобы провести несколько месяцев в Бате или Брайтоне. В этих курортных городах публика самая разношерстная, общество смешанное, что, конечно, мне не очень нравится, но иногда и там можно встретить приличного джентльмена весьма знатного происхождения. Кроме того, Диану можно выдать за какого-нибудь почтенного джентльмена пусть даже и преклонного возраста. Я уже попросила мужа составить список друзей и знакомых, которые могли бы составить партию нашей Диане.

— Нет! — От возмущения Линнет вскочила на ноги. Она скорее согласилась бы на то, чтобы Диана ушла в монастырь, лишь бы ее дочь не стала женой какого-нибудь старого распутника, годящегося ей в отцы, если не в деды.

— Что ты хочешь этим сказать? — Голос герцогини, как и полагается настоящей леди, звучал ровно, спокойно, невозмутимо, но в нем слышалась стальная твердость.

— Мне бы не хотелось утруждать отца, может быть, все уладится и без его участия, — попыталась вывернуться Линнет. — Ведь сезон только начинается, может, все образуется без его вмешательства.

— Твои слова не лишены смысла. В конце концов, нет худа без добра. Если Диана так и не выйдет замуж, то она станет для тебя опорой и утешением в старости, как ты для меня.

«Разве такой участи я желаю моей дочери? В отличие от тебя мне не безразлично ее счастье», — хотелось крикнуть Линнет. От негодования она не находила слов: ее мать как была эгоисткой, так и осталась.

Себялюбие родителей погубило ее брак, уничтожив возможность обрести свое собственное счастье. Хотя это не совсем верно. Ее брак распался под влиянием ряда других причин, но упорное нежелание родителей признать ее выбор, пойти на примирение, лишь подливало масло в огонь. С упорством, достойным всяческих похвал, они вбивали клин между ней и Томасом и, в конце концов, добились своего.

Отложив гребень, старая герцогиня принялась заплетать волосы Линнет в косы.

— Есть ли какие-то новости от моего внука?

— Ничего нового с момента нашей последней встречи.

Герцогиня недовольно фыркнула:

— Но с тех пор прошло почти три недели.

Линнет рассмеялась:

— Я была бы только рада каждый день получать от него известия, но у молодых людей в его возрасте, обучающихся в университете, есть куда более приятные занятия, чем писать письма родственникам. Впрочем, я уверена, что у нас нет поводов для беспокойства. Алекс всегда был уравновешенным и благоразумным мальчиком, он не из числа тех юношей, которые причиняют лишние хлопоты своим родителям.

— Я не могу не беспокоиться о моем внуке. У меня есть наглядный пример — твой брат. Уехав давным-давно в Индию, он не собирается возвращаться домой. А ведь пора. Надо помочь отцу, снять с его плеч тяжкий груз управления нашими поместьями.

Линнет не слушала, так как знала почти слово в слово дальнейшие сетования матери. Она плохо знала брата, Дэвид был старше ее на восемь лет. Виделись они редко лишь во время каникул, когда Дэвид приезжал домой. Говорил он мало, что вполне понятно: слишком велика была между ними разница в возрасте. Окончив Кембридж, Дэвид тут же уплыл в Индию, где получил хорошую должность в Ост-Индской компании. И судя по всему, ему там так понравилось, что он и думать забыл о возвращении домой. Линнет хорошо понимала его: иногда ей тоже хотелось уехать как можно дальше от родителей.

— Раз в полгода он пишет мне письма, из которых видно, что он по крайней мере жив и здоров. Если Дэвид так небрежно, так легкомысленно относится к своему долгу, в таком случае его заменит Алекс. Он станет наследником. — Герцогиня взмахнула обеими руками, делая утверждающий жест.

— Да, понятно, — уже без прежнего восторга, сдержанно ответила Линнет. После ее замужества родители прекратили всякое общение с ней. Первые шаги примирения и сближения были сделаны ими после рождения Алекса, и Линнет сразу поняла, в чем тут дело. Ее сын со временем мог стать герцогом Лэнсдауном, только ради этого пришлось бы соблюсти ряд формальностей.

Она пыталась втолковать это Томасу, когда к ним вскоре после рождения Алекса приехали ее родители. Их сопровождала свита слуг и служанок, несколько экипажей, наполненных дорогими и, увы, большей частью бесполезными подарками. Томасу очень хотелось захлопнуть двери дома прямо перед их носом, но Линнет уговорила его не горячиться. О, как она надеялась, как она верила тогда в возможность примирения с ее родителями.

— Дорогая, только не надо принимать это за изъявление любви и доброй воли со стороны твоих родителей. Мы же все прекрасно понимаем, в чем тут фокус. Твои родители потеряли надежды, возлагаемые на твоего брата, и теперь решили заменить его Алексом.

Линнет обхватила его за шею, прижалась К груди, пытаясь всеми доступными ей средствами охладить вспышку гнева. Но Томаса было не просто утихомирить. О, как она любила его за эти настоящие мужские качества — твердость, решительность, упорство.

— Я прекрасно понимаю тебя, — как можно мягче ответила она, — но если они увидят детей, то не смогут не полюбить их. С другой стороны, Диана и Алекс тоже привяжутся к деду и бабушке. Томас, мы же одна семья. У тебя никого нет. Если с нами, не дай бог, что-нибудь случится, кто, кроме моих родителей, позаботится о будущем наших детей? А у них, и не забывай об этом, от рождения есть привилегии. Когда Диана вырастет, она сможет составить более выгодную для себя партию, пользуясь покровительством герцога и герцогини Лэнсдаун. Алекс…

— Алексу не нужны пять служанок, чтобы вытереть задницу. К чему бархатные пеленки или эта ужасная колыбелька с вырезанным герцогским гербом? Я заметил, какими глазами твоя мать смотрела на наш дом и на его обстановку. На ее лице отпечатался ужас, как будто мы с тобой живем в нищете. Вероятно, она колебалась: правильно ли она сделала, решив остановиться у нас в доме, а не в местной гостинице.

— Ты прав, колыбелька великовата, но ведь это подарок. Я даже думаю, что они заикнутся о том, что Алекса следует воспитывать у них в Халсвелл-холле. — Линнет попыталась рассмеяться, но смех вышел натянутым и неестественным.

Томас даже не улыбнулся в ответ, более того, его лицо стало мрачнее и суровее.

— Я понимаю, как тебе нелегко, — тихо сказала Линнет, — но им тоже очень тяжело…

— Им тяжело?! Зато мне глубоко наплевать на их чувства. — Томас взорвался от возмущения. — Интересно, о чем они думали, что чувствовали, когда поставили тебя перед жестким выбором — или они, или я. И вот теперь у них хватает наглости заявиться к нам в дом и взять то, что по праву принадлежит мне. Алекс мой сын, мой, понимаешь, и я никогда не отдам его этим бездушным, черствым людям, которые называются твоими родителями.

Линнет обхватила его лицо руками и ласково взглянула ему в глаза:

— Томас, пожалуйста, я это сказала, не подумав. Алекс, конечно, останется с нами.

Ее слова вместо того, чтобы успокоить его, еще больше взвинтили его напряженные нервы. Томас схватил ее за руки и с тревогой в голосе произнес:

— Им нужен не только Алекс. Им нужна также и ты. Они только и думают о том, как бы отнять тебя у меня. Они никогда не считали наш брак законным.

— Тише, любимый, успокойся. Я никогда не уйду от тебя.

— Я ни за что не отпущу тебя, Линни.

В его голосе было столько страдания, нежности и любви, что у нее больно и сладко сжалось сердце.

— Ты моя жена. Ты выбрала меня, и мы поженились. Я не знаю, как могло случиться такое чудо, но…

Линнет прервала его спутанную и взволнованную речь поцелуем.

— Я люблю тебя, поэтому и выбрала тебя. Я всегда буду вместе с тобой и с нашими детьми. Если бы я сейчас опять оказалась перед выбором — ты или они, — я бы снова выбрала тебя.

Томас кивнул, но в то же время старался не смотреть ей в глаза. Его сомнения в ее искренности задели Линнет.

— Я знаю, — срывающимся от волнения голосом сказал он. — Я уверен в твоей любви, но ты стольким пожертвовала, выходя за меня замуж — своим положением в свете, своим комфортом…

— Ничем я не жертвовала, я просто начала новую жизнь, ту, которая мне больше нравится. А с тобой я обрела новую семью.

— Но ты ведь иногда плачешь по ночам, а я лежу, притворяясь спящим, стискивая зубы от бессилия, что ничем не могу помочь тебе…

Если бы только Томас знал, как часто по ночам она плачет теперь. Линнет невольно поднесла руку к груди, чтобы унять ту щемящую боль, которая охватывала ее всякий раз, когда она вспоминала мужа.

— Тебе нездоровится? — вдруг спросила герцогиня.

— Да, кажется, небольшое несварение желудка, — привычно солгала Линнет. — Думаю, завтра мне будет лучше.

«Завтра будет лучше», — как часто она говорила самой себе эти слова с тайной надеждой. Может быть, в один из дней так и случится.

Диана лежала в темноте, прислушиваясь к цокоту копыт о покрытый гравием двор. Мысли вяло текли в ее полусонном сознании. Не стоило так резко говорить с матерью. Интересно, а как спалось Генри этой ночью? Думал ли он о своем предложении так, как думала она, долго ворочаясь с боку на бок, пока, наконец, не уснула? Вспоминал ли их поцелуй? Скорее всего вряд ли. Вне всякого сомнения, он целовался со многими женщинами. Что для него поцелуй? Тогда как для нее он значил очень много. Диану охватило раскаяние: все-таки ее мать права, волнуясь за нее, но ее волнение и тревога усилились бы, если бы она знала обо всем.

Дверь тихо скрипнула и отворилась. Диана замерла, не зная, как ей быть, притвориться спящей или дать знак, что она проснулась. Совесть подсказывала, что ей следовало бы извиниться перед матерью, но сумбур в голове от тревожного сна мешал принять решение.

Послышались легкие шаги, а затем запах лаванды. Этот аромат издавала одежда Линнет, так как она перекладывала цветками лаванды свои вещи. В детстве Диана любила помогать матери собирать эти цветы в красивом солнечном саду, где они провели немало счастливых дней. Теперь их жизнь протекала в скучном Лондоне, в охоте за ее будущим мужем.

Диана перевернулась на спину с тихим вздохом: как ей нравился этот аромат!

Мать уселась на край постели и по привычке поправила одеяло.

— Я не разбудила тебя?

— Нет, я уже проснулась. Я неважно спала этой ночью. Я прошу у тебя прощения за то, что сказала вчера. Я не хотела…

— Ничего страшного, я все понимаю. Мы часто теряем контроль над собой, когда злимся. Твое будущее очень меня беспокоит. Ты моя дочь, и мне хочется защитить тебя от всего плохого. Ты ведь знаешь, какие слухи ходят о мистере Уэстоне и его любовных похождениях. Было бы лучше, если бы ты держалась от него подальше, а еще лучше, если бы ты проводила время с таким джентльменом, как сэр Сэмюель.

Диана приподнялась, присела в кровати и взяла мать за руку.

— Мама, ну зачем фантазировать? Сэра Сэмюеля сейчас здесь нет, и неизвестно, появится ли он вообще. А даже если и появится, то не исключено, что, едва взглянув на меня, побежит прочь, крича от ужаса.

— Диана, хватит шутить. Никуда от тебя он не побежит.

Не в силах удержаться, Диана рассмеялась. Но все-таки как приятно сознавать, что хотя бы один человек на свете верит в то, что она лучше всех, что о браке с ней мечтают все мужчины, только почему-то стесняются признаться в этом.

Невольно ее мысли вернулись к Генри и его предложению. Это было сильнее ее: как бы ни старалась, она не могла думать ни о чем другом. Впрочем, ее больше волновало не само предложение, а вкрадчивые обольстительные манеры Генри Уэстона.

Но выполнит ли он данные им обещания? Только один человек — ее мать — считала Диану находкой сезона. Как знать, может быть, внимание к ней Генри Уэстона вызовет интерес со стороны других мужчин, которые потеряют голову из-за нее, или по крайней мере сочтут ее предметом, достойным внимания? Нет, нет, не стоило думать о себе так пренебрежительно.

Впрочем, Генри, придумавший весь этот план, наверное, передумал. Проснувшись и придя в себя, он счел все им предложенное минутной блажью, непонятно как накатившей на него. Может, это как раз к лучшему. И он, и она впредь будут молчать об их уговоре, а для остальных все останется как прежде. Ведь каждый ее Сезон двигался по накатанному пути и ни к чему не приводил. Может, ей в самом деле следует кое-что изменить или самой чуть-чуть измениться.

— Мама, то, что ты раньше говорила мне о мистере Уэстоне… правда. Он нисколько не увлекся мной.

— Милая моя, ты меня не совсем поняла. Я никогда не считала, что мужчины не могут из-за тебя терять голову, а просто призывала тебя к осторожности.

— Да, да, знаешь, я беседовала с ним вчера. Он… — Диана запнулась, глубоко вздохнула и, очертя голову, бросилась вперед: — Он предложил мне заключить взаимовыгодное соглашение. Ничего неприличного, — торопливо добавила она, заметив недоуменное выражение на материнском лице. — Он начнет ухаживать за мной, точнее, делать вид, будто ухаживает, что, по его мнению, должно привлечь ко мне внимание других джентльменов.

Диана небрежно пожала плечами, чтобы скрыть свое смущение:

— Не знаю, подействует ли это, но, как мне представляется, я ничего не теряю от такого предложения. Да, мне известно, какая у него репутация, но, мама, ты же знаешь, что любая светская дама была бы рада хоть на время считать его своим поклонником. Кроме того, я совершенно уверена, что он не причинит ни малейшего вреда моей репутации. Он хочет жениться на мне не более, чем я хочу выйти за него замуж.

Ее слова, похоже, не убедили мать.

— Если не считать удовольствия быть в твоем обществе, что в таком случае привлекает к тебе мистера Уэстона?

— Он полагает, что его мать, видя, как он ухаживает за мной, перестанет донимать его требованием жениться. Кроме того, он хочет заняться одним делом, а поскольку я не вправе требовать от него слишком много внимания, он сможет распоряжаться своим досугом более свободно.

Это также нисколько не убедило ее мать.

— Понимаешь, он хочет улучшить свою репутацию. Ему очень нравится мнение, которое сложилось обо мне в свете, как о добродетельной особе.

Диана порадовалась, что в спальне царил полумрак, скрывавший краску смущения на ее лице. Ее поведение на последнем балу вовсе не было приличным и достойным добродетельной особы.

Эти жаркие поцелуи. Напряженное мужское тело, прижавшееся к ней. Вздохи, стоны, прерывистое дыхание. Волнующие чувства…

Довольно! Диана стиснула руки в кулаки и попыталась унять быстрое сердцебиение. Такое возбуждение из-за одних только воспоминаний!

— А чем хочет заняться мистер Уэстон? Надеюсь, чем-то приличным, достойным уважения? В противном случае мне трудно понять причины его беспокойства по поводу своей репутации.

— Да, конечно, — оживилась Диана, но потом, прежде чем ответить, как-то сникла. — Он хочет завести конезавод.

— Да?! Совсем как твой отец, — задумчиво, без особой радости, отозвалась Линнет.

— Он нисколько не похож на моего отца.

Когда счастливый, детский мир Дианы рассыпался, развалился на части, его осколки, ранившие сердце девочки, оставили до сих пор незажившие раны, которые, несмотря на все прошедшие годы, кровоточили болью и обидой. Иногда Дианой овладевали приступы глухого отчаяния, она замыкалась в себе и могла просидеть одна весь день, думая о том, какой прекрасной могла бы быть ее жизнь. Старая обида опять поднялась со дна души, но Диана поспешно отогнала ее прочь. Сейчас не время думать о прошлом.

— Он опять написал мне, предлагая увеличить твое приданое, — вопросительно поглядывая на дочь, проговорила Линнет.

— Мне не нужны его деньги, — взорвалась Диана. — Деньгами нельзя купить прощение.

Линнет вздохнула и ласково погладила дочь по плечу.

— Настоящее прощение идет от сердца, и тогда оно дается легко и свободно. Подумай, дочка, мне кажется, время прощать уже наступило. Наказывая и мучая его, ты тем самым наказываешь себя и сама же мучаешься. — Она наклонилась к Диане и нежно поцеловала ее в щеку.

Не говоря больше ни слова, Линнет встала и вышла из спальни. Диана так же молча проводила ее взглядом. Материнские слова поразили ее: неужели мать простила отца? Как она смогла? Нет, нет, Диана не простит, ни за что не простит.

А Генри?

Нет, он совсем не похож на ее отца. Слишком они далеки друг от друга. Боже, как она боготворила отца, а он так легко отказался от нее, разбил ее сердце. Генри совсем не как ее отец, она ни за что не позволит ему обрести такую же власть над ней, какую когда-то имел ее отец.