Любовный квадрат

ГЛАВА 4 ЭМИ

Ну, разве это не слишком? Именно, когда они начали веселиться, когда Эми, Мона и леди Джорджина стали расслабляться и поближе знакомиться друг с другом, когда маленький дом в Челси Мьюз перестал казаться чужим, именно в этот момент ворвался Ник и все испортил.

Три Мьюзкетера? Это идея Моны, она просто сокровище. Погоди-ка, надо рассказать Лу. Вот посмеется. Мальчишкой, он всегда издевался над ее маскарадным костюмом мыши-мушкетера. Они знают друг друга так давно. Эми спрятала на чердак свои старые мушкетерские уши, и однажды Лу сказал, что хотел бы видеть их на ней в брачную ночь, не ночную рубашку с оборочками, а только уши. Эта мысль так смутила Эми, что она выбросила весь костюм.

В любом случае, забудь Лу. Сегодня утром она в телеграмме сообщила ему адрес и номер телефона, добавив сожаление, что не позвонила раньше. Не то, чтобы она действительно сожалела. Просто хотела дать ему понять, что не сходит по нему с ума после случившегося в их последний уик-энд. Несмотря ни на что.

Хотелось рассказать ему так много о знакомстве с Моной, переезде к Джорджине, о впечатлениях первого дня на архитектурном семинаре. Конечно, все это войдет в дневник. Она пропустила вчерашний вечер, но обязательно сделает запись сегодня и, может быть, напишет письмо Лу, если не слишком устанет.

Она, действительно, была так взволнована, когда, вернувшись домой, Джорджина предложила чай. Потом пришла Мона и вдруг получился девичник. Они обменивались впечатлениями и с удовольствием общались. Но внезапно Ник Элбет все испортил. Очевидно, кодекс девичьих правил в Англии такой же, как и дома. Если появляется мужчина, все девичьи планы отменяются или переносятся. Когда бы это ни происходило, Эми удивлялась резкой перемене в поведении девушек. Телефонный звонок или приход мужчины мгновенно превращал закадычную подружку в яростного расчетливого бойца, готового к драке.

Они с Моной сразу поняли намек и хотели удалиться. Ник извинился за испорченную вечеринку, предложив остаться и выпить по стаканчику. Джорджина явно была не в восторге от приглашения, в ее глазах читалась мольба: «Уйдите, ради всего святого!»

Эми так и подмывало отколоть какой-нибудь финт. «Не делай того, чего не сделал бы я!» – так сказал отец в аэропорту, стараясь быть веселым и глядя куда угодно, только не на нее. Но шутливость не в его стиле. Для него жизнь серьезна и проста. Ответственный и преданный семьянин, отец всегда уделял Эми определенное время – помогал делать уроки, учил кататься на велосипеде, на лыжах, управлять парусной лодкой и машиной. Он ждал, что она получит хорошее образование и принесет пользу обществу.

Поездка в аэропорт оставила неприятный осадок. Она никогда не видела отца в таком состоянии, тот вел себя очень странно: резко менял полосу движения, сигналил, ругал других водителей, несколько раз едва не попал в аварию. Они были одни в машине. Мать попрощалась с Эми после завтрака, дав ей свою карточку «Америкен Экспресс» с пятитысячным кредитом в обмен на обещание быть бережливой, благоразумной, вежливой и максимально использовать возможности для получения знаний и приобретения дружеских связей. Более экспансивная, чем муж, она прижала к себе любимого отпрыска и отбросила с лица Эми длинную челку.

– Позволь им увидеть твое прелестное личико, дорогая.

На следующий день родители тоже уезжали в путешествие, и мать предпочла остаться дома, чтобы иметь время собраться. По дороге из Провиденса в аэропорт Кеннеди Эми чувствовала желание отца сказать нечто очень личное. Но лучшее, что он смог придумать, это повторять и повторять в мельчайших подробностях планы ее поездки. Он не хотел, чтобы Эми обманули, и добился в ответ слов «Я знаю, я понимаю, я не забуду, я обещаю» и т. д. и т. п. Эми хотелось попрощаться с обоими родителями дома и сесть в аэропортовский автобус. Или, чтобы Лу предложил приехать из Бостона проводить ее на самолет. Но Лу даже не позвонил пожелать ей удачи.

Слава Богу, рейс не задержали. Если бы самолет не улетел вовремя, а на трансатлантических линиях такое случалось часто, неизвестно, как бы ей удалось выдержать болезненные попытки отца завязать разговор. Когда объявили посадку, он казался взмокшим, словно в лихорадке. Обычно на прощание он крепко обнимал ее и хлопал по плечу. На сей раз, отец отступил на шаг и официально пожал руку. Вымученная улыбка прервала прощальное благословение, последний совет был явно не в его характере: «Не делай того, чего бы не сделал я!»

Проблема в том, что она уже сделала во время последней встречи с Лу Хамфризом. Эми и раньше знала, это случится, но это неправильно, против ее устоявшихся принципов и чувства самоуважения. Ее не убеждало, что во всех книгах и журналах пишут о сексуальной свободе для женщин. Ее воспитали в вере, что женское тело – храм, который нужно беречь от осквернения Она лично считала вульгарным и дешевым принцип «попробовать все до замужества», даже с парнем, уверяющим в любви и являющимся почти женихом.

Она искренне верила – девушка, которая позволила себе такое, автоматически теряет уважение мужчины. Если она стала дешевкой, он имеет полное право расторгнуть помолвку. А если поступит по-джентльменски и женится, уже никогда не будет уважать супругу по-прежнему. Она злилась на саму себя за случившееся. Эми знала, что это произойдет, еще когда согласилась провести выходные с Лу. Не будет «гарвардского» уик-энда в традиционном смысле, для маскировки не предвиделось никакого особенного события. Сосед по комнате уедет домой. Они останутся наедине. Что может быть яснее?

Она влюблена в Лу Хамфриза. Или думала, что влюблена в Лу Хамфриза. Или думала, что должна быть влюблена в Лу Хамфриза, так как они выросли вместе, и он сказал, что влюблен в нее, и они всегда говорили, что поженятся, когда окончат школу. Их родители знакомы. Ее мать одобряла его короткую стрижку, ведь сейчас много ребят ходят с длинными грязными патлами, и радовалась, что он, кажется, не заинтересован в поджоге университета.

Эми пыталась, правда, пыталась, застать мать одну, чтобы обсудить положение вещей до и после рокового уик-энда. Контрацепция, например. Что думает взрослая женщина о таблетках? Или о колпачках? Подходящий момент так и не представился, но, откровенно говоря, мать, наверное, знает не больше нее. Единственный гинеколог, о котором вспомнила Эми, был мамин. Первый и последний ее визит к нему убедил, что этот врач не будет уважать права молодой пациентки. Он в шутку сказал матери, какой Эми «спелый персик», и как она краснела при осмотре. «Завидую счастливцу, которому она достанется».

Эми нашла предлог поехать в Нью-Йорк на выставку по архитектуре, но вместо этого отправилась в гинекологическую клинику, где была снабжена вагинальной диафрагмой. Выходя на многолюдную улицу Манхэттена, девушка задохнулась от стыда. Секс до свадьбы полностью противоречил системе ее жизненных ценностей. Нервы разыгрались, и девушка остановилась в дверях, чтобы взять себя в руки. Ничего не получилось. Эми не хотела раскрепощаться. Она выронила из руки маленький пакет и пошла вниз по шумной улице.

– Леди… леди! Вы что-то уронили!

Добрый самаритянин бросается на помощь блуднице.

Она тайно принесла пакетик домой и закрылась в ванной, пытаясь самостоятельно вставить диафрагму. В клинике это казалось простым. Сейчас так называемая «непахнущая смазка» наполнила ванную предательским ароматом. Слово «вагинальная» вызывало тошноту.

Рука дрожала. Диафрагма жила своей собственной жизнью. Несколько раз она выскальзывала, словно насмехаясь над Эми за ее порочные намерения.

Лежа на узкой кровати в доме Джорджины, Эми вспоминала комнату Лу. Мысль о резиновом колпачке и мерзкой мази до сих пор вызывала содрогание. Вообще, все это «событие» вызывало содрогание. Она не уверена, правильно ли вставила колпачок. Он был таким липким и не желал продвигаться так, как показывали в клинике. Смазка из тюбика испачкала весь пол в ванной. Должно быть Эми переборщила с мазью, потому что та потекла у нее по ногам.

Если она думала, что Лу будет счастлив и взволнован после долгих месяцев уговоров, то тоже ошиблась в этом. Он постоянно спрашивал, уверена ли она. После долгого ощупывания и пыхтения он взгромоздился на нее, сдавив ребра так, что Эми не могла дышать. Бугры на кровати причиняли боль спине. Эми ничего не чувствовала, кроме тяжести его тела, трущегося о ее бедра. Стараясь понять, о чем он говорит, вдруг поняла – Лу ругался. Оргазм, который она так ждала после долгих месяцев петтинга, испытать так и не пришлось.

И это все?

– Ты в порядке? – прохрипел Лу.

Она кивнула и закрыла глаза, надеясь показать удовлетворенную страсть. Он скатился с нее, лег на бок. Живот был влажным и липким, она подумала, чья же вязкая жидкость – его или ее? Если это и есть полная программа, то она предпочитает часы поцелуев и прикосновений, то, что было раньше.

Возвращаясь в Провиденс, Эми чувствовала смущение и одиночество. Не было уверенности, потеряла ли она девственность. Не было уверенности, правильно ли она вставила диафрагму. Лу, казалось, тоже не знал, хотя, судя по его последующему поведению, скорее всего, считал, что все прошло прекрасно. Утром он не ненавидел ее и не был холоден. Пожалуй, он даже полагал, что ее сексуальная капитуляция означает отказ от планов насчет Лондона и решение провести лето с ним.

– Семинар очень важен для меня, Лу.

Важнее, чем я?

– Важен в другом смысле.

Она снова попыталась рассказать об этой уникальной возможности изучить подлинные образцы архитектурной истории, такие, как дом сэра Джона Соана и Особняк Королевы в Гринвиче, спроектированный Иниго Джонсом.[7]

– Ты эгоистичная сука!

Он знал, как она ненавидит подобный язык.

– Ты тоже эгоист! Это важно для меня и моей карьеры.

– Какой карьеры? Я думал, мы собираемся пожениться! Кроме того, тебе не нужно работать. Ты получила все эти трастовые процентные бумаги.

Он отказался спорить дальше. Если Эми стремится поехать в Лондон, пожалуйста. Это ее решение. Но предупредил, что жаркая погода делает его возбудимым и, возможно, он в предстоящие летние месяцы встретит кого-нибудь еще. Она надеялась, так и случится.

Сейчас, лежа одна на узкой кровати в Челси Мьюз, Эми сфокусировала мысли на том, что Лу называл «ее сладким местечком», хотя прекрасно знал – она ненавидит это выражение. Вызывая сексуальные видения, Эми старалась встряхнуть свои чувства, но ничего не ощущала, точно так же как и в тот раз, когда он лежал на ней.

Фригидная. Другие девушки горячие, а она холодная. Эми слушала подобные разговоры, заставляя себя знающе кивать и хвастаться, как хорош Лу. Конечно, он большой, красивый и ведет себя по-хозяйски, поэтому все девушки говорят, какая она везучая и вешаются на него.

Она вспомнила, как в компании девчонки болтали, что, когда они думают о парнях, становятся горячими.

– И влажными! – пропищала Лори Сандерсон, вызвав взрыв хихиканья и краску на лицах.

Желая почувствовать жар, она сконцентрировалась на Лу, стараясь представить его рядом. Она воображала себя в сильных мужских объятиях, рассказывающей ему о первом дне семинара, на котором узнала, что название «Лондон» происходит от сакских слов «Линн Дин», в переводе – «шум водопада».

– Разве не очаровательно?

– Что очаровательно?

Ник Элбет улыбался ей. Взгляд на него сделал то, чего не мог образ Лу Хамфриза: она стала горячей. Она стала влажной. Она напугана чем-то незнакомым.

Застукали на месте преступления! Какого преступления, Эми не знала, но была уверена, что очень постыдного. Семнадцатилетняя привычка демонстрировать хорошие манеры в любой ситуации вдруг испарилась. Она вскочила на ноги, вытолкнула его в коридор и захлопнула дверь.

– Эми! – он тихонько постучался. – Господи, Эми! Прости, если напугал тебя! Пожалуйста, позволь мне извиниться. Это Ник.

Ник. Второе имя дьявола? Она, действительно, должна посмеяться над этим. Или она должна заставить себя смеяться и помнить, что это и есть новый опыт? Первый раз в жизни она далеко от дома. Ник – парень Джорджины. Дом маленький. Дверь осталась открытой. Он услышал ее слова «Разве не очаровательно?» и остановился поболтать.

– Эми? – позвала Джорджина. – Эми, дорогая, можно тебя на секундочку?

Перешептывание в коридоре оборвалось после стука двери, судя по звуку – в спальне Джорджины.

– Входи.

Растерянная Джорджина робко стояла на пороге.

– Ник был груб?

– Ну… нет.

– Я не потерплю грубости в своем доме. Он сделал что-то, обидевшее тебя, Эми?

– Нет, конечно, нет. Просто я испугалась, увидев его. Нужно закрывать дверь.

Выражение лица Джорджины смягчилось.

– Он тоже был напуган. Не мог сообразить, почему ты так захлопнула дверь.

Хорошо, хоть, не понял причину ее состояния.

– Я, должно быть, задремала и удивилась его появлению здесь, вот и все.

– Он просил передать тебе свои извинения.

– Они приняты.

– Мы уходим.

– Желаю хорошо провести время.

– Можно, я посоветую вам с Моной заняться исследованием Кингз Роуд, если нет других планов? Здесь сотни маленьких магазинчиков, кафе, кондитерских…

– И пабов! Скажи им заглянуть в один из них, «Челси Поттер», например! – голос Ника раздался откуда-то из глубины дома. – Две симпатичные пташки, наверняка найдется желающий угостить их.

Мона казалась даже более подавленной, чем Эми.

– Ну, что ты думаешь? Надо добыть продукты и приготовить обед? Мы же имеем право пользоваться кухней.

– Мы должны чего-нибудь поесть. Глаза Моны наполнились слезами.

– Никогда в жизни не буду ничего есть. Никогда!

– Мона! Что случилось? Ты больна?

– Больна, правильно. Больна от того, что толстая, как свинья!

Эми искренне недоумевала.

– Но ты же не толстая. Ты… соблазнительная! Нос Моны покраснел, слезы текли по щекам.

– Что ты понимаешь? У тебя кожа, да кости. Ты родилась с такой фигурой. Ты и Твигги. Никогда в жизни не сидела на диете, правильно! Ты костлявая палка!

– Вот так-так, Мона… Извини.

Не ее вина, что она худая, так почему же надо извиняться? Ее воспитывали быть вежливой и внимательной к другим людям, соблюдать тактичность и щадить чужие чувства. Но извиняться – это не то же самое. Извинения предполагают, что ты сделал неверный шаг, и другой человек должен простить тебя. Она извинялась перед Лу за поездку в Лондон. Она просила прощения у Ника, что захлопнула дверь перед его носом, когда он вошел без приглашения. Теперь она практически умоляет Мону простить за собственную худобу. Если не быть осторожной, это станет привычкой. Можно извиняться всю оставшуюся жизнь.

– Это ты меня извини, Эми. Я не то имела ввиду.

– Ладно, я в действительности имела ввиду то, что сказала. Ты не толстая. Ты соблазнительная, как красотки с картины эпохи Возрождения. Джорджина права. Нам надо исследовать Кингз Роуд и найти маленький ресторанчик. Я угощаю, – отмахнувшись от попытки Мона запротестовать, Эми добавила: – Все нормально. У меня есть деньги.

– О'кей, но ты не можешь выглядеть так.

– Как?

– Твое лицо. Оно же словно голое. Идем со мной.

Кроткая, как овечка, Эми села на край ванны с львиными лапами и отдала свое лицо на милость эксперта по макияжу. Тональный крем цвета слоновой кости, бледно-лиловые губы и щеки, черная подводка по верхнему и нижнему веку, побольше сиреневых теней и несколько штрихов коричневым карандашом, чтобы подчеркнуть естественный изгиб бровей.

– Ты когда-нибудь пользовалась искусственными ресницами?

Эми подавила желание сказать, что она выглядит, как помешанная. Мона была старшей, более опытной и искушенной сестрой. Мона знала о мире намного больше. Может быть, стоит довериться ей, рассказать о Лу, попросить совета?

– Нет…

– Отлично, сегодня вечером, деточка! Закрой глаза и не моргай.

Одобряя хорошую работу, Мона заявила:

– Мы словно с обложки журнала.

В виниловых туфлях, модных колготках, коротеньких платьях и с кучей браслетов, надетых выше локтя, они отправились на свою первую пробу ночной жизни Челси, легендарного Челси разудалых шестидесятых.

Когда они дошли до Кингз Роуд, Эми остановилась в изумлении и взглянула на Мону, ища поддержки. Тротуар был забит толпами людей, которые, казалось, все знают друг друга. Приблизительно одного возраста с Моной и Эми, они имели одну отличительную особенность: в первую минуту было трудно определить разницу между девушками и парнями. У всех длинные волосы, серьги и эксцентричный макияж. Одеты, главным образом, в поношенную английскую униформу или голубые джинсы с ковбойскими сапогами.

Транспорт двигался густым потоком. Красные двухэтажные автобусы величественно покачивались среди моря дряхлых автомобилей с откидным верхом, пассажиры которых вставали и размахивали руками, обращая на себя внимание знакомых.

Эми совершенно оробела. Что они делают? Мона, что мы делаем?

– Грандиозно! – прошептала Мона. – Пошли!

Паб «Челси Потер» был набит людьми, как бочка селедками. Каждый держал в руке стакан, полный до краев, который только чудом удавалось не расплескать.

– Разве не грандиозно? – повторила Мона. – Напоминает метро в час пик.

Бармен по-доброму улыбался, его красное лицо казалось смешным над зеленым свитером с высоким воротом.

– Что предложить вам, мои дорогуши? Мужчина рядом с Моной заказал полпинты[8] горького пива.

– Мне полпинты пива. Эми, а как насчет тебя? Чего она действительно хотела, так это колы, вишневой колы со льдом.

– Мне то же самое. Ладно, горькое пиво.

– Очень интересный вкус, – отметила Эми, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мона перенесла свое внимание на мужчину, стоящего рядом.

– Хай!

Тот сделал глоток, прежде, чем признать ее.

– А, американское нашествие.

Мона подпрыгнула от представившейся возможности.

– Меня зовут Мона. Это моя подруга Эми. Мы только вчера приехали в Лондон.

– Очень смело с вашей стороны, – он повернулся к женщине позади себя. – Моя жена. Любимая, иди познакомься с двумя смелыми американками, только вчера прибывшими в Лондон.

– Женатый, черт побери, – прошептала Мона. – Я думала, найду кого-нибудь, кто купит нам ужин.

Эми шепотом ответила:

– Забудь это. Я плачу за ужин. Помнишь?

Вопреки кинофильмам о красивых молодых американках заграницей, ни принц, ни крестьянин не появился из толпы с предложением показать им все окружающее. Темное пиво сразу же после пары глотков ударило Эми в голову. Стакан Моны, как она заметила, тоже почти нетронут.

Пожалуйста, Мона, давай уйдем.

– Если ты настаиваешь.

Если бы Лу был здесь! Они бы не стояли, как две неприкаянные души, раздумывая, где найти ресторан. Без Моны она направилась бы прямо домой. Но Лу, взяв их обеих под руки, новел бы вниз по улице, пока не нашелся бы ресторан. Это мужское дело. Необходимость признаться в этом злила Эми, но это была правда.

– Мы идем сюда, дорогая, – Мона попробовала свой английский акцент.

После толчеи пивной, «Королевская кухня» показалась тихой пещерой с оштукатуренными стенами и деревянными столами. В полумраке мерцали красные огоньки свечей.

– Знаешь, что я действительно хочу? Поджаристую булочку с горбушей под плавленым сыром.

– А я за горячий бутерброд с тунцом.

Меню предлагало жареную картошку, сосиски с пюре, мясной пирог и американский гамбургер.

– На вашем месте я бы не брала гамбургеры, – предостерегла официантка.

– Почему? – поинтересовалась Мона.

– Потому что вы американки, понятно? Был у меня здесь вчера американец. Кричал на все заведение. Сказал, если это американский гамбургер, он съест свою шляпу. Между нами говоря – яичница и чипсы – самое безопасное.

Горячая еда, мягкий свет свечей и сплоченность, которая появляется, когда вы оба находитесь в чужом окружении, успокоили их нервы и подтолкнули к доверительному разговору. Так как Эми хотела поговорить о Лу, начала она с вопроса, не влюблена ли Мона.

– Меня интересует только моя карьера. Но ты ведь влюблена, правда? Что-нибудь слышно от твоего приятеля?

Этот простой вопрос прорвал шлюзы. Все, что случилось в тот уик-энд в Бостоне и, вообще, все вышло наружу.

– О, Мона! А если я беременна? Что мне придется делать?

– Ты любишь его?

– Я… – она должна признать, что не уверена. – Конечно, я его люблю. Мы договорились о помолвке.

– Ты уверена, что любишь?

– Конечно, я люблю его! – как смеет Мона так переспрашивать и сомневаться? Мона не знает самого главного!

– Тогда почему ты оставила его одного? То же самое сказал Лу.

– Ну, а как насчет моей карьеры?

– Не знаю. Если бы у меня был парень, по которому я бы сходила с ума, никогда бы не оставила его одного больше, чем на пять минут.

До этого момента Эми с удовольствием ела жареную картошку. И вдруг почувствовала, что не может ни жевать, ни глотать. Мона права, Лу прав. Ей нельзя было уезжать. Лу найдет другую девушку. Она побоится делать аборт. Он откажется жениться на ней. У нее родится ребенок, она отдаст его на усыновление, а сама станет монахиней или поступит в Корпус Мира.

– Что мне делать?

– Откровенно?

– Откровенно.

– Забудь Лу. По крайней мере, на лето. Вспомни наш вчерашний разговор. Это шанс для нас обеих расширить жизненный опыт. Пользуйся им, пока можешь. Может быть, завтра мы умрем, как Бобби Кеннеди, правильно?

– Но что, если я беременна?

– Когда у тебя должно начаться?

– 1 июля, 4 – крайний срок.

– День независимости! Если у тебя пойдут месячные, ты свободная женщина!

– А если нет?

Мона задумалась над ответом.

– Мы выкрутимся, О'кей? Ладно, давай поменяем тему. Что ты думаешь о Нике Элбете?

Вопрос застал Эми врасплох. К счастью, в ресторане было слишком темно, чтобы Мона заметила внезапный прилив краски на ее щеках.

– Джорджина совершенно без ума от него, верно? Как ты думаешь? – осмелится ли она сказать Моне, что Ник ее ужасно волнует?

– Ну, – Мона наклонилась к Эми, глаза блестели от желания признаться. – Думаю, он запал на меня! Очень неудобно, учитывая, кто он… Как ты сказала, Ник – парень Джорджины. Но он так на меня смотрит… А сегодня утром настоял отвезти в Академию. Не знаю, просто у меня сумасшедшее предчувствие, что он собирается приставать ко мне… И что тогда мне делать?

– Черт, я тоже не знаю.

Слава Богу, она не посвятила Мону в свой секрет. Хороший пример, почему никогда не следует поддаваться удовольствию довериться кому-то! Это правило никогда не подведет.

– Я же его не завлекала или что-нибудь в этом роде.

– Конечно, нет.

– Я имею ввиду, мы здесь только со вчерашнего дня, правильно?

– Правильно…

– Все равно… У меня чувство: что-нибудь может случиться, а я, естественно, не хочу делать Джорджину несчастной.

– Конечно, нет.

Вернувшись в Челси Мьюз, они обнаружили припаркованный автомобиль Ника, в доме было темно.

– Они вернулись.

Девушки вошли и как можно тише поднялись по узкой лестнице. В конце концов, Эми стало легче. Разговор с Моной расставил все по местам. Она, должно быть, влюблена в Лу, но не так сильно, как думала, иначе никогда бы не оставила его ради лета заграницей. Если она, в самом деле, беременна, это окончательно выяснится к четвертому июля, тогда и надо будет принять решение. А пока нет причин для беспокойства. Что касается Ника Элбета, он действительно возбуждал в ней сексуальные чувства, и это пугало ее достаточно сильно, чтобы поклясться впредь избегать его и провести, по крайней мере, следующие две недели, сконцентрировавшись на истории британской архитектуры.

Шепотом пожелали друг другу спокойной ночи. Мона исчезла в своей спальне, Эми – в своей, где ее ждал приятный сюрприз. В записке Джорджины говорилось, что звонил Лу. Судя по словам Джорджины, он был отчаянно печален, что потерял ее. Просил не звонить ему, так как собрался в плавание. Через несколько дней постарается снова связаться с Лондоном. Записка заканчивалась: «Он скучает по тебе и шлет свою любовь!»

Эми поцеловала листок и рухнула на кровать, прижимая к груди драгоценный клочок бумаги. Лу любит ее! Она поставила все на карту и выиграла! Разлука действительно, углубила чувства! Все будет прекрасно! Скрип открывающейся двери приглушенные голоса заставили ее снова вскочить на ноги. Джорджина и Ник. Напряженно прислушиваясь, Эми уловила лишь слова Ника: «Доброй ночи. Позвоню тебе».

Она закрыла дверь и повернула ключ. Мона может думать, что Ник запал на нее. Но его взгляд, когда сегодня вечером он стоял у кровати Эми, продолжал держать ее в напряжении и заставлял чувствовать какую-то вину. Впредь она будет избегать двусмысленностей. Затаив дыхание, Эми слушала звук шагов. Ей показалось? Он остановился у ее двери. Ручка медленно повернулась.

– Эми? Ты спишь? Мы слышали, что вы пришли. Просто хочу удостовериться, что ты нашла записку, – дверная ручка снова повернулась. – Ну, хорошо.

Когда шаги удалились, она глубоко вздохнула. Сердце так колотилось, будто она без разминки пробежала милю. Звуки замерли в тишине ночи. Входная желтая дверь, выкрашенная Ником для Джорджины, открылась и закрылась.

Она выключила настольную лампу и подошла к окну. Двор выглядел как на картинке, на шоколадной коробке. Постройки девятнадцатого века и старинная мостовая озарялись светом фонарей в викторианском стиле. Она зачарованно смотрела, как Ник обходит автомобиль и прислоняется к дверце, доставая свою маленькую сигару. Ритуал с мундштуком тщательно проделан, щелкнула зажигалка, он глубоко, чувственно, затянулся и неожиданно посмотрел на ее окно.

В панике она отпрыгнула назад, снова задыхаясь. Что, если он видел ее? Она слушала звук заводящейся машины, которая увезет его.

– Не включай свет!

Ник был в спальне Эми, улыбаясь ей. С грацией и ловкостью кошки он забрался на крышу «Даймлера» и проскользнул в окно. Ник взял лицо девушки в свои руки.

– Джорджина хотела, чтобы я извинился.

– Извинился? – у нее кружилась голова. Это пиво. Дело в том, что оно гораздо крепче, чем она думала.

– Извинился за вторжение в твою комнату без приглашения, тем самым, расстроив тебя, – его губы ласкали веки Эми. – Птенчик. Я ни за что на свете не огорчу тебя.