Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ)

8 Майя. Объекты одержимости

Начиная работу с новым пациентом, судебный психотерапевт должен заранее принять одно решение. С каким объемом правды может справиться этот человек? Он готов встретиться лицом к лицу с реальностью? Или попытка рассеять иллюзии или убеждения, которые привели его к совершению жестоких поступков, окажется слишком трудной и потенциально опасной?

Случай Майи относится ко второй категории. Она была из тех людей, кого следовало освобождать от колючей проволоки противоречивой логики с большой осторожностью, терпением и тщательностью. Фантазии девушки достигли такой крайности, что простые отношения между студентами превратились в спираль одержимости, кульминацией которой стала судимость.

Вымышленная жизнь Майи напоминала калейдоскоп: искаженная реальность разбилась на осколки, сложившиеся в причудливый узор, красоту которого могла увидеть только она сама. Даже после того как ей вынесли приговор за преследование бывшего молодого человека Тео и угрозы убить его новую девушку, Майя все еще была убеждена, что он ее любит. Она считала, что одержим Тео, а не она, а свидетельства, доказывающие обратное, можно объяснить тем, что парень попал под насильственный контроль новой девушки. Это не она прибегала к отрицанию, а он, потому что отказывался признать истинность их любви. Да, ее неоднократно отвергали и впоследствии осудили, но все это просто шаги на пути к тому, чтобы истина раскрылась и воплотилась в жизнь.

Энергичность таких убеждений контрастировала с мягким и даже кротким внешним видом Майи на первой сессии, которая проходила в амбулаторном отделении судебно-психиатрической службы. Мы встретились в светлом кабинете с плакатами на стенах и большими окнами. Здесь специально была создана такая обстановка, чтобы люди чувствовали себя непринужденно. Большинство наших пациентов — мужчины, и лишь немногим из них предъявили обвинения в преследовании. Я ждала, пока Майю направят ко мне, потому что было интересно узнать больше о ее обсессии.

Она говорила тихо, и в какой-то момент я поняла, что наклоняюсь вперед, чтобы расслышать ее. Однако поступки, которые привели ее в тот кабинет, были далеко не кроткими. Когда Тео расстался с Майей, она еще год его преследовала: атаковала сообщениями и звонками и ходила за ним по кампусу. Затем она переключила внимание на его новую девушку. Она писала ей по три раза в день, и в итоге нарастающая угроза переросла в слова о том, что ей перережут горло. Пара сообщила об этом в полицию и дала показания. После этого Майе предъявили обвинения и осудили ее за преследование, домогательство и угрозы убийством. В течение полутора лет девушка должна была ходить на общественные работы, а также посещать психолога, поэтому сотрудник службы пробации направил ее в нашу клинику.

Все это нисколько не поколебало глубокой уверенности Майи в том, что Тео по-прежнему любит ее и что однажды они помирятся. Свидетельские показания, обвинения и приговор для нее отходили на второй план как нечто незначительное. Гораздо важнее были скрытые послания, которые девушка считывала в выборе песен в плей-листе Тео на Spotify.

Продолжительная одержимость Майи стала очевидной, когда она описала начало их отношений. Ее рассказ был подробным и включал откровенные детали, на которые я должна была обращать внимание по требованию Майи, хотя я пыталась увести разговор в другую сторону. Девушка была очень оживлена, вспоминая о сексуальном напряжении, которое незаметно росло между ними на лекциях в университете, где они и познакомились, о прикосновении его пальцев к ее коже и об удовольствии от их занятий любовью. Она описывала его тело так подробно, что это вызвало бы неловкость даже у близких подруг.

Первые сеансы оказались тревожными не только из-за того, что раскрывали глубину страстного увлечения Майи, но и потому, что они привели меня прямиком к классической терапевтической дилемме. Как и в случае с другими пациентками, мне нужно было завоевать ее доверие и показать, что я ей сопереживаю, а не разделяю мнение тех, кто считает ее сумасшедшей. Однако слишком рьяно поддерживать ее версию событий, фактически соглашаясь с ее заблуждениями, тоже нельзя, поскольку это заложит основу для еще более плачевного исхода. Подобная тактика поставила бы меня в позицию союзника, который будет вынужден предать Майю в процессе развития отношений и стремлении отделить реальность от любимой фантазии.

Подобный танец между пациентом и психотерапевтом на тонком льду, который отделяет внимательное отношение к проблемам человека от их непреднамеренного усугубления, лежит в основе работы каждого психолога. Мне необходимо понять заблуждения человека и побудить его проработать их вместе со мной, но в какой-то момент я должна столкнуть пациента с реальностью, разрушив эти иллюзии. Как я позднее выяснила, в работе с Майей эта проблема будет стоять особенно остро, поскольку она тесно связана с ее искаженной моделью формирования отношений и опасным разрывом с Тео.

Все началось в университете, где Майя изучала психологию. Она познакомилась с парнем благодаря одной из подруг. Все они были из богатых семей и учились в частных школах, чего нельзя сказать о самой Майе. Во втором семестре девушку представили молодому человеку, и ее сразу привлекли приятная внешность, непринужденная уверенность и хорошие манеры. Она быстро поняла, что он «вскружил ей голову». И чувства эти были настолько сильными, что она решила игнорировать факты, который вызывали у нее беспокойство. Например, перед сексом он принимал кокаин для остроты ощущений и предлагал ей быть смелее и раскованнее, а еще иногда снимал процесс на видео. Девушка нашла рациональное объяснение своим сомнениям: все это — доказательства того, как сильно он ее хотел.

Растущее чувство привязанности к парню усилилось, когда ее пригласили погостить у его родителей в выходные. Для Майи это стало определяющим моментом в отношениях. В доме родителей Тео царила атмосфера тихой роскоши, что сильно отличалось от тесной муниципальной квартиры, где Майя росла с тремя братьями и сестрами. По мнению девушки, такое приглашение имело особое значение: это не просто знак гостеприимства и поддержка зарождающихся отношений, а официальное приглашение в мир Тео и заявление о серьезных намерениях. Майя вспомнила, что именно в те выходные начала мечтать о замужестве и создании семьи в доме, похожем на тот, где она гостила. Наряду с этими грезами, резко вторгавшимися в ее будни, появились муки сомнения и страха, убежденность в том, что она недостойна любви парня, и уверенность, что однажды он ее бросит. Эта паранойя оказалась столь же значимой для состояния девушки и последующих действий, как и ее страсть.

Я полагаю, что именно в этот момент Майя начала испытывать симптомы эротомании, или синдрома Клерамбо. Он получил название в честь французского психолога, который описал его как psychose passionelle — состояние, более известное как эротический бред. Это заболевание характеризуется навязчивыми чувствами, обычно возникающими у молодой женщины по отношению к мужчине, который, по ее мнению, влюблен в нее. Часто эротомания возникает в тех случаях, когда двое на самом деле не встречаются, а человек, подверженный синдрому, зацикливается на публичной личности, в чьих действиях видит скрытый смысл. В статье 1885 года, где впервые появилось определение синдрома, Гаэтан Гасьян де Клерамбо приводит в пример пациентку, которая считала, что в нее влюблен король Георг V. Девушка нашла этому явное подтверждение, когда посетила Букингемский дворец и заметила движение гардины: это был посланный ей тайный сигнал[34]. Иэн Макьюэн в романе «Невыносимая любовь», опубликованном в 1997 году, прекрасно описывает то, как эротомания сопротивляется доводам разума, контрдоказательствам и течению времени.

В растущей одержимости Майи по отношению к Тео можно было увидеть многие черты эротомании. И во время отношений, и после их завершения девушка придавала слишком большое значение сигналам или вовсе их придумывала. Для Тео предложение познакомиться с семьей было незначительным действием, а для Майи — прелюдией к браку. Зациклившись на человеке с совершенно иным происхождением, чем у нее, она попала в незнакомый мир, получив физическое воплощение той жизни из фантазий, которую она начала мысленно строить. Чем дальше она продвигалась по этому пути, тем больше рисковала потерять связь с истинным «я» и впоследствии с реальностью. В то же время чувство незащищенности и стремление к контролю привели к тому, что любовь к Тео сопровождалась подозрительностью: привязанность сочеталась с постоянным и навязчивым страхом, что ее покинут. Романтическая одержимость может начаться с влечения, но она усиливается страхом и становится абсолютной, когда страсть сливается с ожиданием предательства. К насилию склонно очень небольшое число людей, страдающих эротоманией (примерно 5 %). При этом исследование психолога Парка Дитца, проведенное в 1980-х годах, показывает, что редкие случаи жестокости направлены не на объекты одержимости, а на людей, которых эротоман считает препятствием на своем пути, или тех, кто якобы пытается отнять у них объект. Это заметно в истории Майи. Она угрожала, но не применяла насилия, и ее целью был не Тео, а девушка, занявшая ее место. Майя полагала, что парень попал под контроль новой партнерши.

Майя испытала на себе разрушительное воздействие романтической идеализации другого человека. Большинству это знакомо по сексуальному влечению. Но одержимость не ослабевает, не смягчается и не развивается таким же образом, как возбуждение. Она подпитывает сама себя и не требует взаимности, что делает объект обсессии практически второстепенным. Более того, если объект не отвечает или отдаляется, одержимый влюбленный впадает в неистовство и наращивает усилия по возвращению того, что он рискует потерять. Именно в этот момент состояние, которое знакомо практически каждому, превращается в опасную фиксацию, которая рискует закончиться психологическим срывом.

Как раз это и начала испытывать Майя на второй год отношений. Она чувствовала, как Тео отдаляется от нее, старается реже видеться и больше не отвечает на сообщения с прежней частотой. Они меньше занимались сексом, и он, казалось, стал больше полагаться на наркотики перед началом процесса. По мере ухудшения отношений страх и недоверие Майи стали усиливаться. Она начала расспрашивать Тео, где он был, с кем и почему. Майя все больше и больше времени проводила, погружаясь в мысли о Тео и пытаясь выстроить картину его передвижений, когда они были не вместе. Из-за этого страдали и учеба, и психическое состояние. Девушка стала чувствовать себя хрупкой, ела и спала меньше, чем требовалось для поддержания здоровья, а также не могла сосредоточиться на занятиях. Друзья заметили, что Майя становится замкнутой. Казалось, что ее интересует только Тео.

Их наблюдения однозначно указывали на ухудшение психологического состояния Майи. Одержимость Тео означала, что из-за все более частого отсутствия парня Майя ощущала, как разваливается и мир, и она сама. Самоидентификация как второй половины Тео до конца жизни стала настолько мощной, что девушка с трудом могла понять, кто она и в чем смысл ее жизни без него. По мере того как истощались физические и психологические ресурсы организма девушки из-за депрессии, недоедания и нехватки сна, обсессивное желание воссоединиться с партнером лишь усиливалось. Время, проведенное вместе, сокращалось и становилось менее содержательным. Девушка пыталась компенсировать это бесконечным потоком сообщений и обнаженных фотографий, которые перемежались с вопросами, где он и с кем. Через несколько недель такого общения Тео разорвал отношения с Майей, сказав, что изначально не хотел ничего серьезного, а ее напористость для него — это слишком. Он не изменил своей позиции даже после того, как девушка пригрозила самоубийством в случае расставания.

Конец отношений ускорил ухудшение состояния Майи. Фиксация на Тео стала сильнее, поскольку она начала целыми днями отслеживать передвижения парня по социальным сетям, увеличивая фотографии, чтобы выяснить, где он и что делает. Она мучила себя мыслями о том, что Тео проводит время с новой девушкой, гуляет с ней по парку, смотрит фильмы на ноутбуке и занимается любовью. Как только стало ясно, что у Тео действительно начались отношения с девушкой по имени Саския, которая внешне отличалась от Майи практически всем, гнев и паранойя слились воедино. Она постоянно возвращалась к воспоминаниям о выходных с семьей Тео и представляла, что теперь парень познакомит их с Саскией, а они предпочтут именно ее.

Когда депрессия Майи усугубилась, девушка начала преследовать Тео и в жизни. Она загнала его в угол и умоляла сойтись. Она говорила, что сделает все, что угодно, чтобы угодить ему. В другой раз Тео сказал, что ей нужно оставить его в покое и что он вообще никогда не хотел с ней встречаться. Это разозлило Майю, и она вновь пригрозила самоубийством. Отчаянные и безуспешные попытки вернуть парня усилили паранойю. Она стала думать, что он сохранил видео их занятий сексом и показывал кадры друзьям, смеясь над ней. Затем, когда она тайком следила за Тео во время ночной прогулки, девушка увидела, как он целует Саскию, что вызвало новый пик ярости и беспокойства и направило ее одержимость в другое русло. В голове Майи сформировалась такая идея: если она убьет Саскию, сломленный горем Тео обязательно обратится к ней за утешением. Майя начала контактировать с Саскией и в конце угрожала ей убийством, что привело к аресту и приговору. Как ни странно, но не отчаяние от потери Тео подтолкнуло Майю к поступкам, которые больше нельзя было игнорировать. Импульсом стала надежда на то, что она сможет вернуть его, а также ее дикие идеи о том, как это осуществить.

К моменту, когда ко мне попало дело Майи, по криминальной составляющей уже было принято решение. Девушку осудили за преследование и угрозы убийством и приговорили к общественным работам, при этом обязательным пунктом значилось психологическое лечение, которое проводила я. Единственный вопрос заключался в том, как разработать курс психотерапии таким образом, чтобы он помог девушке, которая была успешной и популярной студенткой до того, как эротомания привела ее к паранойе, депрессии, расстройству пищевого поведения, домогательствам и угрозам убить. Моя цель заключалась в том, чтобы помочь Майе разобраться с совершенными преступлениями, их значением, глубинными мотивами и событиями, которые привели ее в эту точку. Ее цель была более простая, но в то же время противоположная. Она хотела помириться с Тео и полагала, что именно ему нужно измениться, чтобы ситуация разрешилась. Очень тихо (настолько, что мне пришлось напрячь слух) Майя сказала, что важно понять: жертва — она, а не кто-то другой.

На первых сеансах я боролась не только с непримиримостью наших целей, но и с тем, что я начинала понимать истинные потребности Майи и ее представления о том, как нужно относиться к окружающим. Когда она рассказывала печальную историю отношений с Тео и своего личного угасания во время их разрыва, меня поразило не только содержание, но и манера изложения. Пока Майя говорила, она пристально наблюдала за мной, подмечая малейшие изменения в мимике или жестах. Если мой взгляд перемещался на какой-то предмет в кабинете, она смотрела туда же. Если я собиралась прервать ее рассказ, на лице девушки проявлялась нетерпеливость еще до того, как я успевала что-то сказать. Вскоре я поняла, что мне отводилась центральная, но пассивная роль: я была зрительницей на представлении Майи — мое присутствие имело значение, но я должна была выражать молчаливое согласие. Единственное, что девушка хотела услышать, — это повторение или подтверждение ее слов. Ко мне подходили как к зеркалу: от меня ожидали лишь отражения. Майя делала паузы только для того, чтобы проверить, что я все еще улавливаю ее мысль. «Понимаете?» — риторически спрашивала она и ждала утвердительного ответа.

Майя жаждала моего внимания как заинтересованного зрителя, но в то же время боялась, что я могу покинуть зал в любой момент. Я чувствовала себя чуть ли не заложницей ее версии событий и вела себя более осторожно, чем обычно, когда подвергала сомнению ее слова: мне не хотелось утратить доверие девушки. Однако неуверенность излучала именно Майя. Некоторым пациентам сеансы нравятся, другие принимают в них минимальное участие и явно хотят уйти из кабинета как можно скорее. Казалось, что Майя цепляется за меня сильнее всех пациентов, с кем я когда-либо работала. В ее жестах и позах чувствовалось отчаяние, и это заставило меня высказать редкое наблюдение: казалось, что девушка боится окончания сеанса с самого его начала. Она кивнула и сказала, что вне наших встреч все как будто разваливается: ей больше не с кем поговорить, а психотерапия — единственное, что у нее есть.

Потребность в эмоциональной поддержке и перенос на меня тех запросов, удовлетворение которых прежде ожидалось от Тео, начали прояснять модель отношений и проблемы, из-за которых мы оказались в этой точке. Становилось все более очевидным, что Майя искала не кого-то конкретного, а просто человека, с которым она могла бы достичь своего рода слияния. Это позволило бы смягчить чувство незащищенности, боязнь остаться одной и всепоглощающий страх быть покинутой. В нарциссической вселенной Майи она стояла в центре, а другие люди существовали лишь для того, чтобы удовлетворять ее отчаянную потребность в любви и восхищении.

Таким образом, Тео, объект ее одержимости, был не столько реальным человеком, сколько символом — воплощенной в жизнь идеей безупречного парня. Я тоже существовала не как отдельная личность, а как обобщенное понятие: безликий сосуд, в который она могла изливать свои истории, чтобы чувствовать себя услышанной и принятой. Ирония заключалась в том, что она стремилась к физическому присутствию и человеческому общению, не желая принимать реальность того, что представляет собой другой человек: индивидуальность со своими взглядами, жизнью и самостоятельностью. Майя требовала близости с телом другого человека, но не хотела и не могла вынести контакт с его разумом. Она желала любви, не обремененной трудностями и компромиссами, хотя без них не обойтись. У нее было неустойчивое представление об отношениях, из-за которого она постоянно чувствовала себя на грани срыва.

В поисках истоков этой глубоко ошибочной модели отношений я начала направлять наши разговоры в сторону ее детства. Стало ясно, что оба родителя причинили ей серьезный психологический вред — каждый по-своему. Отец ушел из семьи, когда Майе было всего шесть. Это посеяло семена, которые позднее прорастут в виде страха быть покинутой — определяющий элемент в жизни девушки. Общение с отцом с годами стало редким, поскольку он вступил в брак и завел детей от новой жены, из-за чего Майя чувствовала себя вычеркнутой из его жизни. Ее воспоминания о времени, проведенном с отцом, были телесными и даже имели слабый эротический оттенок. Майя рассказывала, как сидела у него на коленях, а он обнимал ее и пел. По ее словам, с тех пор она искала мужчину, который обеспечил бы ей такое же чувство безопасности и комфорта. Она согласилась с моим предположением о том, что в подростковом возрасте и позднее она часто путала сексуальный интерес с любовной привязанностью, смешивая эти два понятия и полагая, что физическая связь естественным образом приведет к стабильным отношениям.

Мать Майи, Джейд, была сиделкой. Она пропадала на работе и практически не получала поддержки от родных при воспитании четверых детей, из которых Майя была старшей. Мать-одиночка изо всех сил пыталась заботиться о близких и ежедневно сталкивалась со страданиями и агрессией со стороны пожилых пациентов. Она часто вымещала разочарование и тревогу на Майе. Она ожидала, что старшая дочь возьмет на себя заботу о других детях, но редко предлагала взамен доброту или понимание. Вместо этого Майя постоянно сталкивалась с новыми требованиями, подвергалась жестоким наказаниям и критике за выбор одежды, которую ее мать считала неподходящей.

Майя рано достигла половой зрелости, а еще от нее с юных лет ожидали, что она будет нести ответственность за братьев и сестер. Поэтому можно предположить, что у нее не было нормального детства, полного любви, заботы или стабильности. У меня тоже половое созревание наступило рано, поэтому ее рассказ задел за живое: я отчетливо вспомнила, насколько неприятным было нежелательное мужское внимание и как трудно примириться со стремлением к какому-то самоутверждению. В отличие от Майи мне посчастливилось чувствовать себя любимой дома, но у меня все же сложились непростые отношения с телом, вышедшим из-под контроля, и его неожиданной способностью привлекать к себе взгляды. Это был ключевой момент отождествления себя с пациентом: ваши общие проблемы ощущаются явственно, а чувство настоящего понимания и связи оказываются легкодоступны. Мне было легко сопереживать Майе, когда она описывала, как ее быстро взрослеющее тело стало привлекать внимание, к которому она была эмоционально не готова, и как в 14 лет она стала прогуливать школу и встречаться с мальчиками постарше. Это оказалось первым признаком ее потребности в мужской заботе и защите, чтобы заполнить пустоту, возникшую из-за ухода отца. Эта преждевременная сексуализация вызвала у Майи сильные и противоречивые эмоции. Отчасти ей было стыдно за то, как ее воспринимали в школе и с какой легкостью мальчики подходили к ней с недвусмысленными намерениями (опираясь на ее мнение). Другая часть находила утешение в повышении самооценки, которому способствовало их внимание.

В 15 лет у Майи появились первые сексуальные отношения с Максом, который был на два года старше нее и жил во временной приемной семье. Он познакомил ее с наркотиками и одурманивающим чувством облегчения, которое они могли дать, избавляя от тоскливой домашней жизни и школьных тревог. Но Макс сталкивался с трудностями, отчаянно пытался вырваться из системы опеки и боялся серьезных отношений. Когда он бросил Майю и уехал, сердце девушки было разбито. В ответ на это она порезала вены, выпила большую дозу парацетамола с водкой и впервые озвучила угрозу самоубийства.

Такие действия — пугающее отражение боли, которую Майя успела испытать за свою короткую жизнь, но они же повлияли на ее отношения с матерью. Джейд осознала, пусть и с опозданием, как сильно страдает дочь, и стала принимать активное участие в восстановлении ее здоровья. Поддержка матери и школьного психолога помогла Майе оправиться и преуспеть — возможно, впервые в жизни. Все еще расстроенная расставанием с Максом, девушка старалась отвлечься с помощью учебы. Желание контролировать, которое стало разрушительным в период ухудшения отношений с Тео, сослужило ей хорошую службу ближе к окончанию школы. Она полностью сосредоточилась на занятиях и превзошла все ожидания, получив хорошие оценки на экзаменах и поступив в университет. Именно здесь она надеялась изобрести себя заново: изменить течение беспокойной жизни, в которой она так редко обладала желаемым контролем.

Встречи, где мы обсуждали детство Майи, начали пробивать брешь в фасаде, который поначалу вызывал у меня столько беспокойства. После первых четырех сеансов я стала переживать, что из-за ее безграничной одержимости Тео мы, возможно, никогда не сможем уйти дальше знакомого сценария его любви к ней и неизбежности их будущего примирения. Мир ее грез казался нерушимым, а убеждения, на которых он основывался, непоколебимыми, так что я всерьез задумывалась, получится ли добиться прогресса и сможет ли Майя отличать фантазию от реальности. Для нее вымышленный и настоящий миры полностью слились, и я была не уверена, что нам удастся отделить один от другого.

Но в психотерапии, как и в жизни, иногда одно случайное событие меняет ситуацию в вашу пользу. Расписание автобусов не входит в список клинически проверенных методов психологического лечения. Но в нашем случае оно послужило катализатором: из-за непредвиденных изменений Майя опоздала на пятую сессию. Она злилась, расстраивалась и громко настаивала, чтобы мы продлили сессию и она соответствовала обычной продолжительности. Я ответила, что это невозможно, потому что после у меня стоит другая консультация. Из-за этого девушка пришла в ярость и стала кричать, что мне на нее плевать и я ставлю других людей выше нее. Разве я не понимаю, насколько важна для нее психотерапия? Почему другой человек не может подождать, пока мы проводим сеанс в полном объеме?

Когда она обвиняла меня в черствости и безразличии, я испытала физический страх, что на сессиях случается редко. Гнев Майи был настолько сильным и продолжительным, что я подумала, что она может наброситься на меня. И это была та же самая девушка, которая на первых сеансах говорила так тихо, что мне было трудно ее расслышать.

Наконец я воспользовалась паузой в ее гневной тираде, чтобы поделиться наблюдением. Она была расстроена не из-за того, что сессия продлится меньше обычного, а из-за того, что у меня были другие пациенты. Для нее это было равносильно предательству. Если я не готова работать исключительно с ней и больше ни с кем, то терапию вообще нужно прекратить. Это совершенно очевидное толкование, казалось, остановило Майю на полуслове. Она выглядела напуганной и грубо выбитой из привычной мысленной колеи, которая была удобной и знакомой. События этого дня невольно поспособствовали тому, что Майя впервые увидела во мне человека, который существовал вне этих сеансов и нес ответственность перед другими людьми, а не только перед ней. Это была ударная доза того, что Фрейд называл «принципом реальности», после того как ей поначалу удавалось вписать наши сессии в рамки вымышленной жизни. Гнев Майи иссяк и сменился слезами, а голос снова стал тихим. Она сказала, что мысль о других пациентах вызвала у нее ненависть к себе и моментальный вывод, что мне, должно быть, больше нравятся другие люди и с ними легче работать.

Поначалу девушка восприняла границы, которые я установила, как жестокие и несправедливые и как очевидное доказательство моего безразличия. Но они оказались одновременно важными и полезными. Майя столкнулась с одним из обязательных элементов психотерапии: она должна быть регулярной, проходить в одном и том же месте и в одно и то же время, создавать безопасное и надежное пространство для исследования дестабилизирующих мыслей и чувств. Проверка границ, которые не сдвинулись несмотря на протесты, стала отрезвляющим и важным событием для Майи. По щекам девушки потекли слезы, когда она призналась, что ей было страшно в момент потери контроля. Кроме того, она боялась, что я решу наказать ее так же, как раньше делала мать. Она впервые рассказала, что подвергалась физическому насилию в детстве: ей говорили, что она плохая, из-за любого действия, которое Джейд считала проступком. В оставшейся части укороченной сессии мы впервые смогли приступить к внимательному исследованию детства: затронуть то, как на нее повлиял уход отца, жестокость и равнодушие матери, а также шрамы, которые оставили первые отношения.

Это стало поворотным моментом с нескольких точек зрения. Я приняла и интерпретировала гнев Майи, а не стала ее наказывать, как она ожидала. Это стало еще одним ударом по сформированному мировоззрению. Девушка была настолько убеждена, что я ее брошу, что не смогла скрыть удивления и позволила себе насладиться редким и ценным моментом самоанализа. Ей пришлось признать, что ее предубеждения — это личные ожидания, которые проистекают из прошлого опыта, а не из объективной реальности. Наша конфронтация стала незапланированным столкновением с глубочайшими эмоциями: верой в то, что она никчемна, что другие высмеивают ее и что каждый человек, за которого она отчаянно цепляется, обязательно ее оставит. Волна этих мыслей, обрушившаяся на нее в и без того напряженной ситуации, сильно на нее повлияла. Казалось, мы наконец-то нащупали крошечную трещину в броне фантазий, которая раньше казалась неуязвимой.

Подобные неожиданные моменты могут привести к решающим прорывам в терапии. Разница между моим поведением в реальности и переносом на меня чувств Майи по отношению к матери потрясла ее до такой степени, что она на мгновение осознала свою личность и обстоятельства, которые ее сформировали. Ей пришлось столкнуться с границами и понять, что помощь в определенных пределах возможна, но надежды на слияние с другим человеком, бесконечную психотерапию и вечную любовь несостоятельны. Это был еще один важный момент, еще один узел на том канате, что соединял реальность с миром фантазий Майи.

Когда мы обсуждали детство, в ее поведении также были заметны перемены. Она больше не была звездой собственного представления, которая красовалась с помощью знакомого повествования и внимательно наблюдала за реакцией аудитории. Драматическая напряженность исчезла, когда беспомощная, напуганная маленькая девочка начала раскрывать себя. Такая хрупкость вызывала у нее тревогу, но пережить ее было необходимо, чтобы обратиться к событиям из прошлого, которые причиняли ей столько боли. Избавившись от величия иллюзий, мы приблизились к суровой реальности, стыду и невзрачности, с которыми ей нужно было столкнуться, прежде чем она сможет с ними справиться.

С каждым сеансом пелена спадала и с моих глаз. Поначалу я с недоверием относилась к диким, необоснованным фантазиям Майи, но постепенно начала понимать, какой цели они служили: защите от мрачных реалий детства, от которых нужно было спасаться не только физически, но и мысленно. Боль, бедность и жестокое обращение в ее маленьком мире были слишком сильны, чтобы она могла противостоять им, поэтому она научилась их скрывать: сначала от других, а затем неосознанно и от себя.

Прогресс на этих двух сессиях оказался значительным, но наша работа была далека от завершения. Майя достигла первой ступени разделения между фантазией и реальностью, но пока была не готова отказаться от своей одержимости Тео и от переноса потребности в привязанности на меня. В конце каждого сеанса девушка не спешила уходить, медленно собирая вещи, а затем задерживалась в дверях, пристально глядя на меня, будто пытаясь запомнить мое лицо. В начале следующей сессии она становилась осторожной и уклончивой, как будто мы встречались впервые и за прошедшую неделю что-то могло измениться, угрожая балансу в отношениях.

Ощущение покинутости в детстве привело к тому, что Майя не чувствовала постоянства и все время ожидала, что людей, на которых она полагается, не будет рядом, когда ей понадобится их поддержка. Это отражалось в отчаянной борьбе за то, чтобы избежать разрыва отношений с Тео. Девушка не нашла в себе силы смириться с таким прозаическим расставанием, поэтому цеплялась за представление о Тео как о спасителе: он должен примчаться к ней, убить драконов глубочайших страхов и обеспечить сказочный финал, где Майю будут любить и никогда не бросят.

Так как у девушки появились первые зачатки самопознания, на последующих сеансах мы сосредоточились на двух темах. Первая — внешнего спасителя не было и никогда не будет. Только Майя и никто другой может самостоятельно избавить себя от худших страхов. Нужно признать, что отказы исключить не получится, отношения не строятся по заранее прописанному сценарию, а близость требует принятия людей такими, какие они есть, а не такими, какими мы хотим их видеть.

Вторая — грусть и скорбь, центральная задача нашей психотерапии. Непростые отношения Майи с Тео были напрямую связаны с тем, что она так и не смирилась с уходом отца и не оплакала его исчезновение из многих сфер ее жизни. Их спорадические контакты в последующие годы усугубили проблему, вновь пробудив в ней стремление к общению и дав соломинку надежды, за которую она хваталась. Майя продолжала видеться с ним вопреки нежеланию матери, поскольку для Джейд способ справиться с его уходом состоял в том, чтобы просто притвориться, что мужчины не существует. Это опасный пример, который отпечатался в сознании Майи: горькую реальность можно изменить силой своего желания и воображения.

Оплакивание эмоциональной потери отца помогло Майе примириться с болью, которую причинило ей это событие, и найти щупальца, которые в результате протянулись через ее жизнь. Постепенно она начала понимать, что перенесла свою потребность в сильном защитнике сначала на Макса, а затем и на Тео. Девушка осознала, что ее ненависть к Саскии была вызвана вытеснением чувств ко второй жене отца и другим детям — людям, которые отняли у нее объект ее любви. Она также начала признавать, что перекладывание глубочайших эмоциональных потребностей на других и ожидание, что они помогут ей почувствовать себя целостной, привели к тому, что ощущение самоидентичности ослабло и почти исчезло. Для Майи слово «влюбиться» стало синонимом к «развалиться». Она поддалась фантазиям, которые выступали бессознательным средством защиты от боли, но в конечном счете затянули ее в глубокую яму депрессии, заблуждений и самоистязания.

Только сбежав из мира грез, освободившись от бесконечного круга заветных воспоминаний и несбывшихся желаний, Майя смогла выбраться наружу. Смирившись с самыми болезненными событиями в своей жизни, она вновь обрела самообладание и контроль. Главное — она начала осознавать, что не сможет испытывать здоровую любовь по отношению к другому, пока не наладит отношения с самой собой. Ей нужно было принять как сильные стороны, так и недостатки, примириться с прошлым, но не дать ему одержать верх, а также отказаться от идеи, что она заблудшая душа, которой нужен спаситель. Сперва наши отношения пациента и терапевта разрушили привычную модель привязанности и показали, что девушку не обязательно в конце оставят одну. Затем они стали спасательным кругом во время того, как Майя преодолевала туман, отделяющий фантазии от реальности. Она встала на твердую почву экспериментов с более здоровыми мыслями и чувствами.

На этот медленный переходный процесс ушло два года еженедельных сессий. Потребовались месяцы работы, чтобы наконец выбраться из лабиринта навязчивых идей Майи и сохраняющейся веры в ее отношения с Тео. Было нелегко отказаться от сценария, за который она так цеплялась во время наших первых сеансов — даже после того, как начала сомневаться в его достоверности.

При этом выздоровление Майи было хоть и постепенным, но устойчивым. Одна из важных вех — восстановление контакта с отцом: девушка начала регулярно видеться с ним и его новой семьей. Он проявлял к ней терпеливую любовь и тем самым развеял ее опасения по поводу реакции на новость об осуждении. Его отношение помогло девушке укрепить чувство идентичности как человека, о котором стоит заботиться. Другая веха — решение вернуться в университет и получить бизнес-образование. Здесь у нее завязались отношения с другим студентом, Оскаром, которому она в самом начале рассказала о своих преследованиях в прошлом. Мы обе понимали возникавшие риски, но я поощряла эти отношения, полагая, что Майе нужно доказать самой себе, что она способна сформировать здоровую привязанность, на совместное исследование которой мы потратили так много времени. По мере развития их отношений наши сеансы выступали как предохранительный клапан, когда девушку время от времени переполняли старые чувства незащищенности и паранойи и возникала необходимость отслеживать передвижения Оскара. Майя не избавилась от сильных страхов и потребностей, но она научилась не поддаваться им, а обсуждать. Для Майи, как и для многих пациентов, с которыми я работала, выздоровление означало не полное устранение боли, травм и эмоций, а контроль над ними: способность распознавать переполняющие чувства, справляться с ними и придавать им управляемую форму. Она не освободилась от внутренних демонов, но перестала быть их заложницей.

Когда пришло время заканчивать курс психотерапии, мы обе поняли, что осталось преодолеть последнее препятствие. Завершение совместной работы означало, что мы неизбежно столкнемся с одной из основных тем — проблемой покинутости. Нам обеим было непросто. Майя переживала, как она будет справляться без сессий, которые стали частью ее будней, и это вполне понятно. Мне нужно было преодолеть сильные чувства контрпереноса, приняв тот факт, что эта уязвимая девушка не моя дочь, которую я должна вечно опекать, а пациентка, которой следовало научиться самостоятельно поддерживать себя.

Наша последняя встреча вышла эмоциональной. Майя рассказывала о снах, где она тонула в море, а я просто проходила мимо, или не замечая ее, или проявляя безразличие. Это заставило меня задуматься о том, насколько сложно ей будет распознавать тревожные звонки и успокаиваться без моей помощи. И все же я понимала, что, каким бы сложным ни был шаг, но он обязателен на пути выздоровления Майи. Психотерапевт может выступать в роли проводника и защитника, который помогает человеку исследовать прошлое и направлять мысли и чувства в более безопасное русло. Но неизбежно наступает момент, когда пациента нужно оставить, чтобы тот сделал следующие шаги самостоятельно: дальнейший рост невозможен без предварительного отказа от контакта с психотерапевтом. Я знала, что должна дать Майе возможность выйти в мир без моего бдительного присмотра. Я поделилась с ней мыслью, которую высказал мне мой психотерапевт, когда наши сеансы подходили к концу. В течение года, следующего за окончанием отношений, пациент может интернализировать психотерапевта, обеспечив себе голос разума, терпение и готовность встретиться с трудностями, как если бы у него все еще была возможность с ним поговорить. В реальности встречи с психотерапевтом прекращаются, но бывший пациент все еще может извлечь пользу из его влияния и воображаемого голоса.

Девушке, которая прежде с таким удовольствием погружалась в мир фантазий, мысль о психотерапевте в воображении показалась интересной. Напоследок Майя сказала, что многое о себе узнала и поняла, что ей не нужно все время быть рядом с человеком, чтобы доверять ему. Я утешала себя тем скрытым смыслом, который рассмотрела в ее последних словах. Девушка, в чьей жизни доминировал страх быть покинутой, что чуть ее не сломало, наконец смогла смириться с мыслью, что можно быть одной.

Женское насилие по отношению к партнеру может возникать из-за привязанности, которая превратилась в навязчивую идею (почти это и произошло в случае с Майей). Однако более распространенным и зачастую серьезным является насилие, к которому прибегают женщины, долго находившиеся в абьюзивных отношениях: годами они страдают от жестокого обращения со стороны партнера, а затем отвечают ему тем же. Как показали случаи Салли Чаллен и Пенелопы Джексон, эти обстоятельства могут привести к крайнему насилию и даже убийству.

В моей работе встречалось много женщин, которые не стали бы со мной контактировать, если бы не оказались в капкане отношений с жестоким и властным мужчиной, делавшим жизнь невыносимой. В крайних случаях истории таких женщин попадают на страницы желтой прессы. Однако в таблоидных статьях все время опускается важный аспект: абьюзивные отношения, которые развиваются на протяжении длительного времени, становятся ловушкой, из которой женщина в страхе за свою жизнь не находит другого выхода, кроме насилия. Женщин вроде Лиллиан часто рассматривают исключительно в свете их преступления, но не учитывают годы и даже десятилетия жестокого обращения, которые поставили человека в положение, где насилие казалось неизбежным.