Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ)

Заключение

Истории сотен женщин, с которыми я работала, охватывают весь спектр женского насилия. В основном они причиняли вред себе, своим детям или партнерам, но некоторые, будучи в бреду, нападали на совершенно незнакомых людей. Мои пациентки разными путями оказывались в ловушке повторяющихся циклов травм. Они были вынуждены воссоздавать извращенные узы, укоренившиеся еще в раннем детстве, и действовали из страха, отчаяния или тяжелого психического заболевания, которое выводило их за рамки реальности. Их истории тронули и потрясли меня. Я испытала тревогу и шок, узнав об ужасах, которые многие из этих женщин пережили, а некоторые — совершили. Часть оставила меня с ощущением беспомощности, неспособности дать отпор безжалостной силе бредовых убеждений или сдержать их навязчивое стремление воспроизводить травму из прошлого. И это несмотря на мои годы обучения и десятилетия психотерапевтического опыта. Но все же куда больше пациенток меня вдохновили. Эти женщины пережили худшее, что только можно представить, но смогли восстановиться и перестроить жизнь, превратив мрачное наследие в виде травм и жестокого обращения в будущее, исполненное робкой надежды. Именно эти женщины живут в моем сознании, внушая мне веру в возможность выздоровления и искупления.

Пациентки могут быть любого возраста и происхождения, с разным жизненным опытом, но их всех объединяет одна реальность. Психотерапевтический процесс неминуемо завершится. Вопрос лишь в том, достигнет он логического конца или досрочно прервется из-за обстоятельств или решения пациента. Все женщины, с которыми я временно нахожусь рядом (будь то несколько часов или несколько лет), однажды выходят из моего кабинета в последний раз — и редко возвращаются. Эти расставания порой сопровождаются моим беспокойством о будущем пациенток. В иных случаях есть оптимистичный настрой относительно их перспективы обрести безопасность и стабильность в той или иной форме. И хотя я не знаю, как дальше живет женщина, с которой я близко познакомилась (если только она сама мне об этом не напишет), я обычно полна надежды. Я верю, что хорошие отношения могут сохраняться и после прекращения психотерапевтического лечения. Контейнирование, предложенное психотерапевтом, идеи, которыми специалист и пациентка делились друг с другом, выводы, к которым они пришли, установившиеся между ними отношения — все это может оставаться с пациентками в виде якорей и напоминаний, к которым можно вернуться в трудные времена. Это внутреннее ощущение «дома» и понимание, что о тебе помнят и думают, могут долгие годы поддерживать их нормальную жизнь.

Пациентки остаются в моей памяти. Я часто думаю о Мэри, которая снова смогла жить спокойной и полноценной жизнью в обществе после десятилетий страданий в почти полном молчании. И о Пауле. Ее страх и гнев отбрасывали очень длинную тень, но она сумела выйти из нее и позволила себе снова любить. Обе женщины, которые так долго скрывали боль с помощью насилия, были примерами того, чего можно достичь с помощью психотерапии: построить безопасные отношения, помогающие снова научиться оказывать и получать помощь. Истории других женщин из этой книги, в том числе Тани и Майи, напоминают мне, что психотерапия может быть актом принятия для людей, которые в своей жизни в основном сталкивались с отторжением. Важным шагом для этих девушек было понимание другими их уязвимости вместо осуждения и изгнания за преступления.

Благодаря взаимодействию с жестокими женщинами я узнала больше не только о травмах и о том, как жертвы насилия могут стать его виновницами, но и о собственных импульсах, страхах, желаниях и сильных чувствах. Иногда мне хочется защитить или наказать пациенток, а иногда — волшебным образом изменить их жизнь и отменить их прошлое. Порой их боль угрожает сокрушить меня, и я могу засомневаться, способна ли я ее вынести. Мне нужно было сдерживать и интерпретировать эти эмоции. Это помогает понять человека и личность, которые поначалу могут показаться необъяснимыми.

А еще я многое узнала о жестокости и нетерпимости со стороны общества. Оно не выносит правды о свободе воли и сложности женщин. Оно их идеализирует, а затем демонизирует и изгоняет склонных к насилию, вместо того чтобы признать запутанность их ситуаций и предложить поддержку. Такой подход лишь укрепляет порочный круг жестокого обращения и травм дальнейшей стигматизацией части наиболее уязвимых женщин в обществе. Из-за этого они лишаются как психологической, так и физической свободы.

Характер работы предполагает, что две половинки моей жизни часто сосуществуют в непосредственной близости. Все самые важные события моей взрослой жизни произошли на фоне света и тьмы профессиональной деятельности. Когда я родила и стала воспитывать детей, я мучительными часами помогала женщинам распутать правду о том, как они поступали с собственными детьми: пренебрегали, наносили вред, убивали. Мои дорогие мама, бабушка и дяди ушли из жизни, пока на работе я слушала рассказы женщин об их потерях и о жестоком обращении со стороны тех, кто должен был их любить и защищать. И я наблюдала, как растут мои дети, и выслушивала зачастую невыносимые признания женщин, пострадавших от физического и сексуального насилия в детстве. Эти травмы предопределили неизбежный курс их дальнейшей взрослой жизни.

У меня не было варианта полностью отделить личное от профессионального. Поэтому я понимаю и принимаю: такое погружение в жизнь другого человека означает, что его история в некоторой степени становится частью моей. Она показывает мне переживания, размышления и травмы, о которых уже невозможно навсегда забыть и которые иногда даже всплывают во снах. Такая реальность может быть болезненной, но, когда другой человек раскрывает тебе ужасы прошлого и глубочайшие страхи, это еще и привилегия. И нужно отплатить пациенту за такое доверие. Сделать это можно добросовестным выполнением своей работы, которая поможет женщинам понять, что с ними на самом деле произошло, почему они так думают и ведут себя и как в итоге разорвать циклы травмы, определившие ход их жизней. Я неизбежно ловлю себя на размышлениях о том, как же мне повезло, и о том, как поступала бы я, если бы мне пришлось даже частично пережить ужасное насилие и потери, с которыми столкнулись мои пациентки.

Начиная работу с любой женщиной, я верю, что разорвать порочный круг жестокого обращения и травмы возможно. Увы, иногда, как показывают истории в этой книге, сделать это не удается. Моей путеводной звездой на протяжении всей карьеры была история моей собственной семьи. Наверное, главный урок, который я из нее извлекла, состоит в том, что у людей, переживших нечто ужасное, есть шансы на светлое будущее, даже если травма останется с ними навсегда. Ее можно заглушить, но нельзя устранить. Мы все уязвимы перед жестокими и неожиданными событиями, но в то же время большинство из нас способно восстановиться при должной поддержке. И я стараюсь придерживаться этого простого убеждения, даже когда работаю с самыми сложными пациентками и женщинами, чьи истории и поступки расстраивают меня и ужасают. Мой долг — попытаться понять и помочь, а не осудить. И я буду исполнять его до тех пор, пока это не станет явно невозможным.

У запутанных историй о жестоких женщинах, которые применяют насилие и убивают, не бывает простых или откровенно счастливых развязок. Да, эти женщины — преступницы, и система правосудия нужна как раз для того, чтобы определить степень их виновности и вынести подходящий приговор. Но если история целиком сводится к преступлению и наказанию, то мы умаляем значение жизней, которые могут многому нас научить, даже если большинство предпочитает не слышать эту правду. Истории в этой книге демонстрируют, что зачастую женское насилие — кульминация многолетнего переживания травмы (жестокого обращения в детстве или в отношениях). Безусловно, женщины, как и мужчины, могут совершать насилие без причины, но моя работа показывает, что женское насилие очень часто обусловлено страданиями. И без их осмысления не получится объяснить преступление и уменьшить возможные риски. Почти все мои пациентки были жертвами жестокого обращения в детстве или в отношениях до того, как стали преступницами. Таким образом, большинство поступков, с которыми я сталкиваюсь, — это истории о том, что такое быть девочкой и женщиной. Детство, подростковый возраст, интимные отношения, материнство — как показывают истории в этой книге, жестокое обращение и насилие чрезвычайно распространены на всех жизненных этапах.

Лиллиан пострадала от партнера и пошла на убийство, а ведь раньше и предположить не могла, что ее доведут до такого страшного поступка. Стыд и стигма вокруг роли жертвы такого насилия помешали ей обратиться за помощью, раскрыть жуткие секреты и, возможно, предотвратить фатальный исход. Инцест и совращение Эмбер извратили ее сексуальные чувства. Она стала искать утешение и удовлетворение в насилии над детьми. Эмбер делала и отправляла откровенные фотографии детей партнеру, которого боялась потерять. Фото были одновременно подарками и данью. В обоих случаях женщины были и жертвами, и преступницами.

Сосредоточение внимания исключительно на катастрофических последствиях женского насилия — это не просто тривиализация. Это еще и подход, отрицающий суровую реальность женоненавистничества и распространенности насилия над женщинами и девочками. Ни одна из жестоких женщин, которых я знаю, не стала такой внезапно. Любая из них была продуктом общества, которое слишком легко предает женщин, слишком часто потворствует их обидчикам и слишком стремительно осуждает тех, кто не соответствует его стереотипным представлениям о женственности. Лишь заменив тягу порочить на инстинкт заботиться и защищать, мы создадим более справедливое и безопасное для женщин общество. Так мы не дадим многим из них стать сначала жертвами, а затем и виновницами насилия. Если же жестокие женщины останутся в нашем коллективном сознании лишь как жуткие портреты рядом с таблоидными заголовками, то не надо удивляться, что их преступления продолжат находиться в тени, а их потенциальные жертвы — в опасности. Посмотрите, как широко распространенное отрицание того, что женщины могут совершать насилие над детьми, скрывало Долорес, Грейс и Эмбер — и их жертв. Все изменилось, только когда вскрылись факты причинения серьезного вреда.

Эти истории тяжелые и неприятные, но мы можем и должны извлечь из них уроки. Мы, как общество, должны признать реальность психических заболеваний, а также материнского отчаяния и агрессии. Мы должны научиться лучше распознавать, как женщин и девочек совращают и подвергают насилию, еще до того, как они сами станут преступницами. В этом случае мы станем лучше обучать сотрудников социальных служб и сфер здравоохранения, образования и правосудия выявлять людей в зоне риска. Но для этого нужно отбросить сентиментальные и идеализированные представления о женственности и материнстве. Надо признать, что женское насилие существует, понять, откуда оно берется, и увидеть, что от него можно вылечить. Только так можно надеяться на изменение общественных установок и поддержать женщин, которые иначе остаются без помощи. Уметь выявлять признаки насилия и жестокого обращения чрезвычайно важно и нужно. По поведению детей, приходящих в школу с синяками, можно распознать пренебрежение или агрессию родителей. А женщины с повреждениями зубов, которые отгораживаются от друзей и семьи, резко меняют внешний вид и привычки, а также перестают появляться на работе, могут быть жертвами домашнего насилия, но боятся об этом рассказать. Вместо этого они, как Лиллиан, переполняются стыдом и винят себя до тех пор, пока не оказываются не в состоянии это выносить.

Поддержка и защита жертв жестокого обращения еще до того, как они сами станут его виновницами, были важной частью моей работы вне психотерапии. Вместе с коллегами из систем здравоохранения и уголовного правосудия я выступала за улучшение условий содержания женщин в тюрьмах: создание терапевтических пространств, организацию комнат матери и ребенка, проведение культурно-специфических практик и предоставление доступа к свежему воздуху. А еще мы поощряли инициативы, уводящие женщин подальше от тюрьмы и помогающие бывшим заключенным обрести работу и стабильность. И в этой работе, и в психотерапевтической меня мотивировали и вдохновляли личные истории женщин, которых я встречала: то, как они боролись, и то, как многие из них достигли своего рода обновления.

Я часто вспоминаю, как Скай научилась сдерживать желание навредить собственному телу и обрела свой голос иначе: стала писать и размышлять над нашими беседами. Я думаю о том, как Саффир научилась контролировать гнев и фокусироваться на потребностях сыновей, а еще о болезненном пути, который прошла Грейс. Она признала вред, который нанесла дочери, и освободила их обеих из порочного круга, где жестокое обращение стало синонимом заботы. Выиграть эти битвы было вовсе не легко. Этим женщинам потребовалась огромная смелость, чтобы признать ментальные проблемы и нанесение вреда — как себе, так и детям. И то, что такие потрясающие преобразования возможны, внушает мне надежду и подтверждает цель моей работы. Боль и неуверенность, которые могут сопровождать психотерапевтический процесс, окупаются: пациентка вырастает в женщину, способную вернуть контроль над своей жизнью и восстановить стабильность. Наблюдать за тем, как эти женщины развиваются и переходят к самопознанию от жестокости как единственной формы коммуникации, просто чудесно. Обратимся к истории Скай. Незадолго до освобождения из тюрьмы она взглянула на кожу, которую безжалостно изуродовала, и сказала: «Я поняла, что мои шрамы — это мои непролитые слезы». На одном из последних наших сеансов она наконец смогла заплакать — это был знак перемен, самопознания и доверия. Путь к такому моменту порой занимает годы, и я часто беспокоюсь, что он никогда не наступит. Но когда это все-таки происходит, я получаю очередное напоминание, зачем занимаюсь своей работой. Чтобы помочь женщинам испытать (некоторым — впервые), что значит жить вне тени насилия.