Любовь на капоте

28. Полина

– Саша! Сашенька! – шепчут мои губы в промежутках между поцелуями.

Я запускаю пальцы в короткие волосы на затылке моего инструктора, поглаживаю его сильную шею, ловлю ртом его сорванное дыхание.

– Полька… девочка моя… – хрипло стонет он в ответ и, оставив ненадолго мои губы, прокладывает дорожку обжигающих прикосновений от мочки уха к ключице.

Его пальцы скользят по моей руке вверх, оставляя за собой след из россыпи ознобных мурашек, приближаются к груди, мягко сжимают ее через ткань.

Мне хочется большего. Хочется чувствовать эти прикосновения голой кожей, всем телом, так давно не видавшим мужской ласки.

– Только не останавливайся, – прошу я… кажется, вслух.

Казанцев сдавленно угукает, тянет вниз собачку молнии на моей ветровке, разводит в стороны тонкую ткань и ведет губами по краю кружева бюстгальтера.

– Я расстегну?.. – спрашивает разрешения, словно все еще сомневаясь в чем-то.

– Да… – почти беззвучно шепчу я и призывно выгибаюсь навстречу его жадному рту. – Да!..

Застежка на лифчике спереди, мужчина справляется с ней мгновенно.

– Приподними спинку, – просит нетерпеливо.

Я чуть приподнимаюсь, и он стягивает с моих плеч все сразу: и ветровку, и лямки бюстгальтера.

Замирает на миг, глядя на мою грудь с восторгом и жаждой…

– Ты знаешь, что ты – совершенство? – произносит с благоговением.

Я улыбаюсь, с сомнением поводя головой из стороны в сторону: в каноны модельной красоты я точно не вписываюсь, но разве это важно?

– Теперь – знаешь, – твердо заявляет мой инструктор и вновь склоняется ко мне, втягивает губами сосок, пробует его на вкус – языком, зубами, словно деликатес.

Я обнимаю одной рукой его шею, другой скольжу по спине, чувствуя под тканью летней рубашки горячее мускулистое тело.

Рубашка? Зачем он все еще в рубашке?

Я наощупь ищу пуговки, выворачиваю их из плотных петлиц.

– Хочу чувствовать тебя, Саша, кожа к коже, – говорю ему.

Казанцев послушно отрывается от моей груди, встает на колени, снимает рубашку – не расстегивая, через голову – и тут же опускается обратно на покрывало, вытягивается вдоль меня всем своим мощным телом, прижимаясь сбоку и чуть сверху. Его губы опять берут в плен одну мою грудь, вторую он обнимает свободной рукой, прикрывает сверху, словно защищая от солнца и ветра.

Его губы жесткие и жадные, пальцы – сухие и горячие.

Я теряюсь в новых-забытых ощущениях, плавлюсь то ли от летнего зноя, то ли от близости жаркого, словно печка, тела моего наставника. Глаза сами просятся закрыться, и я подчиняюсь, смеживаю веки. Сдаюсь, вверяю себя мужчине и его огненной страсти.

С закрытыми глазами тело становится чувствительней. Зачем мне видеть склоненный над моим животом затылок Казанцева? Я и так знаю, что он выцеловывает дорожку от груди к пупку, и еще ниже, ниже, пока не встречается с новой преградой на своем пути. Но теперь он уже не спрашивает разрешения, чтобы расстегнуть молнию моих бриджей и потянуть их за пояс вниз.

– Подними попку, Поля, – слышу я горячечный, быстрый шепот, и тут же приподнимаю бедра.

Мне мешает одежда! Вся – его, моя. Она сейчас не нужна. Лишняя. И я тоже тянусь к брюкам мужчины, ищу пряжку ремня, вожусь с ней, расстегивая. Саша ждет, терпит из последних сил, чтобы не оттолкнуть мои руки, не начать раздеваться самостоятельно. Я чувствую, что он даже немного отстранился от меня, и открываю глаза.

– Что такое? – смотрю на него вопросительно.

– То, что ты там увидишь, – он показывает взглядом на свои ноги, – гораздо страшнее на вид, чем вот это вот все, – рукой он указывает на правую половину лица. – Лучше, если ты будешь знать об этом заранее. И… я пойму, если ты не захочешь продолжения после того, как…

– Дурак! – я, как тогда, в машине у подъезда, прижимаю палец к его губам. – Какой же ты дурак, хоть и умный… Не важно для меня все это, понимаешь?

Тело, разморенное, наполненное истомой, не хочет двигаться, но я все же заставляю себя сесть, толкаю Казанцева на покрывало, а когда он, не сопротивляясь, вытягивается в полный рост – все же расстегиваю и стаскиваю с него брюки.

То, что скрывала от меня их ткань, выглядит действительно пугающе – для тех, кто мало работал в травматологии или реабилитации, кто не привык иметь дела со следами хирургических операций на человеческом теле.

Я же читаю по этим белым полоскам рубцов историю борьбы и страданий, мужества, преодолевающего самое черное отчаяние. Решительности, вынуждающей каждый день пахать до седьмого пота на тренажерах.

Теперь я знаю, какую цену платит мой мужчина – а он уже мой, хоть еще и не уверен в этом – за то, чтобы вставать с постели, чтобы ходить без костылей и даже без трости, чтобы сидеть за рулем не инвалидной малогабаритки, а мощного джипа.

Каждая мышца тела Казанцева проработана на зависть профессиональным бодибилдерам. Каждая выпуклость и впадина рельефной мускулатуры находится на своем месте и развита ровно настолько, чтобы красота не превратилась в безобразие, сила – в уродство. И я вижу эту красоту и гармонию. Любуюсь ими, уже почти не замечая длинных шрамов.

– У тебя атлетическая фигура, Саша-а, – тяну я и не выдерживаю: начинаю гладить, обводить ладонями выпуклые икры, мускулистые бедра. – Я таких красивых мышц давно не видела.

Мой инструктор смотрит на меня растерянно:

– Тебе правда не противно? Тебе нравится то, что ты видишь?

– Да, Саша. Мне нравится то, что я вижу.

Ох! А вот теперь я добралась и руками, и взглядом до самого… самого… ценного? Важного? Сладкого?

Черт, да хоть как назови!

Я отбрасываю в сторону идиотские мысли о том, как называть мужской член. Как ни назови – а вот он, передо мной – пока еще скрытый тканью плавок, но уже оттягивающий эту ткань, уже занявший позицию головкой вверх.

Я тянусь, поглаживаю через плавки твердый, напряженный ствол. Он вздрагивает под моими пальцами.

– Погоди, Поля, хорошая, не так быстро, – выходит из ступора, вспоминает, что он тут главный, мой инструктор. – Иди ко мне, – ловит он мою руку, тянет вверх, к себе. Я подчиняюсь и оказываюсь над ним – лицо к лицу.

– Не испугалась, значит? – зачем-то переспрашивает мужчина.

– Нет, – трясу головой. – Хватит разговоров, Саш. Я хочу тебя.

– Думаю, мне говорить в ответ, что я хочу тебя – не обязательно. Ты и так все уже увидела.

– Ага, – улыбаюсь довольно. – Но я намерена сделать так, чтобы ты захотел меня еще больше.

– Да куда уж больше-то? – на миг закрывает глаза мужчина. – Я и так уже третий месяц как граната без чеки – того и гляди взорвусь, разлечусь в клочья…

– Тогда убираем последнюю преграду, – я снова приподнимаюсь, стягиваю с Саши плавки и прикипаю взглядом к тому, что скрывалось под ними. – Ты красивый, Саш. Везде. И здесь – тоже, – обхватываю ладонью, глажу – пока очень осторожно – его член.

Казанцев сжимает зубы, вздрагивает, выдыхает со стоном, зажмуривает глаза.

– Еще, – просит. Нет, требует. – Еще, Поля!

И я смелею и даже наглею, распаляюсь от головокружительного чувства власти над мужчиной, который льнет к моим рукам, толкается бедрами вверх, дышит тяжело и громко. Обхватываю покрепче ствол, начинаю скользить по нему кулачком вверх и вниз, пальцами другой руки глажу крупную бархатистую головку.

Живот мужчины ходит ходуном, пресс напрягается, под кожей проступают красивые кубики.

– Все. Стоп. Иди ко мне, пожалуйста… – Казанцев, изогнувшись, ловит мои шаловливые ручки, снова тянет меня вверх.

И мы снова лежим, вытянувшись и прижавшись друг к другу, только теперь уже Саша ласкает меня. Пока его губы играют с моими сосками, его пальцы, пробежавшись по моему животу и погладив его, решительно, но нежно ложатся на лобок, потом скользят ниже, ласково поглаживают нижние губки.

Теперь уже я постанываю и закатываю глаза, и это уже мои бедра тянутся вслед за горячей мужской ладонью, способной подарить неземное наслаждение. Там, где гуляют сейчас пальцы Казанцева, давно уже мокро и горячо, давно уже все готово к решительному мужскому вторжению.

– Полина, – шепчет мой инструктор, и в его голосе – снова нерешительность и просительные нотки. Что-то еще? Вроде я уже все шрамы видела…

– Что, Саш? – я, словно кошка, пытаюсь тереться о его бедро, раз уж он убрал руку.

– Я, наверное, не смогу сверху, – признается он убитым голосом.

Черт побери! Ну умеет же он даже в такие моменты придумать, из-за чего париться!..

– Зато я смогу. Пустишь? – смотрю в темные расширенные зрачки, в которых борются между собой жажда обладания и болезненное смущение.

– Ты… не против?

– Ррррр! – вместо ответа рычу я и взбираюсь на своего мужчину, сажусь ему на бедра, прижимаюсь влажной промежностью к его боевому орудию, скольжу вдоль его ствола – томительно медленно: вверх-вниз, и снова вверх, и так несколько раз.

Казанцев захлебывается стоном, сжимает мои бедра, просит хрипло:

– Впусти меня!

И я, приподнявшись, ловлю его член и направляю в себя. Опускаюсь на него плавно, чувствуя, как расправляется что-то внутри меня, заполняется горячей пульсацией мужской плоти.

– Дааааа!!! – стонем мы одновременно и вдруг срываемся в дикую скачку.

Мужчина подбрасывает меня вверх, помогая приподниматься моим бедрам, а я упираюсь ладонями в его грудь и то взлетаю, то падаю – все быстрее, чаще, энергичнее. Скольжу, трусь набухшим, чувствительным клитором о его кожу, хватаю ртом ставший вдруг разреженным воздух, чувствую, как начинает гореть тело, обещая скорую разрядку.

– Да!

– Еще!

– Да!

Меня простреливает, выгибает дугой, я чувствую, как сжимаюсь внутри, сдавливая внутренними мышцами член своего мужчины.

– Еще, Поля, – умоляет Казанцев, – еще чуть-чуть! – он уже почти не дышит, так напряжены его мышцы. – Поля… пожалуйста… – и я, едва переведя дыхание после первой волны разрядки, снова двигаюсь: вперед-вверх, назад-вниз, быстро, жестко, не жалея ни себя, не лежащего подо мной инструктора.

Моя вторая волна совпадает с оргазмом Казанцева. И это – особое удовольствие: чувствовать, как содрогается, пульсирует внутри тебя твой мужчина, наблюдать за его преобразившимся лицом, на котором нет никаких эмоций, кроме одного бесконечного наслаждения.

Как хорошо, что, кончая, он не говорит ничего лишнего, лишь повторяет, как молитву, мое имя:

– Поля… Поля… Поля…

– Саша… – склоняюсь я к его лицу, не спеша слезать с его бедер, – Саша...

Прижимаюсь к его рту, и он тут же отзывается, подхватывает этот поцелуй, ловит и втягивает мои губы, обхватывает ладонями мое лицо.

Мы целуемся долго, неспешно, уже без горячечной зубодробительной страсти, но еще более сладко, чем до близости. В каждом движении Казанцева, в каждом прикосновении – бесконечная нежность и такая благодарность, что у меня на ресницах проступают слезы.

Саша молчит – к счастью, молчит! – но и без слов умудряется рассказать о себе и о своих чувствах так много, что неясностей не остается. Я знаю главное: он мой. Он отдал мне всего себя – навсегда, и робко надеется, что я – я тоже буду его. Буду с ним. Разделю его жизнь – потому что на меньшее он все равно не согласится. Ему нужно все – или ничего, без компромиссов, без полумер.

Его сильные руки лежат на моих плечах, прижимают мое тело к его груди, и, стоит мне сделать попытку пошевелиться – сжимаются чуть сильнее, не давая отстраниться, отодвинуться, разделить наши слитые воедино тела на две самостоятельных и независимых единицы.

– Не отпущу, – после пяти минут напряженного сопения и медвежьих объятий выдавливает из себя Казанцев. – Даже не пытайся. Пока не замерзнешь – будешь лежать так.

– Но… тебе же тяжело. Я – не Дюймовочка ни разу.

– Не отпущу. Хоть Дюймовочка, хоть Красная Шапочка. Просто лежи на мне, женщина. Мне надо почувствовать, что ты действительно моя.

Я лежу. Только голову приподняла, уткнулась подбородком в мускулистую грудь и поглядываю на лицо Казанцева – спокойное, расслабленное настолько, что даже вечно искривленный рот стал почти ровным.

– Ты же моя? – приоткрывает он глаза, смотрит вопросительно.

– Твоя, – соглашаюсь я легко.

Мне нравится чувствовать себя его женщиной. Женщиной сурового воина – сильного и бесстрашного. Но сейчас, со мной – открытого и от этого непривычно уязвимого.

– Хорошо, – закрывает глаза Александр Аркадьевич.

Можно было бы подумать, что он задремал, но я знаю, что это не так: его руки по-прежнему крепко обвивают и сжимают мое тело. Правда, теперь одна большая, широкая и горячая ладонь лежит у меня между лопаток, а другая – на попе. И это тоже приятно, хотя почему-то немного смешно.

– И не хихикай мне тут, – не открывая глаз, ворчит Саша, каким-то образом уловив мое веселое настроение. – Ничего смешного в том, что долго голодавший человек, даже поев, не способен выпустить буханку хлеба из рук.

– Да уж, – соглашаюсь я. – Оголодал, бедолага. Будем тебя откармливать…