Любовь вопреки

ЧАСТЬ 32 Александр Сергеевич Данилов

Александр Сергеевич Данилов еще раз осмотрел кабинет перед тем, как положить ключи в пустой ящик письменного стола. Сдержанная, но богатая обстановка, призванная внушить уважение посетителям. Дорогая дубовая мебель. Массивный письменный прибор на зеленом сукне стола, плотные шторы на окнах, родное кресло с высокой спинкой, диван кожаный…

Все надежно, удобно, знакомо до мелочей, до половины шага. И вот, невероятно, но факт — многолетняя дипломатическая миссия Данилова в Генеральном консульстве России в Гамбурге завершилась, ничто больше не держит его в Германии.

Заявление об уходе по собственному желанию. Просьба освободить…

Если бы можно было повернуть время вспять, стал бы он так цепляться за работу, превращаясь в заложника регламента и обязательств? Вероятно — да. Инерция срабатывала, привычка.

Крепко повязанный чувством долга и подписками о том, чего нельзя, он не тяготился этим. Год за годом выполнял работу на том месте, где оказался. Многим оно показалось бы пределом мечтаний, Александр спокойно относился к своему положению.

За годы пребывания юристом Гамбургского консульства он привык к ограничениям в личной жизни. Не слишком часто вспоминал о России и вполне доволен был всем, что происходило. Никакой ностальгии или мучений по поводу романтической любви. Нет ее и ладно, можно найти в жизни другие цветы, как говорил Франциск Ассизский.

У Данилова была крепкая положительная семья, красивая умная жена, послушные дети, стабильный доход. По всем анкетам он выходил исключительно правильный служащий дипломатической миссии.

Гамбург в какой-то степени стал ему родным. Или не стал? Жаль уезжать?

Александр всегда считал, что где живет — там и дом, была бы уверенность в завтрашнем дне. Но это раньше. На данный момент не было у него никакой уверенности даже в дне сегодняшнем. Ни работы, ни семьи не было. Одно с другим связано — об этом Данилов прекрасно знал, когда согласился на расторжение брака. Сожалел он только об одном — поздно произошло все это, слишком поздно.

Память о несостоявшейся любви жила в нем. Нет, не тревожила, не мучила угрызениями совести. Это была тихая безнадежная любовь, обиженная на то, что ей не дали раскрыться.

С того дня, как Александр познакомился в конном клубе с девушкой по имени Майя, прошло меньше года, а как изменилась жизнь! Можно сказать, она обрушилась.

Но какое это имело значение, если Майя умерла.

Уезжал он ниоткуда, направлялся в никуда. Вещи уместились в машине, ничего, кроме одежды, ноутбука и внешних накопителей с личными файлами, он с собой не взял. А что и нажил? Квартира казенная была, обстановку перевезла к новому мужу бывшая теперь уже жена. И остался Данилов Александр Сергеевич ни с чем. Ну разве что “Круизер”, тот самый, на котором он ездил в Россию, на него был записан.

Да, наделал он тогда с “Круизером” шуму в поселке Майи. Грустная улыбка скользнула по лицу Александра — не думал он о Майе как о мертвой.

Странное было у Данилова чувство, будто звала она его настойчиво. Снилась часто.

Он мог бы ничего не менять, закрыть глаза на дурацкую интрижку жены, не доводить до развода, сохранить работу. Об этом, желая сохранить опытного работника, не просто намекал, а открыто говорил Александру генеральный консул. Но Данилов не слушал. Странное и необъяснимое стремление гнало его неизвестно куда, но прочь от привычного. И он использовал первый же предлог, чтобы разрушить свою устоявшуюся жизнь.

Сначала он не собирался в Петербург. Думал, что поедет к друзьям в Финляндию. Но письмо от незнакомого человека, каким-то образом связанного с Майей, решило дело.

Данилов не был суеверен, не читал “знаки”, но, получив весть из России, сейчас же перезвонил по указанному для контактов номеру.

Ответил мужчина, тот самый что и писал. Говорил сначала по деловому спокойно, про Лаки. Потом занервничал, Данилов понял так, что это сотрудник конюшни. Лаки будет участвовать в каких-то соревнованиях и надо разрешение владельца. Мужчина, которого тоже звали Александр, готовился уговаривать и убеждать. И почему он так был уверен, что Данилов откажет? Вопрос выеденного яйца не стоил — достаточно было факсимиле, переслать электронную подпись, но Александр Сергеевич сказал, что приедет сам и на месте будет разбираться.

В чем разбираться? И так все ясно… или он повод ищет, чтобы поехать туда?

Чувство вины не оставляло его, а сейчас когда он дал себе волю, то захлестнуло все остальные. Ну как можно было не понять? КАК? Оказаться настолько слепым. Снова и снова он прокручивал в памяти те дни, что провел с Майей. Час за часом, минуту за минутой. Во всех подробностях восстанавливал их и все больше находил подтверждений о своей слепоте и глухоте. Бледность, оцепенение, замкнутость — все это было от боли! И от страха смерти. Как же он не понял и оставил девочку один на один с темнотой небытия.

Глухое беспросветное отчаяние отупляло все прочие чувства Данилова. Исправить можно все, кроме смерти, а Майя умерла.

Александр хотел одного — поехать туда, прийти к ней, рассказать все. Как он жил, о чем думал. Прощенья попросить и остаться рядом.

Выходит, кто-то там наверху услышал его? Письмо это про Лаки, предлог ехать не просто в Россию, а туда, к Майе. Хоть это и больно будет. А ей-то было больнее…

В зеркале заднего вида ничего не просматривалось, давно стемнело, а Данилов все ехал. Дорогу помнил на такие вещи у него память хорошая была. Добираться до Петербурга на машине почти сутки, самолетом — два часа, но сам процесс, пребывания в пути как бы приводил к общему знаменателю разрозненные счета, что жизнь выставляла. Александр Сергеевич уезжал, оставлял прошлое в Германии. То прошлое, которое было без Майи.

Гамбург, Берлин, Познань, дальше вся Прибалтика, ночевал в Латвии, где-то в районе Тарту. На границах почти не держали, досматривать у Данилова было нечего. Рано утром опять поехал, рассветало медленно, уже и ноябрь, на траве изморозь — чем дальше на Север, тем холоднее.

Йыхви, Нарва, Кингисепп… вот и Ленинградская область пошла. Деревни-развалюхи, на дома смотреть страшно. Запустение, грязь, обочины захламлены. Унылость, тоска.

Это вполне созвучно было мрачному настроению Данилова.

Мерный гул мотора, дорога бежит под колеса и это странное чувство — что едет к Майе. А ее уже нет, нигде нет. И не доедешь, и не долетишь…

Александр в эти сутки почти не спал и не ел. Не то, чтобы он спешил, скорее бежал от привычного. Не хотел его больше. Что там дальше — кто его знает, главным для Данилова было доехать и… вот здесь обозначалась разделительная черта. Что там за ней Александр не знал. Уверен был в одном: перешагнуть надо, начать жить иначе.

В Петербурге мог бы остановиться у матери — но не стал, ни друзей, ни сослуживцев видеть не хотел. И на ночь глядя упорно ехал в сторону Выборга. Приморское шоссе, побережье, дом…

Фары осветили ворота, Данилов не заглушая мотор вышел, отомкнул замок, развел створки, заехал во двор. В последний раз он был здесь с Майей.

В доме холодно, не топлено, сыро, затхло — не заночуешь. И дров нет, печь не растопить. Александр вернулся в машину, запустил двигатель, включил грелку. До утра как-нибудь, а потом он пойдет в конный клуб к Лаки. Что дальше? Пока ничего.

— Святые угодники! — Чижик Пыжик воззрилась на Данилова не просто с изумлением, а даже и со страхом, — Случилось что у вас?

— Почему обязательно случилось? Я по делу, здравствуйте, Лариса Сауловна. Может присяду?

— Садитесь, конечно.

— Сотрудник ваш мне написал. Я и решил заехать, вопрос решить.

— Какой сотрудник? Какой вопрос, — Чижик Пыжик начала нарочито внимательно перекладывать бумаги на столе, изучать Данилова с пристрастием было неприлично, не того уровня клиент, а глаза предательски так и лезли в его сторону.

— Про соревнования.

— А! Так это Минин тебя к нам высвистал. Можно было и не ехать, по телефону все утрясли бы. Неужели только из-за этого?

— Не только. На Лаки посмотреть.

— “Посмотреть”, — сердито передразнила Чижик Пыжик, вы бы на него три месяца назад посмотрели, мы думали копыта жеребец отбросит. Если бы не Ася не знаю что с ним было. Выходила она его. На соревнования ее хочу выставить, вот для этого согласие надо.

— А оплатить?

— Ничего, — покачала головой хозяйка клуба, — Минин все оплатил уже.

— А кто это Минин? — Данилов понял, что речь о том человеке, который писал ему.

— Тезка ваш, он у меня на паях с еще одним мужиком кафе арендуют.

— Понятно. Хорошо, все нужно для соревнований этих я готов подписать, оплатить и прочее. А теперь хотел просить — тренер… Майи, она все еще тут работает?

Данилов запнулся, голос у него пресекся. Так трудно оказалось произнести ее имя. Просто имя…

— Конечно работает, куда она денется. А вам зачем?

— Спросить хотел.

— А ну… там в ангаре, как обычно, она в каптерке тренерской, наверно, или в манеже поищите.

— Спасибо. Вот телефон мой новый, если что по нему я всегда отвечаю.

Александр записал номер на визитке и положил на карточку стол.

— Ладно, если что — наберу. Соревнования на той неделе начинаются, точное число сообщу, пока сама не знаю. На сайте тоже есть. Ну бывайте, если у вас все, а то завал тут у меня с бумагами. В том числе и кафе это, на кой хрен я его только открыла!

Чижик Пыжик махнула рукой в сторону двери и Данилов пошел в указанном направлении. Из домика администрации по центральной аллее, к ангару, по коридору мимо денников в каптерку тренеров.

И ведь не забылось ничего — как будто вчера он был здесь. Голос Наташи Данилов узнал, грубоватый, прокуренный. Почти мужской. Отчитывала тренер кого то за попоны:

— Я тебе сколько раз повторяла в кучу не бросать, надо было развесить, просушить. Что тут помойку устраивать, вот есть бы… — Тут она увидела Данилова и на полуслове замолчала. Спросила с недоверием: — Александр Сергеевич?

— Да что же вы все как будто привидение меня встречаете? — рассердился он, — Ну я это, да, что такого страшного?

— Простите. Неожиданно… ладно, ты иди уже попоны суши! — это она кому-то в глубь каптерки рыкнула, а сама вышла и дверь прикрыла. — Насчет Лаки?

И почему-то тревога в голосе. И еще такое… как будто не вовремя тут Данилов оказался. Помешал.

— Да и насчет Лаки тоже, но я просить хотел.

— Что?

Данилов молчал, собирался с силами чтобы сказать ЭТО. Неужели так и не верил все время, а сейчас только?

— Я когда уезжал. Когда мы в последний раз виделись. Вы мне предложили… — и снова голос не слушался и слова не те… “предложили” — Я… к Майе приехал, мне надо к ней. Сейчас.

Наташа смотрела на него как-то странно, с таким глубоким состраданием. Данилов не мог понять почему. Его она за что так жалеет?

— А поседел весь, — только и сказала Наташа, — подождите пять минут, я только переобуюсь и пойдем.

— Я на машине, можем доехать.

— Я на парковку приду.

Ехать оказалось недалеко, минут за пятнадцать добрались. Кладбище было в сосновом лесу, километрах в трех от городка, под мост железнодорожный, немного по шоссе, а потом сразу направо и в лес.

Типовая чугунная ограда, перед ней какие-то женщины продают искусственные цветы, часовня и ворота. На парковке еще три машины, “Круизер” Данилова — четвертый.

— Я и цветов не купил, — с запоздалым сожалением сказал он

— Там у нее все хорошо, и цветы, и крест, мы с Асей досматриваем, недавно были, — успокоила его Наташа. Она стояла у машины и ждала, — сначала в часовню пойдете, или к ней?

— А как надо? — Данилов поражался идиотизму своих вопросов, косноязычию и тупой бесчувственности. Ничто в нем не отзывалось, чувства были, как вон эти аляповатые пластмассовые ромашки и розы. А сосновый лес поднимался к небу стройно. И сильные живые деревья мерно покачивались из стороны в сторону, кроны будто мели низкие ноябрьские тучи. Было пасмурно.

— Кто его знает как надо. Как душа просит, так и…

— Не надо тогда в часовню, пошли сразу к ней, — попросил Данилов.

С широкой центральной аллеи они свернули на ту что была поуже, потом пошли совсем уже по тропке между оград и вот…

— Это здесь, — Наташа открыла калитку, заперто было на палочку просунутую в ушки для навесного замка. — Все не соберусь попросить мужиков щеколду приварить…Ну… я пойду тогда, а вы тут сами. Я на автобусе вернусь, там остановка рядом.

Данилов был благодарен ей, что поняла: сейчас ему только одно нужно — остаться с Майей.

В сердце, как кол забили, Александр и вдохнуть не мог, сел на лавку, что была приткнута у самой ограды и смотрел на могилу.

Федорова Майя Константиновна — значилось на табличке в перекрестье. И годы жизни. На крест венок надет, не выцветший еще, дорогой, в середине футляр с живыми цветами в вакууме. Белые розы. И лента тоже белая, на ней надпись золотым. Могила без урны — просто холм, вся цветами усажена, не по сезону цветы, долго не проживут, померзнут. Нелепые они тут, в ноябре и зачем им тут умирать, чего ради?

— Ты прости меня, что так долго не шел, — с трудом разлепил губы Александр, — не мог я поверить. Я и теперь не верю. Все думаю — почему ты мне тогда сразу не сказала? Я бы попытался помочь. Нет я не упрекаю, как бы я мог? Только мне как жить то с этим, скажи? — Данилов замолчал надолго. Сидел и слушал как сосны шумят над ним. Плакать хотел и не мог. И что еще сказать ей не знал.

Могильный холм отделял его от Майи, не той что под землей лежала, там уж и не было ее, а другой, что звала. Ведь он слышал все это время. По ночам просыпался, искал ее в комнате. Лечился, к врачам ходил, таблетки пил, а не проходило. И все равно ему было, что там в его собственной жизни творится. Одно знал — надо ему сюда, к ней. И вот он здесь и что? Все это как в кино показывают, на коленях у могилки ползать, землю ногтями рыть. Да нет же… ничего такого. Вот сосны шумят, они тут с ней, живые.

Почему-то вспомнилось ей письмо. Данилов его при себе держал, мог бы и достать но зачем — он и так помнил.

“Здравствуй, Саша, раз ты читаешь это письмо — значит меня уже нет.

Прости, что не сказала тебе правду, я хотела, много раз пыталась в те дни, что мы были вместе, но так и не смогла. Я думала, что потом будет хуже, если ты узнаешь…”

— Куда уж хуже, Маечка, куда уж хуже, — закрыл лицо ладонью Данилов. Посидел так, еще помолчал, а потом вздохнул глубоко и просто без надрыва стал рассказывать ей все, что с ним было, начиная с того дня, как он уехал из России. Подробно, припоминая мелочи, повторяясь. И про то как ждал ее звонка, про смс из больницы, про развод, и про работу, и про то что не вернется в Германию. — Может здесь в посольстве стану работать, или не знаю где…Лаки я не продал, он так и живет в конюшне, не ходил еще к нему. Морковки нет, надо купить. Может он меня вспомнит.

Пошел снег похожий на дождь, похолодало. Александр не чувствовал холода и того что руки совсем застыли. Из оцепенения его вывел голос Наташи.

— Александр Сергеевич! Вы еще здесь?! А я… ой… да что с вами? Я ведь не уехала, у меня тетка тут, я пошла убирать у нее, завозилась, возвращаюсь смотрю машина ваша стоит… я бегом сюда… Думала может вам плохо стало, или еще что. Вы же замерзли совсем и без шапки! Александр Сергеевич!

— Ничего, ничего, Наташа, я сейчас пойду…

Он поднялся и побрел обратно, мимо оград, по тропинке, по аллее, в ворота. В часовню заходить не стал, чем бы ему бог помог? Уже ничем.

Федорова Майя Константиновна — вот как оно, полное имя. Девятнадцать лет прожила Майя Константиновна…

Данилов запустил мотор включил обогрев и только тут понял, как сильно замерз.

И еще понял, что куда ехать — не знает. Или знает? Раз он ответов на кладбище не нашел, так может быть они дома… там где она жила…

Дорогу в Димитровку Данилов помнил хорошо и доехал быстро. Но уже стемнело, в свете фар вот и двор знакомый, ворота те самые. Заехать надо, не посреди улицы машину оставлять, парковки нет.

Александр вышел, развел ворота и только тут заметил, что во дворе еще одна машина стоит. Тоже не из дешевых, иномарка. И в окнах домика Майи свет горит. Значит все-таки живут здесь… может родня? Она говорила, что никого, но мало ли, нашлись, когда наследство засветило, уж он то знал.

Данилов постоял в нерешительности — к людям ему не очень хотелось сейчас, придется объясняться кто он, зачем он пришел, откуда Майю знает. Данилов уже решил вернуться в авто, но тут какой-то человек его окликнул.

— Добрый вечер, не скажете, это улица Германа?

Данилов развел руками.

— Не знаю, я не здешний, может и Германа. Тут по моему всего одна улица и есть.

— Мне пятнадцатый номер, это какой номер дома?

— А это… кажется пятнадцатый. Вы к кому тут?

— К Минину Александру.

— К Минину? — Данилов никак не мог связать это. Минин заплатил за соревнования, но почему его тут ищут? Или это другой Минин? Мужчина прошел в дом, Данилов за ним.

И сейчас же навалились воспоминания. Потому что Александр увидел ту самую кухню и стол, и полки, и рукомойник. Плитку газовую. Вот здесь Майя чай заваривала, там в буфете у нее травы всякие душистые, на другой полке чашки. Оказывается он все помнил!

Трещала печь, жарко горели сухие дрова. Тепло сразу охватило, разморило, сбросило тормоза с эмоций. Все, чего Данилов не позволял себе, сдерживал — рвалось сейчас из души. Тоска по Майе, глубоко запрятанная, на десять засовов запертая, пробила все преграды и полностью завладела Александром. Так, что выть хотелось! И да — могилу бы разрыл руками…

— Господи, ну за что же ты так, зачем ее-то забрал? — мысленно спросил Александр, а может и вслух…

Он стоял посреди кухни, никуда не хотел уходить отсюда.

И казалось невероятное — сейчас она ему навстречу выйдет. Майя… Живая и здоровая…

В доме в комнате были люди, о чем-то говорили. Голоса мужские и женский, Александр на них не обращал внимания. Открыл дверцу буфета, хотел касаться предметов, которые трогала она, передвинул чашки и в одной заметил свернутый квадратом лист бумаги. Что-то было в нем. Данилов достал, вытащил на свет и прочел.

“Для Саши”.

Это был ее почерк! Он столько раз перечитывал письмо Майи, что узнал бы из сотни других. Осторожно развернул бумагу, внутри было маленькое фото и розетка с голубой ленточкой — наверно приз Лаки на соревнованиях.

На фото Майя была с Лакреймом. Обнимала его за шею, улыбалась. Тут Александра и пробило, он сел на табуретку за кухонный стол, положил на него бумагу, расправил, на него фото и розетку и все смотрел на Майю, а слезы текли по щекам. Данилов не чувствовал что плачет.

Люди что были в комнате перешли в кухню. Тот мужчина, который спрашивал номер дома и улицу тоже был с фотографией в руках. И такой растерянный вид, зачем то к Данилову подошел, подал ему фото спросил:

— Может быть вы видели…

— Откуда он мог видеть? — другой мужчина, подтянутый спортивный говорил раздраженно, почти кричал. — Это вообще посторонний. Что вы тут делаете? — наехал он на Данилова.

За мужчинами из комнаты вышла Ася.

— Постой, Саша, не кричи! Это же… Александр Сергеевич! Господи! Да как же…

Она узнала Данилова, но отреагировала странно — смотрела на него с ужасом. Потом заметила его слезы, спохватилась. — Простите не узнала сразу. Как же вы тут?

— На кладбище был, заехать решил, а тут… Она мне оставила…

И Данилов не стыдясь, что в комнате люди закрыл лицо руками и зарыдал. Ася кинулась к нему обняла.

— Она в больнице все вас вспоминала…

— Ася! Я ничего не знал…

Минин смотрел то на них, то на незваного гостя. Мрачнел лицом. Сказал сухо.

— Вы идите, пожалуй, видите тут у нас…

А тот с фоткой все не уходил, смотрел на Данилова. Что-то хотел видно еще сказать. Потом махнул рукой безнадежно, да и вышел.

Никто особо на это внимания не обратил, заняты другим были. Ася Данилова успокаивала, а сама поверх его головы на Минина смотрела с таким отчаянием. Саша головой покачал, сделал ей знак “молчи” и сказал:

— Давайте мы отсюда поедем уже. там у меня мама волнуется и Женька наверно на ушах.

— А печка, как же, Саш?

— Соседку сейчас попрошу, чтобы закрыла. Пойду к ней, подождите тут.

Минин вышел, оглядел двор, увидал вторую машину — оценил статус Данилова, да и так наслышан был. Что же теперь делать? И все в один день, как по заказу. И снег наконец пошел!

— Снег это хорошо, — развернул плечи Минин и почему-то счастливо улыбнулся. А радоваться особо нечему было. Этот мужик с фоткой Ольги явился, он же не остановится, дальше пойдет ворошить! Жива Ольга… невозможно поверить, но зачем ему врать доктору этому? А второй тут по Майе рыдает… раньше надо было плакать, когда бросил ее тут…Но жалко его, ведь и не знает. Ничего он не знает — это верно. Зато Минин все знает и голова от этого знания кругом идет. Почему же сегодня-то, именно сейчас? Ладно бы раньше.

Раньше… а что было раньше с ним самим? В эти несколько месяцев. Конец лета, начало осени, работа напряженная но успешная. И все хорошо дома. Можно сказать счастье. Даже странно, но факт — именно счастье! Так он это ощущал. Мама, Женечка и Ася. Все они с ним. Только Ася не знала тогда, что она его счастье, Минин это всячески скрывал. А сам с каждым днем все больше привязывался к этой славной девушке, смотрел на нее, слушал.

Татьяна Петровна все делала, чтобы Ася у них и ночевать оставалась чаще, комнату рядом с детской так за “няней” и закрепила. По сути Ася не няней стала, а мамой. Это для Жени. А вот для Минина могла ли стать женой? Вернее он ей в мужья годился ли, или как Ольге жизнь бы испортил?

Он видел, что нравится Асе и сам дышал неровно, когда она близко оказывалась. И это не день и не два тянулось. Чтобы сбросить напряжение Минин стал часами в тренажерном зале пропадать.

В училище Александр легкой атлетикой занимался, бегал, плавал. А тут в коттедже и тренажеры на выбор и бассейн — сам бог велел. Да и помогало. Чтобы по ночам хоть иногда спать, а не ворочаться с боку на бок, прогоняя крамольные мысли — если бы только о поцелуях. Минин отчаянно хотел Асю и ничего не мог с собой поделать. А тут еще Чижик Пыжик со своим “женись на ней” как сказала, так у него в мозгу и засело.

И мама на это сто раз намекала. Но с Асей он еще не говорил. И черт его дернул принять эту авантюру Игоря, притворяться хозяином коттеджа. Ася же не знает! С каждым днем врать становилось все отвратительней, а страсть скрывать — все труднее.

Оно бы так и еще тянулось до второго пришествия, если бы дачный трест не решил домик Майи к рукам прибрать. Насчитали каких-то долгов левых и подали иск. С какой стати не понятно, дом никогда собственностью треста и не был, когда — то давно, еще при жизни брата Майи его сдавали в аренду, вот тогда то все это через трест и оформляли. Потом Майя сама тут поселилась и договор этот сам собой аннулировался. Теперь же дачный трест уверял, что договор сам собой пролонгировался. Был бы Игорь — он бы их быстро заткнул, но партнер пропадал на Севере и Минину пришлось заниматься всем этим самому. Ася знала немного бухгалтершу из дачного треста и вызвалась поехать с ним. Ничего они от чинуш не добились, те трясли бумагами и мычали свое партикулярными фразами. Минин злился, Ася успокаивала. Она его всегда успокаивала в самых критических ситуациях. Стоило ей положить руку ему на рукав — и все, Минин приходил в норму и начинал здраво мыслить. Это в делах, а вот в желаниях… там было все с точностью до наоборот. И в геометрической прогрессии.

Одним словом ничего они в дачном тресте этом не добились, тогда Ася и предложила в домик зайти. Во-первых, посмотреть что там делается, может уже несанкционированно кого-то заселили.

— Они могут, а что ты думаешь, — говорила она.

— Да я знаю, — соглашался Минин. Он чуть было не брякнул, что знает не понаслышке, а его самого с семьей три раза чуть из квартиры не выселили за неуплату. Да вовремя спохватился, что Ася не поймет. Вернее поймет, что он ей врет. И он ничего не сказал.

А к Майе они пошли. В доме было холодно, сыро, неуютно. Задерживаться не хотелось.

— Саш, давай протопим, — предложила Ася, — Просушим дом немного и чаю выпьем. У Майи тут запасы такие… она любит… — Ася осеклась, поправилась, — Когда жива была, она любила травы всякие собирать в чай добавляла.

— Мама тоже любит.

— Да! Татьяна Петровна мастер! — обрадовалась Ася, что Минин не стал тему про смерть Майи развивать. — смотри вон даже тут дрова есть и в сарае их полно.

— Ну давай, — согласился Минин, он с Асей не спорил. Хотя и не очень понимал почему им не сесть в машину и не поехать уже домой, к маме и Жене. Мысль, что Асе хочется побыть с ним в удаленном месте, наедине — ему в голову не пришла.

Печь разгорелась быстро, в доме набралось тепло. Минин пошел за водой, он крутил ворот, ведро звякало, капли стекали обратно в глубину, гулко там шлепались. Стемнело рано, уже и сумерки. Как тут эта Майя жила одна?

Вернулся Александр в дом и на самом деле обрадовался. Что они сейчас вдвоем, без мамы, без Жени. Наверно так им и не приходилось еще быть?

Да сам же он избегал, в тренажерном зале по вечерам отсиживался — железо до одурения кидал. Так не помогало. Все равно снилась ему Ася и сны горячими были. Как вот этот огонь в печи.

— Вот хорошо, водичка свежая, сейчас вскипятим. — хотела принять ведро Ася, но Минин не дал.

— Куда лить показывай. Тяжелое оно…

— Я что ли ведер не таскала? Вот сюда, — Ася улыбнулась, сняла с закопченого пузатого чайника с узким носиком крышку. И опять нахмурилась, — Неужели отсудят дом, Саша? Жалко!

— Не думаю. Там конечно Игорь намудрил, то ли за клубом конным недвижимость, то ли за ним самим. Но это все разрулить можно, в конце концов, взятку дать. А дом этот что жалеть? Его сносить надо да новый строить.

— Да, сейчас это просто, что угодно можно купить, — Ася почему то погрустнела. — А сносить… тогда… не знаю, захотела бы Майя.

— Ася, ну ты чего? Из-за этого расстроилась? Майи нет, спрашивать не у кого, а тут все само скоро развалится.

Минин сел за стол, где Ася уже все накрыла.

— Тут хорошо тепло, я люблю печку, — она протянула ладони к плите, а Минин перехватил ее руки. Почему он должен отказываться? Почему? Чужой жизнью жить? Сам что ли не сможет устроить так, чтобы и Асе и Жене и маме хорошо было?

— Ася, ты знаешь что, я сказать тебе должен. Давно надо было. Вернее сразу.

— Ты о чем, Саша? — она смутилась, но рук не отняла. А Минин не отпустил. Так и держал ее ладони в своих, в детстве игра такая была “сердечко-сердечко, выйди на крылечко” там также руки складывали и передавали “секретик” или не передавали. Откуда он это знает? Девчачья игра. А, с Женей играл, а теперь вспомнил. — Я о том, что… — и стало страшно, что вот сейчас скажет правду, а Ася, как Ольга. Посмеется — зачем ты мне такой никчемный нужен, без коттеджа. Да лучше пусть скажет, чем врать ей! — о том, что нравишься ты мне очень. Ничего не могу сделать с этим! Я уже и так и эдак пытался, а не могу, запал на тебя. Он потянул ее к себе на колени. А хотел же поговорить, признаться, теперь другого хочет — поцеловать, а все остальное потом.

Ася не противилась, на руки к Минину пошла, прижалась и смотрела на него, глаза в глаза — близко.

— И ты мне нравишься, — сказала тихо.

Они не произнесли слова “люблю”, потому что не к месту было. Какое-то высокопарное что ли. А здесь все просто оказалось, как будто ждали этого оба. И Ася сама Александра поцеловала. Неумело, смущенно. Он замер, весь отдался легкому прикосновению ее губ.

— Пойдешь ты за меня? — вдруг спросил между поцелуями, а потом только добавил: — Дом то не мой, я не про этот, про коттедж где мы живем с мамой.

— А чей? — Ася не отстранилась, не напряглась. Услышала и все.

— Не знаю, Игорь там договаривался, а я только свадебный генерал.

— Свадебный генерал, — Ася засмеялась, откинула голову, распущенные волосы почти до пола достали. И снова обвила шею Минина руками, — Что мне твой дом?

— Так нет его, он в дело вложен, в кафе. И еще в другое. Мы с Игорем раскрутить хотим. Ася…

Он целовал уже по настоящему, глубоко. Она закрыла глаза…

Минину крышу и сорвало. Не думал он больше ни о чем. Только о близости. Осторожно Асю на пол поставил, сам поднялся, дров в печку подложил. Куртку с вешалки снял, бросил на кровать и Асино пальто туда же — прямо поверх покрывала, чтобы не на сыром лежать. Потом ее за руку потянул за собой.

— Иди сюда, не бойся.

— Я не боюсь, Саша, я думала ты не захочешь со мной.

— Почему, — он говорил шепотом, путал ее волосы, расстегивал блузку, сдвигал с плеч бретельки лифчика.

— Думала не нравлюсь…

— Очень нравишься!

— У меня никого не было, Саша…

— Я знаю.

— Откуда?

— Целоваться не умеешь, — засмеялся он, — и остальное тоже…

— А ты умеешь?

— Да…

— Саш, у Майи тут белье есть, чего мы так? Давай простыню застелим сверху?

— Давай

— Я достану сейчас, я знаю где… — Ася высвободилась из рук Саши, распахнула шкаф, сразу нашла что хотела, прикрыла одежду простыней. — Отсырела конечно, но так же лучше будет? Я хочу, чтобы тебе хорошо было.

— С тобой по любому хорошо будет… — он уже разделся совсем. Ася краснела, но смотрела. Видела, что Саша ее хочет. И он смотрел на нее. Красивая, еще совсем девчонка, даже плечи угловатые. Грудь маленькая, волосы и грудь и плечи прикрывают, удивительные длинные волосы. — Давай ляжем, — выдохнул Саша, все его ночи томные, бессонные, в одно желание сейчас переплавились — лечь с ней рядом. Так часто он это представлял, и ведь не далеко Ася была там, в коттедже, в соседней комнате, за стеной. Но ни разу не решился войти. Почему же здесь то… в чужом доме, на сырой постели… кто ж его знает почему…

Ася сидела на краешке узкой кровати, раздетая, а не стыдилась. смущалась только и сама же сказала чего.

— Ты не сердись, если я что-то не так сделаю…ты взрослый, сам знаешь…

Он знал, что все это пройдет, когда они снова обнимутся и лягут рядом. Сейчас надо было перестать думать, мысли мешали. Они потом придут, может быть и сожаления, а сейчас только близость. И поймал он себя на том, что не было раньше у него желания уберечь. А только скорее взять.

И тут же отбросил он сравнения. Новая жизнь, что в прошлом — то в прошлом и Ольга в могиле, а оттуда не поднимаются.

Ася не боялась, она доверяла и потому Минин был особенно осторожен. Не хотел причинить ей лишней боли, или наругать. А желал сильно и никуда это было не деть.

Кровать жалобно скрипнула, когда Саша лег рядом с Асей, обнял и снова стал целовать. Он не спешил, но и не играл с ней. Это была желанная близость, которой он долго ждал. И сейчас прежде чем взять Минин хотел почувствовать Асю, губами и руками, грудью, бедрами, тесным сплетением рук и ног — больше, чем объятиями. А когда уже не мог больше ждать, то лег на нее и вошел осторожно, оставался так, давая ей привыкнуть, чувствуя преграду девства. Потом толкнул резко, Ася вскрикнула.

— Прости, — он накрыл ее губы своими и только тогда прошептал в них, — Я люблю тебя…

Было влажно и горячо. Минин с прежней осторожностью вошел еще несколько раз, потом чаще и со стоном вышел оберегая Асю, прижался к ней, смешивая кровь и семя на ее бедрах. Знал, что она ничего не почувствовала кроме боли и сейчас вряд ли сможет кончить. Она не умела.

— Саша, — Ася обнимала и целовала его, — Мы теперь…

— Мы теперь муж и жена, — ответил он, — и будем вместе. И свадьба у нас будет настоящая, с красивым подвенечным платьем и обручальными кольцами…

“И обручальными кольцами…” — Минин поежился на крыльце, не достучаться было к соседке, а ехать нужно скорей. Что-то предпринимать срочно. Что — Александр не знал. Не готов он был к такому дикому повороту. Только что с Асей они были близки, и сказать ей так много надо, а тут явился мужик этот с Ольгиной фотографией. Как же мог Минин при Асе сказать, что да, это его жена. Он не хотел, чтобы это было правдой. Это не могло быть правдой! Сегодня уже нет…

Выходит что же, он Ольге смерти желает?

— Эльвира Ивановна! Откройте! — у соседки наконец засветилось окно и Минин перестал колотить в дверь.

— Чтой случилось то? — раздался испуганный тонкий голосок и соседка сначала штору с уголка окна отвела, выглянула, потом по дому прошаркала и дверь приоткрыла.

— Извините, Эльвира Ивановна! Это мы, соседи ваши, домик Майи. Мы там печку растопили, а закрыть не успеваем, срочно надо возвращаться. Вы не могли бы…

— А что там, никак покупатели понаехали? Машина вроде знакомая, я еще как заезжала присмотрелась. Майкин хахаль что ли? — Эльвира растворила дверь и явилась на пороге, замотанная в платки, кругленькая, аккуратная. — Явился все-таки.

— Да, там ее знакомый, верно, он хозяин Лаки, лошади, которую Майя выезжала. Но не покупатель он. Он к ней на могилу ходил, потом сюда.

— А сюда зачем?

— Не знаю. Эльвира Ивановна, мы торопимся очень. За печкой присмотрите, дом закройте и ворота, хорошо? Машина одна тут останется, потом заберут ее.

— Хорошо, хорошо… все торопятся… езжайте уже, всю улицу взбаламутили.

— Спасибо! А ключи у вас так пусть и будут. А вот еще… тут никто не приходил про жильцов новых спрашивать?

— Нет, никто не появлялся. Так дом пустует. Сколько времени простоял. Только по весне приезжал парень, он вроде хозяин новый, а потом уже и никого.

— Это Игорь приезжал. Дом его, да. А не дачного треста. И заселять сюда никого мы не дадим.

— Ну это вы там сами с директором треста и решайте, а я что?

— А то, что не открывайте кому попало. Игорь приедет с Севера — разберется. ну все, мы поехали тогда. Спасибо вам большое.

— Да не на чем, не на чем…

Минин, видя состояние Данилова, предложил ехать на одной машине, и заночевать в коттедже, а “Круизер” Александра оставить пока во дворе у Майи.

— Так лучше будет. А еще с соревнованиями может какие формальности. Утром разберемся, тогда я вас сюда подкину машину забрать.

Данилов согласился. Выглядел он плохо и все молчал. Минин с разговорами не лез. да и не до этого ему было, свои проблемы давили.

До коттеджа добрались быстро, охранник ворота открыл и сообщил.

— Дозвониться не могли до вас. Игорь Николаевич приехал. В клуб ходил с директором поругался.

— Игорь! Ну как почувствовал! — Минин обрадовался. Игорь единственный наверно мог эти проблемы разрешить. Или хотя бы выслушать, посоветовать — ему можно было рассказать.

Но стоило Минину из машины выйти как Ася его в сторону отозвала.

— Саша! Мне с тобой поговорить надо! — девушка тянула его за собой. — Это срочно!

— Ася, я сейчас, только гостя устрою.

— Пусть Кирилл устроит, он проводит к Галине Петровне, а мне с тобой надо сейчас!

Лицо у Аси растерянное, глаза испуганные. Минин подумал, что она из-за того, что у них в домике Майи было расстроилась, все-таки обидел! Наверно сожалеет. Он сказал охраннику

— Кирилл, в дом проводи Александра Сергеевича и проследи, чтобы там его мама приняла. Дальше она уже сама. — Когда Данилов ушел он развернул Асю за плечи, поставил перед собой и заговорил горячо: — Ася, родная, прости. Я не должен был, не так все, да? Но я же сказал там и сейчас повторю — мы с тобой вместе. Ты мне жена, не важно что там…

— Саша я не про это! Я не знаю даже как тебе сказать. Это ужасно!

— Что?

— Откуда же мы могли знать что Александр Сергеевич так убивается. И что он разводится будет. И вообще…

— Кто “мы”, — не понял Саша.

— Я и Майя!

— Асечка, ты что говоришь? Майя умерла.

— Нет, — отчаянно замотала головой Ася, — Не умерла! Она в коме была, а потом… ой я не знала ничего! Не сразу узнала. Только когда она ко мне пробралась на конюшню. Саша у нее ни документов нет, ничего. И вот это все со смертью — она из-за брата своего. Я там не знаю точно, но страшное что-то, может они искали ее, но главное из-за Данилова. Майя не хотела семью его разрушать, думала если он не узнает, что она жива, так постепенно то и забудет. А он вон какой стал, на себя не похож, седой весь, я ужаснулась, когда увидала. Саша, что делать? — она заплакала. Минин ее обнял, он не в состоянии был уложить в голове информацию о стольких воскресших. Мало того что Ольга, еще и Майя…

— Ничего не понимаю! — Они стояли у шлагбаума, у будки охранника, в свете не выключенных фар машины Минина.

— Саша! — от дома к ним шел Игорь, — Сашка! Ты чего тут во дворе да еще и девушку такую красивую держишь на улице в снег и холод. — Игорь подошел ближе, посмотрел на Александра и Асю и спросил, — А что случилось у вас? Лица такие, как будто кто-то умер…

— Да нет, Игорь, в том и дело что жив, — ответил Минин, — пойдем в дом, поговорить надо срочно!

Много позже, когда Данилова вынудили поужинать и устроили в гостевой, когда Ася проведала Женю и ушла спать Игорь и Саша остались в кабинете Минина. Он запер дверь и только тогда еще раз насколько мог подробно все рассказал Игорю.

Начал спокойно, а потом все больше горячился и впадал в отчаяние одновременно.

— Ты понимаешь, Игорь, я же только жить начал без нее по человечески. И с работой устроилось и вот Асю встретил. Женька ее любит и мама. И она их. И мы… я с ней…

— Трахались уже что ли? — присвистнул Игорь, — ну ты даешь. Времени зря не теряешь.

— Ты не понял. Люблю я ее, жениться хотел, а как же теперь, я с Ольгой не разведен! А этот мудак, он дотошный такой, пришел и сует в нос фотку, не знаете ли такой? Я не признался. Игорь я сказал что не знаю ее!

— Ну и правильно сделал.

— Так она Женина мать.

— Какая она ей мать, Мина? Ты сам то думаешь головой, или чем? — Игорь расхаживал по кабинету, Саша стоял у стола. — сядь, что ты стоишь как пень, — Игорь указал на диван. Мужик этот откуда?

— Из больницы куда ее увезли тогда.

— Но у тебя же свидетельство о смерти на руках! Я сам Ольгу хоронил, гроб венки покупал, сам на кладбище договаривался и своими глазами видел как ее в землю закопали!

— А в гробу ты ее видел?

— Нет. То есть прощания не было. Она же сколько пролежала в морге, прикинь, да там ей полголовы снесло…

— А мне мужик этот свежую фотку показал, на прошлой неделе сделанную! И это Ольга. Что делать, Игорь? Не могу я с ней, не хочу! — Минин схватился за голову.

— Ну а что ты так сразу? Жива так жива. Разведешься.

— Не даст она мне развода. Ты Ольгу не знаешь. Или Женьку заберет… Что же делать?

— Истерик не устраивать. Про вторую расскажи.

— Вторая — Майя, хозяйка твоего домика в Димитровке. Она там с братом что-то, история мутная, то ли погиб он, или его заказали, или убили потому что задолжал. Короче ее преследовали. А еще Данилов — она с ним в отношениях не была, а он запал, а потом уехал в Германию. Майя болела, порок сердца, плановая операция, кома. Дальше тоже туман, как ей удалось мнимые похороны устроить. По документам все настолько чисто, что теперь она и без паспорта и без имени, и без жилья. К Асе пришла, где живет — не сказала. И я так понял, что не брат главное, а из-за Данилова она мертвой сказалась, думала забудет он ее…

— Ну дела! — Игорь взъерошил волосы пятерней, — Ну делаааа….сериал мексиканский. Ладно, с Ольгой твоей, вернее не твоей мы решим, я это сам утрясу. ты даже и не дергайся. А вот с Майей пока не знаю. Много народа на эту фальсификацию подвешено. И больничка, и морг, и кладбищенские.

— И что же делать?

— Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала с Ольгой. И давай завтра я начну, а сейчас поспать бы.

— Конечно. А с домом?

— А с домом я кишки выверну дачнотрестовцам. Они у меня попляшут, — взвился Игорь. Он терпеть не мог, когда его интересы ущемляли, — Я специально приехал из-за этого! И ни за что им дом не уступлю. Из принципа! Ладно, утро вечера мудренее. Пойду спать.

— Спасибо, Игорь.

— Пока не за что и лучше деньгами, — засмеялся Васильев, — ну ты чего, Мина? Я же тебя сколько знаю? Какие еще спасибо?

Минин пошел было к себе в комнату и передумал. Нет, теперь уже нет, он остановился перед Асиной дверью. Стучать, не стучать? Может и не закрыто. Он повернул руку, дверь подалась. Открыто.

— Саша! — услышал Минин, — Сашенька, — и руки Аси обвили его шею, — все хорошо?

— Да, все хорошо, Игорь обещал Майе помочь. — Минин обнимал Асю, гладил по плечам и спине, поправлял волосы. — Все хорошо, ну что ты опять плачешь?

Про Ольгу он Асе решил не говорить.

Данилов был благодарен и Асе и этому парню, своему тезке Минину, они как-то смогли растормошить Александра, развеять разговорами, вывести из тяжких дум. Вроде и не утешали, а не давали скатываться отчаяние.

Но сейчас, когда он остался в комнате один, тоска навалилась, сердце, как стальной лапой сжала. И невыносимо было среди ночи в пустоте сопротивляться ей.

Данилов оделся и пошел вниз, сначала во двор, потом и за ворота. До конного клуба было рукой подать, Александр Сергеевич знал с кем в эту ночь станет говорить о Майе.

На территории было пусто и темновато. Никакой охраны — Чижик Пыжик экономила на ночных сторожах. Ворота запирали, но Данилов помнил где в ограде прутья раздвинуты и можно пробраться.

Он шел к деннику Лаки: по тропинке, мимо душевых, в ангар, по коридору и вот пятый денник, если Лакрейма не перевели в другое стойло. Нет, не перевели, Данилов узнал горбоносую морду жербца — Лаки высунул голову из денника, прядал ушами, трепетал ноздрями. И почему это верхняя часть двери была откинута и свет внутри. Наверно Наташа?

Данилов вошел, Лаки переступил, подался в сторону и Александр услышал:

— Лакрейм, ты что? — этого не могло быть, но было! Он узнал голос Майи. И увидел ее! Денник освещала лампа-переноска, подвешенная на крюк. В электрическом свете, как обычно сияли ангельские кудряшки Майи. Александр хотел сказать ей что он приехал к ней, насовсем и…

Свет расплылся, стена надвинулась, в глазах пошли круги и погасли. И гул в ушах, как океанский прибой. Потом сквозь него пробился голос.

— Саша… Сашенька…

Данилов чувствовал на лице прохладные капли. Вода… ему прыскали в лицо водой… и свет вернулся. Александр увидел ноги и брюхо жеребца, ощутил осторожные прикосновения чьих-то рук к лицу, а потом тот самый, давно знакомый ему Ангел в золотистом ореоле нимба склонился и сказал голосом Майи:

— Что же ты все падаешь, Сашенька? — и стал целовать Александра быстро и часто. В губы, подбородок, щеки… Разве ангелам можно целоваться с подопечными?

Данилов закрыл глаза и боялся открыть, чтобы происходящее как-нибудь не оказалось сном и не исчезло.

— Саша, очнись, — Майя трясла его за плечи, Лакрейм фыркал и беспокоился, — вставай, слышишь? Не пугай меня…

Данилов сделал усилие и заставил себя посмотреть на Майю. Она не исчезла. Тогда он поднялся резко, обхватил ее, крепко прижал к себе.

— Майя! Жива…

— Жива, Сашенька, жива… прости… я думала что лучше тебе не знать… я дура… дура… Саша… ты седой весь! Господи! Откуда же ты здесь?

— Приехал сегодня…

— Вставай… пойдем, — она тянула его за руку, помогая подняться.

Они встали, снова обнялись. Данилов наклонился, зарылся лицом в волосы Майи, вдохнул ее запах и сказал.

— Фото нашел, что ты мне оставила там… в доме… Я вернулся, Майя, не смог жить без тебя.