Люди этого часа

СВЕТ СОЛНЦА, СВЕТ ЛУНЫ Одноактная пьеса

Б о р и с, к сорока годам.

А н н а, около тридцати.

В а с я, за сорок.

С т а р у х а.

Д е в у ш к а.

П е р в ы й м у ж ч и н а.

В т о р о й м у ж ч и н а.

Т р е т и й м у ж ч и н а.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а.

П р о в о д н и ц а.

Н а ч а л ь н и к п о е з д а.

Д е ж у р н а я п о э т а ж у.

П а с с а ж и р ы.

Утро, поле и лес, открытое пространство и тишина. Перекликаются птицы, вступает негромкая музыка.

Издалека слышен гудок поезда.

Вот состав приближается, прокатил мимо тяжко дышащий работяга-паровоз, бегут вагоны, слышен пульсирующий лязг движущегося железа.

Поезд начинает удаляться, и мы уже там, внутри. Переговариваются п а с с а ж и р ы, нам и не нужно знать, кто они, мы их даже не называем:

— Солнце столбами светит.

— Будет свежий день.

— Коля! Колечка, беги скорее на эту сторону. Вот видишь, за холмами насыпь. Это новая линия. Там уже тепловозы пойдут — не такой маленький паровозик, как наш… Да не сюда! Куда ты смотришь?

Стучат колеса. Музыка.

В одном из отделений вагона Б о р и с сидит на скамье. Над ним на верхней полке спит В а с я, а напротив — с т а р у х а, которой хочется скоротать долгую дорогу разговором.

Б о р и с. Черт, скучища! (Зевает.) Василия Николаевича, что ли, разбудить, Ваську?

С т а р у х а. Вот такие дела. И температуры вроде нет, и не болит ничего, а никак не расхрабрюсь. Будто кто меня ударил. Дочка говорит: «Вы, мама, просто отдыхайте. Хватит, поработали на своем веку». Так отдыхать соскучишься. Сижу-сижу, возьму тряпку в руки. Пол у них лаком сделанный, а протрешь, все яснее в квартире.

Б о р и с (лениво). Муж-то ничего у дочки?

С т а р у х а. Хороший парень попал. Пятый год как свадьбу справили, а он ее в автобус подсодит, с автобуса примет. Сам шофер в тресте. И десятилетку вечернюю кончает.

Б о р и с. У шофера денег много — во всех карманах. На бутылку всегда соберет.

С т а р у х а (оскорбленно). Это ты собираешь. А он не из таких.

Б о р и с. Почему это я собираю?

С т а р у х а. Потому что у тебя глаза белые. Без зрачков. Какие вы ночью с приятелем-то ввалились, помнишь?

Б о р и с. Ох, мамаша, тебе бы в эстраду! Глаза белые — скажет тоже… Ресторана вот нет в поезде. А то бы я их протер.

С т а р у х а. «Протер»… Не совестно? Четвертый десяток разменял небось. Собой приятный, дети, наверное, дома.

Б о р и с. Почему дети? У меня уже правнуки… Ладно, надо друга будить. (Встает и трясет Васю за плечо.) Вася, Василий Николаевич! Поднимайся. Приехали.

В а с я. Ммм… Сколько время?

Б о р и с. Восемь часов семьдесят пять минут. Хватит валяться. Вставай, чего-нибудь придумаем. Жалко, картишки с собой забыли взять… Ты мойся, а я пройду по вагону, может, найду партнеров.

В а с я. Это девятый час, что ли?.. Или десятый? Сейчас встану, Боря. Иди.

Отчетливее слышен стук колес, ритмический скрип движенья.

Б о р и с (идет по вагону). Пожалуй, вчера действительно перехватили. Что-то у меня последнее время после выпивки только одна половина мозга работает — левая. Правая отключается, это точно. И мысли какие-то коротенькие. По сантиметру, не больше. Одна юркнет, потом другая. Солнце… Лес… Коровы… А когда читаю, дальше глаз не проходит. А слушаю — до ушей только. (Заглядывает в одно из отделений и слушает доносящийся оттуда разговор.)

П е р в ы й м у ж ч и н а. Знаете, как получается: сначала мы на авторитет работаем, потом авторитет на нас. Термоконстантный корпус пустили, в области уже иначе смотрят — как-никак завод союзного значения. Городу на строительство больше средств. Я уезжал, как раз гостиницу должны были сдавать — девять этажей. Можете себе представить, наш Озерск — и девятиэтажная гостиница?

Б о р и с. Привет попутчикам. Картишек не найдется?

В т о р о й м у ж ч и н а. Нет, нету… А заместителем у вас на ОМЗе все Анна Ивановна? Справляется?… Замуж не вышла, кстати?

Б о р и с. Жаль. Сыграли бы в «дурачка». Убили бы время.

П е р в ы й м у ж ч и н а. А зачем его убивать? Что у нас есть ценнее, чем время?..

Борис пожимает плечами и отходит.

Стучат колеса.

Б о р и с. «Зачем его убивать?» — вумные все такие стали. Прямо не приближайся к ним — члены-корреспонденты, доктора наук, сюзерены знания. Без него, что ли, не знают, что такое время… (Заглядывает в другое отделение, где сидят третий мужчина и четвертый мужчина.) Здорово, ребята! В «козла» нет желающих?

Т р е т и й м у ж ч и н а. В «козла»? Да можно. Вот мы как раз сидим с товарищем, друг на друга смотрим.

Б о р и с. А может, картишки есть? Кинули бы в «подкидного»?

Т р е т и й м у ж ч и н а. Вроде я в чемодан клал. Сейчас проверю.

Б о р и с. О, красота! (Кричит.) Вася, Василий Николаевич, давай сюда!

Вступает бойкая, пародийная музычка и смешивается со стуком колес. Свет уменьшается, а когда вновь становится светло, мы видим, что партнеры уже устроились и играют.

Б о р и с. Восемь — вас попросим.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Десять.

Б о р и с. Еще восемь — вам подбросим.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Десять!

Б о р и с. Молодец — землю ешь, камни выплевываешь… Снова восемь.

В а с я. Сколько у тебя этих восьмерок?

Б о р и с. Сколько доктор прописал… (Обращаясь к публике.) Как у меня слова бойко выскакивают. Словно намыленные, словно маленькие шарики катятся, так что и соображать совсем не надо. У меня этих слов целые мешки внутри. Поэтому я, когда говорю, гораздо умнее получаюсь, чем когда думаю.

Т р е т и й м у ж ч и н а. Валет…

Б о р и с. А мы его по усам.

Т р е т и й м у ж ч и н а. Король…

Б о р и с. А мы ему по мозгам.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Туз козырный.

Б о р и с. А мы… Нет, ничего не выйдет… Выиграл сильнейший, победила дружба. Вася, сдавай. …Ребята, если окно открыть?.. (Опускает раму и высовывается наружу.) Погодка-то… (Тревожно, глядя в сторону.) Что это он делает, черт его бей? Что с ним? (Поворачивается и бросается вон из купе, опрокинув чемодан, на котором играли он и его партнеры.)

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Куда это он сорвался? Увидел что?

Музычка обрывается. Тишина… Резко вступает стук колес. Вдруг громкое шипенье, скрежет, скрип. Поезд останавливается, что-то ударило, что-то упало. В одну сторону пробегают пассажиры. Возникает говор перебивающих друг друга голосов:

— Да вот же он! Вот он!

— Попал под поезд, да?

— Слушайте, надо вызвать начальника поезда.

В а с я. Авария, что ли? Почему-то остановились.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Ребята, пошли выйдем.

Свет в купе гаснет, и мы оказываемся в тамбуре, где столпились взволнованные пассажиры.

Д е в у ш к а. Он и сел уже такой бледный.

Г о л о с з а с ц е н о й. Пополам разрезало.

Б о р и с (адресуясь за сцену). Бросьте вы панику поднимать! Никого не разрезало и разрезать не собиралось. Вон он — уже за полем.

П а с с а ж и р (вбегает). Тише! Вот начальник поезда пришел.

Входят н а ч а л ь н и к п о е з д а и п р о в о д н и ц а.

Н а ч а л ь н и к п о е з д а. Граждане, кто сорвал стоп-кран?.. Проводник Смирнова, ты где?

П р о в о д н и ц а. Только стаканы начала собирать к чаю… Вот эта девушка все видела.

Д е в у ш к а. Я все видела. Он сел на предпоследней станции, в Тишкове. Парень. Лет двадцати. Бледный, расстроенный.

Н а ч а л ь н и к п о е з д а. С вещами?

Д е в у ш к а. Чемодан и рюкзак… Вещи положил на багажную полку, сам голову опустил, ни на кого не смотрит. И так все время. То курит, то губы кусает. Ильинку проехали, он в тамбур вышел. И я как раз там была. Он курил, глубоко затягивался. Потом вдруг говорит: «А все-таки я ее люблю!» Открыл дверь наружу, высунулся весь. Но, наверное, ему показалось, что скорость слишком большая. Вернулся — и рукой за стоп-кран… А тут этот товарищ вбегает.

Н а ч а л ь н и к п о е з д а. А вы-то зачем?

Б о р и с. Я?.. В окно увидел — человек висит на поручнях. То ли он пьяный, то ли покончить с собой собрался. Ну и кинулся сам… В таких случаях особенно не рассуждаешь… Только вот девушку толкнул.

Н а ч а л ь н и к п о е з д а (смотрит в поле). Сукин сын! Попробуй поймай его теперь — вон как чешет.

П р о в о д н и ц а. А я-то, главное, стаканы на поднос…

Н а ч а л ь н и к п о е з д а. Ты акт составь на вещи, Смирнова. Явится — штраф заплатит как миленький… Ладно, поехали. Машинист нагонит время.

Н а ч а л ь н и к п о е з д а и п р о в о д н и ц а уходят.

Свисток… Гудок паровоза.

Состав начинает двигаться.

Д е в у ш к а. А парень приятный.

В т о р о й м у ж ч и н а. Любовь — это замечательно. Но зачем же поезда останавливать?

Г о л о с п р о в о д н и ц ы. Главное, я только поднос собрала…

Д е в у ш к а. Да совсем это не главное, что вы поднос собрали! При чем тут поднос?

Вступает бодрый стук колес, свет гаснет, а когда зажигается, мы снова в отделении, где собрались игроки.

Б о р и с. Что, продолжим? Чья сдача? Моя?.. Хотя… Ну, как скажешь, Вася, — достаем заветную или нет?

В а с я. Гляди.

Б о р и с. Мужики, у нас поллитровка с собой запасена. Идете в долю?

Т р е т и й м у ж ч и н а (после паузы). Если ради знакомства?.. Как считаешь, сосед?

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Не знаю… Не очень охота. И проводница не заскандалила бы.

Б о р и с. Да и не заметит. Мы вроде чай пьем… Вася, давай за чемоданом. Ребята, водка столичная. Четыре двенадцать. За посуду с вас не возьмем.

Вступает бодрая музычка, на мгновение свет гаснет и зажигается снова. Четверо сидят со стаканами.

…Ну, будем… В командировку в Озерск или там работаете?

Т р е т и й м у ж ч и н а. Я лично разведать еду на ОМЗ. Там, говорят, и с жильем неплохо и квалификацию можно получить. А товарищ местный. Тоже советует переезжать. Завод вроде перспективный.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Что ты! Мерительный инструмент выдаем класс два и три «А», не ниже. У нас заказчиков уже до трех тысяч. Недавно термоконстантный корпус пустили.

Т р е т и й м у ж ч и н а. Мне-то, чтобы садик для маленьких, школа-продленка. А у нас бытом не обеспечивают. Детей каждое утро приходится на другой конец поселка, к теще. Таскаешь их по автобусам, мнешь. Так-то четырнадцать лет на одном месте. Член завкома был, в цеховом комитете всегда.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. А я тебе что говорю! Поступишь к нам на ОМЗ, все лето не будешь знать, какие-такие дети. Пионерлагерь. И не то что там одна смена, вторая — прямо от школьного звонка до школьного звонка. Зимой тоже садик, все такое… А насчет жилья — увидят, что ты не летун, прогуливать не прогуливаешь, перекуривать по часу не перекуриваешь, в подъездах не троишь, тебя как многосемейного в особую очередь. С семидесятого от завода по два корпуса ежегодно заселяем. А корпуса — закачаешься. Над озером — что на курорте. Утром встанешь, из окна тебе горизонт. И неба столько над головой… Короче, у нас замдиректора такая, что зря советский хлеб не ест. Музыкальную школу с осени открываем.

В а с я. Что, неужели баба замдиректора?

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Женщина… Анна Ивановна… А вы как, в командировку в Озерск, да? Откуда сами?

Б о р и с. Из Москвы. Оба с одного предприятия. К вам на ОМЗ заказ подтолкнуть. До срока месяц остался.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. И что — хотите месяц жить в Озерске?

В а с я. Хоть два. Пока груз не отправим, квитанцию не получим.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Можете, ребята, налететь с этим делом. Анна Ивановна за реализацию отвечает. А она толкачей на заводе не держит. Недавно случай был… даже не случай, а факт. Двое приехали с Кавказа — вина с собой бочонок, фрукты. К ней пришли, а она им: «В командировочном могу, говорит, отметить сегодня прибытие, завтра убытие. И то на первый раз, пока не знаете наших порядков. Если не согласны, вообще ничего отмечать не будем, разделывайтесь со своей бухгалтерией как хотите». Те в райком, в райисполком. Пока бегали, два дня прошло, их в проходной на завод не пускают. Тык-мык, роздали свои фрукты девчонкам в гостинице и уехали.

Б о р и с. Что она — с ума соскочила? Первый раз, между прочим, слышу, чтобы замдиректора — и баба.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Она у нас не баба. Женщина. Анна Ивановна.

Б о р и с. Чего она злющая такая? Старуха?

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Наоборот. Ей лет тридцать от силы. Женщина что надо. Яблочко. Все при ней, в общем. Лицо, фигура…

Б о р и с. Замужем?

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Дочка — лет десять. А так одна живет. То есть женихов-то у нее пол-Озерска, только бы захотела… В общем, был кто-то. Давно уже. И этого человека она ждет.

В а с я. Боря, прямо для тебя случай, а?.. Знаете, ребята, такой он у нас мастак по бабам. Бывает, приедем куда-нибудь, в гостинице мест напролом нету, народ сутками по креслам сидит в вестибюле. А наш Боречка к администраторше подошел, на барьер оперся. «Как у вас насчет гостеприимства?» И сразу все. Ни одна устоять не может.

Б о р и с. Закругляйся трепаться, Вася. Давайте играть, чего зря время теряем? Чья сдача, твоя?

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Да хватит, надоело. Так посидим. У нас, между прочим, в Озерске, в жилмассиве, ни в эти карты, ни «козла» под окнами не бьют. Зимой — лыжи, летом — на лодке, купаться. Оркестр у молодежи.

Т р е т и й м у ж ч и н а. Послушаем, чего радио скажет. (Поднимается и включает трансляцию.)

Голос диктора-мужчины заканчивает передачу последних известий, затем голос диктора-женщины объявляет концерт старинной французской музыки.

Вступает мелодия. Приглушенно стучат колеса.

Я вот, например, любитель музыку послушать. В поезде — особенно: сидишь, в окошке березы вертятся, поляны… Вот что это за штука такая — красота? Тебе одно нравится, мне — другое. А скажешь «красиво» — и всякий понял. Интересно, да?

Мелодия продолжает звучать.

Б о р и с (задумчиво). Promesse de bonheur.

В а с я. Чего-чего?

Б о р и с. Обещание счастья — «promesse de bonheur» по-французски. Музыку передают, Куперена, вот и вспомнилось, всплыло. Красота — это обещание счастья.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Ты что, французский знаешь?

Б о р и с (равнодушно). Учил когда-то, силу воли испытывал. Было, да прошло.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Дочка моя в десятом классе — тоже у них. Стихи зубрят, с подругой записки друг дружке оставляют на французском, чтобы брат не прочел. Девчонки…

Т р е т и й м у ж ч и н а. А точно, что обещание. Бывает, увидишь девушку-красавицу. Тебе-то уж ни к чему — возраст. А все равно хорошо. И почему-то кажется — придет время, когда все-все будут красивые. И долго, всегда… Вообще, здорово я музыку люблю. Слушаешь, вспоминаешь…

Звучит мелодия.

На сцене темнеет, только лицо Бориса освещено.

Б о р и с (смотрит вверх). А я так наоборот — вспоминать ненавижу, вот уж чего хуже нет. Да и память, правда, странная. Отрывной календарь — день, и до свиданья. Другие людей помнят, с которыми встречались, места, где бывали, а тут ни прошлого, ни будущего. Это от водки, наверное, — обрубило во времени с обоих концов… (Другим тоном.) Гостиница в Озерске есть?

Свет вспыхивает, музыка обрывается.

Ч е т в е р т ы й м у ж ч и н а. Девятиэтажная. Башня над озером. Все с иголочки, модерн. Вы и в Москве такой не видали. От вокзала, правда, далеко. Но это старый. От нового будет удобно.

Б о р и с. Тогда у нас такая стратегия, слышишь, Вася. Сначала на ОМЗ вместе, потом ты останешься конструкционную сталь оформлять, если дадут, а я на радиозавод сбегаю. Чемоданы сейчас бросим на вокзале. Кто первый в гостиницу придет, номер выколачивать на двоих.

Темнота. Стук колес становится громче. Состав грохоча уходит от нас, замирающий гудок слышен уже издали. Становится чуть-чуть посветлее.

Гостиница. Входят Б о р и с и д е ж у р н а я п о э т а ж у.

Б о р и с. Что это у вас темнотища? Новая гостиница, а в коридоре света нет.

Д е ж у р н а я. Есть. Только лампа очень гудит. Мы гасим, чтобы жильцам не мешала отдыхать.

Б о р и с. Чего она гудит? Не паровоз же.

Д е ж у р н а я. Наверное, что дневного света. Хотели как лучше, а они попали бракованная партия. Скоро заменят.

Б о р и с. И в номерах тоже гудят?

Д е ж у р н а я. Погорят, потом начинают. Только на этом этаже, на девятом.

Б о р и с. А на другой этаж нельзя перейти?

Д е ж у р н а я. Областная же конференция. Мест нету. Я даже удивляюсь, как вам дали. Наверное, что симпатичный… Вот эта ваша комната. (Поворачивает ключ в замке.) Пока-то можно зажечь. (Щелкает выключателем, в номере становится светло.)

Б о р и с (осматривается и ставит на пол два чемодана). Хоть бы керосиновую лампочку какую-нибудь. Или свечу.

Д е ж у р н а я. Свечи можно. Со свечой удобно.

Б о р и с. Так принеси.

Д е ж у р н а я. Откуда я возьму? Это жильцы сами покупают.

Б о р и с. А где купить-то? В магазине?

Д е ж у р н а я. В магазине.

Б о р и с. Так сейчас поздно.

Д е ж у р н а я (убежденно). Сейчас поздно.

Б о р и с (смотрит на нее). Молодец… У тебя, наверное, не высшее образование? Ученой степени нет?

Д е ж у р н а я. Не… Восьмилетка.

Б о р и с. Так я и думал. Чего ты смеешься?

Д е ж у р н а я. Я вам сейчас свечку принесу. От жильца осталась. (Выходит.)

Б о р и с (ей вслед). Ну давай… Черти — модерн с иголочки! Впрочем, все равно спать. (Кричит.) Дежурная, эй! Товарищ мой придет, ты проводи. Заблудится тут у вас… Хотя вон он уже.

Входит В а с я.

В а с я. Ты чего — оба чемодана припер? А я тоже забегал.

Б о р и с. Да они не тяжелые.

В а с я. Слушай, надо сейчас в ресторане какую-нибудь выпивку взять. И чем подавиться. Через полчаса они придут. Тамара и Анна Ивановна… Тут такая история. В общем, она на тебя упала.

Б о р и с. Кто — она? Ты давай яснее.

В а с я. Вот эта Анна Ивановна. Замдиректора на ОМЗе.

Б о р и с. Анна Ивановна? И сюда придет?

В а с я. Чтоб я так жил. Полчаса осталось.

Б о р и с. Анна Ивановна, к которой мы заходили? Брось. Не верю.

В а с я. Она самая… Понимаешь, после как ты ушел, я сел в приемной заявление писать насчет стали из остановленных заказов.

Б о р и с. Постой. Командировки отметил?

В а с я. В порядке. Тамара у меня брала отмечать.

Б о р и с. Какая еще Тамара?

В а с я. Тамара Васильевна. Которая в комнате была. Высокая такая, спортивная. Не заметил?.. Короче, сажусь в приемной, начинаю писать. А тут эта Тамара. Раз проходит мимо, другой раз. Я вижу такое дело, заговариваю. Неужели ты ее не запомнил — высокая, блондинка? В красной вязаной кофточке.

Б о р и с. Не.

В а с я. Спрашиваю, кто нам командировки отметит. Она взяла у меня, ушла к замдиректора. Возвращается, опять начинаем трепаться. И, в общем, договорились. В девять они к нам придут, напротив тут будут прогуливаться.

Б о р и с. И вторая — Анна Ивановна? Никогда бы не подумал. Такой пост занимает, красивая, молодая. Вообще не наш с тобой кадр, а?

В а с я. Не знаю.

Б о р и с. Странно, что она в гостиницу придет. Внизу администратор — такое кадило разведут на весь город… Хотя, конечно, мое дело маленькое… Ну давай сюда командировки.

Вступает и постепенно усиливается высокий звук.

О, черт, заныла лампа! Дежурная сейчас свечку принесет… (Берет у Васи командировки и смотрит.) Все нормально, приезд отметила. А то я побоялся, сделает, как с теми, с Кавказа… Но все равно она предупредила, что сидеть не надо. Завод, мол, по графику работает.

В а с я. А я и не посмотрел, как отмечено, в карман сунул.

Б о р и с. Здорово гудит лампа. Придется выключить свет — не поговоришь. (Щелкает выключателем.)

Гудение обрывается, становится темнее. Но комнату заливает лунный свет.

Ничего. И так можно. (Подходит к окну.)

В а с я. Командировки у себя оставь… А тот-то мужик в поезде, помнишь? «Анна Ивановна, Анна Ивановна наша». Бабой не позволял назвать.

Б о р и с (после паузы). Луна как красиво над озером. Васька, пропили мы свою жизнь, проездили… (Другим тоном.) Так сговоримся — как встретили их, ты свою Тамару сразу под руку. «Пойдемте прогуляемся, город мне покажете». А мы с Анной Ивановной поднимемся. Порядок, да?.. (Поворачивается к окну.) Эх, луна-то — почти музыка.

Свет меркнет, вступает музыка. Сквозь нее неразборчиво звучат голоса, шаги, слышится шорох… Становится светлее.

В комнате Борис и А н н а, которые сидят за столом. Горит свеча.

Что же вы не пьете, Анна Ивановна, Аня? Давайте за встречу.

Музыка умолкает.

А н н а. Нет, спасибо. Я совсем не умею пить водку. У меня не получается.

Б о р и с. А чего тут уметь? Стукнулись — и в дамки.

А н н а. Не нужно. (Отодвигает свой стакан.) Борис Андреевич… Борис, ты меня узнал?

Б о р и с. Я?.. Гм… Узнал, конечно. (Берет Анну за руку.) Ну иди сюда.

А н н а. Подожди, не надо. (Встает и отходит к окну.) Так волнуюсь, извини… Луна над озером полная. Я отсюда ни разу не смотрела на город, с такой высоты… То есть днем смотрела — я в комиссии была, когда гостиницу принимали. Но вечером нет… А знаешь, в тех жилых корпусах на берегу частица тебя заключена.

Б о р и с. Меня?.. Вон в тех? Откуда?

А н н а. Ну да. Ведь в зданиях, машинах всегда есть чья-то воля, верно же? Кому-то нужны были эти дома, кто-то выносил решение строить, другие проектировали, кто-то решал, где они будут стоять.

Б о р и с. Я-то при чем?

А н н а. Мы строили хозяйственным способом. И завком настоял — ставить над озером. Нам сначала другой проект дали — в долинке, где можно использовать старые коммуникации, дешевле. А мы заставили переделать. Чтобы был широкий горизонт, и люди из своих комнат могли далеко-далеко видеть. Я ведь помнила, как ты говорил, что людям надо далеко видеть… Вообще, я тебе так обязана.

Б о р и с. Обязана? Мне?

А н н а. Конечно. (Отворачивается к окну.) Борис, а ты меня сразу узнал? Ты ведь не думал, что я буду в этом кабинете. Я тебя — с первого взгляда. Вы вошли с Василием Николаевичем, у меня даже сердце биться перестало. Все другие звуки отключились, что-то говорю, но не сознаю, что… А почему ты даже вида не подал? Смутился?

Б о р и с (недоуменно дергает плечами). Ммм… Народ же кругом.

А н н а. А я испугалась — вдруг ты и уедешь, не повидавшись. Мне жутко стало. (Поворачивается к Борису.) И видишь — сразу пришла в гостиницу.

Б о р и с. Да ты иди сюда, чего ты стала там? Они же скоро вернутся.

А н н а. Вернутся?.. Кто — они?

Б о р и с. Тамара с Васей.

А н н а. Тамара вернется? А зачем?.. Ах, ну да! Нет, они не вернутся. То есть Тамара не придет. Она ведь только мне помочь с тобой встретиться. А так-то у нее семья, муж.

Б о р и с. Ну и что, что семья? Бывает, семья не помеха.

А н н а. Не надо так говорить, Боря. Это не твои слова. Или… подожди. (Подходит и смотрит Борису в лицо.) Борис!..

Б о р и с. Что?

А н н а. Ты меня не узнал. И сейчас не догадываешься, кто перед тобой. Поэтому мы на разных языках говорим.

Б о р и с. Видишь ли… То есть вот лицо…

А н н а. Ну… и как же ты думаешь тогда — зачем я пришла?

Б о р и с. Понимаешь, я чувствую, что мы как будто виделись раньше.

А н н а (вздыхает). Тогда понятно, почему водку предлагаешь, за руку берешь. (Нахмуривает брови и усмехается.) Почему-то была глупо уверена, что как я тебя сразу узнала, так и ты… Ладно, главное, что ты все-таки приехал и здесь. Нет, Боря, я не пришла, как иногда говорят, «время провести». Ты вспомни — Аня, машинисточка. Одиннадцать лет назад. Ты приезжал. В шестьдесят втором.

Б о р и с. Я приезжал?

А н н а. Наш завод еще совсем маленький был. И Озерск почти весь деревянный. Я тогда в отделе снабжения работала. И дочка на руках — один год. Разочарованная была, глупая. Свой заочный бросила, считала, что для меня жизнь кончена. А ты приехал и все перевернул. Сказал мне: «Жизнь — это всегда начало — до самого ее конца». И я поняла. Почувствовала, что на самом деле так.

Б о р и с. Я сказал насчет жизни — что всегда начало?

А н н а. Да. Мы много разговаривали. Помню, спрашивала тебя: «Раз так вышло у меня, что я могу сделать?». И ты ответил: «Делай что можешь».

Б о р и с (вздыхает). Странно.

А н н а. Ты был в командировке, приехал из Москвы. Вскоре после института. Познакомились в заводоуправлении. Ты меня еще называл «Анютины глазки». Неделю жил в Доме для приезжих.

Б о р и с. Постой-постой! (Встает и подходит к Анне.) О господи, «Анютины глазки»! Даже горло перехватило… Да… это ты. Кто бы мог подумать? Была такая угловатая девушка — и не угадать, в какую можешь милую расцвести. (Прохаживается по комнате.) Сколько воды утекло — пожалуй, целое такое озеро… Как время меняет человека. Я не о тебе, так… И что же, ты все-таки кончила свой институт?

А н н а. Окончила.

Б о р и с. И каким же образом вышла в замдиректоры так скоро?

А н н а. Не знаю. Наверное, потому, что все кругом помогали. У нас народ очень хороший. Помнишь, Боря, ты говорил, что качество общества определяется тем, сколько там людей не просто живущих, а стремящихся к совершенству. Вот в Озерске много таких — даже большинство, может быть. Видишь, как я все-все запомнила, что ты говорил в ту нашу встречу?

Б о р и с. Большинство тех, кто стремится к совершенству? Ты идеалистка, Аня.

А н н а. Я понимаю, что тебе может смешным показаться — маленький город. Но правда. У нас, например, лекальщик есть, Самсонов. Его в инструментальном не подгоняют, сроков не дают. Потому что известно — он все равно сделает так хорошо и так быстро, как только в силах человеческих. Он пожилой, скромный, на заседаниях завкома никогда слова не скажет. Но без него завком — не тот завком, мы другие делаемся, суетливее.

Б о р и с. Все равно, насчет стремления к совершенству — это у тебя от юного идеализма.

А н н а. В юности мне как раз очень тяжело было — тогда, сначала. Дочка маленькая, зарплата еще меньше. Жили в бараке. Муж бывший ничего не давал, потому что день работает, два пьет. Откуда тут взяться идеализму? Меня только любовь вынесла. И повела.

Б о р и с. Какая любовь?

А н н а. Не догадываешься… К тебе, Боря.

Б о р и с. Ко мне…

А н н а. Вот представь себе — ты приехал целеустремленный, с большими планами, светлый. Французский учил, чтобы иностранную техническую литературу читать, — у тебя тетрадочка со словами все время в кармане была. Расписание для работы на каждый день составлял, пел замечательно. Шесть дней побыл и уехал. А я уже полюбила. Но если любишь, все вокруг делается сильным, чистым, мелочи отпадают, остается суть. И я тоже расписание стала себе составлять, занималась каждую свободную минуту. Потом на заводе заметили, что машинисточка из отдела снабжения все учится, не бросает институт — за третий курс сдала на отлично, за четвертый. И вдруг как прорвало: Настеньку в детсад, нам обеим комнату, мне путевки, ссуды. Бывает, с работы нарочно отпустят пораньше, домой придешь, а там соседка уже печку вытопила в комнате… Я, Борис, знаю наших озерских и поэтому говорю, что они хорошие. Но началось с тебя. Я тебе так благодарна за эту любовь. Просто счастлива, что вот тебя вижу, разговариваю.

Б о р и с. Да. Понятно. (Кусает губы и оглядывает потолок.) Давай выпьем. (Подходит к столу и садится.)

А н н а. Зачем? Я только поперхнусь и закашляюсь… Знаешь, это я не точно сказала, что узнала с первого взгляда. Но вот сердцем… Потому что ты вошел, и мир совсем изменился. Смотрю в бумаги и чувствую, что все поднялось в новое измерение, стало по-другому ясным, четким. И тишина. Я по этим изменениям поняла, что случилось что-то значительное. Глянула еще раз, а это ты.

Б о р и с (пожимает плечами). Что же тут значительного, что я приехал? Почему ты так обрадовалась?

А н н а. Потому что ты замечательный человек.

Б о р и с. Я замечательный?.. Наверно, не рассмотрела как следует. И теперь тоже не видишь. Темно. (Усмехается.) Может быть, зрение плохое. Сколько у тебя этих… диоптрий?

А н н а. Диоптрии — это когда очки.

Б о р и с. Ну, процентов зрения.

А н н а. Много. Больше чем сто. Я тебя хорошо вижу.

Б о р и с. Да здесь света мало. Давай проверим. Вот там — что это такое я показываю?

А н н а. Телефон.

Б о р и с. А это?

А н н а. Это графин. Перестань, Боря.

Б о р и с. Действительно графин… Графин, и все равно я замечательный человек?

А н н а. Да… А как ты живешь, Боря? Ты инженер?

Б о р и с. Инженер-экономист. В командировке сказано.

А н н а. А почему приехал к нам на ОМЗ?

Б о р и с. Согласовать технические условия. Ты же читала.

А н н а. Это так пишется. На самом деле согласовывать нечего. Заказ не изменился… У тебя семья, дети?

Б о р и с. Нет. Один.

А н н а. А почему, Боря?

Б о р и с. Странный вопрос. Почему трава зеленая — можешь ответить? Так получается… Разве всем жениться?

А н н а. Наверное, работаешь над книгой?

Б о р и с. Над какой книгой?

А н н а. Ты тогда начал писать роман. Читал мне отрывки. Собирался долго-долго над ним работать. Роман, в котором будет целый мир, но пропущенный через человеческое сознание.

Б о р и с. Ах, этот!.. Да, пишу. (Усмехается.) Но, знаешь, все не кончить. Мир никак не влезает. Большая слишком книга получается. Толще телефонной. (Другим тоном.) Послушай, да кто в молодые годы романа не пишет, отрывков не читает знакомым девушкам? Такие запыленные отрывки пионеры потом тоннами собирают по этажам, в утиль сносят.

А н н а. А петь бросил? В те годы ты занимался в кружке. При клубе у себя. У тебя голос чудесный был. Мы гуляли, ты пел арию Каварадосси. Из «То́ски».

Б о р и с. Мм… Пою. Но дуэтом. С Васей в командировку куда-нибудь приедем на месяц, за первые две недели подотчетные спустим на белую головку, а потом сидим на одной чернушке и поем. Очень музыкально получается. Из оперы «Тоска́».

А н н а. Борис, ты несчастлив?

Б о р и с. С чего ты взяла? Наоборот, у меня все отлично. Вот номер получили в гостинице — только при свечке приходится. Бутылочка на столе… Ты пришла навестить. Что еще человеку надо, — помнишь, как в том анекдоте?

А н н а. Нет, Боря. Ты несчастлив. Иначе бы водку не стал пить. Я увидела тебя на заводе и поняла, что плохо.

Б о р и с. Почему? Потому что я толкач? Не дослужился до большого поста.

А н н а. При чем тут пост? Ты сам говорил, что должность может быть скромной, зарплата небольшой, жилплощадь маленькой, а чувство, а счастье — безмерным. Я это часто-часто повторяла себе потом. Вообще помню все наши разговоры тогда. Прямо каждую тобой сказанную фразу.

Б о р и с. Просто я оратор какой-то был тогда, Цицерон… Ну, не важно. Вот у меня как раз и выходит, что все маленькое, а счастье огромное. Серьезно. Потому что ни о чем голова не болит. Живу себе как птица и радуюсь. Только вот помнить ничего не помню, да и не хочу вспоминать.

А н н а. Почему? А для меня, например, так дорого все, что было.

Б о р и с. Ладно, прекратим этот разговор, а то он какой-то мучительный. Я даже в толк не возьму, зачем ты пришла. Хвастаться, сравнивать себя со мной?.. Васька, дьявол где-то застрял…

А н н а (после паузы). Боря, мне хотелось бы тебе завод показать. И город. Везде, где моя доля, и твоя тоже. Это ведь радостно, что ничего не пропало — ни слова, ни поступки. Вот ты был здесь недолго, а твое осталось в Озерске, воплотилось в чем-то. Потом я еще очень хочу тебя с друзьями познакомить, с самыми близкими. И с дочкой. Она у меня уже большая, Настенька, двенадцать лет. Приходи ко мне завтра, ладно?

Б о р и с. Интересно, зачем меня с друзьями знакомить? Тем более с дочкой.

А н н а. Я тебе уже сказала. Потому что ты замечательный человек.

Б о р и с. Ну чем же я замечательный? Объясни наконец.

А н н а. Умный, талантливый, красивый. Очень много можешь сделать для людей.

Б о р и с. Я-то красивый? У меня волос половины нету, нос красный, глаза тусклые.

А н н а. Глаза у тебя живые-живые. А волосы поредели… это потому, что тебе последние годы трудно.

Б о р и с. Ладно. Допустим, красавец. А кто твои друзья? Директор завода, председатель райисполкома… И вообще, как ты решила — только меня знакомить или Ваську тоже возьмем? Тогда имей в виду, что он у меня не очень — семь классов, снабженцем работает. Твои-то, небось, все с высшим образованием… И дальше? Познакомились с твоими друзьями, посмотрели город, завод. А потом?

А н н а. Потом я хотела бы, чтоб мы с тобой не теряли друг друга из вида. Переписывались, встречались иногда. Чтобы ты мне рассказывал о своих делах.

Б о р и с. Слушай, ты или ослепла, или притворяешься, что не понимаешь, кто перед тобой. Какие там у меня дела? Ты опомнись, спустись на землю… Вообще во всем этом какая-то ошибка. У тебя была молодая влюбленность. Но только потому ты во мне не разочаровалась, что уехал сразу. Другие-то знакомые были при тебе, жизнь их ломала, корежила… Кстати, и я тоже не был рыцарь без страха и упрека. Напускное все, болтовня. Вот ты говоришь — французский. У меня от французского осталось десяток слов в голове, которые ни к селу ни к городу вылезают.

А н н а. Нет, у тебя все было искренно и сильно. Я бы почувствовала фальшь. Но ее не было… И потом — разве жизнь корежит? Она строит. Что же еще может строить человека кроме жизни?

Б о р и с. Не важно. Во всяком случае, другие вокруг тебя старились — этого ты опровергать не станешь.

А н н а. Взрослели. И ты тоже взрослел в моих мыслях. Я твою биографию продолжала.

Б о р и с. Но я не совпадаю. Не такой оказался. Так что зачем теперь-то?

А н н а. В тебе и такой тоже есть, Боря. Это же сразу видно. У тебя широта в характере, какая-то спокойная, уверенная независимость. Вот и сейчас ты о себе говоришь, как не всякий и себе способен сказать… Вообще можешь очень хорошо влиять на людей. А друзья мои о тебе уже знают, ждут. Я Сергею Федоровичу успела рассказать, что приехал тот человек, который меня поднял.

Б о р и с. Здорово я вдруг влетел. Скажи, что ты ко мне привязалась?

А н н а. А ты что привязался тогда?! Часами подряд убеждал угрюмую девчонку, что все еще будет; интересная работа, уважение, любовь и счастье. Зачем?.. И для чего из своей скромной зарплаты купил в подарок шарф? Сам не решился отдать, вечером перед отъездом оставил в конторе на столе… Вот он, этот шарфик. Не узнал?

Б о р и с (садится). Ффу… Кто это — Сергей Федорович?

А н н а. Директор. Мы дружим. И Самсонову тоже рассказала, что приехал очень хороший, интересный человек… Так получилось. Бежала сегодня домой с завода — переодеться. Он встретился и сказал, что у меня глаза сияют. Мы с ним давно знакомы. Когда я была совсем молоденькая, он мне все туфли чинил. Зайдет, когда меня нету, прибьет набойки, принесет, поставит. Он всем девчонкам чинил туфли в бараке. Просто так, бесплатно. Сидит по вечерам, стучит себе… Ты обязательно приходи завтра. Вместе пойдем с завода. И Василий Николаевич тоже. У меня много народу соберется.

Б о р и с. Черт, веселенькая история! О чем бы я с ними со всеми разговаривать стал? Вот уж не думал нарваться, когда ехал сюда в Озерск… «Анютины глазки»… (Встает, подходит к окну.)

А н н а. Я верила, Борис, что мы еще увидимся. Мне так звезды светили.

Б о р и с. Звезды могут и ошибаться. Или их можно неправильно истолковать… Знаешь, я не приду.

А н н а. Почему?

Б о р и с. Как тебе объяснить, с чего начать… Потому что… Только не обижайся. Вот я сейчас все прикинул и сообразил, что это не я. То есть вообще все правильно — пел там, французский, книгу писал. Но недоразумение. Не ко мне относится.

А н н а. Боря! Ты от себя отрекаешься. Это ты.

Б о р и с. Серьезно. Я это не я… в том смысле, как мы говорим. Знаешь, у меня память плохая, но сейчас понимаю, что в Озерске никогда раньше не был. Так что извини. Обозналась. Одиннадцать лет. Видимо, одинаковый тип лица, рост. И того тоже Борисом звали. Он-то действительно был талантливый, умный — все, как ты описываешь. Сейчас главный инженер на каком-нибудь крупном предприятии или роман написал — сделался автором. Узнай он, что ты меня за него приняла, это для такого человека оскорбление.

А н н а. Проводи меня. (Встает.)

Б о р и с. Ну вот, сразу обиделась. Так я, между прочим, и думал, что обидишься.

А н н а. Я пойду домой.

Б о р и с. Не расстраивайся. Может быть, он еще приедет, появится. Тот, настоящий. Приедет на собственной «Волге» по спецзаказу, сильный, энергичный. Даже на «Чайке»… А что там я? Эх!..

А н н а. Но ты вспомнил «Анютины глазки». У тебя даже лицо изменилось и голос стал другим, когда я сказала про «Анютины глазки».

Б о р и с. Спутал. Понимаешь, собственно, каждую Анну, когда ей двадцать лет, называют «Анютины глазки». И у меня такая знакомая девушка была — очень давно, не помню, в каком городе. Ведь это случается — ошибки. С тобой тоже, наверное, бывало: здороваются, а потом извиняются. Или здороваются, а ты не можешь сообразить — видела ли этого человека.

А н н а (отворачивается в сторону). Ладно. Пойдем.

Борис подает ей пальто.

Б о р и с. Ты что? Не расстраивайся.

Свет меркнет, щелкает замок двери, тихонько вступает мелодия — ария Каварадосси.

Темнотища у них тут в коридоре.

А н н а. Что это? Ария Каварадосси.

Б о р и с. Радио. По трансляции передают.

А н н а (всхлипывает). А может быть, это и не музыка, просто лунный свет.

Шаги. Музыка становится чуть-чуть громче.

Как просторно здесь у озера. Мы гуляли с тобой, ты пел, а потом сказал, что классическая музыка — это равнины. Одна над другой, плоскогорьями. Такие равнины, в которые можно уходить, углубляться, поднимаясь все выше.

Б о р и с. Это не я. Он. У меня и голова-то работает на другом уровне — на табуреточном.

Шаги. Музыка.

А н н а. Вот туда будет город расширяться. Вот так. Когда работали над планом будущего Озерска, вдруг оказалось, что никто не знает «розу ветров». Тогда Кирилл Анисимович, предрайисполкома, выступил по радио, попросил собраться стариков. И оказалось, один учитель географии сорок лет ведет дневник погоды. Каждый день записывал, какой ветер.

Б о р и с. Ну не плачь. Вот это меня удивляет — почему ты плачешь?

А н н а. Я совсем не плачу… Посмотри на тот мыс. Мы с тобой пришли туда, и ты говорил о широком, властном шорохе ночи. О безмолвном крике, которым темнота жалуется на свою пустоту и одиночество.

Б о р и с. У меня и слов-то таких нет. Откуда?

Издалека, вплетаясь в музыку, доносится протяжный гудок паровоза.

Аня… Анна Ивановна, знаете что? Возьмите у меня наши командировки, отметьте отъезд. Завтра. А Вася зайдет, заберет.

А н н а. Ты уезжаешь, Борис?

Б о р и с. Да. Раз на заводе толкачей не держите, чего сидеть? Вы заказ в срок выполните?

А н н а. В срок. Уже все на сборке… Только все-таки это ты, Борис. Не изменяй себе.

Б о р и с. Это он. Вот он так действительно был он. А я… Вы посмотрите, Анна Ивановна, что у меня в чемодане есть — ничего. И в Москве в комнате. Только запыленные бутылки под кроватью — импортные, которые не принимают. Окурки по углам. Даже книги ни одной.

А н н а. Да, наверное.

Б о р и с. Ну вот.

А н н а. Но в тебе есть еще другой. Понимаешь, Боря, так бывает. Живет человек, и как будто все в порядке. Но в нем существует еще один, лучший. Только первому удобнее второго не замечать. От лени, от страха, что тогда больше ответственности перед собой. Первый притворяется, что второго нет, заставляет его молчать, съежиться. А тот затаился и ждет своего часа.

Гудок паровоза ближе. Слышен нарастающий шум поезда.

Б о р и с. Мистика это все, Анна Ивановна. Я таких вещей не понимаю… Вы все же возьмите командировки. Утром сразу отметите, чтобы нам успеть.

Последние слова перекрываются резким, хлещущим грохотом состава. Свет гаснет. Стучат колеса, врывается знакомый пародийный мотивчик. Бодро гудит паровоз. Становится светло. Мы в вагоне. Переговариваются п а с с а ж и р ы:

— Хороший денек начинается. Будет погода.

— Шурочка, посмотри, как туман собрался клочьями у реки. Скоро он истает, его солнцем разведет.

Стучат колеса. Гудок.

— Заходит он ко мне, вынимает трудовую книжку, паспорт. А у него в книжке печатей столько, что она вся пухлая. Начинаю листать, а там сорок седьмая, сорок седьмая. Ну что, думаю, его к себе на работу оформишь, а потом моргай. Но смотрю сам — у него взгляд такой прицелистый и рука твердая, не припухлая. Чувствуется, парень может дело делать. А тут еще решение насчет трудоустройства…

Громко вступает бойкая музычка. В одном из отделений вагона играют в карты Б о р и с, В а с я и д в о е и х п а р т н е р о в. Все шлепают картами совершенно однообразно, механически, напоминая больших кукол.

В а с я. Восемь…

П е р в ы й п а р т н е р. Валет.

Б о р и с. Еще восемь — вас просим.

П е р в ы й п а р т н е р. Десять.

В а с я. Давай козырь, не жалей.

Б о р и с. Было б сказано, забыть нетрудно… Еще восемь.

Г о л о с А н н ы. Боря…

Музычка обрывается. Игроки, кроме Бориса, застывают в неподвижных позах.

Б о р и с. Что? (Смотрит вверх.) Тебя же нету.

Г о л о с А н н ы. А ведь мы целовались с тобой тогда, прежде… я утром прибежала на вокзал проводить.

Б о р и с. Нет. Я в Озерске первый раз вот теперь. А раньше не был. Перестань!

Г о л о с А н н ы. Я тебе в гостинице наивной показалась, да? Напоминаю — напоминаю, все стучусь в одну и ту же дверь, а сама будто не вижу, какой ты стал. Но ты понял зачем… Вот для чего ты опять в карты?

Б о р и с. Чтобы время провести.

Г о л о с А н н ы. Неправда. Ты ведь сам говорил, что если б какой-нибудь сумасшедший гений сумел вдвое увеличить скорость всех физических процессов на земле, мы были бы обворованы. Потому что чувство — это время, и сознание тоже… Ты играешь, чтобы от самого себя спрятаться.

Б о р и с. Не говорил я про гения. Я и слов таких не имею.

Г о л о с А н н ы. А откуда ты их узнал сейчас? Меня ведь и на самом деле нет.

В а с я (уставший сидеть в неподвижной, неудобной позе). Борька! Борис!..

Б о р и с. Что?

Вступает музычка, игроки начинают бить картами.

В а с я. Чего ты все время вырубаешься? Играет-играет, а потом вырубится. Шестерками ходи. Твой ход.

Б о р и с. Насчет шестерок я уже думал.

В а с я. Ну и что?

Б о р и с. До сих пор думаю.

Г о л о с А н н ы. Борис, а как у тебя вышло?

Музычка обрывается, колеса не стучат. Тишина.

Б о р и с (смотрит вверх). Обыкновенно. Сделал проект цеха. Хвалили, а потом говорят: «Проект замечательный, только вот сейчас надо поехать в Свердловск, подтолкнуть заказ. С планом горим». И покатилось — из командировки в другую. С одним поболтаешь, другому что-нибудь устроишь, третьему бутылку поставишь. Это ведь легче, чем сидеть над чертежами. А тут еще короткие знакомства, встречи… Водочка, конечно, тоже.

Г о л о с А н н ы. Значит, ты не виноват?

Б о р и с. Ну… Валить-то можно на все. А кто больше за меня отвечает, чем я сам.

Г о л о с А н н ы. А что ты теперь можешь делать?.. Ты делай что можешь.

Б о р и с. Слушай, откуда ты взялась? Вот эти твои слова, они что — в воздухе летают, в небе, в эфире?

Г о л о с А н н ы. Конечно. Они везде. Во всей вселенной. В полях и в шумном городе, где толпы кипят и сталкиваются на перекрестках. И наверху, где трепещут звезды.

Б о р и с. Так и будешь теперь меня преследовать?

Г о л о с А н н ы. Я охранять тебя буду. Ты разве не догадался, почему я плакала, когда мы прощались. Я тебя люблю. Увидела и поняла, что сейчас люблю.

Б о р и с (встает). Аня!

На миг вступает и обрывается мелодия из «Тоски». Партнеры оживают, начинают было шлепать картами, но Борис садится, и партнеры опять замирают.

Г о л о с А н н ы. Я ведь не раз могла с той поры замуж выйти, Боря. И люди хорошие ухаживали. Хорошие, но все не ты, не ты… Скажи, почему не написал после того приезда?

Б о р и с. Да хотел! Собирался! Сначала думал, что вот завтра. А на другой день, что в следующее «завтра» обязательно. Но понемногу оно меркло, меркло… Хотя, о чем я говорю? Это не я! Не я!

В а с я (неподвижный, его голос доносится будто бы очень издалека). Боря-а-а!.. Боря-а!..

Г о л о с А н н ы. Это ты. Но просто заставлял себя забывать, что был такой город, Озерск, была такая девушка и такая любовь. Ведь мы целовались с тобой тогда утром — ты уезжал.

Б о р и с. Да. У тебя губы были холодные и свежие.

Вступают начальные ноты арии Каварадосси, их обрывает рассерженный голос Васи.

В а с я. Ты чего заснул-то?! Давай ходи. У тебя семерки есть.

Б о р и с. Да пошел ты к… (Встает, опрокидывая чемодан, на котором играли.)

Свет меркнет, и в дальнейшем прожектор вырубает из темноты только отдельные маленькие сценки.

Стучат колеса.

Слышен голос: «Разница огромная. В Москве создавать новый институт — чисто административная задача. Было бы помещение и ставки. А в основном — это два десятка договоренностей. Жилплощадью-то не надо снабжать, быт у людей и так налажен. А у нас на окраине может так получиться, что электронный микроскоп в лаборатории есть, но в хорошую парикмахерскую надо лететь за пятьсот километров…»

Стоит Б о р и с. К нему подходит В а с я.

В а с я (понизив голос). Ты что психуешь-то? С утра все нервы вытрепал. То не так, это… Ну чего карты бросил?

Б о р и с. Иди отсюда.

В а с я. Люди ждут, ну. Кончай, слышь!

Б о р и с. Что кончать? Ничего не начиналось.

В а с я. Ну вот. И остынь.

Б о р и с. А я и не нагревался.

В а с я (другим тоном). Переживаешь, что с этой не обломилось? Сам же говорил: «Не наши кадры». У меня — я тебе рассказывал. Пойдемте, мол, ко мне домой. Пойдемте. Ну, думаю, домой зовет. Дали кругаля по городу километров на восемь, ей-богу. Причем скорость она держит — спасу нет. Баба такая спортивная, подтянутая. Может, даже в соревнованиях участвует. Подходим к дому, я уже весь мокрый. И — «Давайте поднимемся, Василий Николаевич, чаем вас напою, с мужем познакомлю». Представляешь?..

Б о р и с. Да не в этом дело. Настроение.

В а с я. А почему?

Б о р и с. Настроение не бывает «почему». Просто настроение, и все тут.

В а с я. Не понимаю. Ты чего-то слишком умный стал.

Б о р и с. Это тебе по контрасту кажется… Ладно. Извини, Вася. Иди играй.

В а с я. А ты не будешь? Мы тогда четвертого найдем. Захочешь потом.

Б о р и с (со злобой). Не захочу. Не могу сейчас.

В а с я (тревожно). Ты чего, Борьк, не заболел?

Б о р и с (остывая). Здоров. Что со мной сделается? Покурю в тамбуре.

В а с я уходит. Резко стучат колеса, свистит ветер.

Играть не хочу, значит, заболел — Васька так полагает. Вообще, есть какой-то фальшивый образ меня. Считается, что мое самое милое дело — карты, «козел», водку пить в компании и трепаться. Что для меня ужасно важно — «Спартак» забьет штуку кому-нибудь там или наоборот. Впрочем, кто, собственно, считает — я же сам. Просто я докатился. И когда «козла» забиваю — это чтобы не думать о том, каким я мог бы стать, о другом, лучшем человеке. Чтобы мозг словно бы работал, а на самом деле нет. (Вытирает ладонью лицо.) По-моему, у меня лицо как-то изменилось! Неужели я несчастлив? Наконец-то, какая радость! И и не надеялся теперь, что мне когда-нибудь станет по-настоящему плохо.

Колеса стучат быстрее. Ревет ветер.

Г о л о с п е р в о г о п а р т н е р а. Девять!

Г о л о с В а с и. Валет!

Г о л о с п е р в о г о п а р т н е р а. Валет на валет! Бито!

Ритм движения поезда ускоряется.

Б о р и с. Кому-то целая жизнь удается, а есть такие, которым только молодость или старость. Молодость-то у меня была хорошая… Вот если бы сначала начать, на половине зрелости?

Вступает и обрывается мелодия из «Тоски».

Что это — музыка во мне, что ли?.. Откуда?.. Пить надо бросить — вот. Хотя, с другой стороны, что это даст? Раньше был дураком пьющим, а стану непьющим дураком. Впрочем, неправда. Кем-то стать — надо что-то перестать сначала. Кем-то сделаться — что-то сделать… Точно, что у меня лицо изменилось — честнее стало. А вот брошу ли пить? Домой попадешь — там маршрут налаженный: магазин, бар. Стены в комнате и те по привычке того же потребуют. Даже вот сейчас на узловой разве удержимся с Васей, чтобы бутылку не раздавить? Опять «последний раз», потом «самый последний», за ним «самый-самый», после которого рукой махнешь — и все сначала. Нет, не устоять, где там… Пропал я, пропал…

Ускоряется перестук колес. Сильнее ветер. Слышен голос:

— Решили посмотреть. Приходим в зал, к разновысоким брусьям. А ей двенадцать лет, понимаешь, — вот такая малявка. И мама тут же стоит. Она забирается — сальто назад в группировке, вис на верхнюю жердь. И потом срыв с поворотом!..»

Скрип, шипение, скрежет. Поезд резко остановился. Возникает говор перебивающих друг друга голосов:

— Прыгнул! Я же видела, как прыгнул!

— Тише! Вон начальник поезда.

— Что случилось?.. Проводник! Под поезд у вас кто-нибудь попал?

— Слушайте, вот этот гражданин его знает. Они вместе ехали, в карты играли.

Прожектор на миг высвечивает Васю.

В а с я. Откуда? Первый раз вижу. На вокзале познакомились.

Прожектор гаснет.

Голоса:

— Теперь уж не догонишь. Пошел обратно в Озерск. Напрямик, полями.

— Погодка-то превосходная. Не обижает… Чего не прогуляться.

— Чтоб им провалиться — второй раз на этом месте! Как их, чертей, любовью разбирает!.. Проводник, пиши акт… Ладно, поехали. Машинист нагонит время.

Свисток… Длинный, широко разносящийся гудок паровоза. Лязгают колеса, состав начинает двигаться, и вся система звуков постепенно уходит дальше и дальше.

Все замерло. Тишина… Перекликаются птицы. При опущенном занавесе становится светло. Впервые мощно, сильно вступает ария Каварадосси.