И НАС ДВАДЦАТЬ Пьеса в одном действии

Действующие лица

М и ш а — боец, 19 лет.

Н и к о л а й — боец, 20 лет.

С т а р ш и н а — 23 лет.

Б е л о в, 40 лет.

Л е й т е н а н т, 20 лет.

Н и н а — санинструктор, 19 лет.

Е в с е е в — сержант, 30 лет.

К л е п и к о в — боец, 30 лет.

Р а з у в а е в — боец, 20 лет.

Т и щ е н к о — боец, 35 лет.

В а н я, 15 лет.

М а й о р, 35 лет.

О р д и н а р е ц, 20 лет.


Синяя зимняя ночь. Окоп, припорошенный сверху снегом, ведет к подвалу разрушенного дома. Где-то неподалеку догорает пожар, и местность освещается переменным красным светом. Входит боец с винтовкой. Это М и ш а. Вглядывается вперед, слышит шаги справа. Оборачивается.


Г о л о с Н и к о л а я. Кто идет?.. Миша, ты?

М и ш а. Свои. Я.


Входит Н и к о л а й. Оба разговаривают негромко, боясь нарушить настороженную тишину.


Н и к о л а й. Как там? Спокойно?

М и ш а. Я туда дальше ходил. Смотрел.

Н и к о л а й. Лейтенант сюда придет с ребятами?

М и ш а. Ага. У почты приказал собираться. Тут в подвале печка. Я досок принес.

Н и к о л а й (поеживается). Мороз здорово жмет. Что у вас?

М и ш а. Так… двое еще присоединились. Из окружения вышли. С двести десятой дивизии. С разных полков. Один спит прямо на ходу. И мальчишку я встретил. Он из Березовки. Там немцы.

Н и к о л а й. Ну и что?

М и ш а. Послал к лейтенанту.

Н и к о л а й. Про немцев он говорил что-нибудь?

М и ш а. Я не спрашивал. Послал к лейтенанту.


Пауза.


Н и к о л а й. Как они опять нам дали…

М и ш а. Дда.


Пауза. Вдалеке слышен винтовочный выстрел.


Н и к о л а й. Тебе страшно?

М и ш а. Нет. Но, знаешь, такое ощущение, будто это все нереально. Я как-то не верю. И даже когда Гришу убило, Алексеева, и тех ребят… Пелена какая-то на глазах. Хочу сбросить — и не могу. (Мотает головой.) Тьфу, глупо как! (Другим тоном.) Какое сегодня число?

Н и к о л а й. Девятнадцатое… Или, скорее, двадцатое. Я знаю, почему ты спросил.

М и ш а. Почему?

Н и к о л а й. Ну старшина этот, с вещмешком, говорит, немцы листовки кидали, что двадцатого ноября в Москву войдут.

М и ш а. Нет. Я не слышал, как он говорил. Просто у меня чувство времени потерялось… А что же, старшина, выходит, листовки немецкие подбирает и читает?

Н и к о л а й. Черт его разберет!.. Слушай, а Нина молодцом держалась, да? (Смотрит вперед.) Вроде идет кто-то…


Оба всматриваются.


Старшина.

М и ш а. Да. Он.

Н и к о л а й. Ну, я пойду. Зря нас лейтенант, по-моему, разделил. И так совсем мало людей.

М и ш а. Я дойду с тобой. Посмотрю, где вы.


Н и к о л а й уходит. М и ш а идет за ним влево. Входят с т а р ш и н а, крупный парень, за плечами у него большой вещмешок, и Б е л о в.


С т а р ш и н а. Эй, студент!


Миша останавливается.


Лейтенант где? (Подходит ближе к Мише.) Ты чего, оглох? Лейтенант, говорю, у церкви?

М и ш а. У церкви.

С т а р ш и н а. Мороз дает. Нам же, между прочим, минус. (Оглядывается на Белова, остановившегося поодаль.) Танки у немца застревать не будут. (Скидывает вещмешок, кладет на него короткий кавалерийский карабин.) Холодрыга какая! Сала, что ли, съесть, погреться. (Лезет в карман, вынимает оттуда завернутое в тряпку сало, отрезает, сует в рот.) Ну что, студент, понял, какая она — война? Лейтенант меня не спрашивал?

М и ш а. Нет.

С т а р ш и н а. Сала хочешь? Замерз небось.

М и ш а. Нет.

С т а р ш и н а. А то возьми кусочек. Потом не дам.

М и ш а. Не хочу. Спасибо.

С т а р ш и н а (с неожиданной злобой). «Спасибо», «пожалста». Интеллигенция! Уже всю Россию отдали, а все «пожалста».

М и ш а. Не пугайся, не отдали.

С т а р ш и н а. А куда дальше-то? Вот ты с чем воюешь? (Берется за Мишину винтовку, тот отдергивает ее.) Эх, провались вы! (Засовывает сало в карман, берет вещмешок и карабин.) Лейтенанту скажешь, я пошел к больнице разведать, что там.


М и ш а молчит, круто поворачивается и уходит. Старшина смотрит ему вслед. Затем подходит к Белову.


Черт! (Бьет себя в грудь.) Вот у меня где эти звонари сидят! «Не отдали». Студенты и лейтенант ихний… Тоже начальник нашелся, сопляк. Год на ускоренных посидел, два кубаря навесили — и командует. А я, может, пять лет в армии оттрубил. (Смотрит на Белова.) Ну, чего молчишь? (Оглядывается.) Тут у нас ничего не выйдет, понял? Не нашел я своих знакомых, все ушли. Придется до Синюхина отложить. Дядя у меня там живет… В Синюхино отступим, тогда… Ну, чего ты умолк? Черт, все кругом онемели, говоришь, все равно что в стенку. Чего молчишь?

Б е л о в (хрипло). А что трепаться зря?

С т а р ш и н а. Не трепаться, а дело обсудить. Или ты, может, уже струсил, назад мечтаешь?


Белов молчит, глядя в сторону.


Если отказываешься, так и скажи. Думаешь, мне не с кем? Ты не пойдешь, найдется тут одна подходящая. Уговорю. Но только тебе назад дороги нету. Под расстрел, и все. Понимаешь это дело?


Белов смотрит в сторону и сплевывает.


Ну скажи, отказываешься или что?.. Струсил, да?

Б е л о в. Я только раз в жизни своей струсил. (Трет лоб, потом встряхивает головой.) Из-за этого и пропадаю.

С т а р ш и н а. Не тужи. Только меня слушай, и будет порядок. В Синюхине я все устрою. А насчет того, что только раз струсил, так и раза довольно.

Б е л о в (громко). Молчи! Понял?! (Внезапно остывает.) И сала дай мне кусок. Сам жрешь целый день, совести нету.

С т а р ш и н а. Насчет совести ты тоже не заговаривайся. Подумаешь, честный. Мне слово сказать, ты и сгорел. Забыл про третий батальон, а? (Смотрит влево.) Тихо!.. Идут уже наши. Все.


Тотчас входит, прихрамывая, л е й т е н а н т. С ним — В а н я, Н и н а, Е в с е е в, К л е п и к о в, Р а з у в а е в, Т и щ е н к о. Тут же — Н и к о л а й и М и ш а. Все проходят в подвал. С т а р ш и н а и Б е л о в следуют за ними.


Л е й т е н а н т. Свет давайте. У кого провод?

К л е п и к о в. Есть. Сейчас. (Зажигает кусок телефонного провода.)


В подвале становится светло. Здесь, видимо, какое-то время укрывались от обстрела местные жители. Есть стол, скамья.


Л е й т е н а н т. Так… Останавливаемся здесь. (Мгновение думает, нахмурив брови, сосредоточиваясь.) Печку можно затопить, только винтовки к огню не ставить. (Осматривается, подходит к столу, вынимает из планшета карту, раскладывает. Садится и поворачивается к Ване.) Значит, противник занял Березовку?

С т а р ш и н а (лезет вперед.) Товарищ лейтенант, вот сала съешьте. Раздобыл.

Л е й т е н а н т. Что?.. Сало?.. Хорошо. (Ест сало, глядя в карту.) Вчера они вошли в деревню?

В а н я. Ага. Вчера.

С т а р ш и н а. Хлеба возьмите, товарищ лейтенант. (Подает хлеб.)

Л е й т е н а н т (отмечает на карте; Ване). Слушай, как тебя… Какая часть вошла, пехота? Или танки тоже были?

В а н я. Да, танков много.

Л е й т е н а н т. Сколько?

В а н я. Много. Я не считал… И вот еще что, товарищ командир. Возле деревни много наших убитых лежит. У кузницы, над рекой. Там бомбежка сильная была. И ружья валяются. Два таких длинных, вроде противотанковых… Может, вернуться, принести?

Л е й т е н а н т (качает головой). Не выйдет. Раз деревню заняли, значит, они боевое охранение выставили. Не подойдешь. (Смотрит на сало у себя в руке.) Это что за сало? Кто принес?

С т а р ш и н а. Я принес, товарищ лейтенант. В доме брошенном на столе лежало.

Л е й т е н а н т. А почему не на всех? (Кладет сало на стол.)

С т а р ш и н а. Как не на всех? Вот как раз режу. (Вынимает сало из кармана, начинает резать.)

Л е й т е н а н т. Для группы Смирнова оставь… Бирюков!

Н и к о л а й. Я.

Л е й т е н а н т. Заняли окоп возле гаража? Пулемет замаскировали?

Н и к о л а й. Замаскировали. И противотанковые щели ребята роют.

Л е й т е н а н т. Иди к ним. Сало возьми… Скажешь, я приду. И часового выставьте на развилке. (Углубляется в карту.)

С т а р ш и н а (разрезал сало). Ну налетай, ребята!


Все, за исключением Миши, берут сало. Н и к о л а й тоже берет и уходит. Пауза.


Т и щ е н к о (Ване). Значит, ты сам видел немцев? Близко?

В а н я. Ага. Близко.

Т и щ е н к о. Какие они?

В а н я. Не знаю. В деревню вошли, шапки всех заставили снимать.

Н и н а (звенящим голосом). Зачем? Чтоб кланялись им?

В а н я. Нет. Смотрели, кто острижен наголо. Красноармейцев то есть искали. Одного нашли и сразу увели. Взяли.

Б е л о в. И что с ним потом?

В а н я. Не знаю. Я убежал. Вот к вам пришел.


Все смотрят на Ваню. Старшина смотрит на Белова.


С т а р ш и н а (откашливается). Печку, что ли, затопить? И дрова есть. (Принимается проворно растапливать печку.)

Е в с е е в. Ох, спать охота! (Клепикову, продолжая разговор.) Так вот я тебе говорю на своем собственном факте. В снаряде бронебойную головку заменяли осколочной и стреляли по пехоте. (Осматривается, ища, где бы прилечь.)

К л е п и к о в. А полезет осколочная в снаряд?

Е в с е е в. Я тебе доказываю, у меня факт был. Нажали — и полезла. (Кладет себе под голову вещмешок и засыпает.)

К л е п и к о в (садится). Да, те ПТР жалко. (Ване.) Противотанковые ружья. У меня вот четыре патрона есть… Ты садись, отдыхай. Теперь уж будешь с нами.

В а н я (садится). А немцы злые. Холодно им. Прыгают.


Все, кроме лейтенанта, устраиваются отдыхать. Тищенко пристально смотрит на огонек горящего провода, задумывается. Белов садится поодаль от других. Нина садится рядом с Мишей.


Н и н а (после длительной паузы, тихо, Мише). Ты почему сало не ел?

М и ш а. Так. Не хочу.

Н и н а. Я твою долю взяла. На.

М и ш а. Не надо.

Н и н а. Нет съешь.

М и ш а. Отстань.

Н и н а. Приказываешь отстать?

М и ш а. Нет, не приказываю.

Н и н а. Просишь?

М и ш а. Опять ты начинаешь. И не приказываю и не прошу. (Смотрит на нее.) Какая ты странная. Неужели не понимаешь, что можно и не приказывать и не просить? А просто так.

Н и н а. Ой, какая я странная! Это вы все, студенты, странные, гордые такие (Вдруг обнимает его за плечи.) Слушай, у тебя девушка была когда-нибудь?

М и ш а (отталкивает ее). Ну что ты! Зачем?

Н и н а. Тебе неприятно?

М и ш а. Неприятно.

Н и н а. Ну да! А по-моему, я тебе нравлюсь. Скажешь, неправда?

М и ш а. Неправда.

Н и н а. Врешь.

М и ш а. Вру. Но при чем тут это? Ты что, не понимаешь, какое положение? Нашла время.

Н и н а. А оно у нас еще будет?

М и ш а. Что?

Н и н а. Время.


Пауза.


Эх, Мишенька! (Поворачивается ко всем.) Ну что вы, мужчины, замолчали? Все-таки мы еще живые, а?

Т и щ е н к о (откашливается). Конечно. Потому что… Одним словом, верно. (Надевает очки, достает записную книжку и принимается что-то записывать.)

Р а з у в а е в. Да-а… (Вынимает из кармана фотографии, смотрит сам и показывает Клепикову.) Вот смотри… Тут она, видишь, на улице. Здесь на лыжах, на прогулке. Тут вот на школьном вечере. Хорошая девушка, да?

К л е п и к о в (зевает). Ничего. Подходящая.


Старшина растопил печку, садится рядом с Ниной.


С т а р ш и н а. Ну давай грейся. (Как бы невзначай обнимает Нину.) Двигайся.

Н и н а (сбрасывает его руку). Полегче. (Встает, пересаживается по другую сторону от Миши.) Ух, хорошо! (Трет руки перед огнем, потом снимает сапоги и греет ноги.) Чулочки у меня розовые дома остались, загляденье. (Мише.) Одобряешь розовые чулки?

М и ш а. Слушай, Нина…

Н и н а (греет ноги). Ну?

М и ш а. Чего ты всегда свои ноги выставляешь?

Н и н а. Ноги?.. Потому что они у меня есть.

М и ш а. Ну и что? У меня тоже есть ноги.

Н и н а (фыркает). Сравнил! (Встает в чулках на пол.) Старшина, нравятся тебе мои ноги? Вставай, спляшем что-нибудь. Полечку или падекатр.

К л е п и к о в (восхищенно). Во дает!

С т а р ш и н а. Сплясал бы я с тобой по-другому.

Н и н а. А по-какому?

С т а р ш и н а. Ну как с вашим братом, с девчонками, пляшут.

Н и н а. А как с нашим братом пляшут?

С т а р ш и н а. С тобой связываться. Иди сюда. (Тянется к ней.) Погрею.

Н и н а (увертывается). Не спеши. Согреешься утром. Когда танки пойдут.

С т а р ш и н а. Да-а, танки-то пойдут из Березовки. (Мрачнеет, встает, подходит к лейтенанту, который что-то считает над картой.) Слышишь, товарищ лейтенант, может, пойдем уже, а? Особенно рассиживаться некогда, отрежут. Пора уже на Синюхино подаваться.

Л е й т е н а н т (не отрываясь от карты). Что?

С т а р ш и н а. На Синюхино, говорю, идти надо. Чуть отдохнули, и пошли.

Л е й т е н а н т (не глядя на него). Отступать не будем.

С т а р ш и н а. Как? А чего делать?

Л е й т е н а н т (мгновение смотрит на него). Будем здесь принимать бой. (Углубляется в карту.)

С т а р ш и н а. Так у них же сила. Танки. А мы что же?..


Лейтенант молчит.


Как же это? (Оглядывает всех, качает головой, пожимает плечами, садится с Беловым.)

Н и н а (после паузы, задумчиво). А над Москвой сейчас звезды… Раньше как-то не видно было. Не замечали, потому что светло на улицах. (Садится и надевает сапоги.) Девчата с нашего двора вечером, наверно, в Большой театр ходили. Спрашивали лишний билетик.

Р а з у в а е в. Работает разве театр?

Н и н а. Большой? Конечно, работает. Знаешь, силы какие — Лемешев, Козловский. Мы до армии с подругой каждый вечер бегали. Всю осень. Или в Большой или на танцы. (Мише.) Ты умеешь танцевать?

М и ш а. Нет. Не умею.

Н и н а. А ты где учился? В математическом институте?

М и ш а. В университете.

Н и н а. Разве у вас танцев не было?

М и ш а. Нет… То есть были. Вечера. Но я не умел танцевать.

Н и н а. Почему ты говоришь «не умел»? Ты сейчас научился?

М и ш а. Откуда?

Н и н а. А я часто-часто ходила. В парк культуры Горького, на веранду. Платье лимонное наденешь, вот с таким поясом. Туфли-лодочки лакированные. Выйдешь, глазки сделаешь «в угол, на нос, на предмет». Мальчишки так и падают кругом.

М и ш а. Что это значит «в угол, на нос»?

Н и н а (показывает). В угол посмотришь, на нос, потом на предмет — на мальчика то есть, которого хочешь, чтоб он тебя пригласил… А ты где жил в Москве?

М и ш а. Слушай, ты на самом деле такая или представляешься? Вот чего ты в жизни хотела?

Н и н а. Я… Платье из панбархата черное — раз. Чтобы мальчишки все были в меня влюблены — два. Так ты где жил?

М и ш а. А ну тебя! (Отворачивается.)

Н и н а. А я на Серпуховке. У нас хорошая улица. Все-все есть. Кино в клубе Ильича. Магазины все.


Лейтенант встает. Все смотрят на него. Он думает, вынимает из кармана листок бумаги, ладится и пишет.


Р а з у в а е в (Нине). Значит, ты из Москвы? А я бы в Москве, наверное, не мог жить. Я сам с Урала. С батей приехали раз, у нас пересадка была. Вышли с Ярославского вокзала, сами не рады. Шум, все спешат. В метро вошли, красиво, правда, а народ бежит, толкается. И мы с батей побежали. Потом остановились и спрашиваем себя: мы-то чего бежим?


Лейтенант снова встает. Все опять смотрят на него. Он медлит, вынимает еще листок, садится и принимается писать. Миша сидит глубоко задумавшись.


Р а з у в а е в. Слышь, ты не видел фото? (Вынимает из кармана фотографии, показывает.) Красивая девушка. Вот тут она на лыжах… Я все время о ней думаю. Ждет ведь, наверно.

Н и н а (смотрит фотографии и возвращает). Хорошая девчонка.


Разуваев хочет что-то сказать, но его прерывает Тищенко.


Т и щ е н к о (снимает очки). Товарищи, вот тут одно важное дело. Я понял, что сады правильнее опрыскивать ночью. Мне это недавно пришло в голову. Освещать яблони автомобильной фарой и опрыскивать. Во-первых, уязвимость вредителей больше. Днем насекомые прячутся под корой, и…

С т а р ш и н а (вдруг встает). Нет, я вот смотрю на вас, и вы все тронутые, а?.. Лемешев, фотокарточки, садочки-цветочки. Вы что, с ума посходили? Утром немцы танками…

Б е л о в. Старшина! (Встает.)

С т а р ш и н а. Ну что?

Б е л о в (после паузы). Дай закурить.

С т а р ш и н а. Нету.

Б е л о в. Врешь. Есть.

Т и щ е н к о. Минутку. Разрешите, я кончу. Это очень важно. Это почти открытие.

С т а р ш и н а (Белову). Возьми. Вот одна осталась папироска. (Тищенко.) А ты заткнись, понял? Эх, душа болит. «Бей фашистского гада штыком и прикладом». Ты его прикладом, а он тебя самолетом. (Подходит к Клепикову.) Ну что, скажи, неправда?

К л е п и к о в (думает). Насчет самолета — это точно. Вот меня взять. На нас «юнкерсы» летели под Орешней, мы давай из винтовок палить. Я выстрелил, вроде он падает, и из него щепки сыплются. Ну, думаю, я герой. А это он пикировал, и мелкие бомбы десятком бросал.

С т а р ш и н а. Ну факт же!

К л е п и к о в. Правда, потом мы им дали. Я сам два танка подбил.

С т а р ш и н а. Ты?.. Тоже из винтовки?

К л е п и к о в. Зачем? Я в артиллерии был. Наша батарея в одном бою четыреста снарядов израсходовала. Я сперва никак. Пристрелочный выстрел даю впереди танка, его же взрывом снаряда и прикрывает. За пылью, за дымом. Потом приспособился и два подбил.

С т а р ш и н а. Ну ладно, два. А у него тысяча осталась. Мильон! Что же нам делать-то? Ждать, пока на нас пойдут?

Л е й т е н а н т (тем временем кончил писать; встает). Так, товарищи. Внимание! (Поправляет на себе ремень и оглаживает шинель.) Разъясняю обстановку. (Смотрит в карту, потом отодвигает ее.) Значит, так. Положение такое. Связи с батальоном нет; где штаб полка — тоже неизвестно. От роты остался двадцать один человек. Но отступать дальше мы не имеем права — до Москвы пятьдесят километров. (Голос его становится тверже.) Ни шагу назад нам больше нельзя отходить. Поэтому я принял решение занять позицию здесь и стоять до конца. Ясно?.. Одним словом, это будет битва за Москву.

Е в с е е в (вдруг просыпается). Что?.. Чего?..

Н и н а. Битва будет за Москву.

Е в с е е в (привстает). Уже начинается?

Н и н а. Да нет еще. Утром.

Е в с е е в. А… (Ложится и засыпает.)

Л е й т е н а н т. Разделяемся на два взвода. Первый занимает оборону у развилки, второй здесь. В первом старший Смирнов, во втором — боец Андреев.


Миша, услышав свою фамилию, поднимает голову и встает. Поднимаются и остальные. Старшина порывается что-то сказать.


Каждому проверить оружие. По пехоте будем вести винтовочный огонь, прицельный. От танков отбиваться гранатами. Пространство между обеими группами простреливается. Удар направят на нас — Смирнов будет бить с фланга. Если на них — мы будем бить. Понятно?.. Всем приступить к чистке оружия. Боец Андреев, ко мне!

М и ш а. Есть! (Подходит к лейтенанту.)


Бойцы начинают осмотр винтовок. Разуваев помогает Нине.


Л е й т е н а н т (отходит к выходу из подвала). Миша…

М и ш а. Да. (Тихо.) Что, Лешка?

Л е й т е н а н т. Ну ты понял, что иначе нельзя, верно?


Миша кивает.


Я вот все время думаю. (Горячо.) Ну, первый бой — полк с фланга отошел, поэтому они нас разбили. Помнишь, когда комроты руку оторвало. А второй раз — я сейчас понял — я виноват. Конечно, у них силы превосходящие и танки. А мы что сделали? Три орудия выставили, окопались и даже землю выброшенную не замаскировали. Прямо желтый песок на белом. И бойцов я распределил по всему берегу — один другого не видит. А сейчас решил — иначе надо. (Смотрит на Мишу.) Ты о чем думаешь? Слушаешь меня?

М и ш а. Слушаю, Леша, так… Ты продолжай.

Л е й т е н а н т. Нет, скажи, о чем ты думал?

М и ш а. Ну вообще. Как это так все получилось — война, и то, что люди все такие разные. Старшина, например…

Л е й т е н а н т. А что старшина?

М и ш а. Так… Ну говори. Что ты еще хотел сказать?

Л е й т е н а н т. Ладно. Бой, в общем, покажет. (Другим тоном.) У меня к тебе просьба, Миша. (Вынимает из кармана записку.) Если… если меня убьют, одним словом, отдашь маме, хорошо? Квартиру не забыл?

М и ш а (не берет протянутую записку). Лешка…

Л е й т е н а н т. Что?

М и ш а. А почему ты считаешь, что меня не убьют? Думаешь, что я убегу?.. Тебе так кажется, потому что я в пехотное тогда с вами не подал?

Л е й т е н а н т. Ты?.. Вот тоже ляпнешь. При чем тут это? Мы все понимали, раз у тебя такие способности к математике… Тебя еще в восьмом классе Лобачевским считали… (Вынимает еще записку.) И вот эту Варе занесешь, в третий подъезд. Если жив останешься.

М и ш а. Варьке?.. Самсоновой?

Л е й т е н а н т. Нет. Теперь уже не Самсоновой. Федоровой.

М и ш а (с крайним удивлением). Федоровой? Значит, вы…

Л е й т е н а н т (кивает). Ага. Понимаешь, когда у нас переформировка была в Москве, мы с ней встретились и решили. Еще даже никто не знает. Ни мама, ни ее родители.

М и ш а (ошеломленно). Лешка, Лешка, выходит, ты — муж. И, может быть, даже отец.

Л е й т е н а н т. Не знаю. Может, буду. Последнее письмо от Вари получил в начале ноября. Она на завод поступила. Отец в свою бригаду взял.

М и ш а. Значит, мы совсем-совсем взрослые.

Л е й т е н а н т. Да… Ну ладно, проверь винтовку. (Поворачивается ко всем.) Старшина! Почему не чистите оружие?

С т а р ш и н а. А чего ее чистить? Палка — она палка и есть. Отступать надо.

Л е й т е н а н т. Приказа отступать не будет.

С т а р ш и н а. Через час немцы танками всех перемелют. Надо идти на Синюхино.

Л е й т е н а н т. Повторяю, приказа отступать не будет. Понятно?

С т а р ш и н а. У немцев дивизия, а тут взвод. Фронт весь разваливается. Что мы одни-то можем сделать? Отходить — и все.

Л е й т е н а н т. Я спрашиваю, понятно?


Старшина хочет что-то сказать.


Б е л о в (вдруг выступает вперед; старшине). Молчать! Выполнять приказ старшего начальника!


Лейтенант и старшина с удивлением смотрят на Белова.

Сверху слева слышится шум. Поспешно входит Н и к о л а й.


Н и к о л а й. Майор к нам идет, товарищ лейтенант. Они из окружения выходят.


Тотчас входит м а й о р с забинтованной головой и о р д и н а р е ц.


Л е й т е н а н т. Встать всем! Смирно!


Все встают, за исключением Евсеева.


М а й о р. Что за часть?

Л е й т е н а н т. Вторая рота сто шестидесятого отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. Докладывает лейтенант Федоров.

М а й о р. Сколько боеспособных?

Л е й т е н а н т. Двадцать один человек. Оружие: винтовки, пулемет, но без лент. Гранат РГД тридцать пять штук. Противотанковых пятнадцать.

М а й о р. Как здесь оказались?

Л е й т е н а н т. Противник нас выбил из Золотошина. Связь со своими потерял. Решили занять позицию здесь.

М а й о р. Так. Подчиняю вас себе — четвертому полку двести девятой дивизии. Дайте карту.

Л е й т е н а н т. Сейчас. (Развертывает на столе карту.)

М а й о р. Показывайте, где противник, где вы.

Л е й т е н а н т. Я разделил бойцов на две группы, товарищ майор. Здесь и здесь. (Показывает.) Обе точки могут держаться самостоятельно. Противника ожидаем отсюда.

М а й о р. Связь между группами?

Л е й т е н а н т. Зрительная.

М а й о р. Так… Так… (Смотрит на карту.) Хорошо. Одобряю ваше решение. Постройте людей.

Л е й т е н а н т. Построиться!


Все, за исключением Евсеева, выстраиваются. Ваня становится на левом фланге поодаль от других.


М а й о р. Товарищи бойцы, ставлю задачу. Отсюда ни шагу назад! Четвертый и третий полки будут выходить из окружения и оседлывать шоссе на Москву. Вы нас прикроете. Вы должны стоять насмерть и задержать танковый удар во фланг выходящим частям. Сумеете приостановить врага на полчаса, хорошо. На час — лучше. Задержите на полтора часа — мы развернемся на шоссе… Я иду к своим, если успею, пришлю вам еще людей. Задача ясна?

Л е й т е н а н т. Ясно, товарищ майор. Будем держать.

М а й о р. Надеюсь на вас, товарищи. Не пропустим врага на Москву. Положение тяжелое. Но уже подходят на помощь столице сибирские дивизии. Нам еще недолго продержаться, и мы перейдем в наступление. (Подходит к строю и вглядывается в лица бойцов.) Ну, что вы стоите? (Белову.) Что скажете, боец? Как фамилия?

Б е л о в (с трудом). Белов.

М а й о р. Что скажете, Белов? Будем держать немца?


Белов молчит.


Н и н а. Выстоим, товарищ майор.

М а й о р. Правильно, санинструктор. Надеюсь на вас, товарищи. (Лейтенанту.) Тут над ручьем разбитая минометная батарея. Есть целый миномет и мины. Выделите бойцов, пусть принесут. Сами пойдете со мной, покажете вашу вторую точку. (Всем.) Верю, что вы выполните свой долг перед Москвой… и перед Родиной. (Поворачивается, чтобы идти.)

Б е л о в (вдруг резко делает шаг вперед). Товарищ майор!

М а й о р. Ну?

Б е л о в. Майор Сергеев, вы меня не узнали?

М а й о р. Что? (Поворачивается к Белову, смотри на него.) Что такое? Нет, не узнаю. Хотя ваше лицо мне знакомо.

Б е л о в. Я капитан Белов.

М а й о р. Ах вот что! (Смотрит на Белова.) Действительно вы капитан Белов. В полку вас считали погибшим, а вы, оказывается, здесь. Как это вышло?

Б е л о в. Я… Я струсил и бросил батальон. А сейчас понял, что… что, в общем, не могу так. Была слабость. Одна минута. Готов нести ответ.

М а й о р. Так… Сдайте оружие. (Ординарцу.) Моисеенко, обыскать!

Б е л о в. Не надо. (Вынимает из кармана пистолет «ТТ» и отдает майору.) Вот.

М а й о р. Оружие пригодится кому-нибудь другому. (Нине.) Возьмите, девушка. Вам это может понадобиться очень скоро… Ну все, товарищи. (Его взгляд падает на спящего Евсеева.) А это что за человек?

Л е й т е н а н т (откашливается). С ним все в порядке, товарищ майор. Он из окружения вышел, три винтовки с собой нес.

М а й о р. Хорошо. Пусть отдыхает этот честный солдат. (Ординарцу.) Бывшего капитана берем с собой. Будет отвечать перед военным судом.

Б е л о в. Товарищ майор, я ни о чем не прошу… Я ведь сам. Я только на одно надеюсь — что мне разрешат в бой пойти.

М а й о р. Ладно. Я сообщу, где надо будет, что вы сами признались. Хотя могли остаться незамеченным. Может быть, вам разрешат кровью смыть. Не знаю. Сейчас не время об этом думать. (Всем.) Впереди бой, выполняйте свой долг. (Выходит.)


За ним уходят Б е л о в и о р д и н а р е ц.


Л е й т е н а н т (откашливаясь). Андреев, Клепиков, Тищенко за мной. Бирюков тоже.


Л е й т е н а н т и б о й ц ы выходят. Ваня думает мгновение и выходит вслед за всеми. Нина вынимает из кармана пистолет «ТТ», смотрит на него, пробует поставить на боевой взвод.


С т а р ш и н а (шумно вздыхает). Мать честная, пронесло! Как пронесло! (Срывается с места, хватает свой вещмешок, оставляет его, бежит к выходу, смотрит, все ли ушли.) Ну, все! (Подскакивает к Нине.) Пошли.

Н и н а. Куда?

С т а р ш и н а. Сейчас. Постой. (Осматривается, бросается к вещевому мешку Белова, развязывает его.) У меня в Синюхине дядя. Спрячет за милую душу. Тебе-то жизнь не надоела оставаться?

Н и н а. Что-что?

С т а р ш и н а (хватает свой вещмешок, начинает совать туда вещи Белова). Они же здесь смертники. Майор сказал «стойте», они и уши развесили. Пойдем сейчас. Капитан-то дурак. Кишка тонка оказалась, на настроение поддался… И при немцах можно жить. У меня батька в пятнадцатом году У бауэра был в Германии, как сыр в масле катался… К дяде приедем, переоденемся. Немцы войдут, так, мол, итак, скажем, муж и жена. Это они любят. Красноармейца или командира возьмут, а семье ничего не сделают. Я б давно ушел, бабы подходящей не было.

Н и н а. Что ты говоришь-то? Я не понимаю.

С т а р ш и н а (завязывает свой вещмешок). Чего не понимать? Со мной не пропадешь. Я, думаешь, не вижу, чего тебе надо? Платье бархатное, говорила, — десять будет. Парня — вот тебе я. Я в хозчасти служил, другой полковник того не видел… (Подходит к ней.) Давай пошли.

Н и н а (поняла наконец). Постой. А наши вернутся?

С т а р ш и н а. Где? (Присвистывает.) Ты сама-то веришь? Теперь хана нашим. И я, может, хотел бы, чтоб наша победа. Я, что ли, не патриот? Раз не вышло, надо устраиваться. (Надевает вещмешок.) А если сейчас немцев встретим до Синюхина, вот у меня пропуск-листовка.

Н и н а (смотрит на него; очень усталым голосом). Старшина, а ведь ты умный. Как ты точно понял насчет платья.

С т а р ш и н а. Еще увидишь я какой. Пошли.


С т а р ш и н а и Н и н а уходят. В подвале тихо. Только трещат дрова в догорающей печке. Слышна отдаленная автоматная очередь, затем где-то далеко ударяет орудие. Евсеев что-то бормочет во сне и укладывается поудобнее. Снова тихо. Вдруг раздаются два выстрела неподалеку. Евсеев привстает, не проснувшись и не открыв глаза. Трясет головой, потом падает обратно. Еще раз где-то далеко вспыхивает и стихает перестрелка.

Входит Н и н а. В одной руке у нее пистолет, другой она волочит тяжелый мешок старшины. Проходит на середину подвала и грохает мешок об пол.


Е в с е е в (просыпается и осматривается оторопело). Что, началась битва за Москву?

Н и н а (не поворачиваясь к нему). Началась. Но так только, первые выстрелы. Спи.

Е в с е е в. Ага. Ладно. (Ложится и засыпает.)


Нина отходит к стенке, прислоняется к ней головой.

Вбегает л е й т е н а н т.


Л е й т е н а н т. Что такое? Кто стрелял?.. Соловьева, ты?

Н и н а (не поворачиваясь). Старшина застрелился. Струсил и застрелился.

Л е й т е н а н т. А, черт! (Выбегает.)


Евсеев ворочается во сне. Слышна дальняя перестрелка.

Входят л е й т е н а н т, М и ш а, Т и щ е н к о, К л е п и к о в и Р а з у в а е в. Они вносят миномет, устанавливают его в темном углу окопа, складывают мины. Затем все входят в подвал.


Л е й т е н а н т. Соловьева… Нина. Неужели он сам?

Н и н а. Я вещмешок его принесла. Продукты там, наверное.

К л е п и к о в. Смотри-ка, а? Ну и дела. (Качает головой.) Ну-ка, чего тут? Посмотрим. (Развязывает вещмешок старшины и переворачивает его. Из мешка что-то сыплется с металлическим звоном.)

Р а з у в а е в. Ух ты! Часы… (Поднимает с пола платье.)

К л е п и к о в. Глянь, он, гад, грабил! Ходил по домам и собирал!

Л е й т е н а н т. Да… Не может быть, чтоб он застрелился.

Н и н а. Я револьвер пробовала…

М и ш а. Значит, ты… Ты его убила?

Н и н а. Сказала ему: «Стой, повернись!» Он сначала не поверил, потом проситься стал. (Всхлипывает, поворачивается к стене и плачет.)

М и ш а (подходит к ней). Какая ты… Не плачь. (Кладет ей руки на плечо.)

Н и н а (гневно дергает плечом). Отстань! Тоже, наверное, считаешь, если девушка веселая, о платьях думает, значит, она подлая… Вот у нас профорганизатор была, Егорова. Придет в магазин, девушку с накрашенными губами увидит — и сразу: «Мещанство. Мы в ваши годы…» Она Тоню Копылову пилила-пилила за брови подведенные, за чулочки розовые, а Тоня пошла на Финскую добровольцем и погибла… (Плачет.)

М и ш а. При чем тут ваша Егорова? Я о тебе ничего плохого не думаю. Я, наоборот, очень важное из-за тебя понял. Вот прямо сейчас. Понимаешь, я себе раньше все представлял, что жизнь — это такая площадка, на которой наши идеи осуществляются. Но это не так. (Смотрит на всех.) Они не осуществляются. В том-то и штука, что нет. Мы сами должны их осуществлять.

Л е й т е н а н т. Факт… (Смотрит на часы.) Рассвет через полчаса. Значит, так. Если тапки пойдут без пехоты, стрелять из миномета не будем… Маскировку я проверил, все. Можно отдыхать еще. Клепиков, стань наверху. (Еще раз смотрит на часы.) Черт, стоят вроде. (Встряхнул.)

К л е п и к о в. Есть. (Выходит в окоп.)

Н и н а. Холодно. (Вытирает глаза.) Замерзла вдруг. (Подходит к печке и греет руки.)


Разуваев, Миша и Тищенко тоже подходят к печке. Лейтенант рассматривает часы, трясет их, слушает.


Р а з у в а е в. Эх, посидеть еще! (Садится, вынимает фотографии, смотрит на них.) Красивая девушка, да?

Т и щ е н к о. А как ее зовут?

Р а з у в а е в. Кого?

Т и щ е н к о. Ну вот эту девушку.

Р а з у в а е в. Эту?

Т и щ е н к о. Ну да.

Р а з у в а е в. А откуда я знаю?

М и ш а. Как? Вот чудак. Как же ты не знаешь?

Р а з у в а е в. Так это я у летчика убитого из кармана вынул. Помните, который «юнкерса» поджег? Мы с Гришей Алексеевым, с замполитом, вынули, думали, документы найдем, родным сообщить. А только карточки вот и были.

М и ш а. Значит, ты ее не знаешь?

Р а з у в а е в. Не.


Все с новым интересом рассматривают карточки.


Н и н а. Ну-ка дай. (Берет фотографии.)

К л е п и к о в (кричит из окна наверху). Немец ракету кинул!

Л е й т е н а н т. Значит, пойдут сейчас. Наверх!


Все поспешно выходят в окоп и вглядываются вперед.

Посветлело. Доносится, а затем стихает рокот моторов.


К л е п и к о в. Танки. Ну держись, солдаты.

Л е й т е н а н т. Еще с километр от нас будет. Даже побольше.

Н и н а (смотрит на фотографии). А она ждет его в Москве, этого летчика. И никогда не дождется. (Смотрит на всех.) Ребята, а я еще ни разу в жизни ни с кем не целовалась. У меня мама строгая-строгая… (Смотрит на Мишу.) Миша, но ведь я тоже красивая, а?

М и ш а. Конечно. Ты замечательная девушка.

К л е п и к о в (откашливается). Закурить бы. Вроде у меня на завертку есть.

Л е й т е н а н т (оживленно). Так давай крути.

К л е п и к о в (отходит в сторону, сопровождаемый лейтенантом, Тищенко и Разуваевым). Я раз немецкие курил. Обертка красивая. Но, чтоб накуриться…

М и ш а (берет Нину за руку). Ты очень хорошая.

Н и н а. Правда?

М и ш а. Я такую, как ты, первый раз вижу.


Снова, уже сильнее, начинают рычать танки.


Н и н а. И ты хороший. Мы с тобой будем долго-долго вместе. А погибнем, так навсегда. (Вдруг поворачивается ко всем.) Ой, ребята, вот вопрос! Если нас убьют, как же мы узнаем, отстояли мы Москву или нет?


Еще сильнее рычат танки. Издалека, сначала еле слышная, возникает мелодия «Песни о Москве». Она делается все громче, и вступает голос:

«Мы запомним суровую осень,

Скрежет танков и отблеск штыков,

И в веках будут жить двадцать восемь

Самых храбрых твоих сынов».

Хор подхватывает припев:

«В городах и далеких станицах

О тебе не умолкнет молва,

Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва».

Песня обрывается, в окопе слышали и не слышали ее.

Все смотрят в зал.


Р а з у в а е в. Всех не убьют. А дети наши узнают, они жить будут.


Опять ревут танки. В окоп спрыгивает Н и к о л а й.


Н и к о л а й. Выходят наши! Те полки. От нас видно. Выходят на шоссе. Началось!

Л е й т е н а н т. Хорошо. Теперь наша очередь. (Смотрит вперед.) Вот они! Идут танки. Без пехоты. Раз, два, три, четыре…

К л е п и к о в. Мать честная! Двадцать танков.

Т и щ е н к о. Жаль. А нас девятнадцать.

М и ш а (смотрит вправо). Нет. Вот, смотрите, тот мальчишка бежит с ПТР. Сейчас будет здесь.

Л е й т е н а н т. Порядок. И нас двадцать! (Смотрит вперед.) Гранаты к бою!


Все приготавливают гранаты. Рев танков совсем рядом. Он становится нестерпимым. Евсеев просыпается, мгновенно оценивает обстановку. Вскакивает, выходит в окоп. Берет у Нины гранату, скидывает шинель и изготавливается к броску. Лейтенант поднимает руку.


З а н а в е с.

Загрузка...