В е д у щ и й.
Г л а в н ы й р е ж и с с е р.
И з о б р е т а т е л ь.
Х у д о ж н и к.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р.
З а д н е п р о в с к а я, она же Н а д е ж д а А н т о н о в н а в пьесе Островского «Бешеные деньги».
М о л о д а я а к т р и с а, она же Л и д и я Ч е б о к с а р о в а.
П е р в ы й а к т е р, он же Т е л я т е в.
В т о р о й а к т е р, он же В а с и л ь к о в.
П о м о щ н и к р е ж и с с е р а.
На занавесе грубо нарисованы с одной стороны здание театра, с другой — маленький старинный собор, за которым — контуры современных многоэтажных зданий с возвышающимся над ними строительным краном.
Звучит гонг.
Входит в е д у щ и й.
В е д у щ и й. Дорогие товарищи зрители, мы с вами находимся в городке Н-ске, и мне хотелось бы показать вам некоторые его достопримечательности. Когда-то, в давние времена, городок гремел — пожалуй, при Андрее Боголюбском, — а сейчас районный центр с большим будущим и приятным настоящим. Несколько древних церквушек, много зелени, мало уличного транспорта, несколько предприятий, которые ничего не могут поделать с чистотой воздуха. (Глубоко вдыхает, нюхает воздух.) Чувствуете, какая свежесть?.. Н-ский житель в учреждение обычно направляется пешком, с работы — прогулкой. Почти все друг друга знают: «Здрассте, Зинаида Сергеевна, привет Виктор Борисычу». Любо посмотреть. Какому-нибудь москвичу, у которого время рассчитано по десятым долям секунды, такие места кажутся домом отдыха. Но это, конечно, ложное впечатление. Каждый район имеет план и в промышленности и по сельскому хозяйству, а чтоб его выполнить, люди еще как работают. Мы-то с вами знаем… Главную улицу Н-ска украшает пятиглавый собор — памятник архитектуры тринадцатого… нет, вру… пятнадцатого века. Позади него заканчивается постройка местных Новых Черемушек. Ну, а напротив церкви расположен городской театр, где будет происходить одна любопытнейшая история. Вот он… (Показывает.) Здание, как видите, не слишком удачное, если честно. Строили в начале тридцатых годов. Набежал архитектор-хват. Я, говорит, вам спроектирую, как нигде в мире, — в форме шестеренки. На плане выглядело красиво. Тогдашние городские руководители ошеломились, дали согласие. А когда возвели, оказалось, что сверху смотреть, кроме грачей, некому, с земли же, сбоку, здание, прямо сказать, не представительное. Углы какие-то непонятные, выступы. Однако внутри неплохо. Театр работает, в Н-ске его любят, и, между нами говоря, уже утверждена горсоветом на полную реконструкцию здания ужасно солидная сумма. Но давайте войдем внутрь.
Занавес поднимается. Перед нами — помещение за сценой, где навален всяческий реквизит и части декораций.
Слышны отдаленные глухие удары.
Мы с вами за кулисами, товарищи зрители. Сейчас еще день… (Прислушивается.) Это рабочие на сцене устанавливают декорацию для вечернего спектакля — сегодня у них, кажется, «Бешеные деньги» Островского. Тише! (Вглядывается внутрь помещения.) Это, по-моему, главный режиссер, очень суровый мужчина. И с ним еще кто-то.
В е д у щ и й уходит.
Входят г л а в н ы й р е ж и с с е р, который с отсутствующим видом оглядывается по сторонам, и и з о б р е т а т е л ь. Изобретатель тащит с собой на ремне большой ящик с длинным смотанным шнуром, окуляром и кнопками.
Г л а в р е ж (спотыкается). А, черт! Навалили здесь — ни пройти, ни проехать. Ну, так я слушаю вас. В чем дело?
И з о б р е т а т е л ь. Я Бабашкин.
Г л а в р е ж. Какой Бабашкин?
И з о б р е т а т е л ь. Ну как же! Я вам звонил утром. В девять. Насчет своего изобретения.
Г л а в р е ж. Какого изобретения? И что это за ящик у вас?
И з о б р е т а т е л ь. Мы же договорились, что я продемонстрирую свое изобретение. Это не ящик, это аппарат. (Снимает с плеча ремень и с усилием ставит ящик на пол.)
Г л а в р е ж. А-а… Ну хорошо. Продолжайте.
И з о б р е т а т е л ь. А что продолжать, если я еще не начал?
Г л а в р е ж. Так начинайте. Вот я. Что вам еще надо? (Мрачно осматривает разбросанный реквизит.)
И з о б р е т а т е л ь (откашливается). Суть моего открытия состоит в том, что я исключаю из театрального дела такие устаревшие понятия, как талант, вдохновение и прочее. И вообще исключаю человека… Но прежде всего несколько слов об искусстве. Как вы знаете, искусство — это общение… Вы меня слушаете?
Г л а в р е ж. А как же. (Продолжает осматривать декорации.)
И з о б р е т а т е л ь. В данном случае, то есть в театре, искусство — это общение актера со зрителем. На дистанции, на расстоянии.
Г л а в р е ж. Знаю-знаю. Про искусство я все знаю. (Нагнувшись, берется за зеленый искусственный куст.) Вот народ! Сколько раз говорил, не наваливать здесь это барахло. Пожар будет, с кого спросят? (Другим тоном.) Про искусство я все знаю, слава богу, в институте только на этом и сидели — общение, обаяние, органика. А вот как тридцать метров тюля для декорации достать или что делать, если в театре электрик пьет, — этому нас никто не учил… (Смотрит на декорацию под ногами.) Что это? Нет, что это такое?! Вы понимаете, что они сделали: арку из «Марии Стюарт» разрезали на куски… Эй, есть тут кто-нибудь!
Г о л о с х у д о ж н и к а (издали). Я, Салтан Алексеевич!
Г л а в р е ж (всматривается). Кто там? Темно, не вижу.
Х у д о ж н и к (входя). Максимов. Художник. Я разрезал арку, Салтан Алексеевич. На занавески пришлось пустить. В «Бешеные деньги». Во второе действие.
Г л а в р е ж. Так у нас же «Мария» сегодня тоже идет! В параллель с «Бешеными», в клубе швейников… С ума, что ли вы все здесь посходили? Вот вы, Бабашкин, посторонний человек. Как по-вашему, можно так работать или нет?
Х у д о ж н и к. Пришлось разрезать, Салтан Алексеевич. Зрители обижаются. На прошлом спектакле, я сам слышал, в антракте один говорит: «У Островского в ремарке сказано «богато меблированная гостиная». А у них тут на сцене все равно что курительная в кинотеатре»… Знаете, какой народ пошел начитанный. А в «Марию» тогда серые ширмы из «Верю в тебя» поставим. Они свет хорошо принимают.
Г л а в р е ж. Да «Верю в тебя» тоже сегодня идет! У нас выездной спектакль. (Тяжело дышит.) Нет, дальше так нельзя. Это не работа… У вас нет валидола?.. Ах да! У меня есть. (Вынимает из кармана скляночку, сует таблетку в рот, отходит в сторону; покачав головой, делает несколько глубоких вдохов.) Так и до инфаркта дойдешь за полгода. А зачем, во имя чего? Меня в Москве МХАТ чуть ли не приглашал, за мной «Современник» почти что бегал. Я все бросил, от всего отказался, с женой едва ли не пошел на развод — не хочет сюда ехать. И какой результат? К чему эти жертвы? Разве кто-нибудь ценит? Да если б знать заранее, я бы вообще лучше в банно-прачечный техникум поступил, чем в театральный институт!
Х у д о ж н и к. Ну почему, Салтан Алексеевич, не ценят? Вот когда вы «Не беспокойся, мама!» у нас поставили, публика очень хорошо принимала.
Г л а в р е ж (вяло). Да бросьте вы… (Судорожно вздыхает.)
Х у д о ж н и к. Конечно, хорошо. Мне многие говорили, что, мол, «Мама» замечательно поставлена.
Г л а в р е ж (сомневаясь). Серьезно?
Х у д о ж н и к. Точно, Салтан Алексеевич.
Г л а в р е ж (оживая). Сбор, правда, был полный.
Х у д о ж н и к. Битковый… И жена ваша приедет. Не будет же одна сидеть в Москве.
Г л а в р е ж (уже почти оправившись). Вы так считаете?
Х у д о ж н и к. Куда ж ей деваться? Приедет как миленькая… Я еще хотел вам сказать, Салтан Алексеевич, что Смирнов, электрик, опять не вышел. Он в третьей ложе проводку начал и бросил. Как-то придется выкручиваться.
Г л а в р е ж. Ладно, выкрутимся… Кстати, я вот смотрю, — где у нас рыжий куст был поролоновый? Помните, недавно получили рыжий такой осенний куст. Хочу его в первое действие поставить, в саду.
Х у д о ж н и к. Да вот он. (Показывает.) Только он позеленел. Знаете, как они быстро цвет меняют, эти пластики.
Г л а в р е ж (уже полный энергии). А второй куст — тот, зеленый? Может быть, он порыжел за это время? Сбегайте быстро в подвал, посмотрите.
Х у д о ж н и к уходит.
(Поворачивается к изобретателю.) Ну… как вас, Бабашкин, что же вы не объясняете? Я и так уже полдня потерял с вашим изобретением. Говорите же, я слушаю.
И з о б р е т а т е л ь (выступая вперед). Вы читали мою статью «Перцепция и апперцепция при ролевых играх детей дошкольного возраста»?
Г л а в р е ж. Читал. В «Театральной жизни». Дальше.
И з о б р е т а т е л ь. Не в «Театральной». В журнале «Вопросы дошкольного воспитания».
Г л а в р е ж. Ну да, правильно. Я же говорю, что читал. В этом самом «Воспитании». В прошлом году, летом, в отпуске.
И з о б р е т а т е л ь. В прошлом году этого журнала еще не было. Впрочем, не важно… Так вот, я рассматриваю театральное искусство с точки зрения электроволновой теории. С одной стороны — актер, с другой — зритель. Актер на сцене переживает, следовательно, его мозгом излучается волновая энергия. (Подняв руки к голове, быстро шевелит пальцами.) Понятно?.. А зритель в зале принимает энергию. (Делает ладонями подгребающие движения к голове.) Она попадает зрителю в головной мозг и вызывает там перегруппировку атомов — то, что мы, собственно, и называем эмоцией, чувством. Улавливаете мою мысль?
Г л а в р е ж. Ммм… Да. А что это за ящик у вас?
И з о б р е т а т е л ь. Я же сказал, что это не ящик. Аппарат… Короче говоря, талантливый актер отличается от посредственного только особо активной передачей энергии, индукцией. Ну вот, как по-вашему — что делала со зрителями, например, Элеонора Дузе?.. Ничего сверхъестественного. Всего только вызывала у них перегруппировку атомов в ядре ганглиозных нервных клеток головного мозга. Вы со мной согласны?
Г л а в р е ж. Вообще-то, конечно… Значит, от пьесы ничего не зависит?
И з о б р е т а т е л ь. От какой пьесы?
Г л а в р е ж. От той, которую в этот момент ставят на сцене.
И з о б р е т а т е л ь. Ах, от нее!.. Конечно, зависит. Но в целом-то очень мало. Строго говоря — ничего. Ведь в театре главное — вызвать у зрителя ту же эмоцию, какую испытывает актер. Правильно? А раз так — значит, надо увеличить подачу энергии из мозга исполнителя в зрительный зал… Вот сейчас я буду переживать, как артист на сцене, а вы смотрите мне в глаза. (Подходит ближе к главрежу и вперяет в него взор.) Ощущаете хоть что-нибудь?
Г л а в р е ж. Ннет. Ничего.
И з о б р е т а т е л ь. Отлично. Так и должно быть, потому что я неталантлив и от меня энергии исходит мало. А теперь стойте, как вы стоите. (Вынимает из кармана клочок бумаги, записывает что-то, сует в карман.) Где у вас тут штепсельная розетка?.. Ага, вот. (Проворно втыкает вилку в розетку, ставит аппарат на стоящее рядом старинное кресло. Поворачивает переключатель, отчего на стенке аппарата загорается зеленый огонек, и возникает легкое гудение. Становится напротив окуляра, смотрит в упор на главрежа.) Вот я опять начинаю переживать. Так… Переживаю… Переживаю… Еще переживаю…
Пауза.
Г л а в р е ж. Гм… гм… (Почесывает кончик носа.)
И з о б р е т а т е л ь (с энтузиазмом). Ну вот!
Г л а в р е ж. Что — вот?
И з о б р е т а т е л ь. Видите, вы почесали нос. А теперь прошу прочесть, что я здесь записал. (Вынимает из кармана клочок бумаги, подает главрежу.)
Г л а в р е ж (читает). «Чешется нос».
И з о б р е т а т е л ь. Вы поняли? (Выключает аппарат.)
Г л а в р е ж. А что я должен был понять?
И з о б р е т а т е л ь. Да вот этот момент индукции. Я представил себе, будто у меня нестерпимо чешется нос. Переживание было ничтожным. Но аппарат увеличил его мощность, и оно передалось вам. (Делает прежний жест, иллюстрирующий излучение волновой энергии.) Понятно?.. А второе в моем открытии — то, что все элементы актерского мастерства я перевожу на язык электростатики и электродинамики. Вот если вы читали мою статью «Перцепция и апперцепция…»
Г л а в р е ж (разозлившись). Стоп-стоп-стоп! Знаете, хватит! Вы бросьте меня морочить с этой перпе… как ее там. Я вам не Академия наук. Думаете, у меня время есть ваши теории выслушивать? Скажите прямо, что вы можете для нас сделать и что вам нужно, чтобы это сделать.
И з о б р е т а т е л ь (проникновенно). Нужно актера. Или актрису. Но только самую слабую вашу творческую единицу. Я направляю на нес аппарат, и она сыграет роль так, что все попадают.
Г л а в р е ж. С этого и надо было начинать. Я вам хотя бы Заднепровскую покажу. Она как раз вам подойдет. Мы ей недавно тарифную ставку отказались повысить, теперь сами не рады. И к прокурору она ходила, и в райисполкоме уже была, и в ЦК профсоюзов писала.
И з о б р е т а т е л ь. Прекрасно. Это то, что нужно. Знаете, только лучше, если актрисе не будет известно, что эксперимент проводится. Не надо ей ничего говорить, а то неудобно.
Г л а в р е ж. За кого вы меня принимаете? Идемте наверх, она должна быть там, в репетиционной. Готовим иностранную пьесу — перевел один местный деятель. Ящик можете оставить здесь.
Свет начинает меркнуть уже на последних словах главрежа. Становится темно. Слышны шаги, шорох, шум.
Г л а в р е ж. Осторожнее! Тут у нас такие переходы… Вот здесь, сюда.
Возникает приглушенный гул голосов, в котором выделяется: «Да ничего у нас с этой пьесой не выйдет!», «Конечно, я тоже говорила, что не получится…»
Здравствуйте, товарищи!
Воцаряется тишина. Становится светло.
В репетиционной комнате — о ч е р е д н о й р е ж и с с е р, З а д н е п р о в с к а я, м о л о д а я а к т р и с а, п е р в ы й а к т е р и в т о р о й а к т е р. На столике перед очередным режиссером экземпляр пьесы, в руках актеров — листки с ролью каждого.
В с е. Здравствуйте, Салтан Алексеевич… Салтан Алексеевич… Алексеевич…
Г л а в р е ж. Что это у вас за шум?.. Вот со мной товарищ Бабашкин из «Гипротеатра», приехал посмотреть нашу осветительную аппаратуру. Мы тут посидим в сторонке, я посмотрю, как у вас идут дела. (Садятся с изобретателем в стороне.)
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Пожалуйста-пожалуйста, Салтан Алексеевич… Вот мы как раз пробуем разобрать конец первого действия. За этими стульями у нас бар. Положительный герой разговаривает с фермерами, а сейчас войдет отрицательный — тот, который на самом деле гангстер.
Г л а в р е ж. Я помню, помню, Борис Генрихович. Пьесу я знаю.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Игорь, ты готов?
Первый актер отходит в сторону и кивает.
Второй актер и молодая актриса с листками в руках садятся и принимают вид людей, оживленно беседующих.
Внимание, товарищи! Начали! (Хлопает в ладоши.)
П е р в ы й а к т е р (делает несколько шагов вперед). «Хэлло, Боб! Рад тебя видеть».
В т о р о й а к т е р. «Хэлло, Джим!»
П е р в ы й а к т е р. «Опять ты выступал против мистера Паркера. Не советую тебе с ним связываться. У него длинные руки. Брось это дело. Пойдем лучше — покажу мою новую машину».
В т о р о й а к т е р. «Не пойму я тебя, Джим. Ну что ты за человек?.. Э-эх!»
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Стоп! (Хлопает в ладоши.) Подожди. Это не ты говорить «Э-эх!».
В т о р о й а к т е р. А кто говорит? Чья это реплика теперь?
П е р в ы й а к т е р. Действительно, товарищи, кто теперь говорит «Э-эх!»?
М о л о д а я а к т р и с а (спохватившись). Ах, это я говорю. Впрочем, нет. У меня тоже вычеркнуто. Вот посмотрите. (Показывает очередному режиссеру свой листок.) У меня вообще все вычеркнуто в этой картине. Я даже не понимаю, зачем мне тут сидеть.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Подождите, сейчас разберемся.
Очередной режиссер и актеры начинают разбирать свои листки.
И з о б р е т а т е л ь (приглушенно). Которая Заднепровская? Вот эта или молодая?
Г л а в р е ж (шепотом). Какая молодая — ей сорок два года. Вон там, в темном платье, в коричневом. Она в этой сцене не участвует.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Ладно, давайте пока перейдем к следующей реплике. Игорь, ты готов? (Хлопает в ладоши.) Начали!
П е р в ы й а к т е р. «Послушай, Боб, а ведь ты уже давно не заглядывал в банк проверить свой счет».
В т о р о й а к т е р. «А зачем мне заглядывать, Джим, когда ваша фирма…». (Другим тоном.) Минуточку. Борис Генрихович, вот тут опять с текстом неувязка. Ведь мне и в прошлой картине приходилось заглядывать на свой счет в банке, и во второй картине, и в первой. Собственно, все действие только и делаю, что заглядываю. Опять этот кусок в пьесе идет вразрез с тем, что раньше было. Может быть, мы тогда и эту реплику выкинем?
М о л о д а я а к т р и с а. Конечно! Вычеркнуть ее!
Очередной режиссер вынимает из кармана карандаш. Другие актеры делают пометку в своих листках.
В т о р о й а к т е р. Да, но понимаете… С другой стороны, что же мне тогда вообще говорить — уже столько вычеркнули? С чего я волноваться начну в этом месте?
П е р в ы й а к т е р. А ты скажи «э-эх!» и потом сразу давай выхлест.
В т о р о й а к т е р. Так это же не я говорю «э-эх!». (Встает.) Нет, так нельзя, товарищи. (Тяжело дышит.) Салтан Алексеевич, я рад, что вы зашли и сами все видите. Это же черт знает что! Я еще когда предупреждал, что с этой пьесой у нас ничего не получится… Ффу, даже сердце схватило. Есть у кого-нибудь валидол?.. Ах да! У меня есть. (Вынимает из кармана скляночку, кидает в рот таблетку и отходит в сторону.)
Г л а в р е ж (после паузы, откашлявшись). Ну ладно. Этот вопрос мы обсудим позже. Борис Генрихович, я хотел бы посмотреть третье действие. Восьмую картину. Когда к герою приезжает жена.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Это десятая. Хорошо, Салтан Алексеевич, сейчас… Давайте, товарищи, стулья переставим… Григорий Анатольевич, как у тебя сердце, отпустило?
Второй актер мрачно кивает. Заднепровская встает.
Вера Васильевна, вы готовы? Начали! (Хлопает в ладоши.)
В т о р о й а к т е р (поворачивается к Заднепровской). «Ты все-таки приехала, Мэри? Ну иди же сюда».
З а д н е п р о в с к а я (тоненько, наигранно). «Ах, милый Боб, как давно я тебя не видела!»
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р (несколько раз хлопает в ладоши). Стоп! Нет-нет-нет! Вера Васильевна, дорогая, куда вы даете реплику? У вас же реплика поверх волос летит. И потом вы не в тон отвечаете. К вам обращаются в нижнем регистре, а вы — в самом верхнем.
З а д н е п р о в с к а я (трепеща). Я поняла, Борис Генрихович, поняла. Сейчас.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. Начали снова. Григорий Анатольевич… (Хлопает в ладоши.)
В т о р о й а к т е р. «Ты все-таки приехала, Мэри?»
З а д н е п р о в с к а я (глухо, утробно). «Милый Боб, как давно…».
Г л а в р е ж (встает, со злобой откинув стул). Вера Васильевна, дорогая, ведь вы же волнуетесь в этот момент. Должны волноваться, черт побери!
З а д н е п р о в с к а я (еще более трепетно и стараясь подавить слезы). Я волнуюсь, Салтан Алексеевич, волнуюсь.
Г л а в р е ж. А нога?.. Как же вы не замечаете, что волнуетесь только по пояс. Лицо волнуется, руки волнуются, а нога вот так отставлена.
О ч е р е д н о й р е ж и с с е р. У вас же неплохо получалось, Вера Васильевна. Вот недавно в этой сцене…
Г л а в р е ж. Ну хорошо. Хорошо. (Вздыхает.) Продолжайте, а мы с товарищем Бабашкиным пойдем.
Затемнение, затем прожектор высвечивает главрежа и изобретателя.
Г л а в р е ж. Что скажете? Как?
И з о б р е т а т е л ь. То, что нужно. Я восхищен. Мой аппарат из нее…
Г л а в р е ж. Веда в том, что в ее распоряжении двадцать пять штампов. Не нравится один — она, пожалуйста, дает другой.
На сцене постепенно становится светлее, перед нами опять кулисы. Там, где стоял зеленый куст, теперь стоит фиолетовый.
И з о б р е т а т е л ь (усмехаясь). Интересно, что для вас это «штамп», «не в тон» и так далее. Вообще актерская терминология. А для меня только радио и электричество. Ничего больше. Вот вы говорите «штамп», а я вижу слишком большие потери на конденсаторный гистерезис в нейронных контактах головного мозга. Вы говорите «не в тон»…
Г л а в р е ж. Знаете, что обидно? Ведь театр хороший. Я бы даже сказал — отличнейший театр. Видели зал, проходили?.. Кресла! Какие кресла… Или акустика. Уверяю вас, такой акустики в Москве в Большом театре нет… И даже актеры. Непосредственность, темперамент. С ними такие спектакли можно ставить — ого! Я этот театр полюбил, ей-богу. Тащить меня станут отсюда — не уйду. Но, понимаете… как бы вам сказать?.. чего-то не хватает в людях. Злости мало, такой, знаете, настырной жесткости, дерзания. Я лично представляю себе так: вот, допустим, ты актер, играешь. Плюнь на все. Пусть в театре пожар, землетрясение, пусть зрительный зал в тартарары провалился. Но ты ее уважь!
И з о б р е т а т е л ь. Кого?
Г л а в р е ж. Публику.
И з о б р е т а т е л ь. Которая провалилась?
Г л а в р е ж. Вот именно… Впрочем… Одним словом, вы меня понимаете. Но вот здесь добродушие какое-то в людях разлито. Пилишь их, пилишь, но, видно, не доходит. А сам по себе народ превосходный. Я иногда даже думаю, что и в Заднепровской что-то есть.
И з о б р е т а т е л ь. Ничего. Я вам из этой актрисы Пашенную сделаю. Весь город с ума сойдет.
Г л а в р е ж (остывая, другим тоном). Да какая уж там Пашенная!.. Добейтесь, чтобы она из ансамбля не очень выпадала, не портила хоть.
И з о б р е т а т е л ь. В чем она у вас сегодня, в «Бешеных деньгах»? Ну и прекрасно. Мне только аппарат поставить удобнее. Тогда об этой роли в Москве писать будут. Из Всероссийского театрального общества приедут к вам, вот увидите. У меня все научно обосновано. Если вы читали мою статью в «Театральной жизни»…
Г л а в р е ж (рассеянно осматривается). А этот ваш ящик на каком расстоянии нужно устанавливать?
И з о б р е т а т е л ь. Установка действует в радиусе до пятидесяти метров.
Г л а в р е ж. Тогда я вас в третью ложу, в центральную. Слышно хорошо, и публику не будете отвлекать… Я вас не провожаю, тут еще дела. Выход вон там.
И з о б р е т а т е л ь. Еще один момент. Дело в том, что нужно обязательно успокоить ее перед выходом. Создать комплекс торможения на внешние обстоятельства.
Г л а в р е ж (берется за фиолетовый куст). Вот он, второй куст, принесли… Что вы сказали? Кого успокоить, кого?
И з о б р е т а т е л ь. Заднепровскую, актрису. А то, знаете, накричали на нее сейчас. Аппарат может не подействовать. Медицинский факт — она должна быть в спокойном состоянии. Подойдите к ней перед началом спектакля, поговорите о чем-нибудь.
Г л а в р е ж. Вы меня еще будете учить! Если актера успокоить, он вообще заснет на сцене. Я их, наоборот, кручу весь спектакль, сижу за кулисами сам на грани обморока. Только тем и держимся… Куда же этот Максимов провалился?.. Художник, Максимов!
Г о л о с х у д о ж н и к а (издалека). Здесь, Салтан Алексеевич! Начинаем гостиную.
Раздается удар молотка по дереву, затем другие.
Г л а в р е ж, держа в руке куст, уходит в одну сторону, и з о б р е т а т е л ь со своим аппаратом — в другую.
Опускается занавес, на авансцену входит в е д у щ и й.
В е д у щ и й (на стихающем звуке ударов). Время до начала спектакля пока еще есть (смотрит на часы), можем с вами, товарищи зрители, прогуляться по Н-ску. Хорошо тут, чисто, спокойно. (Прохаживается по сцене.) Узких, тесных улиц нету, поэтому везде много неба… Вот сюда пройдемте, налево, за собор, мимо строящегося массива. Какой вид сразу открывается, верно? Долина реки, поля…
Слышится мгновенный свистящий звук.
Смотрите, стриж пролетел! Ну где еще увидите в двух шагах от центра стрижа? Вон там в старинной крепостной стене у них гнезда. Когда-то здесь бились с татарами, тяжелая была сеча, а сейчас такая мирная тишина. Внизу по берегам полевых незабудок, наверное, пропасть. Справа, за сторожевой башней, — огуречные поля, а вот те два новых белых корпуса — школа программистов… (Смотрит на часы.) Однако мы с вами загулялись и заговорились, а время идет. (Смотрит туда, где на занавесе нарисован театр.) Народ уже собирается к театру. Уважают в Н-ске Островского. Что ни спектакль — полный сбор. Не сразу и разберешься отчего. Больших таких глобальных проблем, какие нас сегодня волнуют, у него, пожалуй, и нет. Так все, личное, не слишком значительное, хотя и считается классиком. Взять, например, вот эту комедию «Бешеные деньги», где Заднепровская сегодня играет Чебоксарову-старшую, Чебоксарову-мать. Особенного-то ничего. Приехал в Москву провинциал, деловой человек Савва Васильков. Увидел тут, в Петровском саду, на гулянье молодую красавицу аристократку Лидию Чебоксарову, влюбился без памяти. А та оказалась бессердечной обманщицей. И все! Ничего такого крупного, сверхъестественного. Да и в целом у Островского людишки-то довольно обыкновенные по тем старым временам — купцы, приказчики, разоряющиеся аристократы, бесприданница какая-нибудь там мелькнет. Просто вот он изображал их любовь, тщеславие, радости, горести… Хотя, с другой стороны, возможно, он потому и классик, что о людях писал.
Слышен отдаленный звонок, легкий гул зрительного зала.
О, надо спешить! (Подходит к тому месту, где на занавесе изображен театр, и заглядывает на сцену.) А зал-то уже заполняется, вот посмотрите. Кстати, если подсобные помещения не удались архитектору, сам зрительный зал хороший. Отовсюду видно, удобные кресла — прошлым летом как раз восстанавливали красный плюш. Празднично, красиво. И приятно посмотреть, как публика входит, рассаживается.
Раздаются два громких звонка, шум зала сильнее.
Вот в третьей ложе отодвинулась портьера. Изобретатель Бабашкин со своим ящиком уже там. Воткнул вилку в штепсель, что-то колдует с кнопками… Ну ладно, до встречи. (Уходит в боковую кулису.)
Поднимается занавес.
С одной стороны перед нами ложа, где и з о б р е т а т е л ь возится с аппаратом, направленным слегка вниз и вовнутрь сцены. Аппарат установлен на треноге, которая позволяет им маневрировать.
С другой стороны, возле самой кулисы, — столик, за которым — п о м о щ н и к р е ж и с с е р а.
Задник сцены изображает театральный занавес, он подсвечен сейчас снизу.
П о м о щ н и к р е ж и с с е р а (в микрофон, негромко). Добрый вечер, товарищи актеры. Два звонка. Два звонка. Спектакль сегодня ведет Зайцева Галина Михайловна. (Нажимает кнопку трижды.) Третий звонок. Радиоузел! Володя! У тебя в порядке все?.. Проверил музыку?.. Ну, начинаем. Тишина полная. Товарищи, прошу к началу спектакля… Юля, снимай дежурный свет на сцене…
Подсветка задника гаснет.
Снимай ползала…
Свет на сцене уменьшается, только прожектор высвечивает изобретателя с его аппаратом.
Снимай зал полностью… Володя! Гонг! Занавес!
Свет вырубается и над помощником режиссера.
Звучит гонг.
Задник поднимается, за ним видны голубое небо и вершина дерева. Голоса первого и второго актеров, исполняющих в пьесе роли Телятева и Василькова, а также голоса Заднепровской и молодой актрисы, исполняющих роли Надежды Антоновны и Лидии, будут доноситься издали, то усиливаясь, то стихая.
В ложу входит, что-то дожевывая, г л а в р е ж.
Г л а в р е ж (приглушенно). Ну как, устроились, в порядке? Я тут с вами посижу, не помешаю?
И з о б р е т а т е л ь. Нормально. До сцены метров тридцать, аппарат достает — значит, хорошо.
Г л а в р е ж. Очень я люблю, как Коровин играет Телятева. Это наш заслуженный артист, вы его видели. Кстати, у нас ни одного актера нет без высшего театрального образования. Сейчас вообще театр на периферии не такой, каким был даже десять лет назад. Никакой периферийности.
Г о л о с Т е л я т е в а. Чебоксарова хороша — дважды два четыре. Вы еще такой бесспорной истины не знаете ли?
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Я хотел вам сказать, что она мне очень понравилась.
Г о л о с Т е л я т е в а. Да кому же она не нравится! Помилуйте вы меня! И что тут для меня интересного, что она вам нравится? Вы, должно быть, издалека приехали?
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Да, не близко-таки.
Г о л о с Т е л я т е в а. Вот бы вы меня удивили, если б сказали, что вы ей понравились. Это была бы штука любопытная! А что она вам нравится, диковины тут нет. Я знаю человек пятнадцать, которые в нее влюблены без памяти, только из взрослых людей, а если считать с гимназистами, так и конца нет. А вы знаете что? Вы попробуйте сами ей понравиться.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Да разве ж это так трудно?
Г о л о с Т е л я т е в а. Ну, да уж я вам скажу.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. А что ж нужно для того? Какие качества?
Г о л о с Т е л я т е в а. Такие, каких нет у нас с вами.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. А, позвольте, например?
Г о л о с Т е л я т е в а. А например: полмиллиона денег или около того.
Г л а в р е ж. Василькова у нас Иванков играет, Григорий Анатольевич. Отличный исполнитель. Фактурный такой актер, темперамента бездна. Очень его публика любит.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Жалею, очень жалею, что она так недоступна.
Г о л о с Т е л я т е в а. Да вам-то что же?
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Вот, видите ли, я с вами откровенно буду говорить: у меня особого рода дела, и мне именно нужно такую жену, блестящую и с хорошим тоном.
Г о л о с Т е л я т е в а. Ну, да мало ли что кому нужно! Что, вы богаты очень?
Г л а в р е ж. Скоро ее выход, Заднепровской.
И з о б р е т а т е л ь. Налаживаю. (Щелкает кнопками, на боку аппарата зажигается зеленый огонек.) Переключатель что-то забарахлил… Ага, вот. Ффу… (Вздыхает.) Жарко у вас тут.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. …Но позвольте просить вас познакомить меня с Чебоксаровыми. Хотя я имею мало вероятности понравиться, но надежда, знаете ли, никогда не покидает человека. Я как увидел ее с неделю тому назад, все о ней и мечтаю.
Г л а в р е ж. Выход Заднепровской. Ну, давайте, прицеливайтесь своей машиной. А то она нам все завалит. Сейчас публика слушает, в зале тихо, а как она появится, так кашлять начнут.
И з о б р е т а т е л ь. У меня все готово. (Нацеливается окуляром на невидимую для нас исполнительницу и поворачивает аппарат в соответствии с ее движением.) Поймал, все в порядке.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы (деревянно). Да ты, тюлень, и солгать недорого возьмешь.
Г о л о с Т е л я т е в а. Ведь я даром, процентов с вас не возьму.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Познакомь! Да ведь ты дрянь, тебе верить нельзя.
Слышится кашель из зала.
Г л а в р е ж. А, черт ее подери! Руку, видите ли, на сердце положила и считает, что выразила заинтересованность. Но это только механический знак отсутствующего переживания. Внутри-то пусто.
И з о б р е т а т е л ь. Ничего. Аппарат нагрелся, сейчас начнет действовать.
Г л а в р е ж. Ну нельзя, нельзя же так работать! Это не театр, а черт знает что! Как вилкой по тарелке скребет. Обратите внимание, произнесла свою реплику, а потом застывает соляным столбом. В действии совершенно не участвует.
Кашель из зала усиливается.
И з о б р е т а т е л ь. Ладно-ладно, вы ее успокоили хоть?
Кашель чуть стихает.
Г л а в р е ж. Она сегодня встрепанная, красная какая-то пришла. С сыном у нее неприятность, что ли? Слышал краем уха, что директор школы к ним домой сегодня утром приходил.
И з о б р е т а т е л ь. Вы-то поговорили с ней? (Продолжает манипулировать аппаратом.)
Г л а в р е ж. Подошел, спросил, как сын. Она еще больше покраснела… Дьявольщина, только пошел спектакль, она все разваливает. Сейчас побегу за кулисы, такого дрозда ей дам!
И з о б р е т а т е л ь. Да что вы волнуетесь-то? Бросьте нервничать. Хоть что-нибудь актриса чувствует, и я это сейчас усилю. (Щелкает какими-то переключателями.) Сидите вы, ради бога, смотрите.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Благодарю вас, нам пора ехать. Прошу вас бывать у нас.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Когда прикажете?
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы (более естественно). Когда угодно. Я принимаю от двух до четырех, лучше всего вы приезжайте к нам обедать запросто. По вечерам мы ездим с дочерью гулять.
И з о б р е т а т е л ь (не отрываясь от аппарата). Ну что? Лучше?
Г л а в р е ж. Да, пожалуй, немножко… Какая-то искренность даже появляется… (Злобно.) Но вот общения все равно нет. Играет, понимаете, свое собственное состояние, а не логику действия. Из себя исходит, не из того, что на сцене делается.
И з о б р е т а т е л ь (отдувается). Черт, я уже весь мокрый! Думаете, легко вот так все время ее из луча не упускать?.. Значит, нажать на общение?
Г л а в р е ж. Будьте любезны. Актер должен помнить, что подает не реплику, а мысль. Если герой что-то говорит, это не выражение самочувствия, а желание чего-то добиться.
И з о б р е т а т е л ь. Это для меня пустяки. Сейчас усилю вольтаж на окончания ганглиев. Увидите, какая энергия пойдет от нее в зал.
Г л а в р е ж. На репетициях она ужасно играла эту сцену, когда Чебоксарова сообщает дочери, что они разорены. Бились, бились с этим эпизодом.
Г о л о с Л и д и и. …Я ничего не понимаю.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Я писала к мужу в деревню, чтобы он нам выслал денег. Мы много должны, да на зиму нам нужна очень значительная сумма…
Г л а в р е ж (удивленно). Что ж, лучше. Лучше. Все-таки стала общаться… Вот только если бы органики еще прибавить. А то скованна… понимаете, свободы нет.
И з о б р е т а т е л ь. Можно и органики. (Манипулирует с аппаратом.)
Г о л о с Л и д и и (почти со слезами). …Ведь вы найдете средства выйти из этого положения, ведь непременно найдете… Ведь не покинем же мы Москву… Ах, maman!.. За что вы меня мучите?
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Я понимаю, душа моя, что я должна была скрыть от тебя наше расстройство…
Г л а в р е ж. Во-во! Это совсем другое дело. Если бы так и дальше, ничего лучше не надо.
И з о б р е т а т е л ь (платком вытирает пот со лба). Самое интересное, что она играет, как и прежде. То есть субъективно ничего не переменилось. Такие же мизерные эмоции, так же мало общения и никакого обаяния. Но аппарат усиливает все это и создает у зрителя впечатление отличного исполнения. Даже у нас с вами создает.
Г л а в р е ж. Да-да, конечно. Но давайте послушаем. Вот сейчас она опять на сцене. (Смотрит.) Ничего. Даже хорошо. Слушайте, я удивлен… Но, знаете, смену ритмов бы. Однообразно несколько держится. С Кучумовым в одном ритме говорила, сейчас с Лидией почти в том же самом.
И з о б р е т а т е л ь. Пожалуйста. Все в наших силах. (Поворачивает рычаги и щелкает переключателями.)
Г л а в р е ж (не отрывая взгляда от невидимой нам актрисы). Прекрасно. Очень хорошо… Пока отдохните и готовьте аппарат — Заднепровская в этой сцене не участвует. Я пока сбегаю, пожалуй, за кулисы, посмотрю, как они гостиную ставят. Дьяволы, такую арку разрезали на занавески! (Уходит.)
И з о б р е т а т е л ь (снимает пиджак и обмахивается платком). Черт, это потруднее, чем телевизионному оператору на футбольном матче! Он только следит за мячом, ему влиять на мяч никак не надо… Как работает машина — чудо! (Гладит аппарат.) А ведь никто не верит, никто не поддерживает. В Управлении театров все еще до сих пор в восемнадцатом веке живут. Только одно и талдычат: «Человек, актер, пьеса…» А при чем тут человек? Сегодня наука позволяет антенну на сцене поставить, чтоб индуцировала эмоции, и еще лучше будет.
Входит г л а в р е ж.
Г л а в р е ж. Знаете, актриса беспокоится — мне там за кулисами сказали. Заднепровская. Заметила, что в нее все время какой-то штукой прицеливаются. Я сказал, что это киноаппарат. Вам, мол, она нравится, и вы решили ее в Москве показать. Сам я ее тоже похвалил — так прямо и сказал, что сегодня хорошо. Ей, наверное, сейчас передадут. Не помешает вам?
И з о б р е т а т е л ь. Теперь уже ничего не имеет значения. Поскольку машина действует, я за все ручаюсь.
Г л а в р е ж. Да, и насчет сына. Оказывается, у нее сын в девятом классе и первое место занял на какой-то математической олимпиаде. Директор школы приходил поздравлять утром. Так что даже удачно получилось, что я спросил перед спектаклем насчет сына… Слушайте, вот что. Через явление ее сцена с Васильковым. Очень ответственная. Я, пожалуй, сбегаю за кулисы, поговорю с ней еще. (Уходит.)
И з о б р е т а т е л ь (вдогонку). Да зачем? Сейчас уже ничего не надо.
Свет вырубается над изобретателем. В другом углу сцены высвечивается З а д н е п р о в с к а я. Она сидит усталая, но довольная перед зеркалом и поправляет прическу. Раздается стук, входит г л а в р е ж.
Г л а в р е ж. Можно к вам, Вера Васильевна?
З а д н е п р о в с к а я (в испуге). Ах, это вы, Салтан Алексеевич! Что-нибудь не так, да?
Г л а в р е ж. Нет-нет, Вера Васильевна, дорогая. Все так, все так. Просто забежал сказать, что отлично, превосходно.
З а д н е п р о в с к а я. В самом деле? Вы серьезно? Не шутите?
Г л а в р е ж. В самом деле. Я поражен… то есть не поражен, а всегда знал, что если вы захотите, то сможете. Вы прямо весь спектакль осветили. У нас сегодня настоящий праздник. Разрешите, я вам руку поцелую.
З а д н е п р о в с к а я. Ну что вы, Салтан Алексеевич, голубчик… Я даже не думала, что вы руки умеете целовать.
Г л а в р е ж. Бегу, бегу, не буду вам мешать. Лично я в вас никогда не сомневался, Вера Васильевна, вы это знаете.
Свет меркнет над этим углом сцены.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. …Извините, что побеспокоила. Мне нужно совета, я — существо совершенно беспомощное, только одного серьезного человека и знаю — это вас.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Благодарю вас! Чем могу служить?
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Я говорила с дочерью, мы хотим изменить свой образ жизни; нам надоело шумное общество, мы не станем никого принимать, кроме вас. Хотя у нас средства очень большие, но ведь это не обязывает беситься с утра до ночи.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Я полагаю.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Лидия хочет докончить свое образование; в этом деле без руководителя нельзя, мы и решились обратиться к вам.
Прожектор высвечивает ложу, где находятся и з о б р е т а т е л ь и г л а в р е ж.
Г л а в р е ж. Молодец Заднепровская — вы посмотрите, что делает. Тревога есть, собранность… По-моему, я не зря к ней сейчас зашел. А?.. Вы знаете, вот что мне сейчас в голову приходит. Приятно ведь, когда людям приятно, да? Радостно, когда радостно. Как вы считаете?
И з о б р е т а т е л ь. Но при чем тут Заднепровская? Я же вам объясняю, что это аппарат, а не она. В ней-то ничего не изменилось. Все то же самое, но только у нас другое впечатление.
Г л а в р е ж. То есть как — от нее совершенно ничего не зависит?
И з о б р е т а т е л ь. Абсолютно. Принцип действия прибора состоит в том, что он интенсифицирует работу спиралей нуклеиновой кислоты в мозгу исполнителя. Они начинают действовать в качестве передающей антенны и возбуждают соответствующие мозговые клетки у публики. Проприоцептивный сигнал, сервомеханизм, вегетативная адаптация. Ясно вам?
Г л а в р е ж. Да, совершенно ясно. Но давайте помолчим.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. …А вы любите мою дочь? Погодите, я погляжу вам в глаза. Ну, не говорите, не говорите, я вижу; только ведь вы очень робки; хотите, я ей скажу за вас? А то заспорите и поссоритесь — сохрани бог.
Г л а в р е ж. Молодец! Какая игра! Как выпихнула дочку замуж. Послушайте, а ведь это новая трактовка пьесы вообще! Главным действующим лицом, активным началом становится не делец Васильков, а Чебоксарова-старшая… Честное слово, новая трактовка.
И з о б р е т а т е л ь. Узнают теперь Бабашкина. Я им такие сборы дам по стране, закачаются! Все театральное дело реорганизую. Конечно, аппарат еще далек от совершенства. Видите, как приходится работать. Обе руки на переключателях, коленом жмешь регулятор реостата, головой — поворотную штангу. Да еще смотри, чтобы актриса из луча не вышла.
Г л а в р е ж. Ничего-ничего, это все можно автоматизировать. Как только вас признают, получите лабораторию где-нибудь при институте.
И з о б р е т а т е л ь. Лишь бы признали… Да, вот что. После спектакля составим акт. Официальный документ. Вы подпишете, директор театра, кто-нибудь из публики. Так, мол, и так, исполнительница, раньше себя ничем не проявившая, играла превосходно. Фамилию, естественно, проставлять не будем, чтоб Заднепровской не было обидно. Просто «исполнительница».
Г л а в р е ж. Да я сам с вами в Москву поеду. Такое дело огромное. Такое дело…
Врывается грохот аплодисментов и стихает, оборвавшись.
Свет гасится над ложей, зажигается над столиком п о м о щ н и к а р е ж и с с е р а.
П о м о щ н и к р е ж и с с е р а. Товарищи артисты! Всех, занятых в первой картине, прошу прийти на сцену без секунды опоздания… Сообщаю об изменении в расписании на завтра. Участники выездного спектакля вызываются не в двенадцать, а в одиннадцать… Володя, у тебя готова музыка к началу действия?.. Отдыхайте, товарищи. Антракт.
Опускается занавес. Из-за кулисы выходит ведущий.
В е д у щ и й. Что делает наука — действительно чудеса. Вот публика воображает, будто Заднепровская неожиданно раскрылась, расцвела. Да мы и сами так подумали бы. А на деле ничего подобного, все лишь радио и электричество. Оно, конечно, несколько горько — взамен таланта, вдохновения получить нуклеиновые кислоты и пер… перпецию… то есть перцепцию эту. Но, с другой стороны, никуда не денешься, живем в эпоху научно-технической революции. Математика, химия, физика проникают в самые сокровенные области нашего «я». Впрочем, не станем огорчаться. В конце концов, важен результат, а в данном случае он налицо. В публике только и разговору, как прекрасно играют сегодня актеры, и чаще всего упоминается имя Заднепровской.
Слышны три звонка.
Ага, сейчас начнется. (Заглядывает за занавес.) Изобретатель уже на месте. Зрители тоже.
Гаснут люстры, занавес снизу тепло и мягко осветился.
Возникает и стихает говор зала.
Удар гонга.
Поднимается занавес. Освещен только белый задник и люстра.
(Отходит к кулисе.) Ну да, значит, это как раз та гостиная в квартире Чебоксаровых, о которой художник, помните, беспокоился… Ничего, смотрится.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. …У меня есть имение, есть деньги небольшие, есть дела, но все-таки я более семи, восьми тысяч в год проживать не могу.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. А прииски?
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Какие прииски? Что вы?
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Золотые.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Не только золотых, и медных нет.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Зачем же вы обманули нас так жестоко?
Вступает рояль.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. Чем я вас обманул?
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Вы сказали, что у вас есть состояние.
Г о л о с В а с и л ь к о в а. И действительно, есть, очень порядочное.
Г о л о с Н а д е ж д ы А н т о н о в н ы. Подите вы! Вы не понимаете, что говорите. Вы не знаете самых простых вещей, которые маленьким детям известны.
Рояль звучит громче.
В е д у щ и й. Хорошо. Ну в самом деле хорошо. Действие течет, отчаивается влюбленный Васильков, интригует бездушная Лидия, но постепенно главной героиней пьесы делается Чебоксарова-старшая в исполнении нашей Веры Васильевны. Вот уж действительно легла роль на характер… то есть, вот уж действительно аппарат ей помог. Просто чудеса творит актриса. В каждой реплике миры возникают и рассыпаются. Зрительный зал подтянулся, он чувствует себя свидетелем крушения дворянской эпохи, разлома времен. Зашел, да так и остался стоять случайно заглянувший сюда пожарник. Застыли капельдинеры, гример, портной и рабочие сцены сгрудились в проходах кулис…
Взрыв аплодисментов, которые длятся, а потом обрываются. Рояль звучит очень громко, затем чуть стихает.
А на улице какая тишина!.. Что значит настоящее искусство — прямо все кругом озарилось. Спят под звездами древние купола храма, отдыхают гигантские марсиане — добрые строительные краны. Бесчисленные миры плывут в глубинах космоса, и нет, вот уверяю вас — нет во всей вселенной лучше места, чем наш городок Н-ск с его прекрасным театром.
Рояль стих. Пауза.
В е д у щ и й, оглядевшись по сторонам, ныряет в кулису. Шквал аплодисментов, крики: «Браво!», «Заднепровская, браво!..», «Заднепровскую-у-у!»
Прожектор высвечивает ложу, где и з о б р е т а т е л ь сидит в кресле, обхватив голову руками. Его поза выражает отчаяние. Вбегает г л а в р е ж, за ним входит в е д у щ и й.
Г л а в р е ж. Прекрасно! Великолепно! Вы гений, товарищ Бабашкин. Вы даже эпоха в театральном искусстве. (Отдувается.) Сейчас сюда поднимется директор, я вас познакомлю. Составим акт. Я попросил задержаться нескольких зрителей. Директор школы программистов — ему очень понравилось… Заведующий районо… Вот этот гражданин (кивает на ведущего) увязался тоже, говорит, что в восторге.
И з о б р е т а т е л ь (поднимает голову). Ерунда!.. Все это собачья ерунда! Ничего не вышло.
Г л а в р е ж. То есть как? Что не вышло?
И з о б р е т а т е л ь. Вот так. Посмотрите на розетку, куда я включал штепсель. Она же ни к чему не присоединяется! (Встает и берется за розетку.) Тут нет провода, просто так приляпано к стене, и все. (С усилием отдирает розетку и швыряет ее на пол.) Аппарат не работал, понятно вам?
Г л а в р е ж. Но постойте. Ведь у вас горит зеленый огонек.
И з о б р е т а т е л ь. От батарейки. (Машет рукой.) Просто для фасона. Декорация. Кто бы поверил, что у меня электроника, если нет зеленого огонька. Сам-то главный блок даже не был включен… А, черт! Что-нибудь всегда помешает чисто провести эксперимент. (Сморкается.) Всякий раз какой-нибудь срыв. (Сморкается и всхлипывает, закусив губу.) Но вы-то ведь видели, что аппарат действует в принципе. У вас же тогда чесался нос.
Г л а в р е ж (растерянно почесывает нос). Монтер у нас действительно халтурщик — как раз с директором решаем… Однако как же Заднепровская? Откуда у нее все это?
И з о б р е т а т е л ь. Почем я знаю? Может быть, она вообще талант, ваша Заднепровская. Может быть, она вообще прекрасная актриса. Меня это совершенно не интересует, поверьте. Речь идет о судьбе открытия.
Г л а в р е ж. Значит, машина не работала… Но почему же тогда Заднепровская… (Оглядывается на ведущего.) А? Как вы думаете?
В е д у щ и й. Да, действительно. Начинаешь ломать голову и спросишь себя — может быть, для нас вообще самое главное не здоровье, хотя оно очень важно, не какой-нибудь сверхъестественный достаток во всем, а то, как мы вот с вами (берет главрежа и изобретателя за руки) относимся к ним (кивает на зрительный зал). То, как люди относятся к людям.
Все трое поворачиваются лицом к публике.
Странное все-таки и непостижимое это существо — вы, я, он, человек!
Изобретатель, ведущий и главреж кланяются.