Люди в джунглях

Охота

Лучи заходящего солнца пронизывают сырой вечерний воздух, окрашивая в багровый цвет небо, море, берега. Черными силуэтами вырисовываются джунгли Себатика и неподвижная лодка. Черными кажутся и фигуры людей на плотах. Других красок сейчас нет, только красная и черная. Вот Асао вышел на катере передать буксирный трос на плоты — и тоже стал черной топью на багровой глади океана.

Быстро спускается ночь, красная краска сгущается. Когда трос наконец закреплен и можно начать буксировку, все окрашено в черный цвет разных оттенков; между тяжелыми, медленно плывущими по небу тучами проглядывают звезды.

До нунуканского лесосклада мы будем идти всю ночь. Она обещает быть спокойной. Я советуюсь со старым Дуллой и Асао: что если доехать на лодке до Себатика, поохотиться там с фонарем, а рано утром нагнать буксир?

Должно быть, мы все трое одинаково стосковались по мясу: нам потребовалось всего несколько минут, чтобы убедить друг друга, что это мероприятие необходимо. И вот уже мотор чертит светящуюся дорожку на черной воде.

Длинная отмель вынуждает нас заглушить задорный голос «Пенты», не доходя берега. В джунглях звучит ночной концерт цикад, а в море монотонно рокочет машина буксира. Его зеленый фонарь движется еле-еле: буксир тянет двести кубометров леса.

Дулла и Асао, взявшись за шесты, толкают лодку, а я укрепляю на голове фонарь. Видим, как по мелководью удирает рыба. Асао острогой убивает ослепленного светом фонаря ската.

До нас долетают ароматы джунглей; их столько, что сразу и не различишь. Но мы выделяем явственный, сладковатый запах оленя. Луч света рыскает во все стороны, с ружьем в руках прыгаю в неглубокую, по колено, воду. Запах зверя очень силен, но я пока не вижу отсвета глаз. Несколько шагов — и я на берегу. Дулла идет за мной но пятам. Внимание: вон там на опушке качаются ветки и ствол молодого деревца… Сквозь пронзительный стрекот цикад улавливаю чуть слышный стук копыт. Мои нервы и мускулы предельно напряжены; крадучись, пробираюсь через прибрежный кустарник. Вдруг — блеск глаз! Ружье взлетает вверх — и тут же опускается: маленькую прогалину сторожкими шагами пересекает белый олень.

Белый олень!

Дулла за моей спиной бормочет заклинания.

— Аллах! Туан, ради Аллаха — не стреляйте!

Значит, мне не почудилось. Старый Дулла тоже видит его. Белый олень!

Это самка. Вот снова, как раскаленные угли, сверкнули ее большие глаза. А затем она не спеша идет вверх по тропе, которая пронизала заросли.

— Это не животное, туан, это дух, — ело выговаривает Дулла.

— К добру или злу?

— Не знаю, туан. Я еще никогда но видел белого оленя. Слышал только — иногда владыка себатикских джунглей является в виде белого оленя. Если бы туан выстрелил, мы бы пропали.

Идем назад к лодке. Дулла совещается с Асао. Им очень хочется мяса, и они заключают, что встреча с белым оленем — добрый знак. Дулла остается сторожить лодку, а мы с Асао опять выходим на поиск.

Шагаем по белесому бережку. Справа от нас — стена джунглей, настолько плотная, что вряд ли мой фонарь нащупает в них какого-нибудь зверя. Но лесные жители ночью часто выходят на берег. Особенно во время отлива; их манит соль, а может быть, они любуются луной и звездами. Стоит им покинуть спасительные заросли, как глаза выдают их издалека. Правда, здесь, на Себатике, олени уже понимают, чем им грозит свет фонаря, и скрываются, не подпуская охотника на выстрел.

Идем долго. Иногда я останавливаюсь и направляю луч в джунгли. Каждый раз мы что-нибудь обнаруживаем. Есть смельчаки среди оленьков, дикобразов, куниц, циветт, летяг, лори. Или они знают, что я не трогаю мелкую дичь?

Лори — маленькая полуобезьяна, длиной всего лить в несколько десятков сантиметров, включая хвост. Его зрачок в отличие от глаз настоящих обезьян и человека отражает свет фонаря. Глаза у лори большие, круглые, приспособленные к ночному образу жизни, голова тоже круглая, на конце хвоста кисточка. Пальцы на руках длинные и узкие, с утолщениями на копчиках, напоминающими присоски. Крохотный зверек прыгает с дерева на дерево, как древесная лягушка. Я поднес ствол ружья к стволу, на котором сидел лори, и тронул зверька веточкой. Он спрыгнул и преспокойно уселся на дуле, но удивленно метнулся прочь, едва я пошевелил ружьем. Впрочем, широко раскрытые глаза всегда придают лори удивленный вид.

Около часа прошло, прежде чем мы, наконец, приметили на берегу светящийся глаз.

На оленя не похоже. Очень уж низко над землей и не двигается. А может быть, это всего-навсего блестящий камень или выброшенная волной консервная банка?

Медленно приближаемся. Ружье наготове — всякое может случиться. Если это крокодил, у меня в левом стволе припасена для него пуля со стальным наконечником.

Вдруг — громкое пыхтенье. Замираем на месте. В жизни не слышал ничего похожего! Будто паровоз выпускает пар.

Опять кто-то пыхтит. Прямо перед памп. Несомненно, это связано со светящимся глазом.

Зубы Асао выбивают дробь.

— Пошли обратно, — говорит он. — Это злой дух, туан.

Звуки повторяются. Мне становится не по себе. Что это может быть? Вспоминаю белого оленя. Какие еще чудеса увидим мы сегодня ночью? Кажется, в джунглях нет животного, которое издает такие звуки!

Однако дух или не дух, — я должен выяснить, что же это такое. Иду к светящейся точке, держа ружье наготове. Асао остановился.

На расстоянии десяти метров различаю очертания чего-то большого, черного. Глаз как будто смотрит прямо из этой темной массы. Да разве это животное? Скорее черная скала!

Подхожу вплотную, и вот так штука — кит! Его выбросило на берег, но он еще жив и шевелит хвостом; мы слышали его дыхание.

Подзываю Асао. Он робко приближается и осматривает огромное животное. Впрочем, кит не так уж и велик. Метров восемь в длину, не больше. Но голова все равно словно глыба.

Давно уже позади умирающий исполин, а мы все еще слышим, как тяжело он пыхтит.

— Не будь туана, я бы ни за что не подошел, — признался Асао. — А потом стал бы всех уверять, что встретил чудовищного духа.

Олени, видимо, решили в эту ночь не выходить на берег. Вдоль небольшой речушки входим в джунгли. Идти очень трудно, лишь кое-где нам попадаются прогалины.

Ночью при свете фонаря джунгли поражают воображение еще сильнее, чем днем. Высоко над головой угадывается тяжелый черный полог — это могучий лиственный свод. Луч туда не достает. Внизу вокруг нас пляшут причудливые тени, и растения принимают самый неожиданный вид. Повсюду сверкают глаза. Будто грани алмаза отсвечивают глаза пауков и ночных бабочек. Холодно поблескивают зрачки змей и лягушек. Мелькают искорки под кронами небольших деревьев — там циветты и белки-летяги. Здешние белки вдвое крупнее своих шведских сородичей, а ночью они кажутся еще больше, когда расправляют «крылья» и планируют от дерева к дереву.

Густой воздух дебрей насыщен самыми различными запахами. Правда, Асао все равно не умеет их различать, от него помощи не жди. Узнавать по запаху животных меня научили пунаны. Это совсем несложно — было бы хорошее чутье.

Но сейчас пыльца и аромат цветов заглушают большинство других запахов. И мы наткнулись на оленя совсем неожиданно, я не успел учуять его. Он отступил в чащу прежде чем я выстрелил, но ушел недалеко.

Осторожно идем следом. Раз-другой замечаем в зарослях его глаза — он уходит не спеша.

На берегу реки перед нами расстилается полянка. Здесь растет трава, которую очень любят олени, и я тотчас улавливаю сильный запах животных. Но глаз не видно. Свечу по сторонам… Вдруг в двадцати метрах от меня вспыхивают два светящихся пятна. Пуля укладывает оленя, который, ничего но подозревая, щипал траву. Напуганный выстрелом, из леса выскакивает тот олень, что вел нас сквозь чащу. Его не различить во тьме, но я целю в пляшущие глаза и выпускаю заряд картечи из правого ствола. Асао уже перерезал глотку убитому оленю, чтобы выпустить кровь. Вместе подбегаем ко второму. Он мертв. Убит наповал. И ведь что интересно: его поразила одна-единственная картечина, пробившая кость над самым ухом.

Теперь уже очевидно, что белый олень принес нам удачу. Но мы еще должны основательно потрудиться! Сначала тащим обе туши к морю. Потом идем за лодкой. Близился рассвет, когда мы пригнали ее. Мотор капризничал, чихал и кашлял так, словно жестоко простудился. Асао пришлось призвать на помощь все свое искусство; наконец «Пейта» яростно взревел.

Только мы погрузили добычу в лодку, как из моря вынырнуло солнце. К Нунукану мы подошли гораздо позже буксира, там уже вовсю работали.

Сари сердилась: она всю ночь не сомкнула глаз, беспокоилась за меня. Заведующему лесопилкой не доставало какого-то сорта леса. Толпа десятников ждала приказов и указаний. Иа одном из лесоскладов сломался затвор и несколько сот кряжей унесло в море. Пароход с почтой из Таракана до сих пор не пришел, хотя его ждали еще вчера.

Разве тут до охоты! И все-таки я видел белого оленя и умирающего кита; уложил двух оленей и добыл гору мяса. После этого вовсе не страшно, что у меня дел по горло!