Ерофей Иванович с некоторых пор пристрастился в автобусах ездить. В городе предвыборная кампания началась. Демократию какую-то выдумали. Имиджмейкер велел ставку на сближение с народом сделать. И не только тому, кто баллотируется, но и всему окружению, всей команде. Вот и трясется он в автобусе, комплекции среднетяжелой, грации неподражаемой, и уж если застревает в дверях, то не протолкнуть. Но горе тому, кто не церемонится.
— Извините, — закипает Ерофей Иванович, как сухой лед. — Подозреваю, что вы меня толкнули. Не так ли? Попрошу вашу жалобную книгу.
Виноватый толкальщик, краснея, озираясь по сторонам, мямлит:
— У нас того… этого… завотделом собрал того… этого… на проверку.
— Как это на проверку? Что это — школьные дневники, что ли? Может, не будем спину морочить?
— Я? Морочу? А если того… этого… я вашу жалобную книгу попрошу?
— Мою? Да сколько угодно! Приходите к нам в кафе. Милости прошу. Всех приглашаю! Но если я вас нечаянно толкну, не обижайтесь!
На этом месте Ерофей Иванович вздрагивает, просыпается и досадливо крякает. Замучили его жалобщики. Замутыжили. Взять бы их на работу заманить и зарплату не платить месяцев пять. А потом выговор, да строгий, с предупреждением. А лучше под суд за взятки, растрату с конфискацией имущества! Мечты, мечты, где ваша сладость!
И он сплюнул длинным горьким плевком.