Маленькая демиуржка

Брат

Мальчика, лежащего в позе эмбриона, пинали ногами другие мальчики. Он мог только плакать, потому что мальчику было очень больно. Когда другие мальчики почему-то убежали, он, с трудом встав, медленно побрел домой, хотя это место домом не считал. Он думал о том, что если бы Дад поменялся с ним местами, то, наверное, понял, как это больно, когда тебя бьют ни за что. А «дома» его наказали за порванную одежду, называя «уродом» и «неблагодарным». Жить не хотелось, вот совсем. В такой жизни не было никакого смысла. Мальчику было семь, и он видел, что есть дети, которых любят. Мальчик не понимал, чем он плох? Чем он отличается от других? Только ли тем, что у него нет родителей?

— Шестая, а давай их местами поменяем?

— А нам по попе не дадут?

— Ну дава-а-а-ай! Если рассердятся, я скажу, что эта моя идея была, пусть мне по попе дают.

— Так нечестно, Тринадцатая…. Наставница что говорила?

— Говорила, что надо вместе…

— Значит, будем вместе!

— Да!

Утром Гарри проснулся в мягкой постели, и у него ничего не болело. Осторожно встав и одевшись в Дадлины вещи, потому что других не было, он шмыгнул в ванную. Зеркало отобразило Дадли, и мальчику стало страшно. Если тетя и дядя узнают, что он стал Дадли, его, наверное, до смерти забьют, поэтому надо молчать и вести себя, как Дадли. Как себя ведет Дадли, Гарри знал даже слишком хорошо, поэтому он попрыгал на лестнице и закричал:

— Вставай, урод!

Гарри было очень страшно и противно вести себя, как Дадли, но страшно было больше, потому что неожиданно захотелось жить. Хоть немного почувствовать себя нормальным, а не «уродом».

Утром Дадли проснулся от боли. Вскрикнув, он резко поднялся и ударился головой обо что-то. Он был в чулане, где спит этот ненормальный. Ступеньки содрогнулись, на голову посыпался мусор, и его собственный голос прокричал то, что он кричал каждое утро. Дадли стало страшно. Дверка открылась, и злая мама за шкирку вытянула Дадли из чулана, наградив подзатыльником:

— Пошел мыться, мальчишка, от тебя воняет!

Попытавшийся сказать маме, что это он, ее сын, Дадли понял, что язык его не слушается, попытался заплакать, за что получил еще один подзатыльник, от которого зазвенело в голове, и побежал в ванную. Зеркало показало мальчику то, что он уже ожидал увидеть — он стал «уродом». Его накрыло истерикой, но долго она не продолжалась, потому что в ванную зашел папа, которого он теперь должен будет называть дядей. Дадли даже не мог себе раньше представить такую боль, которую принес с собой Вернон. От такой ненависти в глазах того, кого он называл отцом, становилось плохо. Глаза Дадли закрылись, и он потерял сознание, но быстро очнулся от сильной оплеухи.

То, над чем Дадли раньше смеялся, предстало мальчику совсем в другом свете. Много еды у кузена и буквально хлеб с водой у него. Это было очень обидно, но когда он потянулся к бекону, подзатыльник опрокинул Дадли на пол.

— Это для нормальных людей, а не для таких, как ты!

Брезгливость в голосе мамы ранила мальчика в самое сердце, и он поймал сочувствующий взгляд кузена. Дадли вскочил и закричал:

— Это ты! Ты урод!

И сразу же понял, что очень зря это сделал. Когда его кинули в чулан, как сломавшуюся игрушку, Дадли представлял собой комок боли. У него не было мыслей, не было ничего, только боль. И, лежа в чулане, Дадли начал что-то понимать. Как и вся семья, он ходил в церковь, но в Бога не очень верил, особенно в проповеди священника. Но когда мальчик лежал и плакал от боли, он вспомнил слова священника о воздаянии. Он попытался обратиться к Богу и по привычке обещать, что больше никогда-никогда… Но перед ним появилась сияющая светом девочка:

— Ты пытаешься обмануть, глупый мальчик, даже сейчас. Ты должен почувствовать душой и раскаяться, а иначе — не будет тебе прощения.

И Дадли тихо завыл от бессилия. А утром он опять проснулся от боли и задумался, неужели его кузен, этот урод ненормальный, покорно терпел такую боль каждый день?

А за завтраком Гарри сказал Петунье:

— Мама, этот урод слишком худой, в школе обращают внимание, как бы не дошло до полиции. Я слышал, что так уже было.

Петунья задумалась. Ее сынуля был прав. Об этой истории, прошумевшей на пол-Англии, знали все. Девочку наказывали голодом, и когда учителя обратили свое внимание на маленький скелетик, чуть не стало поздно. Быть объектом скандала Петунье не хотелось, поэтому она положила ненормальному мальчишке бекона с яичницей. Тот был так удивлен, что чуть не выронил вилку из рук. Несмотря на то, что Дадли был несколько туповат, он сейчас понял, как кузен, у которого он мог отобрать даже последний кусок хлеба, убедил маму кормить Дадли. Какое-то понимание зашевелилось в груди мальчика.

Отправившись в школу, Дадли и не подумал, что ему может что-то грозить, но на этот раз мальчику повезло. По какой-то причине его не стали бить прямо сейчас, а Гарри наслаждался возможностью учиться и отвечать на уроках, удивляя учителей своими знаниями. Мальчик неожиданно прилежно выполнял задания и наслаждался похвалой, не боясь трепки за оценки, лучшие, чем у Дадли. Потому что Дадли сейчас был он.

После школы Пирс, который был приятелем Дадли, шепнул «как всегда, за школой» и куда-то убежал. Гарри обошел школу и увидел Дадли, который почему-то не догадался убежать. Судя по тому, что Гарри видел, Дадли уже начали бить, и в этот момент что-то щелкнуло в мозгу мальчика. Пирс и другие совсем не ожидали атаки со спины, потому упали, а Гарри встал перед Дадли, набычился и, сжав свои кулаки, произнес:

— Не смейте трогать моего брата!

Потом, конечно, была драка, во время которой Дадли встал плечом к плечу с Гарри. Потом Гарри волок бесчувственное тело Дадли домой. Потом… Когда Вернон замахнулся на Дадли, то увидел яростный взгляд сына и услышал:

— Не сметь трогать моего брата!

И унеся от ошалевшего Вернона тело… аккуратно положил Дадли на «свою» кровать. А потом, сбежав вниз, вызвал скорую, несмотря на попытки Вернона ему помешать. А Петуния просто сидела на кухне и о чем-то думала.

Полиция о чем-то опросила мальчиков и уехала, а Вернон достал бутылку виски и стакан. Сегодня его мир рухнул. Его сын назвал братом этого ненормального урода и принялся защищать от отца. Этого просто не могло быть. А сын подошел к Петунье и тихо спросил:

— Мама, за что вы с ним так? Его мама была твоей сестрой! Мой брат — единственное, что от нее осталось, за что ты его так? Ты ее ненавидела и поэтому хочешь, чтобы я ненавидел брата?

Петуния разрыдалась, Вернон впервые поднял руку на сына, но сказанного не воротишь, и Петунья задумалась. Что-то не так было с ней, с Верноном, с Дадли. Все было не так, они вели себя, как какие-то ненормальные, с ребенком.

Когда скорая увозила Дадли, у него в ушах звенело слово «брат», сказанное тем, кого он постоянно унижал, обижал и избивал. С кем он вел себя, как фашист. Его… брат? Встал перед Пирсом и компанией, не побоявшись, хотя Дадли бы испугался. Точно испугался бы. И от папы…

На следующий день мальчика выписали и вернули домой. Он был еще слаб, но Гарри обнимал брата, как настоящую ценность. Молчала проплакавшая всю ночь Петунья. Молчал что-то понявший Вернон, и только Гарри обнимал брата. И тогда Дадли прошептал на ухо Гарри: «Прости меня, братик». И мир изменился.

— Смотри, Шестая, он смог!

— Ура! Тринадцатая, мы победили!

— Так, что здесь происходит? Где опять нахулиганили?

— Ой… — две девочки синхронно прикрыли руками попу, что вызвало улыбку наставницы.

А наставница смотрела, что сделали ее малышки, и радовалась. Это была и ее победа, победа наставника. Победа, от которой слезы наворачиваются на глаза. Поэтому девушка присела рядом с девочками, обняла их, прижав к себе удивленных таким «наказанием» детей, и прошептала:

— Вы все правильно сделали, мои хорошие. Я горжусь вами.