Маленькая демиуржка

Шалунья

— Я тоже так хочу, — насупилась Шестая, глядя на улыбающуюся Тринадцатую, которая опять нашалила.

— А кто мешает? — поинтересовалась Тринадцатая.

— По попе не хочу, — ответила маленькая девочка.

— Ну… Это как повезет, — потерла попу та, что была постарше. — Не попробуешь — не узнаешь.

***

Прапорщик Люкин травил анекдоты, глядя на то, как два солдата тщетно пытаются заменить собой экскаватор. Грунт был скальным, и лопата его не брала. Здесь, на севере, выкопать хоть что-то адекватное без тротила… В общем, сложно, даже для солдат из стройбата.

Мимо шел лейтенант Бисерев, которого за глаза называли «бес», ибо команды его были бессмысленны и непредсказуемы. Сейчас «бес» маялся с бодуна, поэтому звонко стучавшие по скале лопатой солдаты офицера раздражали. И он приказал взрывать это все к Люкиной маме. Радостные солдаты порысили к складу, провожаемые задумчивым взглядом товарища прапорщика.

Мимо Люкина проплыла баба Зина — женщина достаточно юная, чтобы заинтересовать, но недостаточно тощая, чтобы не перевозбуждать инстинкт самосохранения. Все 170 килограммов живого веса бабы Зины приветливо колыхались на ветру, отбивая все желание. А отбить желание у прапорщика — это талант. Отвлекшийся прапорщик не заметил, как два солдата из стройбата приволокли инженерный боеприпас и, не дожидаясь сапера или хоть кого-то, кто в голову не только ест, что-то с ним сделали. Вокруг все померкло.

Прапорщик Люкин резко очнулся. По правую руку от него лежала баба, тощая настолько, что вызывала опасения — не проткнет ли костями. Баба застонала и пошевелилась. Потом еще пошевелилась и выразилась матерно, но не по-русски, хотя Люкин ее понял. Сравнения и интонации были настолько знакомы, что товарищ прапорщик не выдержал и поинтересовался:

— Баба Зина?

— А ты кто, милок? — поинтересовалась баба, в этот раз по-русски.

— Прапорщик Люкин, — признался прапорщик, не помнивший уже сам, как его зовут по имени.

— Изменился-то как, — поразилась баба Зина. — Правда, отощал-то как… Вот ужо откормлю я тебя.

— Ой, — прошептала маленькая девочка, закрыв глаза на время игр пестиков и тычинок, по попе все еще не хотелось. — Я им память дать забыла.

— Представляешь, — умиротворенный Люкин возлежал рядом с, как оказалось, супругой. — Я, оказывается, лорд, а ты ледь… Или лядь?

— А я ле-е-еди, — протянула женщина, оценивая состояние тела, судя по которому, эти двое спаривались только двадцать девятого февраля. Или даже тридцатого. — Тебе надо сыночка нашего в школу собирать.

— Судя по моим воспоминаниям, сыночек наш первые недели две будет есть стоя, — натянув на себя одежду лорда и прихватив с полочки непонятно зачем лежавший там ремень, сиятельный лорд изволил проследовать к сыну. Прислушавшись к неизбежно донесшимся звукам, ле-е-еди удовлетворенно кивнула.

— Развели тут, панимашь, аристократов, — пробормотала ледь, собираясь поглядеться в зеркало полностью.

***

Такого шока Драко Люциус Малфой не испытывал никогда. Пришедший к нему в комнату отец в одних штанах резко изменил вектор воспитания молодого наследника. То есть сначала лишил возможности сидеть, а потом начал менять вектор, в результате рыдающий Драко отправился на завтрак. Родители спустились чуть позже, а пока рыдающий Драко поедал тост, который ему подсунул рыдающий за компанию эльф.

Родители были странными, как будто их кто-то проклял, они разговаривали на незнакомом языке и уже пару раз выдали руководящие указания сыну методом подзатыльника. Внезапно захотелось в Хогвартс. Даже если нельзя магглорожденных называть грязнокровками, в школе его точно никто не будет бить. Ну… наверное. Вытирая слезы, юный наследник отправился в школу, а лорд, как он выразился: «штырить леди». Они были упорны, потому проклятие одного наследника пало через недели полторы, в течение которых лорд от леди не отрывался, даже питались по месту… ммм… снятия проклятия. Убедившись, что баба Зина, то есть Нарцисса Малфой глубоко и безнадежно беременна, лорд Малфой отправился в школу.

В школе ему были не рады. Не рад директор, не рад декан сына, ну и сын, конечно… Учитывая, что он назвал симпатичную кудрявую девочку нехорошим словом, а папа услышал.

— Простите моего сына, юная леди, — извинился Люциус, а потом взял сына за ухо и пошел.

Гермиона Грейнджер была шокирована настолько, что забыла куда шла, что сказалось минут через пять, когда недовольный мочевой пузырь высказал все, что думает о хозяйке, и ей пришлось быстро бежать в башню. За ней бежал неутомимый Гарри Поттер, подумавший, что девочке плохо и ей надо помочь. Поэтому Герой видел цель и не видел препятствий, что создало определенные проблемы юной гриффиндорке, проблем, впрочем, не испугавшейся.

Лорд Малфой объяснил своему сыну всю его неправоту, чуть не сломав собственную трость, убедился, что сын понял, и отпустил того, запретив обращаться в Больничное крыло. Плачущий Драко Люциус Малфой пообещал себе никогда не называть грязнокровок грязнокровками, потому что это очень больно. А его дорогой папа отправился в министерство.

***

Нарцисса Малфой в это время учила домовиков варить борщ в восьмидесятилитровой кастрюле. Домовики послушно учились, так как борщ предполагался для себя, любимой, а не для солдат, то эльфы бились в истерике, но так и не смогли найти сала, гречки и сметаны. Это была личная трагедия леди Малфой, с помощью магии пославшей Патронуса мужу, который обещал найти вышеуказанное и доставить. Окружающие удивились тому, как изменился Патронус леди Малфой. Теперь это был бегемот, хотя его распознали немногие.

Решив разнообразить досуг, Нарцисса отправилась в гости к портрету тетушки, с которой ругалась следующие четыре часа, получая от этого процесса почти ни с чем не сравнимое удовольствие. Почти — потому что удовлетворение было близко к тому, что она получала в постели с товарищем прапорщиком. А товарищ прапорщик радостно командовал в Министерстве, потом в банке, а потом опять пришел в школу, чтобы порадовать директора, встречавшего его со слезами на глазах.

Как только лорд Малфой в ответ на «мальчик мой» сильно обиделся и лишил Хогвартс директора методом выкидывания из башни, возникла большая проблема, сразу же ставшая маленькой, потому что Люциус воцарился в школе, начав сразу же насаждать армейскую дисциплину в своем понимании этого слова. В результате свободного времени у школьников не было совсем — они учились, копали, закапывали накопанное и ходили строем. Гермиона Грейнджер была счастлива. Гарри Поттер тоже, особенно после того, как закопал Рона Уизли по шею в драконий навоз. Не нравился Герою выглядевший слишком сытым «друг», а Гермиона из-за того, что из-за книг часто забывала поесть, была тощей, почти как Гарри, и поэтому пользовалась любовью мальчика. Ну, любовь пришла на старших курсах, а пока они только ходили вместе, держась за руки, чтобы ветром не унесло.

Лорд Малфой исчез через пару-тройку месяцев, пока его жена рожала ему тройню, а потом сбежал обратно, потому что манор от слаженного детского рева качался и грозил обрушиться, но баба Зина как-то справлялась со всеми: детьми, домовиками и заглянувшими на огонек аристократами, отчего Мунго пополнялся регулярно.

На министерство товарищ прапорщик натравил лорда Гринграсса, потому что лорд Нотт не мог, у него были выбиты зубы везде, даже в труднодоступных местах, а лорд Гринграсс нормальным мужиком оказался, даже мог выпить стакан спирта. Правда, только один. Но мог же! Именно поэтому лорд Гринграсс и вызвался поставить Министерство в 92ю позицию, ибо лорду Малфою эти аристократические игры претили. Да и баба Зина могла приревновать чем-нибудь тяжелым. Поэтому министерство было тихим и лорда Малфоя не провоцировало.

Зато пытались спровоцировать близнецы Уизли в школе, но шутить товарищ прапорщик умел и любил, из-за чего близнецов Уизли никто больше не видел, ибо вся семья Уизли отправилась в Ородруин, где много золота. Что такое «Ородруин» товарищ прапорщик не помнил, впрочем, ему это было не важно — просто слово красивое. Семья Уизли слово тоже оценила и пошла…

В Мире Магии Великобритании наступил мир и сплошное процветание, особенно товарища прапорщика и бабы Зины. Правда леди Малфой была огорчена невозможностью набрать 170 кг, как она ни старалась. Зато детей было семеро, отчего Уизли утерлись в своих поисках загадочного Ородруина.

***

— Шестая, тебя Тринадцатая покусала? — поинтересовалась наставница, которой только что очень много чего интересного высказали, и не только высказали, отчего сиделось некомфортно.

— Ну почему ей можно, а мне нет? — поинтересовалась маленькая девочка.

— Шалить можно всем, — хмыкнула Мия. — Только за шалости потом следует расплата, ты знаешь?

— Я знаю, — всхлипнула Шестая, прикрывая попу, и очень жалобно посмотрела в глаза читателям.