Маленькая демиуржка

Девочку же не будут обижать?

— Тринадцатая, давно по попе не получала? Что ты задумала?

— А тетенька Автор Заявки сказала, что по попе точно не будет, вот! Она хоро-о-ошая! — маленькая девочка поцеловала Автора Заявки куда достала.

— Кто же спорит, — улыбнулась наставница. — Ну а все же?

— Вот, — показала девочка на маленького мальчика, тихо плачущего в чулане, — он к маме хочет.

— И ты что сделала?

— Ну… теперь он девочка. Девочку же не будут обижать?

Мне одиннадцать, и очень хочется кушать. Мне всегда хочется кушать, даже когда кормят, хотя кормят меня редко. Вчера я увидела сон, в нем маленькая девочка мне говорила, что все будет хорошо и я попаду к маме. Это был такой волшебный сон, что я проплакала всю ночь. Ой, забыла, меня зовут Уродка Ненормальная, когда дома, а в бумагах я Гарриет Лили Поттер… Кажется — я точно не знаю. Это потому, что маму звали Лили, она была сестрой тети Петуньи, которой меня навязали. Хотя я иногда думаю, что лучше бы убили вместе с мамой, которая была проституткой. Я не знаю, что значит это слово, но явно что-то плохое. Хотя Хагрид сказал, что мама и папа были героями, которых убил какой-то лорд. Но я думаю, это всем сиротам говорят, чтобы они себя чувствовали лучше.

Сегодня я еду в Хогвартс! Это такая школа для волшебников, если мне не почудился Хагрид с голоду. Я знаю, что иногда от голода чудится разное, и у меня такое уже бывало. Мне нужно вставать и делать завтрак для всех, кроме меня, хотя живот сводит от голода и иногда появляются темные пятнышки перед глазами, но я наказана, правда, не знаю, за что. А еще дядя Вернон обещал мне показать сегодня утром, что будет, если меня выгонят из школы и я опять буду его расстраивать своим видом. Надеюсь, я смогу после этого поехать в школу, потому что для того, чтобы поехать — нужно ходить, а не лежать. Лежа в школу не поедешь, потому что поезд. Может быть, в поезде можно будет полежать?

— Какая бяка этот Вернон! — плакала маленькая девочка, глядя на то, что мужчина сделал с девочкой. — Мия, накажи его!

Амбуланс увозил сошедшего с ума Вернона, а Петунья провожала его с горечью. Как же все это не вовремя. И почему вдруг ее мужу пришло в голову себя избивать?

Вот и вокзал… Я не помню, куда идти, еще и ходить больно. Надеюсь, платье достаточно плотное, и никто не увидит… В ушах пока еще тихо пищат комарики, но мне нужно попасть на поезд. Спасибо дяде полисмену, который помог затащить сундук на тележку. Она, наверное, тяжелее меня, но я справлюсь. Я не хочу обратно…

Большая рыжая тетенька подсказала мне, как пройти барьер, и даже подтолкнула меня, отчего я чуть не упала, и я закрыла глаза, делая шаг… Если вдруг останусь в стене, пусть я этого не увижу. По ушам ударил шум, какие-то фразы и крики. Я открыла глаза и увидела волшебный поезд, он был красным и очень старым, хотя выглядел, как новый. Я шла и уговаривала себя, что еще чуть-чуть — и можно будет расслабиться, потому что черных пятнышек становилось все больше и комарики звенели тоже, из-за чего я плохо видела, куда иду.

Какой-то мальчик, скривившись, помог мне засунуть сундук в багажный вагон. Я на него не сержусь, потому что я же ну… Уродка… Понятно же, что мальчик не хочет с такой общаться.

Дважды упав и чувствуя, что сил совсем не осталось, я залезла в вагон и вошла в первое попавшееся купе. Там сидела красивая девочка, в которой я внезапно увидела… У тети Петуньи была единственная фотография с мамой, потому что там были и ее родители. И эта фотография была сделана тогда, когда маме было двенадцать. И эта девочка, которую я увидела, она… Все померкло, и меня выключило.

Когда свет снова зажгли, я обнаружила, что лежу голая на чьих-то коленях. Значит, я сделала что-то плохое, и меня сейчас накажут. От этого я тихо заплакала, стараясь сделать так, чтобы никто не услышал, потому что кричать нельзя, а то еще хуже будет. Почему мне так не везет? Но тут оказалось, что я лежу на коленях старшей девочки, которая испугалась моего плача и принялась меня обнимать, обещая, что больше никто и никогда не сделает мне больно. А я ей сказала, что она моей порченной кровью вымажется и за это ей попадет… Она заплакала и сказала, что не попадет, потому что это неважно, а важна я. Этого я не поняла: почему я вдруг могу быть важной?

А девочка, которая почти тетя, залила меня какой-то штукой, которую назвала «бадьян», и боль сразу ушла. Правда, сначала сильно защипало, но я стерпела. А потом она сразу спросила, как меня зовут, и я честно ответила, что Уродка. А девочка, которая моя мама… ну которая будет, наверное, потому что это же она на фотографии была… она сделала такие большие глаза и заплакала. А потом я осмелела и попросила немножко хлебушка, и почему-то от этого все снова заплакали.

Старшая девушка закутала меня в мантию, не надевая платье, чтобы не тревожить спинку, она так сказала. А я посмотрела на платье, и оно было на спинке и на юбке запачкано красным. Девочка, которая почти тетя, спросила, сколько времени я не кушала… Я сказала, что недолго, всего три дня, и тогда она мне дала супчик, потому что от хлебушка может быть плохо, а я сказала, что я бы хлебушек не ела, а просто сосала — тогда не так кушать хочется. А старшая девочка сказала, что так нельзя, потому что сейчас не времена какого-то Вальда или как-то так, и принялась кормить меня с ложечки супом, потому что у меня сильно дрожали руки. Наверное, я испугалась еще одного наказания и поэтому.

У меня так бывает иногда, когда кушать долго нету. Меня тетя Петунья кормит почти каждый день, ну или мусор посылает выкидывать, а там всегда что-нибудь найти можно. Потом пришли еще старшие девочки и сказали, что имени «уродка» нет, и меня, наверное, как-то иначе зовут, но я не вспомнила то имя, которое в документах, потому что комарики не давали вспоминать. А девочка, которая мама, но она не знает, что она мама, она предложила мне дружить и сказала, что ее сестра тоже зовет ее «уродкой», я хотела сказать, что это тетя Петунья и я ее знаю, но неожиданно уснула.

Пока я спала, старшие девочки меня переодели, и мама, которая не знает, что она мама, даже отдала мне свои запасные трусики, потому что у меня ничего не было, кроме мантий. А потом мы приехали. Была дорога на лодках и через лес, я чуть не упала, но какой-то лохматый мальчик меня поймал, а потом и большой такой зал, там было много людей и детей, и все они смотрели на нас, и меня напугал мальчик, которого Лили, так мою маму зовут, хоть она и не знает, что она мама, назвала «Сев». Он дернул меня за руку и что-то крикнул, а я испугалась и спряталась за маму, которая всего только второкурсница, но не оставила меня одну, потому что это же мама. Ее за это отругала какая-то страшная женщина, и мама почти заплакала, но я защитила маму, пусть она и не знает, что она мама. Я сказала страшной женщине, что ма… Лили так сделала из-за меня, и что если ей так хочется, то пусть лучше меня накажет. А потом пришли старшие девочки, которые были в поезде, и защитили нас с мамой от страшной женщины. Пусть мама не знает, что она мама, но ведь в мыслях ее можно называть мамой?

А потом был кабинет директора, и он пытался узнать, как меня зовут, и я ему честно рассказала, что Ненормальная Уродка, но он не поверил и попросил разрешения «почитать» меня. Я сказала, что если это не очень больно, то я согласна, и спросила, надо ли раздеваться, а директор сказал, что не надо. Директор посмотрел мне в глаза, и я начала вспоминать все, что видела, слышала и… чувствовала. Даже увидела, как меня закрывает собой какая-то женщина и кричит, а в ответ пыхает чем-то зеленым, и она падает.

А потом директор заплакал. Я тоже плакала, но я же девочка, мне же можно, главное, громко не кричать, а тихо плакать можно же. А он плакал и просил у меня прощения, а я не понимала, за что. Директор еще поговорил сам с собой у камина, а потом появился какой-то дяденька, и директор сказал, что я дяденькина внучка, а потом поставил большую миску с чем-то белесым, и дяденька залез туда всей головой. Наверное, это какое-то специальное блюдо, которое едят всей головой, ему виднее, наверное.

А потом дяденька сказал, что он меня заберет на пару дней, чтобы одеть и обуть «как полагается». Он взял меня за руку и куда-то повел. Мне было очень страшно, и я боялась того, о чем говорят по телевизору и в школе. Дяденька привел меня в какую-то комнату и там был еще один дяденька в желтой мантии или халате. Нет, наверное, в мантии, потому что на халате пуговицы, а у него не было. Тот дяденька сказал, чтобы я разделась, и я заплакала. Дяденька в желтой мантии испугался, и подбежал ко мне, и спросил, почему я плачу, а я спросила — он будет меня сейчас наказывать или делать то, что по телевизору и в школе рассказывали. А дяденька замер, как-то очень тепло улыбнулся и сказал, что сейчас будет смотреть на меня, а наказывать не будет. Я решила, что смотреть — это не больно, и разделась, платье больно прошлось по попе, и там стало мокро и опять больно.

А дядя, который меня привел, смотрел такими большими глазами, что мне стало страшно, и я начала закрываться ладошками. Ну то место, про которое в школе пугают. А дядя в желтом попросил меня лечь на кушетку, попой кверху. Я легла и положила подушечку, которая там лежала, куда положено, чтобы не получить еще больше, но он не наказывал меня, а только чем-то смазывал, а подушечку положил под голову. А потом сказал, что я могу одеваться, и отпустил.

Дядя опять куда-то меня повел, и мы оказались в большом месте, как гостиная, но очень большая. Я в таком месте никогда не была. А дядя сказал, что это поместье, и бабушка мне поможет. Тут пришла женщина и спросила, кто я… а я сказала, что это все ошибка, потому что меня зовут Уродка Ненормальная. А эта женщина смотрела на меня, а потом что-то спросила у дяденьки, но комарики в ушах стали сильно-сильно зудеть и снова выключили свет и меня.

— Карлус, как же так? Кто посмел такое сотворить с невинным ребенком?

— Маглы, Дора, маглы где-то в будущем, где нас всех нет.

— Чья она дочь?

— Джеймса и Лили Эванс, магглокровки. Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.

— Ох, Карлус…

В Хогвартс я попала только через две недели, потому что из меня часто шла кровь и меня надо было кормить. У меня почему-то плохо шевелились и сильно дрожали руки. Бабушка Дора мне подарила много-премного красивых платьев, а потом сказала, что все будет хорошо. Она очень добрая, несмотря на то, что старается выглядеть суровой. Но это же правильно. А еще она учила меня моему правильному имени и была очень терпеливой, даже ни разу за линейку не схватилась… Хотя иногда ей хотелось, но почему-то не стала.

А потом меня отправили в Хогвартс, и я очень просила Шляпу попасть туда, где мама. И Шляпа разрешила. А потом были уроки, я очень-очень старалась, но у меня не все получалось и вот однажды я не справилась, и наша профессор сказала, что она меня накажет за лень. Я тогда сказала «хорошо» и приготовилась к наказанию, а она почему-то заплакала, обняла меня и сказала одеваться, потому что здесь меня никто не будет так наказывать, а только по-другому. А другие мальчики и девочки, которые это видели, не смеялись. Мальчики отвернулись или закрыли глаза, а девочки плакали. А еще профессор попросила прощения почему-то… Это так странно…

А еще мальчик Сев подружился с «несносным Поттером», и они ходили за нами с мамой. Только мама очень сердилась на Поттера, который, получается, мой папа? Какой-то он несерьезный, правильно мама говорит. А Сев серьезный, но какой-то забитый, как будто и не мальчик. На меня похож. Но мы учились и гуляли.

Скоро у меня начало получаться и больше не снимали баллы. Потому что каждый раз, когда снимали баллы, я все равно приходила к старосте… В первый раз она просто расплакалась, когда я ей сказала, что пришла за наказанием, а потом сажала меня на коленки и все-все объясняла. Хотя я была готова… ну… А она сказала, что никогда такого не будет, потому что я солнышко. И тогда я заплакала, потому что солнышком меня никто никогда не называл. Это было так нежно, что просто хнык…

А потом были каникулы, и меня сначала забрали в поместье, а потом разрешили к маме, которая не знает, что она мама. Там тоже есть бабушка, но другая, и она меня спросила обо всем, а я сказала, что не знаю, что можно рассказывать, и это маму надо спросить, правда, она не знает, что она мама. И тогда мама и бабушка из меня все вытащили, а Лили сказала, чтобы я ее не называла мамой, а я сказала «хорошо» и плакала всю ночь, потому что мама от меня отказалась.

— Лили, не смей!

— Но мама… она на год меня всего младше, какая мама?

— Она из будущего, и там ты для нее — мама. Ее погибшая мама, Лили! Единственный свет в окошке, единственная, для кого она живет. Как ты можешь так поступать?

— Но… Ай! Не надо, мамочка, я больше не буду, я все поняла!

Утром пришла мама и сказала, что она пошутила и никогда от меня не откажется. И мы плакали вместе, а я просила у нее прощения за то, что она умерла из-за меня, и мы снова плакали. Потом приехала ее сестра — страшная Петунья, я ее очень боялась, и бабушка меня обнимала и защищала от Петуньи. А дедушка с бабушкой меня спрашивали, почему я так боюсь Петунью, и я рассказывала, что тетя очень злая и очень страшная. Бабушка плакала и мама тоже, а дедушка сердился, и я хотела пойти за ремешком, но он обнял меня крепко-крепко и сказал, что в этом доме меня никто не обидит.

А потом мы много гуляли с мамой и дедушкой с бабушкой, а Петунья сидела дома, потому что она наказана. А я сказала, что она хоть и страшная, но нельзя же, она же все равно мамина сестра. Мне было очень страшно это говорить дедушке, потому что он сильно сердился, но он со мной согласился, и мы были в парке все вместе. А Петунья обнимала маму, а потом и меня. И говорила, что больше никогда-никогда. Потому что ведь мы семья… А я обещала, что постараюсь ее больше не бояться.

Потом мы еще гуляли, и каникулы закончились. И мы много-много учились, я очень старалась, чтобы маме не было стыдно за меня, поэтому мы с мамой были лучшими на наших курсах. И даже на зельях. А на чарах профессор маленький, но очень умный, и мне очень нравятся чары даже сейчас. А потом опять были каникулы. Мама меня обнимала и говорила, что она гордится, и от этого становилось очень тепло на душе.

А на следующий год пришел директор и сказал, что тот лорд, от которого умерли мама и папа, больше не будет никого убивать и он обещал быть хорошим. Ну… как-то так сказал… Я не все поняла. А потом пришел большой дядька и сказал, что больше никому ничего угрожать не будет, потому что это… контр… сложное слово, я не запомнила. Но точно-точно не будет. И директор, который Дамблдор, этому очень радовался.

— Тринадцатая, ты как лорда перевоспитала?

— Я его в героя, ну который избранный, сунула. Тетя Роза подсказала. И все, он перевоспитался.

— Ох, чудо мое… Вот чует мое сердце, огребем мы все…

— У меня им-му-ни-тет! Хорошая тетя сказала, что я не огребу.

— Мне-то такого хорошая тетя не говорила, а что скажет учитель, я и представить не могу…

И стало все хорошо, и больше не было плохого. Были походы в Хогсмид, были размолвки, но я всегда-всегда слушалась маму, даже если была не согласна. Это же мама! А мама понимала, что я ее всегда послушаю, и стала очень внимательной и осторожной. Однажды она сказала, что со мной сложно, потому что я очень послушная, а я сказала, что она же мама. И она поняла, что я просто не умею иначе.

Мы часто бывали у бабушки с дедушкой, которые меня учили всему, но больше всего я любила быть с Эвансами, даже когда мама уезжала к папе. Потому что с Петуньей я подружилась после того, как перестала ее бояться, и мы любили дурачиться. Бабушке очень нравилось то, что мама и Петунья дружат. Ну и что мы тоже. Потому что семья же…

Поттеры меня учили, как быть настоящей ледью… или как-то так, а еще учили правильно говорить и ходить. Наверное, у меня получалось, потому что однажды бабушка даже сказала, что я хорошо понимаю и без палки, не то что она в свое время. И это была такая похвала… Так здорово было. А еще мне очень нравилось, когда меня хвалила и гладила мама. Девочки в школе говорили, что у меня от этого глаза сверкают, как две звездочки, правда, они не знали, что это же моя мама.

А потом мы опять много учились и выросли. Мама помолвилась с папой, потому что разве может быть иначе? А я… У меня есть Северус. Он хороший. Дедушка был не очень за Северуса, но потом сказал, что я и так настрадалась и нечего меня лишать любимого.

Прошло еще немного времени, и мы поженились. У мамы с папой родилась я и еще два братика, а у меня — доченька Эйлин, которую мы с Севой очень любим. А я, которая маленькая, очень улыбчивая. Я так рада, что у маленькой меня все будет хорошо. Потому что у большой меня все точно хорошо. А Петунья вышла замуж за сквиба из Блэков, кажется, и у нее два сыночка-волшебника. Она такая счастливая!

Ой… кажется у меня, может быть, еще кто-нибудь родится, потому что тошнит и хочется мандаринов с укропом.