— Девочки, посидите тихо, мне тут нужно выполнить одну заявку.
— Ой, Мия, а что это такое?
— Это заявка на Мир. Вот смотрите, берем две души, — девушка подвесила над уголком стола две сияющие искорки, которые дергались, будто стремились куда-то.
— А почему они дергаются?
— Потому что у них там ребенок один остался, Тринадцатая.
— Ой, а что такое «слэш»?
— Это… хм… — девушка слегка покраснела. — Это когда мальчики любят мальчиков, Шестая.
— Ой… а это как?
— Непросто, чудо мое.
— Мия, тебя к ректору зовут!
— Иду… Так, дети, сидите смирно и не хулиганьте, я скоро приду.
— Шеста-а-ая, а, Шестая…
— Чего тебе?
— А давай мы это… ну… сами, а?
— По ремешку соскучилась?
— Да ничего не будет, все порадуются!
— Да? Ну… давай… С чего начнем?
— Мия сказала, что «слэш» — это когда мальчики любят мальчиков. Я вот тут вижу только двух, которые мальчиков любят. Давай им любилки отломаем?
— А без любилок не будут любить, и тогда будет по заявке, да?
— Да!!!
Горестно взвыл высоким тенором Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, обнаружив утром свое самое ценное, кроме Бузинной Палочки, отдельно от основного тела, а из Нурменгарда вторил ему тоскливый вой Геллерта. Проклятия тысяч мам, потерявших своих детей, нашли свою цель. Альбус Дамблдор ввалился в больницу святого Мунго, поражая привет-ведьму оперным тенором, который, впрочем, звучал сейчас, как сирена воздушной тревоги. В его руке, завернутое в пергамент, находилось нечто продолговатое. Бладжером проскочив к целителю Сметвику, Альбус Дамблдор бережно развернул принесенное и с надеждой посмотрел на Гиппократа. Целитель с удивлением уставился на принесенное, потом на Альбуса, потом опять на принесенное, потом продиагностировал, осмотрел Дамблдора и, тяжело вздохнув, покачал головой. Дамблдор с размаху сел в кресло и обреченно завыл.
— Здорово получилось, да?
— Да-а-а-а!
— Теперь надо две души положить на место и еще узнать, если этот, который уже без писи, гад или не гад…
— Тринадцатая, а нам за письки не влетит?
— Скажешь, что я виновата, хорошо?
— Тебе же тогда больше достанется! Я так не согласна!
— Ты хорошая, — и две маленькие девочки обнимают друг друга.
— Давай этих двоих пихать?
— А куда? Они хотят к ребенку, а тут нет дырочки, чтобы запихнуть.
— А где есть?
— Вот и вот…
— Давай в эту?
— Давай!
Лили проснулась внезапно: только что перед глазами был зеленый луч убивающего проклятья — и вот уже она открыла глаза. Суматошно вскочив, девушка обнаружила, что находится в своей комнате старосты Гриффиндора. Взгляд на форму убедил ее, что она не заблуждается. Что же случилось? Об этом можно было подумать потом, а пока… Джеймс! Гарри! Быстро, путаясь в одежде, сдавленно ругаясь, она натянула на себя форму и выскочила за дверь.
Джеймс проснулся внезапно. Добровольно принеся себя в жертву, он надеялся, что Лили и Гарри выживут, потому что Темный Лорд теперь не властен над ними, но что-то подарило ему жизнь. Судорожно вздохнув, он подпрыгнул на кровати. Спальня Гриффиндора, привычная и знакомая за семь лет учебы. Джеймс рванулся в туалет, чтобы посмотреть на себя, и увидел отражающегося в зеркале пацана. Не было полученных в стычках и рейдах шрамов, не было усталости в глазах. «Пятый или шестой курс», — подумал Джеймс, и тут еще одна мысль вытеснила из головы все остальные. Лили! Гарри! Быстро, как в учебке Аврората, одевшись, он выскочил за дверь.
Они влетели в гостиную почти одновременно и замерли, увидев друг друга. Медленно, словно не веря в свое счастье, два гриффиндорца двинулись навстречу друг другу. Что-то было в том, как они шли и как смотрели друг на друга. Что-то было такое, что все, находившиеся в гостиной в тот момент, замерли, глядя на них. А их магия бурлила, поднимая в воздух мелкие предметы, нетерпеливо подталкивая этих двоих друг к другу. Они шли и смотрели друг другу в глаза, их руки будто бы жили своей жизнью, и вот, когда оставался только шаг, этих двоих будто бросило в объятья друг другу.
— Лили!
— Джеймс!
— Лили…
— Джеймс…
Взяв в руки ее лицо и нежно целуя любимые глаза, целуя его руки, чувствуя такие родные губы. Как родные, бесконечно родные люди, они ощущали друг друга, целовали руки и лица, пока, наконец, не слились в нежном поцелуе под аплодисменты замершей гостиной. Он прижимал ее к себе, как самую большую драгоценность… Она прижималась к нему, как к единственному защитнику… И все было неважно, кроме них двоих. Попытавшийся прокомментировать третьекурсник получил невербальное беспалочковое «силенцио», пожелавший хлопнуть друга по спине Сириус улетел куда-то вглубь гостиной. В этот момент они не существовали здесь. Существовали лишь он, она и их поцелуй.
— Ой, как красиво…
— Ага, Шестая… Это любовь, так Миа говорит…
— Какие они хорошие…
— Да… Теперь им надо темного лорда убивать.
— Это какого?
— Ну… Сначала того, который на клочки разорвался…
— Как говорит папа: трудно жить без мозга.
— Ага… А со вторым что делать будем?
— А он гад? Тут написано — на усмотрение, а как усматривать?
— Не знаю… А давай его спросим?
— Давай!
С недавних пор Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор не мог ни на чем сосредоточиться. Его преследовали две девочки… Девочки были маленькими, лет пяти-шести, но не только это было проблемой. Во-первых, их видел только он, а во-вторых, заклинания на них не действовали. Никакие, даже «авада». И вот эти девочки днем и ночью расспрашивали «Великого Светлого» о том, не «гад» ли он… Дамблдор был готов выкинуть все планы и тихо сдохнуть, но от детей спасенья не существовало.
— А ты девочек обижаешь?
— Нет!
— А ты детей лупишь?
— Нет!
— А ты конфеты любишь?
— Да!
— Не гад, получается…
— Погоди, Тринадцатая, это только первая тысяча вопросов, — сказала маленькая девочка, показав огромный, больше ее самой, свиток.
— У-у-у-у, — тихо взвыл Дамблдор, обращая на себя внимание коллег.
— Что-то с Альбусом не так, — сказала как-то Минерва МакГонагал. — Поппи, посмотри его, пожалуйста, незаметно.
А Джеймс рассказывал Сириусу и Рему про то, что ему с Лили удалось пережить. Слухи о том, что Эванс сдалась Поттеру, уже выплеснулись за пределы факультета, но, глядя на эту счастливую пару, каждую минуту стремящуюся проводить вместе, ни у кого не возникало и мысли усомниться в правдивости этих слухов. Профессора улыбались, глядя на них, Снейп злился и придумывал планы устранения Джеймса, а Дамблдор о чем-то говорил сам с собой.
— Сохатый, надо устранить этого недолорда, пока он не вошел в силу, — сказал Сириус.
— Но как? — спросил Джеймс, увидев в ответ лишь характерное движение, выглядящее как скручивание и отрывание чего-то.
— На каникулах всех приглашаю к нам, надо с родителями посоветоваться, — сказал Джеймс.
— Но как же я, твои же родители… — прошептала Лили.
— Поттеры всегда женятся по любви, они тебя примут, — уверенно ответил Джеймс Поттер.
И полетели последние недели учебы, а как только начались каникулы… Оказалось, что душа Лили долго не могла покинуть Гарри, потому видела и что сделали с Сириусом, и что — с Гарри потом. Это всплыло в памяти внезапно, будто вспышка озарила Лили, когда она увидела сестру. И тогда Лили просто без слов вцепилась в волосы Петуньи, ошалевшей от такой реакции на ее «уродка». С трудом расцепив девушек, мистер Эванс аккуратно расспросил Лили, что привело ее к такой реакции…
— Вам нельзя ехать на Рождество к родным, потому что будет автомобильная катастрофа и вы умрете. А в 81-м умру я, и моего сына отдадут этой… — ненавидящий взгляд в сторону ошарашенной Петуньи.
— Ты видела будущее, дочка? — миссис Эванс помнила, что бабушка рассказывала о ведьмах и колдунах, все больше убеждаясь в том, что когда-то давно в семье были волшебники.
— Да, мамочка… Эта… Она называла моего Гарри уродом, ты представляешь? — Лили горько плакала, вспоминая о будущем.
— Так… Я все понял, — посмотрел мистер Эванс на Петунью тяжелым взглядом, отчего та задрожала. — Ты хотела к своему Джеймсу, Лили? Вот и езжай до августа. А мы пока поговорим.
Счастливая девушка убежала, а мистер Эванс, тяжело вздохнув, начал расстегивать поясной ремень. Миссис Эванс все еще плакала от откровений Лили, потому никак не отреагировала на действия мужа.
— Что-то я упустил в твоем воспитании, Тунья. Иди-ка сюда…
***
Как и говорил Джеймс, его родители приняли Лили хорошо, а посмотрев на то, как молодые люди заботятся друг о друге, как смотрят и как поддерживают один другого, настояли на немедленной магической помолвке. И только когда смущенная Лили рассматривала подаренное самой Магией колечко, молодые люди перешли к делу.
— Джеймс, может, проще слить воспоминания в Омут памяти?
— Любимая, я не знаю, есть ли у нас этот артефакт, — задумавшийся Джеймс растрепал свою непослушную прическу.
— Род Поттер — древний род артефаторов, молодой человек, — веско сказал Карлус Поттер, призывая большой артефакт, более всего похожий на миску. — Конечно же, у нас есть Омут памяти.
Артефакт был большим, и туда поместились все, кроме Джеймса и Лили. Влюбленные хотели побыть наедине друг с другом в течение времени, пока остальные будут смотреть историю будущего. Сириус каким-то образом уговорил присутствовать даже Вальбургу с Орионом и Арктурусом, несмотря на то, что они были в ссоре. Прошло два часа, абсолютно не замеченные влюбленными, стремящимися лишить друг друга миндалин, когда старшее поколение вывалилось из Омута. Карлус и Орион абсолютно одинаковым синхронным движением наградили подзатыльником своих сыновей. Сдвоенное «ай!» заставило улыбнуться женщин, но Сириус не зря потом стал аврором, он кое-что усмотрел в картине убийства Лили и попросил всех еще раз просмотреть этот момент.
— Смотрите, откуда вылетело заклинание. Если провести прямую, то получится, что этот недолорд не мог выпустить заклинание, если только не научился колдовать локтем.
— Мантия-невидимка, — понял Джеймс.
Рассматривая сцену до и после с разных точек, пытаясь определить, кто был под мантией, друзья увидели полдюйма высунутой из-под мантии палочки. Это была палочка Дамблдора.
***
— Получается, он гад?
— Но он же сказал… ой! Пошли спросим!
— Дядя, а ты можешь в девочку заклинанием пульнуть?
— Да! Да! Да! Авада кедавра!
— Ах ты гад! — вскричала маленькая девочка и стукнула Дамблдора по голове чашей Хафлпафф.
В этот момент произошло несколько событий. Во-первых, заклинание чуть не попало в Минерву МакГонагал, которая в ответ мгновенно спеленала шефа всем, что помнила и знала, а знала она много. Во-вторых, крестраж в чаше на голову Великого Светлого рассчитан не был и потому развеялся со стоном. Крестраж был рассчитан почти на все — и на дробление, и на пожар, и на наводнение, и даже на кислоту. Только яд василиска и Адский огонь могли его уничтожить. Оказалось, что голова Дамблдора также справляется с этой миссией.
Прибывшие авроры проверили палочку Дамблдора, сильно удивились и забрали его с собой, а Фоукс…
— Ой, какая птичка красивая!
— Давай ее себе заберем? Дяде она уже точно не понадобится, да и нельзя гадам такую красоту давать, да, птичка?
— Давай! Давай!
…а Фоукс, издав торжествующую трель, медленно растворился в воздухе.
***
— Слышали, Дамблдор пытался убить МакГонагал?
— Ого! А чего это он вдруг?
— Говорят, с ума сошел, в Мунго сейчас.
— Значит, эта проблема решена. Что будем делать с недолордом?
— Проклянем, чтобы сгнил заживо, — твердо сказала Вальбурга Блэк. — Пророчество ему в одно место…
И Блэки прошествовали в Ритуальный Зал. Черный-пречерный ритуал начался… Лилась кровь жертвенных баранов, звучали воззвания к Хранителю Рода… И явился Хранитель Рода на зов. И рассказал Блэкам про крестражи Темного Лорда. Проклясть разделившего душу нельзя — он уже проклят. Но Блэки и Поттеры, совершенно озверевшие от открывшихся новостей, подключили Отдел Тайн, где у Карлуса работал старый друг.
Для Тома Марволо Реддла, называвшего себя лордом Волдемортом, арест и последующее заключение оказались полнейшей неожиданностью, хотя он и сумел ранить нескольких авроров при задержании. А его слуги ужаснулись от того, что с собой сделал этот полукровка. И дементоры славно попировали, сожрав остатки души этого сильного, но абсолютно сумасшедшего волшебника. Так и закончилась эта история…
— Что вы тут натворили?
— Ой, Мия! Мы все по заявке сделали!
— Да где же по заявке! Вот оставь вас ненадолго одних… — расстроилась девушка.
— Ну Мия… Ну не надо плакать… — девочки сами почти плакали.
— Ну Мия… По попе, да?..
— А это как автор заявки решит, так и будет, — грустно улыбнулась девушка.
И две маленькие девочки жалобными, полными слез, глазками, выражавшими страх и надежду, посмотрели на автора заявки.