Маленький секрет

Глава одиннадцатая

Передача про контрацепцию закончилась, и Анна отсела подальше от Тома. Но диван был слишком маленьким, а его пружины — слишком старыми, поэтому Анна все равно скатывалась обратно к Тому.

Она была в бешенстве — и не только потому, что у Тома, как оказалось, нет никаких отношений с лаборанткой, но и потому, что в этот субботний вечер он сидел на ее диване и пил ее пиво, которое еще ОН когда-то оставил за шкафчиком с чистящими средствами. Это Мирна нашла и принесла это пиво. Анна даже не знала, что у них есть пиво.

— Это потому, что ты никогда не убираешься, — сказала Мирна.

Все трое медленно, но верно напивались. Все это время Анна злилась на Тома.

Тем не менее злость не помешала ей в тот вечер переспать с ним.

Анна обнаружила это только на следующее утро. Она проснулась поздно, с похмельем, и плохо помнила о событиях прошедшего вечера. Ее пуховое одеяло выглядело так, будто оно всю ночь боролось не на жизнь, а на смерть и все-таки проиграло в этой борьбе. Подушки тоже имели весьма помятый вид. Одна из них, серая, без наволочки, валялась на полу возле сплющенной пивной банки и лужи пива.

Она услышала, как Том ходит по ее квартире. На коврике в ванной комнате были следы мокрых ног. По всей квартире стоял запах Тома. Умирающие комнатные цветы Мирны пропахли табаком от выкуренных им сигарет. Листья бедной юкки были припорошены пеплом. Но, несмотря на это, Том, казалось, все еще нравится Мирне, так как она предложила ему остаться на обед. Он остался не только на обед, но и на ночь — правда, в постели Анны. Последний, с кем Анна занималась сексом, был ОН. Том остался на эту ночь, а потом на следующую и ушел домой только в пятницу.

Он вернулся в субботу, переодевшись (на дворе стояла вторая половина сентября) и прихватив с собой пару книг для Мирны. До того, как появился Том, книжные полки Мирны были уставлены биографиями нацистов — военных преступников, материалами об убийстве Джеймса Булгера[44] и романами вроде «Меньше нуля» Брета Истона Эллиса и «Один день из жизни Ивана Денисовича» Солженицына. После появления Тома на ее полках обосновались Ивлин Во, Джейн Остин и Ник Хорнби.

Мирна начала читать Во.

Том начал вести себя так, как будто он здесь жил. Фактически он превратился в неотъемлемую часть комнаты, идеально сочетающуюся с истертым диваном. Он вымыл все окна и регулярно поливал цветы Мирны. Он отремонтировал измельчитель пищевых отходов и выбросил все испортившиеся продукты из холодильника. Анна поинтересовалась у Мирны, не возражает ли она, что Том, судя по всему, перебрался к ним жить. Мирна ответила, что это даже хорошо, так как сейчас у них под рукой есть мужчина, которого можно обвинять во всех мировых бедах, таких как войны и капитализм.

Кроме того, он ей нравился. Наконец Мирне хоть кто-то понравился — кто-то, кроме Анны и Грегори. Том нравился Мирне, несмотря даже на то, что он разговаривал во время программы новостей. Он нравился ей вопреки тому, что у него была дурная привычка носить через всю комнату чайные пакетики, с которых на пол капал чай. Вопреки тому, что он дразнил ее. И даже вопреки тому, что он считал ее одержимость страхом смерти «смехотворной» и заставлял ее выяснить для него, где проводят набор на подготовительные курсы для учителей.

Что касается Анны, то теперь, когда в доме был мужчина, она чувствовала себя в большей безопасности. Она словно бы проснулась однажды утром и обнаружила себя в комедии положений семидесятых годов. Она, Мирна и Том. Все трое сидели бок о бок на диване практически каждый вечер и шутили.

Он загромождал их холодильник пивом и необезжиренным молоком.

В постели Том был лучше всех, кто когда-либо был у Анны. Ее злость на него прошла, и на смену ей пришло нежданное чувство защищенности. Том пах по-домашнему, словно старый изношенный только что постиранный халат. И он, безусловно, был незаменимым помощником по дому. Он даже купил несколько рулонов туалетной бумаги и заменил лампочки в парадной.

Ей стало нравиться, что для Тома этот мир был чудом. Все вокруг было для него научным музеем с множеством кнопок, ожидающих, пока кто-нибудь их нажмет. Его мир заполняли самые увлекательные изобретения всех времен. Например, чайные пакетики пирамидальной формы. И как только Анна может не любить все эти синие, красные и желтые проводочки, которые только и ждут, чтобы их заземлили!

Анне нравилось, что Том жил у них. Рядом с ним она не чувствовала необходимости что-либо говорить, чтобы заполнить образовавшуюся паузу. Рядом с ним она могла без всякого стеснения замазать свою экзему маскирующим кремом.

Откровенно говоря, в последние две недели бывали такие моменты, когда Анна ловила себя на мысли, что влюбляется в него. Но она постоянно напоминала себе о более тесных отношениях, которые связывали ее с Шоном.

Конечно, такие мужчины, как Шон, никогда не торопятся. «Благоприятные возможности не падают на нас, как манна небесная, — писал Гроэ. — Они все время находятся в ваших руках и только того и ждут, чтобы вы, наконец, ими воспользовались». Такие мужчины, как Шон, ждут подходящего случая, и Анна была уверена, что когда она переедет на квартиру к Себастьяну, то Шон обязательно сделает большой шаг вперед в их отношениях.

Себастьян был психиатром, другом Шона; в то время он уезжал на шесть месяцев в Нью-Йорк, и ему нужен был человек, чтобы присматривать за его машиной, кошкой и квартирой в Челси[45]. Шон предложил ему Анну. Эта «работа» означала, что ей не надо будет платить за квартиру. Не могла бы Анна переехать 25 сентября? У Себастьяна в это время как раз будет небольшой перерыв перед началом новой работы.

Если не считать квартиру Сони, Анна еще никогда в жизни не видела таких квартир, как у Себастьяна. Розовые потолки воспаряли ввысь, а в мягких коврах можно было утонуть.

Она никогда раньше не встречала таких мужчин, как друзья Себастьяна. Был субботний вечер, и вся его компания собралась у него дома и спорила о том, что значит понятие «семья» для современного британского общества. Анна попыталась было присоединиться к разговору, но никак не могла сосредоточиться, потому что ее внимание было полностью поглощено уймой высоких мужчин, рассевшихся на симпатичном диване.

Как правило, таких мужчин можно было увидеть только по телевизору, например, в рекламе одежды из чистой шерсти. Все они были одеты в большие теплые свитера, и все широко улыбались. Анне очень хотелось прыгнуть им в объятия, всем сразу. Они, все вместе, поймали бы ее своими шерстяными руками.

— Я люблю кошек, — сказала она, решительно настроившись на то, что ей придется уживаться с этим когтистым ухмыляющимся существом, наполовину тонувшим в ворсе ковра. — То есть я хочу сказать, что мне и правду было бы очень приятно присматривать за твоей квартирой. В смысле — за твоей кошкой.

Анна еще не знала, когда ей представится случай сообщить своей соседке, что она съезжает. Оказалось, что отец Мирны серьезно болен, поэтому она пока жила у своих родителей. Анна уже спросила у Тома, не желает ли он занять ее комнату. Таким образом, переезд мог пройти без лишних хлопот.

Том был удивлен тем, что Анна захотела съехать, но в ответ сказал только «да». Ему почему-то нравился дом 113 «б» по Финчли-роуд Ему нравилось, что, в отличие от его собственной квартиры, здесь была отдельная гостиная.

— Есть только одна маленькая просьба, — произнес Себастьян, растягивая слова. — Необходимо, чтобы ты переехала сюда в конце этой недели. Вообще-то в пятницу.

— Хорошо, — сказала Анна, поглядывая на Шона, который в это время сидел на диване и просматривал мужской журнал в поисках упоминаний о своей персоне. Она с ужасом ожидала конца недели, когда уедет Шон, не в силах представить себе это новое место без него. Впрочем, тогда она сможет перенести свои связанные с Шоном сексуальные фантазии на квартиру Себастьяна.

Шон усаживает ее на этот мягкий бежевый диван. Затем его рука поднимается по ее спине, расстегивает бюстгальтер, и, наконец, он говорит ей, как сильно желает ее. Все, что ей остается сделать, — это прошептать в ответ «да»…

— В этот день я уезжаю, — сказал Себастьян и я хочу, чтобы все было идеально.

— Отлично, — сказала Анна.

Она тоже хотела, чтобы все было идеально.

Проработав в «SOS!» три недели, Анна наконец узнала, где находится ксерокс. Он стоял в отдельной комнате, и там-то она сейчас и находилась, снимая копию с письма замужней женщины, у которой был роман со священником.

В комнате было довольно прохладно, и стало еще прохладнее, когда в нее зашла и вышла секретарша, оставив за собой дверь открытой. Анна не была уверена в том, что у нее настолько дружеские отношения с Линой, чтобы попросить ее закрыть за собой дверь. Вместо этого она просто улыбнулась секретарше и подумала, стоит или не стоит начинать с ней разговор. Анна надеялась, что разговаривать не придется. С такими женщинами, как Лина, Анна вечно боялась, что сказала что-то не так еще до того, как вообще открывала рот.

— Ты здесь надолго? — раздраженно спросила Лина и посмотрела на свои часики.

— Извини, вообще-то я уже заканчиваю. — У Анны возникло такое ощущение, будто она не мылась несколько месяцев. Она всегда чувствовала себя мужеподобной рядом с женщинами вроде Лины, которые носили белые кружевные кофточки, дамские часики и жемчужные сережки.

— Тогда могу я тебя побеспокоить? Мне только надо снять копию с этого распоряжения для Пэмми. Это срочно.

— Хорошо, — сказала Анна и убрала свое письмо.

Она очень удивилась бы, если бы Лина повела себя иначе. Плохие манеры и невоспитанность всегда так сильно шокировали Анну, что она теряла дар речи. Она не понимала, как люди могут просить о чем-то, не говоря при этом «пожалуйста», или, наоборот, брать что-то, не сказав в ответ «спасибо». Если Анна как-то и реагировала на грубое поведение других людей, то обычно это случалось уже слишком поздно и ее возмущение казалось слишком бурным или вовсе неуместным.

— Могла бы сказать «пожалуйста», — пробормотала она, выходя из холодной каморки в более теплое помещение основного офиса.

Анна была уже не новичком. Три недели назад все смотрели на нее как на иностранку или бродяжку, задумавшую стащить что-нибудь из шкафа с канцелярскими принадлежностями. Сейчас она ощущала себя чуть ли не частью офисной мебели. Никто не посмотрел на нее, когда она вошла в офис — за исключением, конечно, Шона. Он и сейчас глядел на нее, а она вся дрожала, надеясь, что выглядит профессионально в его глазах, сидя за своим собственным столом с салфеточкой и кучкой скрепок.

Она попыталась сосредоточиться и придать лицу серьезное выражение, пока читала кипу полученных факсимильных сообщений. В мире было так много проблем, что Анна порой ощущала на себе весь их груз, как будто все эти проблемы были ее собственными. Сезонный эмоциональный дисбаланс, синдром дурноты в помещении, зависимость от психоактивных веществ, страх разлуки, активный негативизм и пассивная агрессия. На каждое письмо Анна приклеивала бумажку с комментарием и сортировала все проблемы по четырем лоткам: 1) сохранить, 2) рассмотреть, 3) ответить, 4) срочно ответить.

— Анни, есть что-нибудь интересное? — спросила Пэмми, склоняясь над ее рабочим столом и дыша ей в лицо суперсильным ментолом.

— На какую тему?

— Хороший вопрос. Молодец, что спросила. — Пэмми присела. — Вообще-то тема уже определена, моя дорогая. Мне нужен материал для «проблемы месяца».

— Проблемы месяца?.. — переспросила Анна, глядя Пэмми в лицо.

— Эй, Анни, ты что, глухая? Или это синдром понедельника так на тебя влияет? — улыбнулась Пэмми. — Ты что, не слышала, что я объясняла на прошлой неделе? А?

— Нет, я…

Шон давно советовал Анне относиться к своей начальнице, как к школьному задире, но с твердостью и в то же время с сочувствием. Она должна выглядеть хозяйкой положения. Но сейчас Анне не удавалось произвести такое впечатление, так как голос ее превратился в какой-то мышиный писк.

— Дорогуша, если бы ты внимательно меня слушала, то запомнила бы, что именно я говорила…

— Наверное, я в это время отвечала на звонок.

— Я объясняла, — терпеливо продолжала Пэмми, — для наших новых слушателей, — хотя, наверное, мне следовало бы сказать: «для наших новых сотрудников», — что каждый последний понедельник месяца мы обсуждаем одну проблему, которую я сама выбираю. Ты помнишь, как я это говорила? А?

— Нет. — По голосу Анны можно было подумать, что она вот-вот выбежит из комнаты в слезах.

Она понимала, что когда-нибудь должна будет дать отпор Пэмми. Как писал Вильгельм Гроэ, «своим смирением и безропотностью вы лишь еще больше провоцируете других людей относиться к вам недоброжелательно. Почувствуйте себя сильным, и другие люди почувствуют в вас эту силу. Их отношение к вам изменится». Но Анна хотела нравиться всем, в том числе и Пэмми. Она надеялась, что если будет продолжать вести себя в том же духе, стараясь угодить всем, то когда-нибудь ее полюбит и Пэмми.

— Ну, хорошо. Давай подумаем об этом сейчас. У тебя есть материал, который поразил твое воображение?

— Вообще-то я размышляла вот над этим письмом, которое могло бы послужить хорошей темой. — Анна протянула начальнице то письмо, с которого хотела снять ксерокопию. Письмо от женщины, которая влюбилась в своего священника. Пэмми быстро пробежалась глазами по письму и вернула его назад. — Ну, эта тема сейчас не в моде. Зачем нашей передаче заниматься подобными проблемами?

«Я ценю свое мнение», — думала Анна. Вильгельм Гроэ писал, что самое главное — вера в собственную правоту. Без такой веры конфронтация неизбежна, а удовлетворение невозможно. «Счастье, — писал Гроэ, — не зависит от внешних обстоятельств. Счастье — это состояние ума».

— Я подумала, что это интересная проблема.

— Нет. Проблема подобного рода могла бы оказаться интересной, ну, скажем, для «Часа Джимми Сэлада». А нашей передаче требуется что-нибудь более…

— Да, я понимаю, — перебила Анна. — Эта проблема слишком…

Она уже собиралась было сказать — «некоммерческая».

— Нам требуется что-нибудь более модное. Найди мне какую-нибудь новую всеобщую манию. Какой у нас там последний писк? — Она бегло пролистала стопку с факсами. — Но только чтобы эта проблема была новой и… Знаешь, в последнее время я много читала про анальный секс.

— Анальный секс?

Анна смутилась, употребив рядом оба эти слова: «анальный» и «секс». Если речь заходила о грубой физиологии, Анна, как и ее мать, употребляла выражение «то, что ниже пояса».

— Увлекательно, не правда ли? — Розовые губки Пэмми растянулись в улыбке. У нее было милое кукольное лицо, но в следующий миг его исказила злобная гримаса. — По крайней мере, лично для меня. Наконец-то у нас дошли до этого руки.

«Анальный секс! — ужаснулась про себя Анна. — С Борисом? С Арчи? Или с Брюсом?»

— Наконец мы воплощаем одну из твоих идей, Анни, — сказала Пэмми, и Анна вспомнила про совещание в пятницу, на котором она предложила сделать передачу о прекращении дружбы. Анна тогда сказала, что исчерпавшие себя отношения уже обсуждались миллион раз, однако еще никто не говорил о том, как бывает больно, когда умирает дружба. «Например, когда вычеркиваешь из записной книжки имя Джастин Квили — и это единственная запись на букву К», — подумала она про себя.

— Я полагаю, это твоя личная проблема, — сказала Пэмми и рассмеялась, однако Блондинка поняла, что Анна имела в виду, и даже Лина (она впервые присутствовала на таком совещании) закивала головой. Майк тоже согласился.

— Я думаю, что эта проблема вписывается в рамки тематики преодоления прошлого, — сказал он.

— А как-нибудь потом давайте сделаем передачу про то, как начальство третирует своих подчиненных, — добавил Шон и улыбнулся Анне, чтобы как-то ее поддержать.

— Классная идея. — Пэмми не уловила его намека. — Я уверена, что такое происходит сплошь и рядом.

— Э-э-э, я думаю, это здорово, что мы делаем передачу про умирающую дружбу, — сказала Анна, стараясь не забывать, что ей следует презирать начальницу. Ведь Пэмми такая толстуха! И над губой у нее были светлые усики. Каждый раз, когда Анна жалела Пэмми, представляя, как вечерами та сидит в одиночестве перед телевизором, начальница обязательно начинала рассказывать, как замечательно она провела вчерашний вечер. Пэмми описывала, как занималась сексом после какой-нибудь деловой вечеринки, и Анна тут же вспоминала все свои вечера, проведенные перед телевизором, если и не в одиночестве, то всего лишь вместе с Мирной.

В последнее время она проводила вечера в компании Мирны и Тома.

Конечно, теперь, когда она переедет на квартиру Себастьяна, все должно измениться. Начиная с этой пятницы она будет проводить вечера в компании друзей Себастьяна, попивая кофе-глясе, и обсуждать проблемы семейной жизни и утрату семейных ценностей в британском обществе двадцать первого века. Шон и друзья Себастьяна станут для нес чем-то вроде семьи. Семья без пререканий и холодных пляжей, без теплого оранжада и без одиноких забав с «йо-йо» в заросшем сорняками саду.

— Ну, я тоже очень рада, — сказала Пэмми. — Я рада за тебя, и я рада видеть, как моя подчиненная растет в профессиональном плане.

— Пэмми, тебя к телефону, — позвал Шон, едва сдерживая смех. Он стоял, держа руки в карманах. Вместо приветствия Пэмми дружески похлопала его по спине. «Она пользуется любым предлогом, чтобы прикоснуться к нему», — с ревностью подумала Анна.

Звонят из офиса Дункана, — сказал Шон. — Я думаю, они хотят знать последние статистические данные по нашей аудитории.

Румянец мгновенно сошел с лица Пэмми, и она побежала к своему телефону. Разговаривая с директором «Радио-Централ», она отчаянно лебезила.

— Конечно… Естественно… Сейчас?

Над ее головой висело подписанное Анной обещание: «Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ СЕРДИТЬСЯ НА ПЭММИ». Анне не нравилось, что эти слова находятся у всех на виду. Ей внушили мысль, что это личная договоренность между ней и Пэмми. Прежде чем приколоть это соглашение на офисный пробковый стенд, Пэмми поразглагольствовала о «доверии». Когда Анна попросила ее снять записку, Пэмми отказалась, взывая к «честности» и «корпоративному духу».

— Майк, нас хотят видеть в офисе Дункана. Прямо сейчас, — в смятении сообщила Пэмми, положив трубку. — Лина, не могла бы ты пойти с нами, на всякий случай?

Через несколько секунд все важные персоны покинули офис. Остался только Шон.

— Все в порядке? — поинтересовался он, подойдя к рабочему столу Анны.

— О, да. Все хорошо, — несчастно сказала Анна.

— Звучит как-то не очень убедительно.

— Да ничего страшного, — сказала Анна, но Шон продолжал смотреть на нее выжидающе: у него был дар чувствовать все ее тревоги.

— Просто Лина была груба со мной без всякой причины. И Лиз тоже, — призналась она. «И потом, это последняя неделя с твоим участием в передаче», — подумала она, украдкой взглянув на Шона.

— Лиз?

— Помнишь ее? Такая развязная. Она упросила меня о встрече во время обеденного перерыва.

— У нее какие-то проблемы?

— Только одна, которая возникла после вчерашнего вечера… — рассмеялась она. — Как раз ее я хотела бы видеть меньше всего…

— А что произошло вчера ночью? — спросил Шон.

— Ох, с ней все время попадаешь в неловкое положение, — вздохнула Анна.

Несколько недель назад Лиз настояла на том, что они должны отметить переход Анны на новую работу. Пусть, мол, Анна выберет ресторан и закажет столик. Лиз при деньгах, она заплатит за ужин. Анна была очень признательна и предложила пойти в ресторан «IQ», тот, что на Кингз-роуд. Анна любила этот ресторанчик за его спокойную, домашнюю атмосферу.

(«Хороший выбор», — заметил Шон.)

Как раз вчера вечером в ресторане оказался свободный столик. Там всего пять столиков, и Анне некуда было положить великодушный подарок от Лиз — пришлось держать на коленях букет цветов метровой высоты, пока Лиз громко рассказывала ей о Маркусе, с которым она познакомилась в столовой «Радио-Централ».

(— Это не тот ли мужчина, который подошел к ней в…? — изумился Шон.

— Тот самый. Мистер Усач.)

— Он тебе понравится. У него такая классная тачка. И такие клевые друзья. — Лиз говорила так громко, что все сидящие в ресторане слышали каждое ее слово.

— Знаешь, а ты точь-в-точь похож на моего бывшего мужика, — сказала она официанту, которого Анна попросила унести букет на кухню, и рассмеялась. — Повернись, пожалуйста. Да, верно, у тебя точно такая же задница, да и все остальное.

Избавившись от цветов, Анна попыталась заставить Лиз разговаривать потише.

— Чего ты на меня шикаешь? — возмутилась Лиз. — Маркус симпатичный парень, но его семья живет в Лидсе. Знаешь это место? Я туда ездила, когда впервые приехала путешествовать по Британии. Чертова дыра, на мой взгляд. Если только он не живет в этом чертовом замке…

(— Прошу прощения за австралийский акцент. В любом случае, ты можешь себе представить, в каком я оказалась положении, и надо же было такому случиться именно в ресторане «IQ».

— Тебе, наверное, хотелось залезть от стыда под стол? — рассмеялся Шон.)

Анна стала смотреть по сторонам. Она заставляла себя рассматривать этот хаос из картин современной живописи, развешанных по стенам. У нее уже болели глаза после безуспешных попыток остановить Лиз, которая увлеченно расписывала свои многочисленные оргазмы с Маркусом и свои ощущения, когда его усы прижимаются к ее…

(— Чему?

— Я не буду повторять того, что она говорила. Достаточно будет сказать, что это походило на мягкую порнографию.)

Затем Лиз спросила у Анны про скандал с матерью, желая услышать все детали этой кровопролитной битвы.

— Ты не можешь все время носить это в себе. Когда-то должен наступить предел терпению. Анна, мы же говорим о твоей матери. — Далее она сказала уже более тихим голосом: — Я думаю, что твоя мать — замечательная женщина. Ты только представь себе, как сильно повлиял на нее роман твоего отца. Вот. И она никак не могла забеременеть. Ты даже не знаешь почему, верно? Может быть, это было что-то ужасное. — Глаза Лиз наполнились слезами. Она взяла салфетку и промокнула стекающую по щекам подводку. — Может быть, это потому, что твой отец ей что-то сделал. Может быть…

Люди за соседними столиками перестали разговаривать. Они повернули головы в их сторону и уставились на Лиз, которая трубно высморкалась и вытерла рукавом пот с лица. Они разглядывали ее большие груди и обезображенные потеками туши глаза. Все они уже были в курсе истории воспаления ее мочевого пузыря.

(— Ну, нет. Сейчас ты точно преувеличиваешь…

— Ну, может быть, только самую малость.)

— Анна, ты будешь сожалеть, если сейчас ничего не предпримешь в отношении своего отца, — сказала Лиз. — Очень скоро может оказаться, что уже слишком поздно. И ты об этом пожалеешь. Как пожалела я.

(— Что она имела в виду? — серьезно спросил Шон.

— У Лиз были проблемы в семье… Настоящие проблемы, не то, что у меня…

— Анна, я тебе уже говорил, — снисходительно улыбнулся Шону — что нельзя сравнивать проблемы. Можно сравнивать только их последствия. И твои проблемы, кажется, очень сильно на тебе сказываются.

— Может быть. В любом случае Лиз от чего-то убегает.)

— Анна, ты счастливая. Твоя мать любит тебя, — сказала Лиз.

— Ну, не все так просто. Она постоянно принижала меня. Здоровыми такие отношения не назовешь, — ответила Анна, как бы стараясь убедить саму себя. — Так или иначе, разве твоя мать тебя не любит?

— Ты хочешь сказать, «не любила»? — поправила Лиз.

— Ну, а как насчет твоего отца?

— О, да. Папочка меня любил…

— Но только тогда, когда мамы не было дома. Лиз никогда не распространялась о своем прошлом. Анна знала только, что в восемнадцать Лиз покинула Австралию, чтобы поездить по Европе. С тех пор ее жизнь была полна белых пятен. В Британии она жила уже одиннадцать лет. Анна знала только, что с матерью Лиз случилось что-то страшное — то ли она пропала без вести, то ли умерла. Анна подозревала, что она покончила жизнь самоубийством. Прошлым вечером Анна задала Лиз простой вопрос:

— Что случилось с твоей матерью?

— А-а… Это дело прошлое, — отмахнулась Лиз и ушла в уборную подкраситься. Вернувшись, она подозвала официанта и с широкой улыбкой сообщила ему:

— Мы готовы!

— Лиз Хейлшам? Столик номер три?

— Готовы для чего? — не поняла Анна, с удивлением наблюдая, как официант убавляет яркость света в зале. Ресторан погрузился в полумрак.

(— Мне страшно даже подумать, что было дальше, — улыбнулся Шон.

— О, это было ужасно… — подтвердила Анна, качая головой.)

При тусклом свете свечей официант вынес в зал ядовито-розовый торт размером с электрогитару. «Почему он идет к нам?» — со смутным удивлением подумала Анна.

— О нет… — У нее перехватило дыхание.

(— Признайся, ты все это сочинила.

— Клянусь тебе, нет! Хотела бы я, чтобы все это…

— Да ладно тебе…

— Ну хорошо, я приврала насчет его величины. Но она и вправду заказала розовый торт!)

— О да, — улыбнулась Лиз, когда торт поставили перед Анной.

— Врубай! — завопила Лиз, и, когда в зале вновь загорелся яркий свет, Анна в ужасе прочла надпись на торте: УДАЧИ В «SOS!»

— Поздравляю. Я так рада, что он тебе понравился. Мне стоило адских мук держать все это в секрете, а ресторан поначалу был против. Но в конце концов они согласились — только потому, что воскресенье и мало посетителей. И почему ты только выбрала это место! Мне пришлось уламывать управляющего, а торт покупать отдельно, в другом месте.

— Ну, спасибо, — медленно проговорила Анна. — Просто прелесть.

Шон рассмеялся.

— Почему ты не сказала ей, что чувствуешь на самом деле?

— Что ее грандиозные жесты только смущают меня?

— Ну, может быть, не настолько в лоб… Но тебе еще учиться и учиться выражать свои чувства.

— Может, когда-нибудь я и скажу ей, но только не сегодня. Утром у нее был ужасный голос. Она почти умоляла меня встретиться с ней за обедом, хотя мы виделись буквально только что.

— А я думал, ты тренируешься говорить слово «нет», — усмехнулся Шон. — Евангелие от Вильгельма Гроэ.

Если верить Гроэ, у Анны была проблема со словом «нет», они уже обсуждали это с Шоном, который сказал, что она не умеет отстраняться от чувств и мыслей других людей — слишком глубоко сопереживает им. Поэтому, когда бы кто-нибудь ни попросил ее о чем-нибудь, она автоматически говорит «да». Ей необходимо научиться соблюдать дистанцию между собой и другими. В противном случае в жизни ее ждут только боль и обида.

— Сначала я отказалась, но она сказала, что у нее серьезная проблема. А это совсем непохоже на Лиз — говорить о чем-то серьезном.

— Ох, Анна, Анна… Ты бы не позволила так обращаться с собой какому-нибудь мужчине — это же своего рода эмоциональный таран. Так почему же позволяешь подруге?

Ее внезапно охватило непреодолимое желание прислониться к Шону, прямо сейчас, и попросить его, чтобы он повторял его имя снова и снова. Анна, Анна, Анна… Какая жалость, что рядом, в углу, за компьютером, сидит директор студии.

— Я не знаю, почему так происходит, — призналась она.

— Тебе нужно отличать подлинные чувства от поддельных.

— Ты думаешь, Лиз притворяется?

— Не знаю. Несмотря на то, что она производит впечатление щедрого человека, я не уверен, что у нее и вправду душа нараспашку.

— Никогда не задумывалась об этом. Но ты прав.

— Скажем так, ты скучаешь по той подруге… с ночным клубом?

— Джастин? Да нет, хотя…

— Тогда, возможно, самое время разобраться и с этой. Поговори с Лиз начистоту. Не обязательно быть жестокой, просто будь откровенной.

— И что мне сказать ей?

— Что вашей дружбе пришел конец.

— Что между нами все кончено? — засмеялась Анна. — Как будто она мой мужчина?

— Да почему бы и нет?

— Так не делают.

— Хороший ответ. Ладно, прекрасно. Ну и будь тряпкой дальше.

Шон отвел взгляд, а потом посмотрел на директора студии, который активно водил мышью. Как обычно, Тодд общался с кем-то по Интернету. Он оживал только перед компьютером. Весьма разговорчивый в чатах и форумах, в жизни он был немногословен. Всякий раз, как Анна задавала ему какой-нибудь вопрос, он делал удивленное лицо, как будто обращались не к нему, а к столу или шкафу.

— Почему же ты тогда предложила идею сегодняшней передачи? — снова заинтересовался Шон. — Это явно напоминает о…

— Нет, я не думала о Лиз. Я просто подумала, что это хорошая идея. И я надеялась отыскать другие способы прекращения дружбы… — Она засмеялась.

— Как бы там ни было, это действительно хорошая идея. Для всех нас. Надеюсь только, что у тебя будет возможность послушать некоторые из звонков. Может быть, ты узнаешь для себя что-то новое.

Анне так хотелось прикоснуться к нему. На прошлой неделе, после особенно тяжелой передачи, Шон впервые обнял ее. Анна до сих пор помнила запах дорогого коричневого шерстяного джемпера Шона. Во время одного довольно пьяного обеда он даже взял ее за руку.

— Почему ты постоянно прячешь шею? — спросил он.

— Это из-за экземы.

— Тебе не нужно прятать ее от меня. Я не собираюсь судить о тебе только по тому, что у тебя небольшие проблемы с кожей.

Анна чувствовала, что это лишь был вопрос времени — однажды он набросится на нее посередине разговора, срывая с нее одежду и жадно целуя ее в самые укромные места на теле. «Разве у тебя есть какие-то сомнения насчет того, к чему все это ведет?» — спросила она у Ру по телефону.

У Ру были сомнения на этот счет. Из того, что говорит Шон, можно сделать вывод, что он никогда на нее не набросится. Анна нужна ему только в качестве компаньонки. Их дружба никогда не перерастет во что-то большее, и вопрос о сексе никогда даже и не встанет, если, конечно, для него секс с Анной не станет угодным и удобным. Он просто дразнит ее и в конечном итоге потеряет к ней всякий интерес. А если она будет продолжать действовать в том же духе, то потеряет и Тома.

— Ну конечно, — усмехнулась Анна. — Можно подумать, что Том страдает от недостатка женщин. Например, как насчет твоей кузины? Кстати, если ты таким образом намеревалась вызвать во мне слепую ревность, то у тебя ничего не получилось.

— Так Том переезжает вместе с тобой в твою новую шикарную квартиру? — полюбопытствовала Ру, быстро меняя тему разговора.

— Вовсе нет. На самом деле он переезжает в мою комнату на Финчли-роуд. Мирна пока не живет дома — ее отец серьезно болен. Поэтому я еще не успела ей сказать, что съезжаю. А он собирается предложить ей себя в соседи, когда она вернется. Он ненавидит свою квартиру и, как ни странно, влюблен в Свисс-Коттедж.

— Почему?

— Ну, ему нравятся местный бар и кафе, в которых продается еда на вынос. Собственно говоря, ему нравится все то, что я терпеть не могу.

— Раньше тебе это тоже нравилось.

— Что ж, надеюсь, Том не разочаруется. А квартира Себастьяна просто восхитительная. Там даже есть джакузи, и все, что от меня требуется, — это присматривать за кошкой.

— Напомни-ка мне, кто такой Себастьян?

— Друг Шона. Но ты можешь даже и не пытаться запомнить его имя, потому что ты все равно его никогда не встретишь. Он уезжает на шесть месяцев. И, как я уже говорила, именно поэтому я переезжаю в его квартиру.

— Друг Шона. Понятно, — со знанием дела сказала Ру.

«Она всегда и обо всем говорит со знанием дела», — со злостью подумала Анна.

— Анна, привет! Я не опоздала? — сказала Лиз, отвлекая Анну от чтения рецензии в журнале «Мз». Рецензии Анны Поттер.

— Да нет, все в порядке. Я подумала, не пойти ли нам куда-нибудь пообедать. Меня уже тошнит от нашей столовки. А за углом как раз есть одно кафе… — Анна не хотела, чтобы Лиз снова ее опозорила.

— Я собиралась предложить тебе то же самое, — сказала Лиз, чуть улыбаясь. — Я очень боялась, что натолкнусь на…

— Ах, да. Как там его звали?

Анна поднялась и пошла забрать свое пальто с общественной вешалки.

— Да. — Лиз натянула свой розовый непромокаемый плащ и застегнулась. — А вообще… нет ли какого-нибудь уединенного местечка, где мы могли бы поговорить? — Она оттянула свою сережку в виде божьей коровки и потерла мочку уха. Шой, словно клей, засох вокруг прокола на мочке.

— Ты хочешь уединиться? На тебя это не похоже.

Лиз отодвинула стул и уселась за стол Анны.

— Анна, случилось нечто непоправимое. После того ужина в ресторане «IQ»…

— Эй, девочки! Идете на обед? — спросила Пэмми, надевая свое большое, скверно сидящее на ней пальто верблюжьего цвета. — Ну хорошо, только долго тут не шушукайтесь. Анн и, я хочу, чтобы ты успела просмотреть тему понедельника. Сегодня днем мы будем воплощать идею Анны, — с воодушевлением сообщила она Лиз, которая кивнула ей в ответ.

— Шон, идешь обедать с нами? Раз уж Анни занята со своей подружкой. Знаете, я даже представить себе не могу, что Анни будет делать во время обеда, когда Шон уйдет в конце этой недели, — сказала она, и у Анны сжалось сердце. — Эта парочка всегда ходит вместе и все время секретничает между собой. Надо полагать, Анна вообще перестанет есть.

— Тодд? — позвала Пэмми, вспомнив про директора студии. — Ты с нами?

— Не могли бы мы остаться здесь? Я не хочу рисковать, чтобы ни на кого не натолкнуться, — сказала Лиз, оглядывая опустевший офис. Факс выгрузил все свои письма в лоток под названием «Корреспонденция».

— Ну, хорошо. Только что мы тогда будем есть?

— Я не голодна. — Лиз вертела в руках письмо. Она так и сидела в своем розовом непромокаемом.

— Боже, должно быть, дело действительно серьезное. Ты разве не хочешь съесть хотя бы бутерброд или что-нибудь еще?

Лиз ничего не ответила. Она не смеялась, не плакала и даже не вопила непристойности. Должно быть, случилось что-то ужасное. Что-то с отцом Лиз? Или вдруг нашли ее мать — на дне какой-нибудь канавы?

— Лиз, что произошло? Это связано с деньгами?

— Нет, это связано с Маркусом, — сказала Лиз, вздрогнув при звуке его имени. — После того, как мы с тобой расстались, я поехала к нему. Вчера ночью.

Маркус? Усач? Стоило ли его винить за то, что у Анны сейчас урчало в животе? Она проголодалась. Она хотела обедать вместе с Шоном во время его последней рабочей недели в программе «SOS!». У них с Шоном осталось всего четыре обеда. Лиз познакомилась с Маркусом каких-то две недели назад в офисной столовой. И она еще расстраивается из-за мужчины, которого подцепила мимоходом.

Из-за мужчины, с которым она знакома, как выразилась бы мать Анны, всего две минуты. И Анне, конечно, было жаль, но она уже устала и была сыта по горло рассказами Лиз. Лиз до сих пор не понимала разницы между похотью и любовью. Бога ради, ведь ей уже тридцать лет! Должна же она повзрослеть.

Разве Лиз слушала?

Лиз была занята тем, что разгибала скрепки Анны. Лиз, которой надо бы понять, что Анна уже не та, что она изменилась. Анна больше не скучала, сидя в приемной «Радио-Централ». Честно говоря, она устала оттого, что со всеми приходится любезничать. У нее слишком резкий, сердитый тон? Ей очень жаль. Она попытается высказать все спокойно.

Лиз играет негативную роль в ее жизни — к такому выводу пришла Анна, думая о подруге.

Она чувствует, что эта дружба принижает ее в собственных глазах. У них с Лиз разные ценности. В жизни Анны наступил переломный момент. Она двигалась в новом направлении. В последнее время она очень много думала о целях своей жизни. В ней опять появилась энергия. Спасибо Лиз за то, что она сейчас ее слушает. Очень нелегко сказать это, но, похоже, каждой из них пора пойти своей дорогой. До сих пор им было весело вместе, но сейчас Анна хочет стать серьезной. Слишком долго она плыла по течению. Пора остановиться. И ей очень жаль, если это означает, что они больше не смогут встречаться с Лиз.

У нее больше нет времени для Лиз. В конце этой недели она переезжает на новую квартиру. Она подумывает о том, не начать ли ей опять ходить на прослушивания и играть в театре — хотя бы в свободное время. И если быть совсем откровенной, то Лиз все время ставит ее в неловкое положение. Слишком уж она развязная. И Анна сожалеет, она действительно очень сожалеет, но ее терпение лопнуло.

Она старалась высказать все это как можно мягче.

Почему Лиз уходит? Разве она ничего не хочет сказать? Нуда, Анне жаль, что у Лиз ничего не получилось с этим, как там его… Маркусом? Но ведь с самого начала было ясно, что он бросит ее. Она должна была это предвидеть. У него такие старомодные и вульгарные усы.

— Он меня не бросал.

— Да? Правда? Что же тогда произошло? — Не может же Лиз уйти, не рассказав все Анне.

— На меня напал один из его дружков, — без всякого выражения сказала она. — Вчера ночью.

— О боже! А где был Маркус?

— Он наблюдал.

— Маркус наблюдал за тем… как тебя насиловали?

Анна ничего не понимала. Если Лиз изнасиловали, то почему сейчас она сидит здесь, перед ней, как ни в чем не бывало? Если бы напали на Анну, то на следующий день она вряд ли пошла куда-нибудь обедать. Как Лиз могла так рисковать? А что, если она столкнется с Маркусом? На месте Лиз она бы сейчас кипятила свою одежду на заднем дворе. Она бы посыпала главу пеплом и была бы сама не своя.

— Все зависит от того, что ты подразумеваешь под изнасилованием. Вообще-то он в меня не проникал.

Несмотря на ее безучастный вид, непохоже было, чтобы Лиз посыпала главу пеплом; она выглядела как всегда, и одета была так, будто собиралась на дискотеку. Если бы изнасиловали Анну, то она не могла бы даже разговаривать. Ведь в ее тело жестоко вторглись. Она серьезно подумывала бы о самоубийстве. И никогда больше не смогла бы произнести слово «проникновение».

— Ну, раз не было… — Она даже сейчас не могла выговорить это слово. — Что же тогда произошло?

— Попытайся включить свое воображение, — безучастно сказала Лиз. — А вообще, я не знаю, зачем тебе все это рассказываю. Я даже не знаю, зачем я сюда пришла.

— Подожди, не уходи. Послушай, ты должна заявить в полицию.

Анна была потрясена. В каком мире мы живем, если даже Лиз, готовую заниматься сексом с кем угодно и где угодно, изнасиловали! Это напомнило Анне ее двадцать первый день рождения, когда кто-то из гостей украл остатки десерта, которые она уже собиралась разложить по тарелкам.

— Увидимся, — сказала Лиз, закрывая за собой дверь.

Зажужжал факсимильный аппарат. Анна посмотрела на свои канцелярские скрепки, которые Лиз изуродовала до неузнаваемости. «Как это символично, черт побери», — подумала она, уставившись в пустоту.

СТЕНОГРАММА

«SOS!», 27 сентября, понедельник

ПЭММИ ЛОВЕНТАЛЬ (ПЛ): Привет всем, и добро пожаловать на передачу «SOS!», которая выходит каждый понедельник Сегодня у нас последний понедельник месяца и поэтому, немного позже, мы займемся «проблемой месяца». Мы уделим пять минут нашего времени, чтобы разобрать одну проблему, выбранную из бесконечного множества проблем, о которых вы нам пишете.

Но сначала мы поговорим о том, что среди наших друзей есть такие, от которых следовало бы избавиться. Должны ли мы продолжать дружбу; которая приносит нам только вред и разочарование? И умеем ли мы выбрать правильный момент для того, чтобы разорвать такие отношения?

Звоните — я здесь, чтобы ответить на все ваши звонки. Я — добрый голос на другом конце провода. Конечно, некоторые люди не могут открыто говорить о своих проблемах. Они не решаются взять и позвонить на радиостанцию, чтобы их личные трудности и беды стали достоянием всех. Что ж, таким людям я не в силах помочь. Но все остальные — звоните нам. Это принесет вам только пользу.

Думаю, мне нет необходимости представляться, но хочу напомнить, что с нами все еще Шон Харрисон. Это последняя неделя его работы в нашей студии, и я уже слышу ваши причитания. По крайней мере, кое-кто у нас офисе уже начал рыдать. Но как бы там ни было, добро пожаловать мои дорогие. Доктор Шон Харрисон, как всегда, продолжает разговор о преодолении прошлого.

Анна ехала в вагоне метро и читала стенограмму сегодняшней передачи. Она вся сжалась при воспоминании о первых десяти минутах в эфире. Никто не звонил. А идея передачи принадлежала Анне В ее наушниках раздался голос Майка:

— Черт возьми, нам так никто и не позвонит, что ли? Смешно. За всю жизнь не припомню такого случая.

А вот Шон припомнил. В своем сообщении Анне он написал, что когда-то давным-давно участвовал в выпуске программы, посвященном застенчивости: «Не беспокойся. Тогда тоже никто так и не набрался храбрости позвонить (ШХар)». Анна сидела и слушала, как Пэмми заполняет паузы. Хоть бы кто-нибудь позвонил! Хоть бы нашелся один человек, заинтересовавшийся ее идеей!

ПЛ: Пока мы ждем ваших звонков на тему сегодняшнего дня — «Конец дружбы: как разорвать отношения» — давай взглянем на факсы, которые пришли к нам в студию. На этой неделе мы получили очень много факсов, в которых вы в основном хвалите нашу передачу. Всегда очень приятно получать ваши отклики, потому что, как вы знаете, наша передача не заботится о рейтингах и наградах. Это передача о вас, о людях, и о вашей жизни. Может быть, вы считаете свою жизнь мелкой и не стоящей внимания, но, уверяю вас, это не так. Потому что я знаю. Моя собственная жизнь тоже далека от совершенства. У меня позади три неудачных брака. Я постоянно нахожу на своем теле странные уплотнения. На самом деле я точно такая же, как и вы, мои слушатели.

Она сидела перед чередой молчащих телефонов, уже приготовившись к самоубийству, как вдруг к ней через стеклянную перегородку подошел Майк.

— Сейчас тебе придется самой звонить к нам в студию, — сказал он.

— Что?

— Давай. Пересаживайся вон на тот стул. И не смотри на меня так. Я сам точно так же поступал, когда сидел за пультом. Тебе не о чем беспокоиться. Пэмми сидит к тебе спиной. Она даже не догадается, что это ты звонишь. И потом, наверно, ты уже думала над этой проблемой, иначе ты бы ее не предложила.

— Откровенно говоря, это была не моя проб…

— Тогда придумай какую-нибудь ситуацию и добавь парочку своих деталей. И не забудь придумать себе имя…

Майк склонился над Анной, пока она печатала:

ПЕРВАЯ ЛИНИЯ: РОЗМАРИ. 31 ГОД. ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ПОДРУГА БОЛЬШЕ НЕ ВМЕШИВАЛАСЬ В ЕЕ ЖИЗНЬ.

— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Теперь иди к микрофону, вон туда.

— А кто будет отвечать на звонки?

— С этим, думаю, у нас проблем не будет, — ответил Майк, посматривая на череду негорящих лампочек — Но если кто-то и позвонит, то я буду здесь. Мне будет приятно вернуться к своей прежней работе. Я был отличным оператором.

Ну, давай, — сказал он, усаживаясь на стул Анны, — пока Пэмми не начала петь попурри.

Анна пролистала стенограмму, пока не дошла до звонка Розмари. Заговорив в прямом эфире, она почувствовала себя так, словно действительно была Розмари. Во всяком случае, она снова почувствовала себя актрисой.

ПЛ: У нас есть телефонный звонок. Привет, Розмари! Розмари, ты меня слышишь?

РОЗМАРИ: Да, Пэмми, спасибо, что ответила на мой звонок. Я очень нервничаю. Я так нервничаю, что мне даже трудно дышать.

Анна отлично держала интонацию. Она видела, что Шон смотрит на нее через стекло и слушает, что она говорит. И она наслаждалась своей ролью, воображая Шона своей публикой.

ПЛ: Милочка, не надо так переживать. Просто расскажи обо всем Пэмми. У тебя есть подруга, которая тебя расстраивает?

РОЗМАРИ: Да, есть. И я не знаю, что с этим делать.

ПЛ: Ну, тогда давай дадим слово Шону. ШОН: М-м, Розмари, расскажешь мне об этой подруге?

РОЗМАРИ: Ну, она вечно пытается управлять моей жизнью. Во всем, даже в мелочах. Она пытается меня контролировать, и у меня возникает такое чувство, будто меня душат..

ПЛ: То есть, в сущности, ты хочешь чтобы она перестала вмешиваться в твою жизнь?

РОЗМАРИ: Да, Пэмми, это ты верно сказала! Знаешь, я постоянно тебя слушаю и восхищаюсь тем, как тебе всегда удается выразить суть дела в двух словах. Да, именно это я и чувствую.

Майк, сидящий на месте Анны в качестве оператора, рассмеялся, подняв вверх оба больших пальца.

ШОН: Итак расскажи мне, почему тебе кажется, что эта женщина душит тебя.

РОЗМАРИ: Ну, наверно, она всегда опекала меня. Даже в колледже многие меня знали как ее подругу, а не как Ан… а не как Розмари. На саном деле у меня даже не было собственного «я». И с тех самых пор она устраивала меня на работу и знакомила меня с мужчинами. Иногда я ощущаю себя ее ребенком.

ПЛ: Ага, понятно. Выходит, эта женщина пытается играть роль твоей матери?

Что бы ни говорила Пэмми, из ее уст все звучало так, словно она вкрадчиво преподносит очень скверную новость. «Твоя мамочка попала в горящую печь, но ты не волнуйся, я тебя спасу».

РОЗМАРИ: Да, все время. И моя подруга так преуспевает во всем. Она всегда добивается, него хочет. Стоит мне только на минутку отвернуться — а у нее уже новый ребенок. Или новая великолепная рецензия. Мне с ней не тягаться.

ПЛ: Знаешь что, мне кажется, проблема кроется в твоей самооценке. Шон, я права? Доктор Харрисон? Как ты думаешь, не страдает ли Розмари низкой самооценкой?

При воспоминании о том, как Шон улыбался ей через стекло, Анна сама улыбнулась.

ШОН: Думаю, что это действительно так. Мне показалось, что мнение Розмари о себе самой основывается в основном лишь на том, что думают о ней другие люди. И вместо того, чтобы достигать своих собственных целей, она позаимствовала амбиции своей подруги. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ей трудно тягаться с ней. На самом деле она и не должна с ней соперничать.

ПЛ: Розмари, это так? Знаешь, я тут подумала о твоем имени. Я всегда говорила, что какое имя — таков и человек. И я подумала, может быть тебе стоит сократить свое имя и стать, ну, например, Розой или Рози?

РОЗМАРИ: Или Ру?

ПЛ: Отлично! Это хорошее имя…

ШОН: Боюсь, как бы мы не ушли в сторону. Вернемся к нашим баранам. Ан… то есть Розмаpи, я начинаю думать, что ты принимаешь слишком близко к сердцу мнение других людей о себе. Возможно, в этом и кроется проблема — твоя, а не твоих друзей. Как я уже говорил, если ты ведешь себя как жертва, то люди станут относиться к тебе как к жертве.

ПЛ: Вот и я всегда так говорю, и разве я не права? Тебе необходимо задуматься. Остановись, когда видишь перед собой знак «стоп».

В этот момент Анна едва удержалась от смеха.

РОЗМАРИ: Я понимаю, что вы имеете в виду, доктор… э-э… Харрисон. И все-таки я не знаю, как сделать так, чтобы моя подруга прекратила обращаться со мной как с жертвой.

ШОН: По-моему, гораздо легче измениться самому, чем заставить других людей принять эти изменения. Это очень и очень непросто. Друзья захотят, чтобы ваши отношения оставались неизменными и между вами сохранилась прежняя расстановка сил.

ПЛ: Это точно. У меня есть несколько друзей, которые пытаются указывать мне, как жить. Они не видят, что я изменилась. Один из моих бывших мужей сказал: «Но, Пэмми, ты такая же непостоянная, как погода в Англии, — меняешься каждую минуту». На что я ему ответила: «Нет, Генри. На этот раз я изменилась по-настоящему. И тебе лучше с этим смириться».

ШОН: Да.

ПЛ: Так или иначе, стоит ли Рози разрывать отношения со своей подругой? Потому что, осмелюсь напомнить, наша передача сегодня посвящена именно этой проблеме. Ведь дружба — это не сломавшийся электрический чайник, ее не сдашь обратно в магазин.

ШОН: Думаю, Рози следует сделать или сказать что-то, что могло бы изменить расстановку сил в ее пользу. Она должна найти что-нибудь такое, в чем она превосходит свою подругу, и обратить на это ее внимание. А иначе их дружба будет продолжаться по тому же разрушительному сценарию, и она постоянно будет ощущать себя жертвой.

РОЗМАРИ: Но она превосходит меня абсолютно во всем. У нее блестящая карьера, великолепный дом, дети, деньги…

ШОН: Я уверен, что ты обязательно найдешь в себе какое-нибудь преимущество. Никто не совершенен. Даже Пэмми.

Пэмми захихикала.

ПЛ: О, уж я-то точно несовершенна. У нас с Розмари очень много общего. У меня у самой всегда были проблемы с самооценкой. Во мне много деструктивного. Но я всегда стараюсь развивать свою неповторимую индивидуальность и прислушиваться к тихому внутреннему голосу, который шепчет мне: «Пэмми, ты хороший человек».

ШОН: Розмари, мы очень сильно рискуем, продолжая нездоровые отношения. Они разъедают нас изнутри и создают эмоциональные барьеры.

ПЛ: Да. Но, Ру, дорогая, нам необходимо продолжать нашу передачу — наши телефоны просто разрываются. Я думаю, что твой звонок вдохновил многих слушателей, которые сейчас пытаются до нас дозвониться.

РОЗМАРИ: Так я должна дать отпор Р…

ШОН: Дай ей возможность увидеть тебя в новом свете. Если она будет рада видеть тебя обновленной, преуспевающей и счастливой, значит вашей дружбы есть шанс на выживание и продолжение.

ПЛ: Розмари, тебе необходимо исправить ваши отношения. Потому что отношения как кожаные туфли — они изнашиваются. В любом случае я надеюсь, что мы сумели помочь тебе. А сейчас мы должны ответить на другой звонок Итак, избавляемся от друга — избавляемся от проблемы, как по-вашему? И поскольку мы разговариваем о взаимоотношениях, я хочу воспользоваться случаем и порекомендовать вам свою книгу. Ее все еще можно приобрести в мягкой обложке по рекомендованной розничной цене, которая составляет…

Пока поезд медленно полз в туннеле, Анна вспомнила сдержанную похвалу Пэмми во время совещания после передачи.

— Анна, это была хорошая передача. Отличная идея. А каким великолепным был первый звонок! Как там ее звали? Розмари?

— Я тоже так подумал, — медленно сказал Майк и поглядел на Анну, как будто признавая, что ошибался в ней. А затем его лицо залилось широкой дружеской улыбкой. Он явно решил дать Анне шанс.

— Сегодня у нас было много хороших звонков, — продолжала Пэмми.

— Розмари была лучше всех, — решительно заявил Майк. — Думаю, что именно благодаря ней народ повалил валом. Отличная работа, Анна.

— Спасибо, — сказала она, улыбаясь ему в ответ.

Она боялась, как бы Майк не счел ее улыбку высокомерной. Но после совещания он подошел к ней и обнял ее за плечи.

— Анна, признаюсь, я тебя недооценивал, — сказал он. — Или мне следует называть тебя Розмари? Еще парочка таких идей, и ты сможешь помогать мне в аналитической работе. Такова оборотная сторона успеха, дружище. Придется работать еще больше.

«Дружище», — подумала Анна, открывая последнюю страницу стенограммы.

ПЛ: Ну вот и все на сегодня. Наша передача про английскую дружбу подошла к концу. У нас как раз осталось время для «проблемы месяца». Я выбирала из факсимильных сообщений, которые приходят к нам на передачу в огромных количествах. И победителем сегодняшней передачи становится мистер Джулиан Робинсон, который написал мне про свою мать.

Анна сама выбрала для Пэмми это письмо.

ПЛ: Джулиан Робинсон пишет:

«Дорогая Пэмми, мне уже далеко за тридцать и до последней недели я всю жизнь жил со своей матерью. Она не считала меня взрослым человекам и не позволяла мне жить своей жизнью. Обращалась со мной как с ребенком. (Мой отец умер много лет назад, и у меня было одинокое, безрадостное детство.) Я знал, что должен уехать от нее, если хочу быть самим собой.

Анна сочувствовала этому Джулиану: ей самой пришлось уехать далеко на север, чтобы вырваться от своих родителей с их вечными битвами.

ШОН: Ну, я думаю…

ПЛ: Шон, подожди. Это еще не все. Дальше он пишет: «Но теперь мама не хочет разговаривать со мной и вообще иметь со мной дело. Она наотрез отказывается принимать нового Джулиана Что мне делать? Мама не пойдет на компромисс, ей нужно все или ничего. Проблема в том, что мне недостает ее. Она была для меня всем. И мне не нравится моя новая жизнь, потому что в ней нет мамы. У меня на душе так пусто».

У Анны пересохло в горле — она чувствовала то же самое.

ПЛ: Вот такое мы получили сообщение. (Я, правда, изменила настоящее имя отправителя и исправила грамматические ошибки.) Шон, что можно посоветовать Джулиану?

ШОН: Это очень распространенное явление. Мать Джулиана, очевидно, воспринимает сына как часть самой себя. И такие отношения отлично работают, когда имеешь дело с ребенком или с человеком, находящимся в полной материальной зависимости от тебя. Проблема возникает тогда, когда ребенок — в данном случае Джулиан — вырастает. У ребенка появляется собственная индивидуальность, а его мать не желает принимать ее во внимание.

ПЛ: Но Джулиан скучает по матери. В этом ведь и заключается проблема?..

Анна тоже скучала по своей матери. С момента их последней, такой бурной встречи прошло уже две недели. Две трудных недели. Анна уже трижды снимала трубку, чтобы позвонить ей домой.

Однажды, когда Пэмми была не в настроении и язвила по поводу равнодушия Анны к собственной «карьере», Анне захотелось услышать успокаивающий голос Барбары. Мать сказала бы, что женщину красит не так называемая карьера, а умение выйти замуж и своевременно нарожать детей. Анне следует забыть про карьеру и положиться на свою «женскую интуицию».

Во второй раз, когда Анна собралась было позвонить, на душе у нее кошки скребли. Она уже подняла трубку телефона и начала набирать номер Барбары, желая услышать ее голос: «Фу, депрессия?! О ней говорят только по телевизору. В жизни ее не бывает. Я это точно знаю. Почему бы тебе не поднять себе настроение самой? Сходи в кино, а потом съешь мороженое. Я заплачу. У меня еще есть деньги на черный день, помнишь? Они лежат в коробке для шитья».

В субботу, после того как она увидела квартиру Себастьяна, Анна снова захотела позвонить матери. Она хотела услышать, как Барбара скажет: «С чего это ты вдруг задумала съезжать, у тебя же такие прекрасные отношения с Мирной! Неужто в другом районе Лондона трава зеленее? Когда я была молода, мы так не бродяжничали по разным квартирам, а держались какого-нибудь одного места».

Сидя в вагоне поезда, Анна готова была расплакаться. Она так хотела, чтобы мама сейчас оказалась рядом и сказала: «О, Анна, поехали домой. К чему рыдать над какой-то “проблемой месяца”? Поехали домой, прямо сейчас, и посмотрим по телевизору какую-нибудь хорошую передачу, комедию про работу в офисе. Я приготовила “Ангельское Удовольствие”. Со вкусом ириски».

Слезы щипали Анне глаза, когда она перевернула последнюю страницу стенограммы.

ШОН: У каждого из нас развиваются очень сильные привязанности. И не существует более сильной привязанности, чем между матерью и ребенком. Неважно, какого возраста ребенок. Особенно когда — как и в этом случае — рядом нет мужа и отца. Возможно, Джулиан служит для матери заменой супруга. А такая ситуация превращается уже в настоящую проблему.

ПЛ: Так как же следует поступить Джулиану?

ШОН: По правде говоря, здесь нет золотой середины. Ему придется делать нелегкий выбор: цепляться за эти особенные взаимоотношения с матерью — в ущерб всем остальным отношениям — или расстаться с ней, чтобы рано или поздно она бы научилась жить без него.

Конечно, Шон прав, подумала Анна. Ей самой придется научиться жить без матери.

ПЛ: Но не получится ли так, что мать останется всеми брошенной? Не попробовать ли им пройти какой-нибудь курс семейной терапии?

ШОН: Конечно, это тоже вариант. Но, по моему мнению, проблема — в самой матери, а не в семье. Мать должна научиться жить собственной жизнью, независящей от Джулиана.

Вот бы и мать Анны научилась жить своей собственной жизнью!

ПЛ: И как ей это сделать?

ШОН: Ну, вероятно, у нее тоже есть друзья, с которыми стоит поддерживать отношения. Или хобби. Кроме того, существует масса различных групп психологической поддержки для одиноких женщин. Джулиан должен содействовать тому, чтобы она искала помощь. В сущности, это единственное, что он может для нее сделать.

Конечно, у Барбары есть сад, за которым надо ухаживать.

ПЛ: И это все? Да?

ШОН: Да. Джулиану не следует забывать о том, что он взрослый и независимый человек Что одинокое и безрадостное детство давно прошло. Теперь он может искать и реализовать себя, как взрослый человек И это пойдет ему только на пользу.

ПЛ: Спасибо, Шон. На этом мы заканчиваем наш сегодняшний выпуск. У нас уже действительно не остается времени. Джулиан, просто помни, что никогда не бывает слишком поздно, чтобы вернуться в счастливое детство. Правда, Шон?

ШОН: Да.

Поезд въехал на станцию «Свисс-Коттедж», и Анна встала со своего места. Читая написанные черным по белому слова Шона, она чувствовала себя оправданной. Конечно, она была права, порвав с матерью.

Все было совершенно очевидно. Она не несла ответственности за свою мать (вернее, за Барбару). Единственное, что их объединяло, — это общая фамилия, да и то сейчас Анна даже не чувствовала себя одной из Поттеров. С настоящего момента она оставит свое детство позади и начнет строить свою взрослую жизнь.

«Наконец, — подумала она, — я буду свободна от Барбары».