Маленький секрет

Глава шестая

Анна потеряла Сильвию, у которой был псориаз. Сильвия должна была быть на первой линии, но на ней оказалась Егория. А у Глории была точно такая же проблема, как и у всех звонящих на передачу по четвергам, когда обсуждалась тема «Вы предпочитаете давать или брать?».

— Нам больше не нужны звонки от «дающих». Избавься от Глории! — прокричал Майк, словно биржевой брокер. — Избавься от нее. Верни назад Сильвию!

У Сильвии сексуальная проблема, сказал Майк. И не только потому, что ее кожа обезображена псориазом («отлично — прямо как из фильма ужасов»), — Сильвия человек, который только и делает, что берет. Люди все время ей «дают»: советуют, сочувствуют, натирают ей спину специальными мазями, рекомендуют определенные лосьоны, заботятся о ней.

— Она все еще где-то в системе, — спокойно сказал директор студии Тодд, теребя свои пуговицы.

— Сильвия, мы очень хотели бы тебя услышать! — сказала Пэмми, повысив голос и наклонившись еще ближе к микрофону, как будто Сильвия могла прятаться внутри него. — Извини, дорогая, но, кажется, мы тебя потеряли. У нас на телефоне новый оператор, у которого есть кое-какие проблемы — он не может уследить за всеми звонками.

— Ничего страшного. Пэмми, может, перейдем к Глории?

— Хороший совет, Шон. Глория?

— Да, здравствуйте! — послышался сварливый старческий голос. — Я уже в эфире?

— Совершенно верно, дорогая.

— Просто я слишком долго прождала на линии, и ваш аналитик сказал, что…

— Оператор, — поправила ее Пэмми.

— Можно мне договорить?

— Конечно, дорогая, — сказала Пэмми, отправляя при этом сообщение Анне: «Нашла Сильвию».

— Телефонистка сказала, что на мой звонок ответят очень скоро.

— Ну, хорошо. Глория, чем мы можем тебе помочь? — спросила Пэмми, на сей раз не утруждаясь поправить наименование должности Анны.

— Меня заинтересовала тема вашей передачи.

— Мы очень рады. — Словам Пэмми недоставало искренности.

— Мне кажется, у меня есть склонность давать, даже слишком много давать.

— Не хочешь ли рассказать нам, как именно?

— Ну, я работаю в больнице для безнадежных пациентов, а по вечерам занимаюсь благотворительностью — участвую в «забавных забегах», сидячих забастовках, лотереях, благотворительных ужинах в помощь странам третьего мира и всякое такое.

— Какое бурное веселье! Замечательно.

— Чаще всего это совсем не веселье.

— Понятно. Могу себе представить, — успокоительно прожурчала Пэмми и послала Анне очередное сообщение: «Так ты нашла Сильвию? (ПЛ)».

— Просто это уже слишком, — резко сказала Глория.

— Ты считаешь, что ты слишком много на себя берешь, верно, моя дорогая? — спросила Пэмми так, словно она обращалась к совсем маленькому ребенку, который собирается спрыгнуть с очень высокого здания.

— Не в этом дело. Сколько бы я ни давала, люди просят от меня все больше и больше.

— Понятно. Честно говоря, это похоже на проблему общения. Верно, Шон?

— Да, во многих отношениях… — начал Шон, а Анна снова получила сообщение: «ТЫ НАШЛА СИЛЬВИЮ? (ПЛ)».

— Я хочу сказать, что мы все это понимаем. И все дело в том, дорогуша, что тебе нужно сказать людям: «Я не корзина, я не могу всех вас вместить».

— Но…

— Глория, тебе нельзя жить так и дальше. Иначе люди сядут тебе на шею. Если ты разгуливаешь по улице, как человек-реклама со щитами спереди и сзади, и кричишь о своей готовности на любые услуги, то люди начнут к тебе относиться как к ходячей рекламе, верно? Я права?

— Ну…

— Так почему бы тебе не сказать «нет» этим людям?

— Но мне действительно нравится заниматься всем этим.

— Глория, если ты светофор, у которого всегда горит только зеленый свет, то люди направятся прямиком к тебе, чтобы использовать тебя. Ты должна научиться говорить людям «стоп». Иногда. А иначе ты подаешь людям неверные сигналы.

— Но…

— Ты слишком добрая. У тебя есть работа?

— Да.

— И чем ты занимаешься?

— Я работаю в отделе кадров.

— Вот и хорошо. Теперь ты поняла. Надеюсь, что мы тебе помогли, Глория, потому что… Мы нашли Сильвию? Да, мы нашли Сильвию! Сильвия снова с нами!

Сильвия какое-то время терпеливо прождала на пятой линии.

— Спасибо, Сильвия, за то, что ты нашла в себе смелость перезвонить к нам в студию. Не так-то просто дозвониться на передачу «SOS!», ведь количество наших слушателей растет с каждым днем. Более шестидесяти процентов слушателей «Радио-Централ» говорят, что наша передача им жизненно необходима.

— О, я так счастлива, Пэмми, что могу с тобой говорить. У меня такое ощущение, что я давно знаю тебя. Я слушаю твою передачу уже много лет. Я бы звонила тебе каждый день, но никак не могла придумать, какая же у меня проблема. И так было до сегодняшнего дня, когда…

Анна перестала слушать и уставилась на экран компьютера, думая о Томе и представляя, как он будет выглядеть рядом с ней на свадебной фотографии.

«Как ты думаешь, Пэмми даст мне сегодня вставить хоть слово? (ШХар)».

Анна взглянула на Шона Харрисона через затемненное стекло. Он смотрел прямо на нее, словно желая убедиться, что сообщение дошло до нее. Анна улыбнулась понимающей, как она надеялась, улыбкой.

Если бы не сообщение Шона, ее мысли о Томе дошли бы до логического конца. Она могла бы домечтаться даже до секса с Томом. Но теперь Том совершенно вылетел у нее из головы.

Пускай Том забудет теперь об Анне. Она представила себе, как фотография Шона случайно выпадет у нее из футляра, где она хранит проездной на метро. «А, это мой муж», — скажет она контролеру.

«Надеюсь, что у Пэмми хватит времени и для Оливии на пятой линии. Я указала, что она хочет поговорить с тобой (АПо)».

Господи, зачем она это отправила! Стоило ей немного подождать, потратить несколько часов или даже дней на то, чтобы продумать свое сообщение, и оно могло бы получиться остроумным или задушевным.

«Спасибо. Оливия последняя, так что Пэмми к тому времени уже выдохнется и не станет с ней разговаривать. Она и сейчас уже зевает, так что посмотрим… (ШХар)».

«Спасибо за то, что ты меня понимаешь», — подумала Анна.

«Мы чем тут занимаемся — решаем проблемы или переливаем из пустого в порожнее? (АПо)».

Она задышала часто и неровно.

«Переливаем из пустого в порожнее. Пэмми всегда говорит только прописные истины (ШХар)».

Мирна, конечно, сказала бы, что любовь — не что иное, как миф, с помощью которого рекламщики промывают нам мозги. В компьютерный век мужчины и женщины уже не влюбляются. Вместо этого они отправляют сведения о себе друг другу на персональные компьютеры. Но если бы Мирна была сейчас здесь, она бы ощутила это мощное сексуальное напряжение. Напряжение, которого Анна не чувствовала рядом с Томом, даже в мечтах.

«— Существует целый язык Пэмми Ловенталь, дорогой… (АПо).

— О да, солнышко… (ШХар).

— Не кричи о своей готовности на все услуги, мой сладкий (АПо).

— Ты моя сладенькая ходячая рекламка (ШХар).

— Только не будь корзиной (АПо).

— Я не корзина, я светофор… (ШХар).

— Ну, а я зеленый… (АПо).»

О боже, неужели она это послала?

«— Не такая уж ты и зеленая… (ШХар).

— Хватит, мой зайчик! А то Пэмми увидит (АПо).

— Как она может увидеть? Она сидит напротив меня. Или ты подавала неверные сигналы? (ШХар).»

«Я не нарочно», — подумала Анна.

— А теперь у нас на пятой линии Оливия, которая хочет поговорить с Шоном, — сказала Пэмми усталым голосом, ее энтузиазм после часа в эфире уже иссяк. — Оливия, душечка, тебе кажется, что люди просто вытирают о тебя ноги. Я правильно тебя поняла?

Ответа не последовало.

— Оливия!.. Только не говорите мне, что мы потеряли и Оливию? По-моему, придется задать хорошую головомойку нашему оператору. Интересно, а что произойдет, если я нажму на эту кнопку… Оливия?

— Ты нажала кнопку «отключить», — сказал голос директора студии, как обычно бесстрастный.

— Хорошо-хорошо. Я уберу свой палец с этой кнопки… Оливия?

— Да? — раздался тонкий, нежный голосок Оливии.

— Отлично! Итак, твой звонок сегодня последний…

— Я звоню впервые. И немного нервничаю.

— Отлично, замечательно. На этой передаче это неважно. Мы все нервничаем. А теперь, как я знаю, ты хотела бы поговорить с нашим постоянным экспертом по проблеме преодоления прошлого доктором Шоном Харрисоном?

— Да, я хотела бы поговорить с доктором, если можно.

Наблюдая, как Шон ослабил галстук, Анна подумала, что он не только красив, как Харрисон Форд, но еще и умен. Он был умен в старом, классическом значении этого слова. Большую часть своей жизни он провел за книгами, посвятив себя науке. Шон сам рассказывал ей об этом сегодня за обедом. Анна знала, что Шон иногда обедал с такими корифеями психологии, как Альфред Благер и Зигфрид Хейл.

— Правда? — отозвалась Анна, как будто эти имена ей о чем-то говорили.

У Шона были мозги. Он встречался с самим Карлом Роджерсом[23], о котором слышала даже Анна, и написал несколько работ о психологическом анализе невроза в серии «Современная антропология». Его первые три книги, опубликованные в маленьких издательствах: «За пределами подсознания», «Исследование иллюзий» и «Наука о симптомах» — прошли незамеченными. Но книга «Оргазм», опубликованная в издательстве «Магнус» в 1996 году, и «Преодоление прошлого», опубликованная в январе этого года, стали бестселлерами. Шон сделался знаменитостью. «Но только как психолог, шокирующий обывателей, — говорил Шон. — Пустышка».

— Хм… М-да, — бормотал, качая головой, Шон, пока Оливия рассказывала, как ее друзья используют ее. Она даже не была уверена в том, что они действительно ее друзья. Эти самые «друзья» пользовались ее родным домом так, словно это была гостиница. Они вечно занимали у Оливии деньги и одалживали модные вещи.

После публикации «Оргазма» карьера Шона резко пошла в гору. Он стал постоянным гостем на «проблемных» радиопередачах вроде «SOS!». Вместе с рэп-певицей Кимм он вел рубрику «Загвоздки секса» в одном журнале для подростков. Шон писал с точки зрения мужчины, а Кимм — с точки зрения женщины. Он даже выступал в дневной телепередаче «Шоу Шелли», где перед живой аудиторией обсуждались эмоциональные проблемы и проблемы личного характера.

Анна призналась, что она смотрела эту передачу всего один раз, выглядывая из-за плеча Мирны, хотя, естественно, она много читала о Шелли в журналах. Ведь это она вела рубрику «Мусорная корзина» в журнале «Мз», в которой знаменитости открывали свои секреты, рассказывая, что лежит в их мусорных корзинах? Насколько она помнила, в корзине Шелли лежали четыре коробки из-под шоколадных конфет «Кэдбери» и шесть плиток, оставшихся после ремонта кухни в прошлом году.

Шон начал описывать съемочную площадку и рассмеялся. Съемочная площадка была сделана так, что напоминала кабинку, в которой исповедуются перед священником. Гости передачи, желающие получить совет, должны были сидеть в этой исповедальне Шона. Во время одной из таких «исповедей» Шелли сказала, что, в отличие от Силлы Блэк, всегда мечтавшей о такой свадьбе, как в фильме «Свидание вслепую», она сама хочет развода в стиле Шелли.

— И это в прямом эфире и перед живой аудиторией, — подчеркнул Шон. — Тут уж можно не сомневаться в том, что смех был настоящим.

— Ужасно.

— О, бывает еще хуже. Я даже не ушел с передачи. Меня уволили. Вернее, редактор попросил меня уйти, сказав, что им нужен новый герой, помоложе.

Одно время Шон хотел посвятить свою жизнь науке. Но он понимал, что средства массовой информации навязали ему совершенно иной имидж — имидж «шокирующего психолога». Он был одним из многих психологов, которых обучили анализировать все подряд: матерей, которые ненавидели своих сыновей, президентов — сексуальных маньяков, кинозвезд, кончающих жизнь самоубийством. И расправляться с каждым случаем за двадцать секунд.

Шон знал, что другие психологи и серьезные ученые завидуют тому вниманию, которым он окружен: выступления по телевидению, радиопередачи, лекции, рубрики в журналах, даже цитаты его высказываний в новостях.

Но это была не та известность, о которой мечтал Шон. Он не хотел развлекать зрителей дневных телешоу. Он не хотел быть остряком, за которым охотятся телевизионные продюсеры, у которого что ни фраза — то афоризм. Он не хотел ублажать публику и давать сотни интервью.

Шон стремился завоевать уважение своих коллег. Он хотел стать своеобразным мыслителем. Он хотел изменить ход истории. Хотел, чтобы на него ссылались в серьезных научных трудах, и не только как на популярного психолога, предложившего остроумный анализ нескольких случаев.

Всякий раз, как выходила какая-нибудь новая книга — «Пионеры психологии», «Антропология и психотерапия», «Современный разум», «Психиатрия двадцатого века», — Шон первым делом просматривал именной указатель. И находил множество страниц, посвященных истории анализа галлюцинаций, Дэйвиду Хьюму, Джохану Хербарту, гуманистической терапии, Халлидею, психологии здоровья, даже этому тупице Хофорну — современнику Шона. И в лучшем случае лишь пара строк о нем самом, о Харрисоне.

— Твое поколение считает меня дешевкой, которая из кожи вон лезет, чтобы пробиться в «звезды», — сказал Шон Анне за обедом.

— Мое поколение?

— Для вас я безнадежный случай. Вот как вы бы назвали меня… Ладно, извини, я до смерти тебе наскучил.

— Я же сама просила тебя рассказать о себе, потому что мне надоело говорить о НЕМ.

Другие члены команды, работающей над передачей, вышли из-за стола, и Анна была весьма польщена тем, что он захотел поговорить с ней за чашечкой кофе.

— Я впервые говорю об этих вещах. Не знаю, почему именно сейчас.

— Спасибо. Мне было очень интересно.

— Ты просто слишком добра к расстроенному старику.

— Старику — это сильно сказано. Да нет же, приятно встретить человека с настоящими амбициями. Большинство мужчин, которых я знаю… они всего лишь учителя.

— Нет ничего плохого в том, что кто-то учитель. Кто может, тот учит. А кто не может, тот пытается говорить об этом по радио.

— Послушай, почему бы тебе не вернуться в малотиражную прессу? Начать писать книги о том, что тебя действительно волнует.

— О, нет. Слишком поздно начинать все заново.

Впрочем, однажды один молодой человек обратился к Шону с просьбой написать книгу об осуществлении желаний. Но вскоре после этого он исчез, а месяц спустя Шон получил от него короткое письмо, в котором говорилось, что в настоящий момент нет спроса на проблемы подобного рода или, точнее говоря, на Шона Харрисона.

— Оливия, почему ты считаешь этих людей своими друзьями? — спросил Шон.

— Ну, потому что они живут рядом со мной. Мы… мы всегда были друзьями.

— Если они твои друзья, то что они дают тебе?

— Ну… Я даже не знаю.

— Они относятся к тебе с уважением?

— Нет.

— Тебе нравится общаться с ними?

— Думаю, что… нет.

— Ты их иногда боишься?

— Да.

— Но ты все равно называешь их своими друзьями?

— Нуда.

— Дело в том, что у меня сложилось такое впечатление, будто ты постоянно с ними воюешь. Словно эти так называемые друзья на самом деле твои враги.

— Да, доктор. Порой так оно и есть.

— Зови меня Шоном. Мы ведь с тобой добрые друзья.

Оливия хихикнула.

— Достаточно нам поговорить по телефону всего одну минутку, и я уже запросто могу назвать тебя своим другом. Знаешь, Оливия, почти каждый из нас может сказать, что у него человек сто друзей, но сколько из этих ста человек будут настоящими друзьями? — задал Шон риторический вопрос.

— Десять? — предположила Оливия. Шон зашел с другой стороны.

— Оливия, что означает для тебя слово «друг»?

— Ну… м-м-м… хороший человек, на которого можно положиться, интересный собеседник?..

— Меня не спрашивай — у меня свое представление о том, что такое «друг». Но я скажу тебе вот что: почему бы тебе не перечислить на листке бумаги те качества, которые входят в понятие «друг»? То, что ты ожидаешь от своих друзей. Возможно, твои ожидания будут совсем скромными, бога ради. Однако если человек не оправдывает даже эти скромные ожидания, то я не стал бы называть его своим другом.

— Действительно, — согласилась Оливия.

— Я бы стал одалживать ему деньги или одежду.

— Да, — нерешительно отозвалась Оливия.

— Я бы не стал с ним общаться.

— Вы правы. Да, вы правы.

— А все потому, Оливия, — Шон выдержал эффектную паузу, — что я достоин большего. Все мы достойны большего.

Он вздохнул.

— Оливия, эти люди не друзья тебе, — сказал он. — Если, конечно, ты не считаешь, что друг — это тот, кто использует и унижает тебя. Кто крадет у тебя хоть частичку самоуважения.

— Верно.

— Нет, Оливия, эти люди тебе не друзья. Разве ты не достойна гораздо большего?

— Оливия, не забывай эти мудрые слова Шона, — добавила Пэмми. — Если ты сама себя не уважаешь, то стоит ли ожидать уважения от других?

Анна наблюдала, как Шон снова откинулся на спинку стула, пока Пэмми заканчивала передачу. Он почесал голову и снял с себя микрофон. Она заметила, как на какое-то мгновение он весь сник. И в этот миг она хотела лишь одного — заключить этого несчастного, неудовлетворенного Шона Харрисона в свои объятия и вдохнуть в него жизнь.

У Анны оставалось еще полтора часа до встречи с Джастин в Сохо, и она бесцельно бродила по супермаркету, убивая время.

Ей только что пришлось выйти из очереди в кассу, где обслуживают покупателей, у которых восемь или меньше покупок. А у нее было двенадцать. Она спрятала овощи под заменителем мороженого со вкусом ириса, однако кассирша заметила это и попросила ее встать в очередь на другую кассу.

В бесконечно длинную очередь.

Анна стояла в самом ее конце, и ей не терпелось приняться за банановый йогурт «Мистер Хэппи». К тому же ей очень хотелось пить, и она безумно хотела попробовать вкус мороженого, которое купила случайно в последнюю минуту. Отказавшись от употребления нерафинированного сахара, Анна не смогла устоять перед соблазнительным изображением ириски на этикетке суррогатного мороженого.

Мужчина, стоящий впереди Анны, обернулся и неодобрительно посмотрел на аккуратно порезанные и упакованные овощи Анны. Его тележка была набита немытым картофелем и нечищеной волосатой морковью. Он самодовольно взглянул на свои овощи, как будто хотел сказать: «Некоторые люди готовы потратить чуть больше своего времени, чтобы собственными руками оторвать полиэтиленовые пакеты и положить в них продукты».

Но у Анны не было времени, чтобы самой чистить картофель, не говоря уже о том, чтобы расфасовывать его по пакетам. Конечно, она ела слишком много сахара, однако в этом, считала она, повинны супермаркеты. Монополисты в розничной торговле продовольствием, они выставляли на самых видных местах самые вредные для здоровья продукты. При этом этикетки продуктов с огромным количеством жиров кричали о минимальном содержании сахара, а продукты, состоящие почти из одного сахара, расписывались как маложирные.

А как мог обыкновенный, неискушенный покупатель противостоять этим упаковкам, на которых красовались жизнерадостные коровы? Или не соблазниться запахом свежеиспеченного хлеба? Анна не могла устоять перед красочными упаковками, в которых продавались сладости. Разглядывая яркую упаковку своего мороженого, она почти ощущала его вкус.

Женщина, вставшая в очередь за Анной, улыбнулась ей. Анна подумала про главу, которую только что прочитала в книге Вильгельма Гроэ «Один месяц до счастья». Глава называлась «Как часто мы хмуримся?», и там говорилось, что в исследовании, проведенном Вайбершардтом в 1987 году, группе А показали фотографию улыбающейся женщины, а группе Б — фотографию той же самой женщины, но без улыбки. Группа А присвоила женщине на своей фотографии следующие качества: преуспевающая, сексуальная, интересная, веселая и привлекательная, в то время как группа А наградила женщину на своей фотографии совершенно другими качествами: скучная, несексуальная и неудачница… В том же самом исследовании говорилось, что дети улыбаются 400 раз в день, а взрослые — только 15. Кроме того, люди, которые улыбаются часто, счастливее прочих.

Анна обернулась и тоже улыбнулась женщине, которая ей опять улыбнулась. Тогда Анна улыбнулась еще шире. Но когда женщина осклабилась во весь рот, Анна пожалела, что решила состязаться с улыбчивой женщиной: у нее был не настолько широкий рот.

— Я надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, но у вас очень подавленный вид, — сказала женщина.

— Простите? — Анна вдруг почувствовала себя так, будто к ее лицу пристало что-то постороннее, вроде крошек от еды.

— Вы выглядите очень подавленной, — сказала женщина и выложила на конвейер четыре кабачка и одно-единственное киви. — Я выглядела точно так же, пока не нашла… — Она не договорила.

«Что?.. Иисуса? Любовь? Пирамидальные чайные пакетики?»

— Спасибо, у меня все хорошо, — сказала Анна, а про себя подумала: «Оставь меня в покое! Я прекрасно себя чувствую в своем несчастье».

— Раньше я говорила то же самое. Но в глубине души я чувствовала себя глубоко несчастной, — продолжала женщина, доставая буклет. Ее киви покатилось по конвейеру, словно шарик, выпущенный из автомата для игры в пинбол. — Послушайте, почему бы вам не прийти на наше следующее собрание? Хотя бы подумайте об этом. — С этими словами она вручила Анне буклет.

«Ваша жизнь пуста и бессмысленна? Вы ищете любовь? Тогда почему бы вам не прийти на собрание Друзей Кришны? Харе Кришна поможет вам почувствовать себя лучше».

— Спасибо, — сквозь зубы ответила Анна.

«Значит, все-таки Иисус», — подумала она.

Казалось, религиозные секты преследуют ее. Свидетели Иеговы заявились к ней домой, как раз когда один из ее бойфрендов бросил ее, и она сидела дома одна, полураздетая, в пижаме, и чувствовала себя такой беззащитной. Она вечно натыкалась на кришнаитов или миссионеров из Церкви Сайентологии.

Всегда, когда Анна оставалась одна, они начинали ей надоедать.

Было ли у Анны сто друзей (типичная, по словам Шона, цифра)? Ну, Ру и Уоррен — уже два… старые друзья по колледжу — это еще двадцать четыре… Забыла про Мирну — двадцать пять… Старые школьные подруги — тридцать шесть… тридцать семь… тридцать восемь… Лиз…

Да, но ведь она еще не сосчитала подружек по курсу косметологии. Тридцать девять, сорок Ой, еще забыла свою компанию в Арндейле, все они уже замужем… шестьдесят шесть, шестьдесят восемь, семьдесят. Девчонки, с которыми она подружилась в то время, когда играла в театре… семьдесят четыре. И это все?

Да, сейчас она может добавить к своим друзьям Тома, и ЕГО, и всех своих бывших бойфрендов: Брайана, Роджера, Дэнни и Альфонсо. И друзей Лиз, с которыми она иногда встречается… И друзей Ру («некоторые из них сейчас больше мои друзья»).

Сто двадцать два. Уфф! Друзья с вечерних курсов Мирны. У нее было бы еще больше друзей, если бы она осталась учиться дальше после первого семестра. И конечно же, она забыла про свою компанию любителей спиртного из шестого класса… Керэн… Дженни… Кейт… Сто сорок четыре. Цифра уже внушительная, но подождите-ка — Анна забыла прибавить сюда компанию, куда входили Гарриет, Лесли и Линн. Да, последний раз она видела их в июне два года назад. Праздник в Клубе Мед! Сто девяносто три… А еще есть команда, работающая в «SOS!», хотя неизвестно, считает ли ее хоть кто-нибудь из них своей подругой?

Пожалуй, пока нет.

Подождите-ка секундочку. Ей даже не нужно прибавлять Майка и Шона, так как у нее много зарубежных друзей: Франка из Италии, Бьерн из Норвегии. Бьерн. Как поживает Бьерн?.. Ее американский друг по переписке Джилли… Итого двести двадцать два… Ой, а еще Притти Пуньяу…

Все равно получалось многовато. Двести двадцать три — это было чересчур. Это означало, что Анна слишком легко начинает отношения и с такой же легкостью расстается с людьми. Любой мог стать другом Анны Поттер. С таким же успехом она могла бы дать объявление в любой бесплатной рекламной газете с предложением своей дружбы.

У нее было слишком много друзей. А человеку нужно только несколько. Это как внутренним убранством: несколько разноцветных подушечек на диване и креслах оживляют гостиную; однако стоит добавить еще несколько, и та же самая комната покажется захламленной.

Сейчас она сидела в кафе с чашкой остывающего капуччино. У нее все еще оставался целый час до встречи с Джастин.

— Что-нибудь еще? — спросила официантка, и Анна заказала «каннеллони»[24]. Жаль, что она не завсегдатай в этом кафе, подумала Анна, три поколения итальянцев обращались бы с ней, как с членом своей семьи.

«Привет, Анналина!» — крикнула бы ее итальянская мама, когда Анна вошла бы в кафе. «Чао, белла», — поприветствовал бы ее муж итальянки, толстяк в фартуке, целуя Анне руки Итальянка легонько ударила бы мужа по рукам.

А затем вошел бы Витторио, который вот уже несколько лет как положил на Анну глаз.

Она вышла бы замуж за Витторио и помогала бы им управлять рестораном, родила бы ему, как водится, пятерых детей и толстела бы на спагетти и чибатта[25].

Но работа в ресторане надоела бы ей, а отец Витторио велел бы: «Заткнись и улыбайся посетителям». «Почему ты не женился на итальянке?» — сказал бы он сыну. И тогда Витторио начал бы ее бить. «Такова женская доля», — сказала бы ей свекровь.

До встречи с Джастин все еще оставалось полчаса. Анна гуляла по грязным лондонским закоулкам, разглядывая в витрины. Она зашла в магазин, в котором продавали вульгарные настенные часы в разноцветных пластиковых корпусах.

— Здравствуйте, — сказала хозяйка слишком приветливо, и Анна почувствовала себя единственным покупателем за несколько недель. Что-нибудь приглянулось? — спросила хозяйка с косичками.

— М-м… просто смотрю, — улыбнулась Анна, беря в руки зеленые часы в форме груши. У груши даже был черенок, который отсоединялся.

— Это одни из моих любимых, — сказала косичка, улыбаясь. — И цена неплохая.

Анна перевернула часы; на этикетке была указана цена — £34–99.

Она глубоко вдохнула и поспешила поставить часы-грушу на место.

— Я сама придумываю дизайн для часов, — добавила Косичка, как будто бы Анна спросила об этом. Анне казалось, что она попала в магазин грез Косички — магазин, о котором та мечтала не один год.

А затем Косичка вдруг увидела это место, которое сдавалось в аренду, и решилась. Она купила цветные панки для хранения бумаг, чтобы подать свою идею на рассмотрение в банк. В конце концов ей предоставили кредит на развитие малого бизнеса, чтобы открыть этот магазин — «Потешные часы. Для тех, кто принимает время всерьез».

Косичка аккуратно расставила свои часы на полках, сделанных на заказ. Братья, сестры, друзья и их отцы — все собрались в этом месте, чтобы помочь ей выкрасить стены в оранжевый цвет. Затем они устроили вечеринку в честь успешного начала бизнеса. Косичка открыла свой магазин для общественности, ожидая, пока кто-нибудь сделает первую покупку. Ожидая, ожидая и ожидая.

Но никто так и не зашел в «Потешные часы».

До сегодняшнего дня, пока туда не зашла Анна. Так, по крайней мере, представлялось Анне. Она медленно передвигалась по магазину, ощущая на себе улыбку женщины, улыбку, которая неотступно следовала за ней, словно улыбка Моны Лизы.

Ведь надо же было Косичке хоть что-то продать. Судебный исполнитель уже дышал ей в спину. В этот месяц она не заплатила за аренду помещения, и банк собирался потребовать свой кредит назад. Братья, сестры, друзья и их отцы — все стояли в стороне. В последнее время Косичка постоянно пребывала в дурном настроении.

Ее мать все повторяла: «Я же тебя предупреждала!» А Косичка настаивала: «Подождем еще один день». Сегодня как раз настал этот день.

Надо же было так повезти Анне, что она попала в мечту молодой женщины. Молодой женщины, чьи косички начали никнуть. Сейчас Косичка улыбается, но если Анна ничего не купит, улыбка тут же слиняет у нее с лица.

Анна брала в руки то таймер для варки яиц, то часы, а Косичка в цветастом платье все время непрерывно следила за ней. Анна не хотела покупать хронометр в форме дерева (£46.99) или секундомер в виде головки сыра (£21.99). Ей совсем не нужны были часы, которые показывали время в Перу (£16.99), и вовсе не импонировали часы в форме темно-коричневого унитаза (£40.99).

— О, да, — сказала, подходя, Косичка. — Совсем как настоящий, правда? Вот, смотрите. — Она нажала на кнопку часов, и унитаз издал звук, похожий на кряхтенье человека, страдающего запором. Судя по всему, это был мужчина.

— Обратите внимание, что вы покупаете две вещи по цене одной. Я хочу сказать — часы и в то же время игрушка. Кстати говоря, это не мой дизайн. Мой брат уговорил меня, чтобы я заказала их в другом каталоге. — Ее косички выглядели совсем уныло. — Он думал, что они забавные, — добавила она.

— Симпатичные.

— Так вы хотите что-нибудь приобрести?

У Косички иссякло терпение возиться с Анной и со своей мечтой.

— Нет… не думаю, — ответила Анна. Косичка улыбнулась ей еще более несчастной улыбкой. — Подождите-ка. Симпатичные часы, — сказала Анна, беря плоский будильник в виде яичницы. — Мне они, серьезно, нравятся, — сказала она.

Анна была рада, что купила будильник-яичницу. Довольная, она вышла из магазина «Потешные часы» со своей покупкой. Когда будильник закудахтал, то из него даже вытек желток. Это было потешно до идиотизма. Более того, эта яичница даже показывала время.

Эти часы обошлись Анне в шестнадцать фунтов девяносто девять пенсов.

Но зачем она купила этот будильник, когда у нее дома уже есть отлично работающий будильник в форме будильника? Ей показалось, что Косичка даже как-то не особенно обрадовались ее покупке, сделанной из сострадания. £16.99 было недостаточно для того, чтобы воскресить Косички ну мечту.

Это был эмоциональный шантаж. Анна потратила на часы слишком большую сумму. И в этом она винила косичку, которой следовало бы отдавать себе отчет в том, каким суровым может быть мир торговли, прежде чем открывать свой магазин.

Анна злилась, что ей приходится гулять по улицам Лондона, в то время как она должна бы сидеть дома и есть свой разогретый готовый обед. Она была расстроена из-за того, что в обеденное время ей пришлось читать про ночной клуб Джастин, в то время как она должна была бы обедать с Шоном.

Анна присела на скамейку, глядя на поток прохожих, а потом принялась сдирать ценники со своих покупок. Анна не хотела, чтобы ее уборщица-суданка знала, сколько Анна готова была заплатить за расфасованные овощи. Ее уборщица жила во временном общежитии вместе со своим только что родившимся ребенком и не могла позволить себе купить даже туалетную бумагу. Во всяком случае, Анне так думала, потому что уборщица постоянно воровала у нее туалетную бумагу.

Почему она пришла так рано на встречу, которая для нее ничего не значит? Все это напомнило Анне разговор со своим учителем, произошедший в 1985 году.

Кабинет мистера Стала, с зеленым ковром, бутылками виски и цветами в глиняных горшках был настоящим оазисом, скрытым в глубине массивного викторианского здания школы. Повсюду в школе щели в оконных рамах пропускали через себя грязный воздух улиц, исключением был лишь его кабинет. Тем не менее Анна чувствовала себя неловко.

— К тебе это не имеет никакого отношения, — сказал мистер Стил.

— Я знаю.

— Вот уж не думал, что ты станешь защищать употребление наркотиков.

— Да я и не защищаю, сэр. Я просто хотела узнать, не могли бы вы позволить Джастин хотя бы сдать выпускные экзамены. Вот и все.

— Неужели ты думаешь, что я буду смотреть сквозь пальцы на употребление наркотиков?

— Но ведь ей осталось проучиться в школе всего один месяц.

— Ну, с твоей стороны это, конечно, очень благородно, но… Я бы ни за что не поверил, что вы с Джастин подруги.

Анна не только совершала благородный поступок, но одновременно прогуливала географию. Потому что она не дружила с Джастин вот уже несколько лет. Она дружила с ней только в начальных классах, когда они были вынуждены дружить. Они жили в конце одной и той же улицы-тупика. Все у них было общее, и даже дурную славу Джастин Анна делила со своей подругой. И даже наказания, которые заслуживала Джастин.

Их обоих оставили в школе после уроков, когда Джастин толкнула одну девочку, круглую сироту, в бассейн. Анна попросила у той девочки прощения за то, что рассмеялась, когда та упала в бассейн. А потом попросила у нее бумаги для черновиков. Но это было ее роковой ошибкой.

Сирота улыбнулась ей в ответ почти даже с благодарностью и одновременно начала вырывать из своей тетрадки один лист за другой.

Она вырывала и вырывала листы, словно не слыша Анну, которая умоляла ее прекратить. Анна знала, что девочка потребует что-нибудь взамен.

Разумеется, после этого случая последовала целая серия подарков, среди которых была и кукла Пиппа, и точилка для карандашей с надписью «Друзья на всю жизнь». Сирота отказалась взять у Анны обратно свою голубую линейку «Шэттерпруф». Она умоляла Анну оставить ее у себя, настаивая на том, что это ее подарок.

Начиная с этого момента Анна уже не могла вместе с подружками продолжать свои обычные развлечения после уроков. Ведь все их развлечения сводились к тому, чтобы дразнить и высмеивать сироту. Прикалывать ей на спину бумажки со всякими ругательствами. Прятать ее одежду. Теперь сирота считалась подружкой Анны. Поэтому Анна уже не могла смеяться над тем, что у этой девочки не было настоящих мамы и папы или настоящего пенала с изображением американского певца Донни Озмонда.

Анне пришлось пойти на день рождения сироты. Одной. У девочки была всего одна-единственная настольная игра. Им пришлось играть в эту игру до самого вечера. А к чаю (о ужас!) даже не оказалось торта.

Анна сидела на скамейке и грелась мыслью, что у нее есть двести двадцать три друга. Однако ее холодила та мысль, что только один из них послал ей открытку, поздравляя ее с повышением на «Радио-Централ». Это была открытка от Лиз.

Только пятнадцать из них вспомнили про тридцатилетие Анны. А из девяти друзей, приглашенных на ее день рождения, пришло только восемь. Праздничный обед состоял из разогретых вкуснейших полуфабрикатов, купленных в дорогом магазине «Селфриджиз».

— Может быть, начнем без Джастин? — спросила Анна, выставляя на стол очередное блюдо. Она печально посмотрела на салфетку Джастин, которая так и лежала нетронутой на плетеной подставке.

— Анна, я сомневаюсь, что она сегодня придет, — осторожно предположила Ру.

— Я не понимаю. Она сказала, что придет.

— Почему бы тебе не убрать со стола ее прибор? — предложила Мирна, усаживаясь поудобнее на пустующее место Джастин.

Анна поставила суп Джастин разогреваться на слабый огонь. Она отложила на отдельную тарелку курятину с эстрагоном специально для Джастин. Ее столовый прибор она так и оставила лежать на столе — на всякий случай.

— Мало ли, — сказала она с надеждой в голосе. — Может быть, она еще придет.

— Сомневаюсь, — сказала Мирна. — Возможна, она валяется в какой-нибудь канаве, совсем потеряв свою крошечную пустую голову.

— Ой, я правда не могла прийти, — сказала Джастин на следующий день. — Поттер, прости меня.

Поттер. Со стороны можно было подумать, что это дружеское обращение, что-то вроде прозвища. Но Анна-то знала, что это не так. Когда Джастин называла ее по фамилии, это означало, что дальше должно было последовать то или иное оскорбление или унижение. Поттер любит ходить в школу. Вы только посмотрите, что Поттер принесла себе на обед. Поттер дружит с сиротой. Поттер нравится плавленый сыр. Поттер не любит секс. Поттер дружит с толстухой. Поттер фригидная. Поттер встречается с Гримом Ломондом. У Поттер начались месячные.

Анне до сих пор было больно вспоминать тот случай, когда во время долгого перехода из здания общеобразовательной школы до корпуса старой средней школы, в котором преподавали точные науки, ей в спину неслись смешки и издевательские шушуканья.

Джастин не сказала Анне про кровяное пятно, проступившее на ее платье. Только новенькая — Мирна из Мидлсборо — отвела ее в туалет, дала ей гигиеническую прокладку и рассказала кое-что про невзгоды, связанные с менструацией.

Позже Мирна продолжала информировать Анну про невзгоды жизни вообще.

Анна договорилась встретиться с Джастин в клубе в восемь часов. Но сейчас было уже десять минут девятого, и Анна медленно скользила вниз по эскалатору станции «Пиккадилли».

Она передумала встречаться с Джастин. Как сказал Шон, она слишком много думает об отношениях с другими людьми. Ей нужно больше думать о себе.

Поезд должен был подойти через три минуты, и Анна собиралась на нем уехать.

Она определила для себя, что друг — это тот, на кого можно положиться, отзывчивый, честный, очаровательный и заботливый. А вот на Джастин нельзя положиться. Она не заботится о своей самой давней подруге. Вместо этого она использует и унижает Анну. Она обращается с ней свысока и лишает ее уверенности в себе.

Двери электрички закрылись. Анна села на свободное сиденье, кипя от негодования. С этой минуты она больше не позволит вытирать о себя ноги. Как говорил Шон, нужно больше ценить себя.

Она достала распечатку его компьютерных сообщений. «О да, милочка», — прочитала она. Конечно, она потеряет Джастин. Но Анна не будет скучать по одному потерянному другу. «Ты моя сладенькая ходячая рекламка», — снова прочитала она. Особенно сейчас, когда у нее двести двадцать три друга.