Малой кровью

Глава вторая

Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.

Год 468-й династии Сайя, 44-й день весны

На карте этой хижины не было, но на карте не было и многого другого, а кое-что, на карте отмеченное, отсутствовало в реальности — например, тропа через болото. Пожалуй, если бы тогда не сунулись на эту, трам-тара-рам, «тропу», то не пришлось бы теперь гоняться за съедобными корешками и облизываться на чужой огород, где, вполне возможно, уже созрели ранние тыковки квари… в бинокль за этим бурьяном не разглядеть… Один тючок с едой сильно подмок в том болоте, а рюкзак и вовсе пришлось бросить, иначе не вылезли бы. Выбор был: спасать прибор, Цхелая или еду. Удалось спасти прибор и солдата. Но…

— Кажется, из дома уже несколько дней никто не выходил, — сказал Цхелай, и Денис кивнул. Ему тоже так казалось. Ветка вон та, нависшая слишком низко над крылечком… Но, может быть, глаз просто видит то, что диктует ему воющий желудок? — Я проверю, а ты меня прикрывай, — продолжал Цхелай.

Денис кивнул, но еще минут десять всматривался в окрестности, пытаясь взглядом протиснуться между переплетенными ветвями кустов-деревьев, широкими листьями лопухов, стеблями колючего чертова щавеля…

— Ладно, давай, — сказал он наконец.

Цхелай налегке, с одним автоматом, скользнул в траву. Денис восхитился: при всей бегемотистости солдата трава над ним не шевелилась. Продолжая наблюдать за местностью, Денис стал вспоминать рецепты приготовления разных блюд. Это было его ноу-хау: помедитировать на еду, и через пару минут желудок скрутит в тугой жгут, подступит тошнота — но зато потом на несколько часов голод исчезнет.

Итак… готовим хаш. Не знаете, что это такое? Ну, тогда вы вообще ничего не знаете. Берем: свиных ножек… ну, штук шесть. Нет, лучше восемь. Да, восемь ножек… Чеснок. Чабрец. Сельдерей. Перец — лучше белый. Вообще, что касается пряностей, то тут простор для воображения. Гранат, хороший, спелый гранат, но можно и гранатовый соус. Итак: ножки опалить, выскоблить, залить холодной водой и поставить на огонь. Кипятить, снимая пену, потом убавить огонь до самого малого и варить часов семь. Слегка остудить, ножки аккуратно вынуть из бульона, разобрать, кости выбросить собакам. Бульон посолить — лучше морской солью или хотя бы крупной каменной, — заправить кореньями, пряностями, вскипятить, коренья выкинуть… положить мясо…

Вон он, Цхелай. Ползет уже через огород.

Да. И оставить под крышкой на всю ночь. Утром же…

Желудок скрутило. Слюна стала вязкой и сладковатой.

Денис зажмурился от отвращения. Было больно, даже пробило слезу.

Он проморгался и снова приник к биноклю. Цхелай лежал на пузе около самого домика и крутил головой — похоже, прислушивался. Потом встал и, толкнув незакрытую дверь, вошел.

И почти сразу же вышел — вылетел — обратно, прижимая к лицу панаму. Сел. Сидел долго. Потом махнул рукой.

Денис, взвалив на плечо прибор, направился к дому — просто пригибаясь, не ползком.

Возле дома он понял: не прислушивался Цхелай, когда лежал, а принюхивался. Пахло трупом. Уже в той стадии, когда положить его в мешок можно только лопатой.

— Кто там? — спросил он.

Цхелай помотал головой.

— Я посмотрю? — Почему-то Денис стал просить разрешения — и наткнулся на отказ. Цхелай замотал головой сильнее и даже руку выдвинул поперек, преграждая начальнику путь.

— Не ходи туда, — проговорил он наконец, заикаясь на каждом слоге. — Не надо. Этого видеть. Нехорошо.

— Как скажешь, — согласился неожиданно для себя Денис и, повернувшись, пошел к огороду.

Тыквочки вызрели. Это хорошо.

За хижиной была маленькая загородка для козы. Загородку кто-то порушил. От козы осталась только скалящаяся голова.

— Начальник, — сказал, подойдя тихо, Цхелай. — Мы можем это сжечь?

— Нет. Нас сразу найдут.

— Ну как-нибудь? Чтобы мы уже далеко ушли?

— Зачем?

— Нельзя так оставлять. Оскорбление миру.

— Не мы же это сделали, — сказал Денис.

— Но мы не помешали.

— Мы не могли.

— Вот именно.

Денис задумался. Спорить с чапами по поводу этики бессмысленно. Она у них своя.

— Ты не видел нигде свечи? — спросил он.

— Видел, — сказал Цхелай, побледнел и вернулся в дом.

Они примостили толстую, похожую на перевернутый стакан сальную свечу поверх охапки сена, обложили со всех сторон поленьями дров и завесили тряпьем, чтобы не задул ветер. Такая свеча должна гореть часа три…

Наверное, она горела дольше. Потому что только вечером, в пасмурных сумерках, перебравшись через заросший колючкой овраг с топким ручьем на дне и отдыхая после этой переправы, они заметили огненные отсветы на тучах в той стороне, откуда пришли.

Получилось, подумал он. Оскорбление, нанесенное кем-то миру, смыто… вернее, стерто огнем… Господи, как я устал. Даже не от этой прогулки по горам, подумаешь, двадцать два дня, ходили и больше, — а от какой-то замотанности самого происходящего. Оно все идет и идет без конца, оно длится и длится, как товарный поезд в тумане, и ты стоишь и не знаешь — ни когда он пройдет, ни каким будет следующий вагон, и ничего от тебя не зависит, и не остановить, и не вскочить, и пошло бы оно куда-нибудь глубоко, но оно не идет, а вернее, идет — как этот самый бесконечный товарный поезд, воняя и погромыхивая на стыках… и ничего от тебя не зависит, можно только сдохнуть, зная, что и этим ты ничего не изменишь, потому что ты просто освободишь от своего присутствия мир, в котором от тебя ничего не зависит… ничего не зависит…

— Так что там все-таки было? — спросил Денис.

Цхелай помолчал. Покачал головой:

— Прости, командир. Не надо тебе этого знать. Нехорошо…

Денис хотел было поспорить, что хорошо и что нет, но тут прибор пискнул еще раз. Денис полез за картой…

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468-й

династии Сайя, 46-й день весны, час Волка

(примерно 30 июня — 1 июля)

— Дай зобнуть, — попросил Серегин.

Санчес кивнул, глубоко затянулся — лицо его, в глубоких оспинах от зерен пороха и мелких осколков, высветилось — и передал треть самокрутки Серегину. Тот жадно докурил — это был не табак, а местная трава, горькая, но содержащая что-то наподобие никотина. В каком-то смысле она была даже лучше табака — работала дольше, на день хватало трех-четырех самокруток даже самым заядлым курильщикам. Заядлым Серегин не был, мог обходиться вообще без. Сейчас надо было просто согреться и успокоиться.

Из пятерых, ушедших утром в разведку, их осталось двое. А могло не остаться никого — подпусти чапы отряд еще на несколько метров поближе. Двоих, шедших первыми — местных ребят, гвардейцев герцога, — картечница изрубила в окрошку, сержант Пилипенко как-то очень мертво упал и больше не шевелился, а вот им двоим просто сказочно повезло: успели залечь, а потом, прикрывая друг друга огнем, короткими перебежками добрались до оврага, из которого так неосмотрительно вышли несколько минут назад.

Называется, срезали угол…

— Бабка моя обожала срезать углы, — сказал Санчес. Несмотря на фамилию, он был совершенно русский — из-под Вологды. От испанского деда у него осталась только вредная привычка вспыхивать почти без повода и хвататься за нож, и Серегин подозревал, что именно это и послужило причиной, по которой Костя завербовался. — И обязательно ее куда-нибудь занесет. То в болото, то в крапивы. Но так и не отучилась…

Он приподнялся и осторожно посмотрел поверх стены. Потом сел.

— Показалось…

— За этим шумом хрен чего услышишь, — сказал Серегин.

— Да уж…

Ветер поднимался уже совсем утренний, листья шелестели так, что казалось, их бьет градом. А скоро начнут скрипеть сучья, обламываться ветки. Потом станет светло.

— А ведь это наверняка была засада, — сказал немного спустя Санчес. — И вряд ли на нас. Откуда они знали, что мы здесь пойдем?

— Думаешь, засада? — задумчиво сказал Серегин.

— Слишком плотный огонь. Стволов тридцать, не меньше. И слишком четкий. То есть лежали, держали эту лощинку под прицелом и кого-то ждали. А тут — мы… нате вам нас.

— Да, — согласился Серегин. — Вблизи замка на такое наткнуться — это понятно. Или возле объекта. А так, в тылах…

— Вот и я говорю. Может, чапы все-таки между собой схватились? Помнишь, евнух этот, писарь который, говорил…

— Тирас?

— Кажется… не помню я их этих имен сраных… В общем, писарь епископский. Мол, не суйтесь, подождите немного, они между собой передерутся, а вы потом шкурки соберете и сдадите. Не послушали…

— Когда начальство кого-то слушало?

— А мы — разгребай. Ну-ка… все-таки кто-то есть…

Он опять приподнялся и стал пристально вглядываться в темноту леса. Серегин на четвереньках пересек площадку и стал смотреть с другой стороны.

Это была древняя башенка, последнее, что уцелело от маленькой белокаменной крепости, стоявшей на переправе. Сейчас и река пересохла, вернее, ушла отсюда, главное русло было теперь километрах в десяти к югу, и дорогой давно никто не пользовался — между сланцевых плит местами пробивались кусты и даже деревца.

До замка отсюда было четыре километра по прямой — через лес и луг. Но могло быть хоть четыреста, потому что уже светло, а через час взойдет солнце. Хочешь не хочешь, а день придется проторчать здесь… длинный жаркий день. Потому что сутки здесь, хоть и делятся на две дюжины долей, в пересчете на земные длятся почти тридцать часов. И летний день в этих широтах — это двадцать земных часов…

На Тироне никогда не бывает сплошной темноты: шесть лун, хоть и мелких сравнительно, но одна-две на небе есть всегда, так что при хорошем ночном зрении можно что-нибудь рассмотреть. Сейчас конфигурация лун такая, что самый темный час — сразу после заката. Темнеет здесь стремительно, сумерек почти нет…

На ночное зрение Серегин не жаловался никогда — даром что дальтоник и некоторые оттенки красного и зеленого казались ему одним цветом. Вот и сейчас — всмотревшись, он различил между стволами множественное небыстрое движение.

— Костя, — позвал он. — Кость…

Что-то вроде всхлипа…

Он резко обернулся, вскидывая автомат. Санчес оседал, держась обеими руками за голову, а через стену плавно, как в замедленном кино, переплывали три черные фигуры. Серегин повел стволом, вжав спуск до максимального темпа стрельбы. С визгом электропилы, врубившейся в суковатый дуб, поток игольчато-тонких (три целых семь десятых миллиметра) пуль срубил всех троих. Не теряя времени, Серегин сорвал с ремня и перебросил через парапет циркониевую гранату, потом вторую. Они взрывались вроде бы не сильно, но осколками секли все живое в радиусе полусотни метров. С той стороны перемахнул еще один черный, его Серегин молча ударил прикладом и выкинул обратно. Несколько секунд было тихо… десять секунд было тихо… Потом началась пальба — со всех сторон. Пришлось присесть на корточки. Тяжелые пули врезались в гребень парапета или с паровозным гудением проносились над самой головой.

Что ни говори, а стрелять чапы научились…

Санчес весь напрягся, задрожал и вытянулся.

— Эх, Кость, — упрекнул его Серегин. — Что ж я теперь — один?

Он собрал все оружие, которое было: два автомата, четырнадцать магазинов к ним, пистолет Санчеса, который он непонятно зачем всегда таскал на поясе, и три обоймы к нему, два десятка гранат: циркониевых осколочных — и пластиковых, которые взрываются так мощно, что ими можно подрывать танки. Танков у чапов, слава Всевышнему, пока нет… но скоро будут наверняка. Бронепоезда, говорят, уже появились… В общем, согласно правилу номер шесть: без еды протянешь три недели, без воды — три дня, без гранат не проживешь и часа. У мертвых чапов при себе оказались только ножи и эти их метательные штуки, похожие на бритвенно-острые бумеранги, изогнутые в виде буквы S. Летали они довольно далеко и точно, если уметь бросать. Серегин не умел. Вот Санчес умел, и что? Ею же ему и в висок…

Лежа на боку, он поднял автомат над стеной и дал наугад короткую очередь — в медленном темпе. Затихший было обстрел возобновился с утроенной силой.

Пока стреляют — не полезут…

Еще было три с половиной фляги воды, фляга коньяка и два рациона: толстые двухсотграммовые плитки, по консистенции похожие на шоколад, а вкусом напоминающие хорошо пропыленный сальный войлок. Считалось, что целой плитки хватает на обеспечение суточной потребности во всем. Серегин обычно растягивал ее на двое суток и явно без вреда для организма.

Еще была коробочка с рыжими квадратными таблетками, позволяющими не спать. Таблеток было шестнадцать. Он сомневался, что израсходует хотя бы половину из них.

Аптечки — то есть перевязочные пакеты плюс два шприца: один с обезболивающим, другой с сильнейшим антибиотиком. Лучше бы к ним так и не прикасаться.

Еще были осветительные и сигнальные ракеты. Это пока ни к чему. Сигналить своим? Придите и заберите меня? Когда их в замке осталось человек шестьдесят…

Говорят, что должно прибыть пополнение. И что с юга пробивается генерал Чин с огромной армией. Но мало ли что говорят.

Если ребята услышат пальбу и сами придут — хорошо. А звать не буду.

Замок Кретчтел, Сайя, планета Тирон.

Год 468-й династии Сайя, 46-й день весны, час Серой Цапли

— Вы вообще не ложились, — сказал адъютант с укором. — Нельзя же так.

— Надо, браток, себя заставлять, — подхватил полковник. — Ладно…

Он хотел сказать всегдашнее: «В морге отоспимся», — но подумал, что сегодня шутка не прозвучит. Слишком много нынче у всех шансов отоспаться — и уж конечно, не в морге. Свалят в ров и даже песочком не присыплют…

— Простите, Игорь Николаич, не понял?

— Что? А… Это анекдот. Старый. Тебе растолковывать придется, в чем там соль. Сходи-ка еще к мозгозвону, вдруг новости есть.

— Да они бы сами прибежали…

— Я что сказал?

Адъютант угрюмо потопал вниз, гремя огромными ботинками по чугунным ступенькам. Он был у полковника сравнительно недавно, пришлось взять взамен помершего от осиных укусов Старикова. Стариков умел делать все, этот — только препираться. Неуклюжий, неопрятный, упрямый… И фамилия — Дупак. Только в армию с такой фамилией. И что его понесло в Легион? Сидел бы в своем Нижнеудинске…

Полковник посмотрел на карту. Пропавшая разведгруппа должна была угодить в переделку где-то здесь. Исходя из примерной скорости движения и последнего пеленга, который взял мозгозвон. Плохо то, что в группе только Пилипенко мог отвечать мозгозвону, остальные были глухие, как полосатые тюфяки. И то, что мозгозвон не засек момента смерти, говорило об одном: эта самая смерть наступила мгновенно. Пуля в лоб. Или — что невероятно, но нужно принимать в расчет, — в затылок…

Двое в группе были гвардейцами герцога, неотесанные ребята, их взяли за знание местности. И чтобы двое этих положили троих наших? В страшном сне не приснится. Нет, не верю.

Другой вариант — Серегин и Санчес сговорились и дезертировали. Этим положить троих в полсекунды — раз плюнуть. Что тот головорез, пробы негде ставить, что другой. А смылись… да черт их знает почему. Чапы — или кто за ними стоит (а кто-то стоит, теперь никаких сомнений) — предложили больше денег. Не золото, а бриллианты. Или что-то еще.

Кто-то здесь же, в замке, и предложил…

Но почему-то полковник знал, что на самом деле все обстоит как-то совсем иначе.

В конце концов, ребят попросту могли ждать. Что в замке были шпионы, он не сомневался. Герцог по его требованию уже менял всю прислугу, но скорее всего среди новых тоже были шпионы — заготовленные заранее. Проклятая страна… Попали в засаду… и это тем более вероятно, что вчера на военном совете обсуждали, а не послать ли к объекту, обозначенному на карте как «Сахарная голова», не разведку, а сразу штурмовую группу. Но этот герцог, перемать-перемать-перемать… А жаль. Получалось куда как изящно: по-тихому отдать уже ненужный и в общем-то обреченный замок — проскочить за спинами ликующих победителей и разнести к чертовой матери эту «Сахарную голову». Потом, не задерживаясь, — марш-бросок к морю… и вот только грызли невнятные сомнения: а не ложный ли это объект, не приманка ли?

Уж слишком старательно ее подсовывали…

Полковник встал и с хрустом потянулся. Поздно гадать, момент упущен, данных разведки нет — и скорее всего уже не будет. Продержимся день, а там…

Не будем загадывать.

Он вышел на парапет донжона. Вид отсюда открывался исключительный. Даже не взглянув на флюгер и не подходя к стереотрубе, он понял, что и сегодня все начнется с бомбежки. Особого ущерба она не принесет, но здорово потреплет нервы — потому что все ждут, что вот-вот полетят бомбочки с каким-нибудь ипритом. Или чем похуже.

Опять с осиными гнездами, например…

Бомбили с больших воздушных змеев, и поначалу солдаты только ржали. Потом перестали ржать. Сбить змея оказалось исключительно трудно, и при самом ураганном огне редко когда один-два падали или, оторвавшись, улетали по ветру. А их порой было в небе сотни полторы.

Бомбочки поднимались к ним по леерам, влекомые парашютиками. Потом отцеплялись.

За утро на замок падало полторы-две тысячи маленьких трехсотграммовых бомб. И — снимали, снимали, снимали свою жатву.

Неделю назад полковник приказал не стрелять по змеям — слишком огромен оказался бесполезный расход патронов. Запас которых велик, но конечен.

Если бы были минометы… накрыть лощину, где укрываются пилоты и бомбардиры, — и ага. Но минометов не было.

Много чего не было. Надежной связи, например.

Или — понимания происходящего…

Потом, сказал он себе.

Появились первые змеи — пока еще далеко и невысоко, мотаемые из стороны в сторону завихрениями воздуха. Издевательски раскрашенные в яркие цвета.

Тем временем по гребню стены побежали сержанты — проверить, приободрить, дать подзатыльник при надобности. Два километра стены, шестьдесят два ствола. Пулеметчики, гранатометчики попарно в башнях и бастионах, так что простые стрелки — один на каждые пятьдесят метров.

И сорок семь гвардейцев герцога плюс сам герцог — в подвижном резерве. Если — а вернее, когда — чапы переберутся через стену…

Отобьемся.

Уж сегодня-то точно отобьемся.

Он был почему-то абсолютно в этом уверен.