Москва, Россия. 28. 07. 2015, 05 часов 10 минут
Такого Селиванов, вообще-то говоря, от себя не ожидал. Конечно, это и обещанные Маргошины капли, не без того, но все же, все же… Он похлопал себя по плотному брюшку, потом стукнул кулаком. Никакой тебе дряблости, сплошная мышца. И Маргошу ублажил по полной программе, вон как посапывает…
Сам он был совершенно ни в одном глазу: бодр и готов к дальнейшим подвигам. Так легко он себя не чувствовал, пожалуй, с времен, когда последний раз проходил трехмесячные курсы повышения квалификации в ВМА. Тогда были веселые друзья, гусарские пьянки и бескорыстные девочки quantum satis — «сколько нужно». А сразу после окончания его ждало новое предложение, от которого он не смог отказаться, настолько заманчивым оно было… а толку? Началось вторжение, и уже нельзя было уйти и заняться чем-то другим, а надо было только пахать, и пахать, и пахать.
И все-таки он напахал немало, совсем немало, но потом пришла эта белобрысая гадина…
«Никогда не думала, что неприязнь может быть такой… генеративной», — сложив руки над толстенькой попкой и покачиваясь на каблуках, говорила Марго. Она стояла перед его «иконостасом» и рассматривала вырезанные из газет и журналов фотографии: госпожа Эвита фон Гофман с «сыном» Кешей, без Кеши, со своим сожителем, все втроем, в компании с бывшим президентом, в компании с нынешним президентом, еще с какой-то политической шпаной, с офицерами, с мальчишками и девочками, с профессорами и академиками… Тогда он молча выдернул из висевшей на двери мишени дротик и метнул в фотографии. Не целясь, но очень точно. Прямо стерве между глаз. «Вот это бросочек!» — восхитилась Марго…
Сейчас он сам подошел к этой фотовыставке. Многие портреты были буквально изрешечены дротиками. Селиванов послюнил подушечку большого пальца и поставил госпоже фон Гофман печать на лбу — прямо между глаз.
Так и будет, пообещал он ей, улыбнувшись на прощание.
Он умылся и побрился, не без удовольствия разглядывая свою физиономию. И чем она тебе, козлу, раньше не нравилась?.. Ну, нос легко краснеет, так мы его сейчас «мерикеем» натрем, и порядок. Ну, щеки дряблые… так ведь тебе и лет уже скоро шестьдесят, и в остальных местах ты не худенький. Если Маргоша правду говорит, скоро все втянется, вон марцалы какие поджарые, гады.
…и всем говорить, что у меня баба наполовину марцалка… Знаю я, знаю, все уши прожужжали, что говорить нельзя, а приятно-таки — щекочет, щекочет ретивое…
Как это может быть, однажды спросил он ее, тебе же не десять лет, а она засмеялась, развела руками и сказала: какой ты у меня наивный, хоть и в Комитете служил, они здесь уже знаешь сколько? Лет сто как минимум… Он подумал и согласился: вполне может быть. Слишком легко они вписались в действительность, без разведки такое немыслимо.
Из завала одежды в шкафу он выволок бежевые парусиновые брюки, той же фактуры, но зеленоватого цвета легкий пиджак, потом — черную шелковую футболку. Все мятое, но через два часа само собой разгладится; Селиванов никогда не гладил вещи утюгом и не покупал ничего такого, что было бы необходимо гладить. При этом он был своего рода денди…
Оделся. Пиджак все-таки сделался немножко тесен. Так, а если на одну пуговицу… Придирчиво осмотрел себя: прямо, с одного бока, с другого. Терпимо.
Позавтракал, как всегда, чашкой кукурузных хлопьев с молоком и баночкой фруктового йогурта. Запил все это маленьким чайником хорошего зеленого чая. В чем, в чем, а в зеленом чае он толк когда-то знал…
Посмотрел на бутылку, все так же стоящую на подоконнике. Чудо свершилось: на спиртное не тянуло совершенно. А вот капли надо принять… пять капель на рюмочку теплой воды, горечь и гадость редкая, поэтому немедленно запить…
Селиванов обулся — мокасины из мягкой оленьей кожи на кожаной же подошве, — подхватил портфель и тихонько вышел из квартиры, беззвучно прикрыв за собой дверь.
И тогда, сладко потянувшись, проснулась Марго.
Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 46-й день весны, час Собаки
— Товарищ полковник! Ну, товарищ же полковник!..
Да. Сейчас. Жополковник… Потолок.
— Откройте глаза… Вот так.
Воды. Два белых пятна, неровных белых пятна.
— Попейте… вот…
Жидкое, холодное… очень холодное… сладкое…
— Что с ним, Пал Данилыч? Перегрев?
Пал Данилыч… Урванцев, правильно. Док Урванцев. Пятно слева.
— Сердце, какой там перегрев… Он же у нас сердечник, ты и не знал…
— Я знал, я таблетки его при себе таскал, только не думал…
— Не думал… Ладно, обошлось вроде на этот раз, только пусть лежит. Так и скажи — доктор не велел будить. И все.
Пятно справа качнулось и неожиданно стало Дупаком.
— Дупак, — сказал полковник. — Ты…
— Я, Игорь Николаич! Вы живые! Ну, как камень…
Вдохнуть… выдохнуть. Слева все кромешно занемело — от шеи и до края ребер, касаться боязно, а вдруг дыра? Вдох… выдох…
Но ничего не болит. Могло болеть, а не болит. Что не может не радовать.
— Урванцев, — позвал полковник. — Подойди, Урванцев.
Пятно слева стало Урванцевым.
— Слушаю, Игорь Николаевич.
— Как обычно?..
— Ну… где-то да. Кардиограмму же мне не снять, а так… Дольше длилось, колоть шесть раз пришлось.
— Спасибо, брат.
— Да ладно. Мне за это деньги платят. Вы — берегите себя…
При посторонних Урванцев был с ним на «вы» и по имени-отчеству, что сбивало.
— Как оно — беречь-то… сегодня?..
— Это да…
— Где мы?
— Большая ферма сразу за Церковным мостом, не знаю, как называется. Ребята в конюшне, а нам вот — комнату дали.
— Ферма Долитвы, — подсказал Дупак.
— Далеко же ушли… Вечер?
— Ночь начинается. Час Собаки. Товарищ полковник…
— Что, Саша?
— Тут какой-то местный хрен хочет с вами поговорить. В смысле — с самым главным.
— Сказал, что я никакой?
— Сказал. А он — что подождет. По-моему, что-то вроде генерала он у них.
— А как ты сказал? Ты же по-ихнему…
— Шимку-толмача помните? Который при герцоге был, а потом он его за мясо выгнал?
— Помню.
— Мы с ним встретились… ну, сегодня…
— Так. А почему я тебя со всеми не видел?
— Я спрятаться хотел. И получилось… почти. Мы уже в лес выбрались — я, Шимка и еще четверо гардов. И в лесу нас уже того…
— Понятно…
— Игорь Николаевич, не перегружайтесь, — сказал Урванцев. — Если честно, боялся, что не вытащу сегодня. До утра доживем, а там…
— Сейчас, Павлик… Коротко: чего этот генерал хочет?
— Ну… он говорит, что нам теперь надо вместе…
— Не понимаю.
— Типа союза.
— Совсем не понимаю.
— Хотите, я Шимку позову? Он тут, на лестнице ждет…
— Не надо твоего Шимку… Ну-ка, Павлик, давай меня посадим…
— Игорь Николаевич!
— Да ладно тебе… а то сам сяду, а это вреднее…
Он стал садиться — его подхватили с двух сторон, помогли, Дупак подоткнул подушку. Полковник утвердился, повел плечами. Он был в полосатой майке и трусах, оба локтя перевязаны, и под повязками больно: наверное, опять прятались вены. Забавно: немаленький мужик, а вены — как у бабочки…
— Давай-ка, Павлик, накинем на меня бушлат — и зови их, Сань.
Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468-й
династии Сайя, 46-й день весны, час Собаки
Получается что, подумал Серегин. Получается, я день продержался. Теперь еще ночь простоять…
Это будет вторая бессонная ночь, а ведь во все предыдущие спать приходилось часа по три-четыре. Дед, помнится, ворчал, читая военные мемуары: да как это люди все помнят-то? Я вот из всей войны помню только, как спать хотелось. Спать и жрать. Спать и жрать… И еще — все время грязь месим: И еще победу.
Теперь Серегин понимал его значительно лучше.
Он с трудом — челюсти останавливались — счавкал треть плитки рациона и запил последними каплями воды из второй фляги. Коньяк тратить не стал. Коньяк — это на самую пиковую жару…
Хорошо бы прожить эту ночь. Не уснуть.
Медленно, но вполне заметно над щербатым парапетом плыла оранжевая маленькая луна. Легионеры звали ее почему-то Муркой. Мурка летала над планетой совсем невысоко и делала полный оборот за четыре часа, двигаясь при этом по небу с запада на восток. То есть вращалась-то она в том же направлении, что и планета, но обгоняла ее — поэтому так получалось. Кто-то из ребят с институтским дипломом говорил, что через пару тысяч лет она упадет, и чапам будет очень хреново. Судя по всему, чапы тоже это знали. Кроме того, когда-то сравнительно недавно такая же большая дура на них уже падала — о чем свидетельствует окруженное ленивыми вулканами Круглое море.
Наверное, поэтому чапы такие пофигисты. Жить всю жизнь под этим булыганом…
Вторая маленькая луна висела почти в зените. Остальные еще не взошли.
Тогда это что?..
Несколько секунд он пялился в небо, потом протер глаза — но в зените по-прежнему было две маленькие луны. Две. И одна из них медленно увеличивалась.
Это же катер, вдруг сообразил он. Ну конечно, катер.
Наверное, он отупел за эти сутки, потому что не ощутил ни малейшей радости. Даже наоборот, что-то вроде досады: ну вот, я тут на дальнейшее настроился, а вы меня — за шкирятник и в трюм…
Раздался тот незабываемый и невоспроизводимый звук, который знают все, когда-либо наблюдавшие посадку или взлет космического корабля, — и от которого по плечам и затылку бегут мурашки и скрючиваются пальцы на руках и ногах, а ладони и подошвы начинают неистово свербеть. Кто-то выстрелил издали — звук улетающей отрикошетившей пули был как чашка холодной воды в лицо, Серегин моментально присел, а потом из днища катера — оно уже было рядом и матово светилось изнутри, можно было рассмотреть бугристые утолщения по краю диска и закрытый пока люк — крышка неровная, как древесная кора, — полился яркий молочно-белый свет…
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 47-й день весны
Цхелай умер под утро — долго хрипел, но умер тихо, как бы не желая больше обременять командира своей болью и своей почти мертвой тяжестью. Последние два дня были сплошным бредом, события перепутались и замкнулись, многое из памяти просто пропало. Дениса тоже зацепило в той стычке, рана воспалилась, и как будто током било от лопатки в плечо и шею, но пока что можно было терпеть, двигаться, что-то понимать, волочь на себе тяжелого жаркого солдата — и временами отстреливаться от вцепившихся в штаны партизан…
Он не знал, почему все еще жив.
Наверное, везло…
В несколько ударов лопатки Денис обрушил пласт мокрого щебня с обрывчика, под которым они прятались и где нашел пристанище хороший солдат Цхелай Зу Багом-о, спокойный надежный парень, тиронец по происхождению, но выросший на тренировочной планете Лярва — или, как оно правильнее, Аляр-Вихон. Там было человек двести тиронцев — работники полигона, космодрома, просто торговцы.
Туда и отправят родителям извещение и перевод…
Денис обрушил еще один пласт и понял, что достаточно: иначе он тоже помрет здесь, а это пока рано. Ничем не пометив могилу, а только поставив крестик на карте, он стал карабкаться по склону вверх. При себе у него был автомат, три магазина к нему, граната — и проклятый прибор, ставший теперь цельносвинцовым.
Пройдя с полкилометра и упершись в очередной тупик, Денис достал рацию, выставил антенну и передал Большому координаты двух последних точек. Хотел добавить пару слов от себя, но не стал.