Мальчик, об которого убился Тёмный Лорд

Глава 1

Гарри был неуязвим. С одним небольшим уточнением: он был неуязвим магически. И узнал об этом, конечно же, далеко не сразу.

Это было полезной особенностью организма, если ты — Гарри Поттер, Мальчик-который-выжил, и за тобой всю жизнь охотится большой и страшный темный маг…

…И совершенно бессмысленной, если — Гарри-урод, Мальчик-над-которым-издеваются-родственники.

Надо ли говорить, что, покинув в сентябре 91-го эту «АБСОЛЮТНО НОРМАЛЬНУЮ» семью, он не скучал? На самом деле, искренне надеялся, что видел этим летом дядю-я-проучу-тебя-паршивец-Вернона и тетю-не-будешь-есть-не-будет-сил-творить-свое-уродство-Петти в самый-пресамый что ни на есть последний раз. С кузеном Дадли-Дадлипусечкой он тоже предпочел бы больше не встречаться. Разве что в часто поминаемом родственниками Аду. Конечно, по мнению Дурслей, попасть туда должен был лишь Гарри, но шесть из семи смертных грехов (гордыня, жадность, гнев, зависть, обжорство и уныние) являлись для его родственников нормой жизни, и, если Ад существовал, увы, им все-таки придется встретиться. Гарри не был уверен насчёт прелюбодеяния, но мог бы добавить к грехам Дурслей от себя восьмой — лицемерие, и с удовольствием послушал бы, как шкварчит на адских сковородках сильная часть славного семейства. В тете для этого было слишком мало жира.

Гарри не был добрым мальчиком в одиннадцать.

Не был и злым. А вот мстительным — вполне. Ему нравилось считать себя справедливым. По большей части это было правдой.

И мог ли кто-то винить Гарри, что мир не казался ему, взрослевшему в темном тесном чулане, перебивавшемуся от пренебрежения к жестокому обращению, светлым и радужным? Эти неуместные в детском лексиконе слова Гарри знал с шести лет. Тогда он первый раз «начудил» при посторонних, и вышедший из себя дядя переборщил с наказанием. В школе Гарри упал в обморок, попал в медпункт. Конечно же, там обнаружили следы.

К Дурслям пришли люди из опеки. Пришли без предупреждения: Гарри не успели ни прилично одеть, ни хотя бы выпустить из чулана. Так он оказался в патронажной семье[1]. Дадли тоже куда-то забрали.

У мистера и миссис Бенсон, пожилой пары, живущей в пригороде Лондона, Гарри стал третьим подопечным. Первое время он всему удивлялся: собственной комнате, сытной еде, тому, что между ним и другими детьми Анна и Эд не делали различий.

В новой школе Гарри обзавелся парочкой друзей, чего не мог себе позволить, учась с Дадли. Он привык к хорошему отношению, отсутствию домашней работы помимо требования поддерживать комнату в чистоте и убирать за собой со стола. Даже начал забывать, что было время, когда он думал, что его зовут «мальчишка» или «ненормальный». Так редко в доме Дурслей звучало имя «Гарри».

Увы, все хорошее, как он вскоре вынужден был убедиться, имело прискорбное свойство заканчиваться.

Спустя четыре месяца в дом к Бенсонам пришел странный старик. Он был очень своеобразно одет, но излучал благодушие и поначалу не воспринимался как кто-то опасный. Старик хотел поговорить о Гарри. Анна и Эд проводили его в гостиную и напоили чаем.

Беседы, однако, не состоялось.

Их гость вдруг вытащил тонкую белую палочку, поочередно взмахнул ею над Бенсонами, произнеся что-то на непонятном языке, а после повторил, глядя в глаза, для каждого одну и ту же фразу: «В вашем доме никогда не жил Гарри Поттер».

— Ч-что вы делаете? — сумел выдавить из себя совершенно сбитый с толку Гарри, когда после очередных пассов белой палочкой Анна и Эд уснули. Он почувствовал тревогу с тех пор, как увидел ее в руках старика. Теперь к тревоге примешивался страх. Что этот человек сделал с Бенсонами?

Незваный гость тогда взглянул на него с грустной улыбкой:

— Прости, Гарри. Я знаю, что тебе тут хорошо, и что Дурсли не самые лучшие на свете опекуны. Но ты должен жить с ними ради своей безопасности. Я… поговорю с Петунией и Верноном. Они больше не будут тебя обижать.

Закончив говорить, старик навел палочку на Гарри и, глядя в глаза, произнес:

— Обливиэйт! Ты никогда не жил у мистера и миссис Бенсон, не покидал дом Дурслей.

Лишь сильным испугом, когда на него оказалась нацелена странная палка, и вспыхнувшим вдруг в голове зеленым светом Гарри мог объяснить, что остался тогда молча сидеть на диване, широко раскрытыми глазами глядя на теперь казавшегося откровенно жутким старика.

Анна и Эд после тех же действий выглядели сбитыми с толку, будто не понимали, где находятся и что происходит. Гарри почему-то ничего не почувствовал. Когда же незваный гость повторил слово, усыпившее патронажных родителей, еще испуганный, но немного отошедший от потрясения, он притворился, что тоже спит. Ведь поняв, что у него не вышло то, чего он хотел, старик мог разозлиться. Что он сделал бы тогда? Гарри предпочел не выяснять.

Кто бы знал, чего ему стоило не вздрогнуть, когда чужая рука прошлась по волосам, а в тишине гостиной прозвучало едва слышное «прости»!

Дальше были минуты ожидания, вспышка, окрасившая в красно-оранжевый темноту под закрытыми веками, чувство тепла и сдавливания… после — голоса. Знакомые и неприятные. Его положили на что-то мягкое. Скрипнула дверь, отсекая звуки. Гарри выждал некоторое время прежде, чем рискнул открыть глаза. С трудом, но он узнал вторую спальню Дадли. Игрушек в ней больше не было, зато появились стол и кровать.

Дурсли, как и обещал старик, стали вести себя приличней. Гарри дали комнату и ни разу больше сильно не били, что не меняло факта: для родственников он так и остался Уродом и бесплатной рабочей силой. Кормить Гарри тоже лучше не начали. Хватание за руки и уши, и подзатыльники старик к «битью», кажется, не относил.

Может, не знал о них.

На самом деле Гарри было все равно. Человек, забравший его от Бенсонов, стал первым, кого он смог возненавидеть.

Какими бы ни были его отношения с Дурслями, именно ненависти к ним Гарри никогда вообще-то не испытывал. Сначала верил, что его не любят, потому что недостаточно хорош. Позже, в школе, когда понял, что никто больше так не живет, даже если ведет себя очень, очень плохо, что что-то не так с Дурслями, не с ним, ощутил обиду. Еще позже — в частности после того, как странный старик вернул его, — к этому чувству добавились презрение и неприязнь. Злорадство, когда семейство настигали неприятности. Ненависти не было. Возможно, потому, что Гарри четко понимал (и как не понимать, когда Дурсли твердили это постоянно?), что те не хотели его, не выбирали иметь в своей семье. И только больше в том уверился, когда старик, не слушая тетушкиных протестов, вернул его.

На следующий день Дурсли даже не помнили, что Гарри и Дадли у них забирали. Не помнили этого также соседи и учителя. Лишь некоторые одноклассники поначалу спрашивали, почему он так много пропустил. Кажется, старик не смог добраться до каждого, кто когда-либо видел Гарри в школе. Или решил, что парочке детишек все равно никто не поверит. Как бы то ни было, его возможности пугали.

Это была еще одна причина, по которой Гарри ненавидел старика. Он не боялся Дурслей. Наказаний — да, но не их самих. Дурсли были понятной величиной, некой отстойной, зато предсказуемой константой в жизни Гарри. Он знал — годам к шести-семи так точно, — что может их взбесить, за что его накажут, как. Старик же, отобравший у него иллюзию семьи, возможность сытно есть и мягко спать, в кои-то веки чувствовать себя ребенком, не уродом, пугал.

Гарри не знал, чего мог ожидать от него, когда тот вновь появится, не знал границ его возможностей… Ради бога, этот тип стер память нескольким десяткам человек!

Что с точки зрения Дурслей, кстати, делало его таким же «ненормальным», как и Гарри.

Вот только общность эта не добавила приязни, напротив. Старик, в отличие от Гарри, мог управлять своими странностями, что делало его в разы опасней.

Легко ненавидеть кого-то, кто заставляет испытывать страх.

Впрочем, за одно старого «Урода» можно было поблагодарить: Гарри твердо вознамерился стать сильнее. Ему не хотелось вновь ощутить ту беспомощность, что и в день, когда старик его забрал. Гарри решил, что должен суметь защитить себя, если однажды они встретятся снова. Поняв, что «странностями» можно управлять, каждую свободную от дел и наблюдателей минуту он стал уделять тому, чтоб научиться это делать. Не то чтобы успехи были грандиозными, но… они были.

В одиннадцать Гарри понял, что старик, как и он сам, являлся волшебником. И, в свете его вскрывшейся знаменитости, вопросов это обстоятельство вызывало только больше.

Почему кому-то из волшебников было важно, чтобы он жил с ненавидящими все странное родственниками?

Он помнил, что старик говорил о его безопасности и пусть немного, но все же приструнил Дурслей… Поскольку маги считали Гарри ответственным (что за бред?) за убийство какого-то темного мага, имевшего сторонников, которые могли бы попытаться отомстить, это и правда имело некий смысл: искать прославленного магами героя в мире маглов в голову могло прийти не всякому. Но если бы все-таки нашли, что сделали бы дядя с тетей против волшебных палочек тех террористов? Ни-че-го. Если бы от этого зависели их жизни, сами скорее выставили перед убийцами. Да еще повязали сверху бант.

Как бы то ни было, очков неведомому доброхоту открывшиеся обстоятельства добавили немного. Один давно мертвый англичанин говорил: «Ад вымощен добрыми намерениями и желаниями».

Гарри был начитанным мальчиком.

И как не быть? В библиотеке удобней всего было прятаться от Дадли и его дружков. Сделав внушение его «семье», старик как-то позабыл об отношении к нему кузена. Или не счел важным.

Гарри надеялся, что у него имелось немного таких доброжелателей…

Сноски:

1) В 80-е годы в Великобритании детских домов как таковых уже не существовало. Имелись места для временного содержания детей, но наиболее распространена была практика foster care, т. е. временное возмездное размещение детей в участвующих в программе семьях вплоть до их последующего усыновления кем-то. В русском языке наиболее близкий термин — патронат.