Мальчишки в сорок первом

ЖИВОЙ ФАШИСТ

— У меня сегодня норма — картошки противогаз и кочерыжек вот сюда. — Женька достал из кармана большую нитяную «авоську». — Пуд целый наложу. Понял?

Это Женька просто хвастает — теперь и овощи на вес золота. В магазинах их дают по карточкам — за крупу. Говорят, что картошку и овощи в город завезти не успели, — немцы окружили пас, и подвоз идёт только из пригородных районов.

А разве они прокормят такой город, как Ленинград? Ясное дело, нет. Ну да наши, конечно, скоро погонят фашиста. Теперь в Ленинграде на каждом заводе или пушки, или танки, или снаряды, или другое вооружение делают.

Мы идём по булыжной кладбищенской дороге. Справа, не доходя до церкви, на большой поляне видны маскировочные сети. Сверху, говорят, совсем не разберёшь, что под ними. А когда по земле идёшь — отлично видно. Пушки зенитные стоят. Стволы смотрят вверх. Сейчас пушки молчат. Тишина. Бойцы, наверно, в землянке сидят у себя.

Набежал ветерок. Шелестят голые ветви деревьев. Шуршат венки на могилах.

— Зайдём, да? — спрашивает Женька.

За большим каменным памятником — ангел там изображён с крестом — у нас тайник. Туда, за ограду, раньше мы прятали овощи. Это когда класть их было некуда. Потому что ещё совсем недавно овощей было много — и кочерыжек, и капустного листа, даже картошки в земле полно. Только не ленись...

Жаль, мы поздно спохватились, когда уже все бросились перекапывать совхозные поля, да лист собирать, да кочерыжки рубить. Но и то сначала дало шло отлично. Женька знакомство завёл со сторожихой, и она даже кочны целые давала нам — тогда они прямо в поле, в больших кучах лежали.

Кочны мы прятали в тайник, а сами снова шли на поиск. Сейчас в тайнике осталась только винтовка. С нею мы тренируемся — цель брать на мушку и винтовку держать ровно, как товарищ военком велел. Мы уже три раза ходили к нему после той первой встречи, но дежурный по военкомату никак не пускает нас к своему командиру: то говорит, что его нет, то просто выгоняет, много, мол, таких.

Винтовка у нас почти как настоящая — даже с «мушкой»... И потом, у нас есть железный лом, тяжелющий. Сначала я выжимал его всего три раза, а теперь пять, по всем правилам, на полные вытянутые руки. Женька выжимает лом столько же. Только он жульничает — не на вытянутые руки. А когда с винтовкой занимаемся — держим цель на мушке в положении «стоя». то мне Женька считает медленно-медленно, а себе как из пулемёта сыплет: раз, два, четыре, пять... Обсчитывает, а потом кричит, что он победил. Вот если бы часы были, тогда бы сразу ясно, кто дольше держал винтовку как надо.

А вообще для силы питаться надо как следует. Надо кочерыжками запастись... И взрослым это сгодится...

Позади остались спрятавшиеся в кустах чёрные ноздри ходов сообщения. Дальше они идут под землёй, скрытно. Впереди высятся дзоты. Они как настоящие горы, как заваленные землёй дома. Только вместо окон у них амбразуры для ведения огня, а стены толстущие, их, наверно, и снаряд не пробьёт. За дзотами — противотанковый ров. Говорят, он весь Ленинград опоясал. За ров никого не пускают. Там часовые стоят...

Вот и свиноферма. С крутыми серыми крышами. Деревянные трубы топорщатся на них, как пни.

— Поросятники бы сейчас! — говорит Женька и вытягивает шею.

Свинина, конечно, очень вкусная, но что о ней говорить зря? Мы направились дальше — перекапывать картофельное поле. Картошка почти не попадалась. Видать, уже всё обобрали .

— Давай лучше кочерыжки собирать, — предложил Женька.

Мы пошли на капустный участок. То и дело встречались женщины и ребята. Но только раз один увидели мы почти полный рюкзак каких-то овощей. Килограммов восемь. Возле рюкзака сидела женщина и косу укладывала ни голове.

— Здорово насобирали, — сказал Женька, местечко нетронутое нашли? У противотанкового рва, да?

Женщина улыбнулась.

— Нет, просто семь человек... С утра работали...

Солнце медленно падало на купола дзотов. На капустном поле кочерыжек не было — только ямочки там, где раньше были кочерыжки. По полю ходили люди с кошёлками и мешками. Изредка они наклонялись и поднимали то завядший капустный лист, то кочерыжку. Поле было исчерчено следами от гусениц. Видать, не так давно здесь прошли танки или тягачи. Они примяли и вдавили в землю кочерыжки.

— Пошли! — предложил Женька и двинулся по следу.

Неожиданно совсем близко ударила зенитка, другая... От кладбища с криком летели вороны. Их обогнула стая голубей. Развернулась и понеслась обратно. На редкость чистое, синее небо расцвечивалось белыми облачками. Они вспыхивали всё чаще. Сначала малюсенькие, облачка эти быстро ширились, расплывались, сливались с небом. Вместо них появлялись новые. Их становилось всё больше. Слева, справа, позади и даже где-то за дзотами ухали зенитные батареи. Неожиданно они смолкли. В ушах звенела тишина. Но вот в ней послышался тихий, прерывистый гул моторов.

— Смотри! — крикнул Женька и рукой показал на небо. В высоте шли самолёты. Три... ещё три... Ещё...

— Ложись! — донёсся до нас чей-то голос.

Люди попадали на землю. Один самолёт, видать фашистский истребитель, отделился от остальных и стал быстро снижаться. Мы с Женькой плюхнулись на пашню Самолёт стремительно пронёсся над нашими головами. «Тата-та-та....» — послышалось сквозь вон мотора. Будто лопнувшими струнами засвистел воздух. Я не сразу понял, что это стреляет пулемёт, что фашистский лётчик бьёт по нам.

— Чего же наши-то? — прохрипел Женька, когда самолёт удалился.

Мм поднялись на ноги. Шагах в двухстах от нас вдруг пронзительно закричала женщина. Она стояла на коленях, а на земле около неё лежала девочка.

— Подойдём... — тихо сказал Женька.

— Надо «Скорую помощь» вызвать, — ответив я и собрался бежать к кладбищу — там телефон и можно позвонить в «Скорую помощь».

Врач не понадобился...

Над кладбищем, над дорогой, которая вела к озеру, кружились самолёты. Шёл воздушный бой.

Машины то исчезали за деревьями, то с рёвом проносились над нашими головами. Где-то вдали они набирали высоту и снова «падали» друг на друга. Трещали пулемёты, пушки. Порой земля содрогалась от разрывов. Это фашисты освобождались от бомб. Сбрасывали их куда попало. С бомбами им было тяжело вести бой, потому и избавлялись от них.

В начале войны нередко доводилось нам видеть, как один краснозвёздный истребитель смело бросался наперерез целому звену «юнкерсов», как звено маленьких юрких машин принимало бой против вдвое и втрое превосходящих сил противника. Так было и в тот октябрьский день.

— Ух и дают! Пять против пятнадцати... — выдохнул Женька, не отрывая глаз от неба, — наверное, мои батя командует пятёркой...

Наш «ястребок» падал с высоты прямо на тропку фашистов. Я закусил губу. «Только бы не подбили...» — фашистские самолёты струсили и помчались в разные стороны. От одного из них вдруг пошёл дым. Чёрный. Густой. Он быстро приближался к нам. Вдруг от чёрного облака оторвалась какая-то полоска. Белым зонтиком вспыхнул парашют. Это фашистский лётчик не выдержал и выпрыгнул из горящего самолёта. Мы помчались к дзотам — туда, где он мог приземлиться. На бегу я вытащил из рюкзака большой столовый нож. Если что...

Из-за дзотов донёсся взрыв и повалили клубы дыма. «Фашистский самолёт взорвался», — подумал я, не спуская глаз с парашютиста. Длинная чёрная фигура с куполом зонтика над ней приближалась к земле. Вот спрятались за дзот ноги, туловище. Какие-то секунды только белый зонтик упруго висел в воздухе, но вот скрылся и он. Вздымая тучи пыли, мимо нас пронёсся вездеход.

Фашист приземлился неподалёку от противотанкового рва. Когда мы добежали до места, там уже было много народу. Даже ополченцы с винтовками в руках. Неподалёку стоял окрашенный в зелёное вездеход. Тот, что обогнал нас.

Фриц был длинный и худой. Он трусливо хлопал глазами и руку кусал. Наверно, от страху, что его прямо тут прихлопнут. Но трогать фашиста не давали ополченцы. Даже близко не подпустили.

— Пленных бить нельзя! — сказал командир.

— А детей убивать можно? Жилые дома бомбить можно? — Женщина с седой головой трясла кулаками и рвалась к фашисту.

— Успокойтесь, — сказала седой женщине девушка с косой на голове. — Преступников будут судить по закону. За все преступления...

— Пленного отвести на вездеход! — приказал командир.

Ополченцы стали расталкивать толпу, очищая проход к боевой машине.

— Фольген зи ауф ден геландеваген! Шнель! — по-немецки сказал командир, заглядывая в какую-то книжку.

Фашист потрусил к вездеходу, не поднимая головы. Толпа посылала ему вслед проклятья. Шумела, толкалась.

Вездеход рванулся вперёд. Шлейф пыли повис в воздухе, указывая путь, по которому везли фашиста.

— Наверно, этот фашист и девочку убил, — сказал Женька, отирая пот с лица.

В наступившей тишине снова послышался гул самолётов. Фашистские стервятники удирали к себе. Их было уже не пятнадцать, а только десять. Над ними кружили наши «ястребки». Их было три.

Люди собирали пожитки и потихоньку расходились. Солнце ложилось за купола дзотов. По Торфяной дороге шла пехота. На фронт. Он был совсем близко. Говорят, где-то за озером. До войны мы ходили туда по выходным. Купаться и загорать.