Маори по кличке "Литой" (СИ)

Глава одиннадцатая Как говорила улица

Сходняк начался ровно в одиннадцать вечера, в том кафе, где и проживал Моана, и где год, ровно год назад, состоялось их знакомство. Началось все не с пива и телок, а с чинного приглашения присаживаться. Хозяин к тому моменту уже закрыл кафе, опустил жалюзи и исчез, как бестелесный дух.

«Стальные крысы» оккупировали столики, в некотором подобии порядка старшинства — ребята посерьезнее сидели поближе к стойке, возле которой стоял столик Джекки, Моаны и Крышки, а остальные — кто где, рассыпавшись по залу. Народа было немало. Моана не совсем понимал, для чего он понадобился Джекки, тем более, ему казалось, что его присутствие на сходке — некое нарушение правил, ведь он не был членом банды, хотя и шел, можно сказать, от нее.

«Смотри, слушай и молчи», — приказал себе Моана и обратился в соляной столб. Джекки пригласил пришедших угощаться, возле стойки стояли ящики с пивом и виски, ромом и текилой, но люди вежливо взяли себе по бутылочке пива и снова сели на свои места. Что-то намечалось.

— Братья. Сегодня был хороший день. Моана, хоть и отказался лечь, все равно дал нам всем заработать. Сообщаю, что он уходит из боев — таково его решение, а его переупрямить, вы знаете, нельзя, — Джекки улыбнулся, кое-кто усмехнулся в ответ, но было ясно и идиоту (если бы такого пустили в кафе), что весть о Моане не повод для внеочередного сходняка.

— Я собрал вас для того, чтобы сказать важную для меня вещь. Я был с вами чуть ли не с рождения, многих из вас принимал сам, многие из вас помнят меня еще молодым и даже еще более глупым, чем даже сейчас. Вы действительно мои братья и я много раз доказывал это. Кто считает, что это ложь — пусть скажет это сейчас и здесь, мне в лицо, — Джекки выдержал паузу, но кафе загудело, как сердитый ночной улей, в жужжании слышалось недовольство самой мыслью, что Джекки мог так о них подумать.

— Время идет, мы стареем, теряем хватку, теряем интерес к хорошей драке. «Стальным крысам» нужен новый вожак. Который поведет вас дальше, к более крупным делам и деньгам. Я ухожу сегодня, братья. Ухожу сам, ухожу навсегда. Но каждый, кому будет нужно, сможет обратиться ко мне за помощью или советом. Все каналы и контакты поставок и продаж остались у Крышки, улица его знает, знаете его и вы. Не удивлюсь, если он займет мое место, более того, я бы сам голосовал за него, если бы с этой минуты не потерял право голоса. Я горд тем, что столько лет возглавлял «Стальных крыс», горд тем, что зову вас братьями. Но мое время ушло. Я все сказал. Если кто хочет мне что-то предъявить, как говорит закон — я тут. Потом, полагаю, мы слегка оттянемся напоследок.

— Никто ничего тебе не предъявит, Джекки Косточка, я уверен в этом, — Крышка обвел зал тяжелым взглядом, но люди и сами возмущенно покрикивали, снова то ли в самом деле задетые тем, что Джекки мог предполагать у кого-то из них за пазухой камень, то ли так требовали традиции — Моана не знал.

Зал сошелся на том, что предъяв не будет, а затем Джекки первым обнял Крышку и за ним, по очереди, всех остальных.

И тут снова слово взял Крышка. В следующий миг, не успел он открыть рот, Джекки снова ощутил, как потянуло сбоку, где сидел Моана, тем самым убийственным холодом горного ледника. Он понял. Моана был готов к драке, смерти и чему угодно. Он не понимал, что Джекки пригласил его сюда, как друга, что здесь разборки, если бы она и намечалась, не будет — такой сходняк, где на смене главаря передрались члены банды, вызывал бы смех у улицы долгие годы. Оставалось надеяться, что Крышка сам не накличет беды — Моане наплевать, сколько тут народа, если он решит, что дело плохо — быть беде.

— Джекки, ты нас здорово расстроил, как и Моана. Ты — своим уходом, Моана — своим. Я не стану говорить сейчас о том, что Моана и ты расстроили нас, не сумев договориться о том, о чем просили тебя братья, дело прошлое, тем более, что кое-что мы подняли. Жаль также, что мы не сумели прийти к соглашению с «Монгрелами», жаль, что Моана не согласился на продолжение карьеры и вклад в оборот белой дури. Но это все ерунда, по сравнению с тем, что ты нам оставил — братство, рост, новые связи и новые каналы. Мне будет здорово не хватать тебя, Косточка, я надеюсь, что уходя, ты не перестанешь считать меня своим братом, — и Крышка раскрыл объятия.

— То, что ты сказал, очень трогательно, братан, — Джекки усмехнулся. Крышка предъявил без спроса — сложное дело, но голова у Крышки варила хорошо. И это — карта на черный день. Крышка не простил ни Джекки за бутылку, ни Моану — за полет в астрал. Хорошо, в общем, что Моаны тут не будет уже завтра, о чем никому знать не следует, а Джекки — на днях. Крышка дал понять людям, четко и однозначно, что Джекки не так хорош, как тому следовало бы. Этого достаточно. Осталось узнать, для чего именно достаточно. Рискнет Крышка идти дальше? Да. Насколько? Неизвестно.

Эти мысли прошли спокойной бегущей строкой, пока они с Крышкой тискали друг друга в объятьях. «Стальные крысы» и раньше, случалось, отпускали своих братьев, кого по болезни, кого по старости или еще чему, пир шел горой, но виновник торжества, по традиции, уходил как можно незаметнее. Откуда взялась эта традиция — Бог весть, но Джекки был ей рад. Как только первые бутылки с напитками покрепче, чем пиво, сиротливо стоявшее перед ребятами, пошли по рукам, он незаметно подошел к Моане (ну, скажем так, все сделали вид, что это незаметно) и шепнул: «Вставай, уходим. Молча, ни с кем не прощайся, не смотри им в глаза. Таков обычай». Моана легко встал и в самом деле, невесомою тенью, следом за Джекки, ускользнул к тому самому черному ходу, через который ровно год назад Моана вошел в мир боев за деньги.

Они неторопливо шагали по вечернему Окленду, покуривая и молчали. Когда они вышли за дверь, Джекки откинул полу куртки, вынул «Глок», который был у него засунут за джинсы на животе, стволом в бедро, как положено, вынул обойму, передернул затвор, поймал вылетевший патрон, дослал его в обойму обратно, обойму лихо загнал в ее родное гнездо, поставил «Глок» на предохранитель и сунул в кобуру, что была у него под мышкой.

— Это было на самый крайний случай. Такие сходки никогда не кончаются дракой или пальбой, или я бы тебя не пригласил, — счел нужным пояснить Джекки и Моана кивнул. Да, Джекки сказал правду, но мало ли, что — вчера такие сходы так не кончались, а зачем проверять, не пришло ли время перемен? «Глок» был уместен, а что до Моаны — он понимал, что Джекки и в самом деле пригласил его, как друга. А не как группу поддержки, тем более, что дойди до драки, чтобы они смогли сделать вдвоем против почти трех десятков человек, бывших в кафе?

— Пройдемся? — Предложил Джекки и Моана согласился.

— Сегодня тебе там поспать не дадут, — усмехнулся Джекки, — гулять они будут, пока не попадают, а завтра кафе закроется на ремонт. Да и не стоит там тебе спать сегодня, Моана.

— Нет, я хорошо сплю. И я плачу за эту комнату. Не думай, Джекки, им не с руки сейчас что-то делать… Недоброе.

— Наверное, ты прав. Ты, умный мужик из деревни, часто прав, — усмехнулся Джекки.

— Почему ты решил уйти, Джекки? — Спросил Моана. — Я рад, честно, очень рад такому решению, но ты меня удивил. Вы на подъеме, ты в полной силе, объяснишь или это не мое дело?

— Почему не твое? Мы же друзья? — Удивился Джекки. — Знаешь, это очень странное чувство, но мне надоело это все, когда я стал чаще общаться с тобой. Деньги — это хорошо, но все это… Ненастоящее. Я думаю, ты посмеешься, свалить из города куда-нибудь. Может, хоть чуть поумнею на свежем воздухе. Да и что-то у меня какие-то нехорошие мысли последнее время. Вожак должен или быстро убивать, или вовремя уйти. Я не хочу больше убивать без нужды. А нужда остаться главарем «Крыс» не так велика, как оказалось. Жаль, что ты не можешь меня взять с собой, на Гаваики, нет, не говори ничего, я не обижен, не оскорблен, я понимаю тебя — но мне жаль.

— Ты не представляешь, Джекки, как же ты меня обрадовал, — сказал Моана негромко, долго-долго молчав. — Я только надеялся, что ты однажды остановишься, а ты взял и сделал мне подарок перед тем, как я уехал. Иначе как бы я узнал, что еще один чистокровный маори становится маори? Дорогой подарок. Очень.

— Когда ты уходишь, мужик? — Спросил Джекки в своей обычно манере.

— Утром, мужик, — в тон отвечал Моана, — зайду в банк, как откроется, а перед тем перенесу вещи — с рассветом, чтобы не возвращаться больше в кафе. Из банка сразу поеду на причал, отдам деньги тому парню и уйду. Ты придешь меня проводить, мужик из большого города?

— Приду. Я буду на причале ровно в десять утра, умный мужик из деревни. Но ты мне тоже не объяснил — отчего ты решил уйти именно сейчас?

— Я сделал, за чем приехал — заработал денег на лодку и на долгий путь, мне тут больше нечего делать. А все это — город, клетка, деньги — может затянуть, я это чувствую. Нет, тут нельзя задерживаться, когда все уже сделано. Иначе завтра никогда не наступит, — отвечал Литой.

— Тогда и я не стану рассиживаться, — решил Джекки, — свалю недели через две. Ладно, Литой. Я приду завтра на причал. Спасибо, что сходил со мной.

— Не за что, Косточка. Приходи завтра. Я не уйду, пока мы не простимся, — сказал Моана.

Два маори обнялись посреди улицы, а затем каждый, не оборачиваясь, зашагал в свою сторону.

Кафе пустовало. Странное дело. Моана вернулся туда часа через два после ухода и был уверен, что там царит зверинец. Нет. В зале шустрила уборщица, хозяин тоже еще не спал, жалюзи были подняты, а столы, стулья и стены были… Ну, скажем так, близки к тому, чтобы сказать: «В порядке».

— Что тут случилось? — Спросил Моана у владельца.

— Понятия не имею, Моана, — видно было, что владелец немного испуган, — кто-то вызвал копов, приехали несколько патрульных машин, говорят, пришел сигнал, что намечается поножовщина с «Монгрелами» и копы приказали ребятам разойтись. Они и разошлись. Расстроились, конечно. Что за чушь — не понимаю. Полиция не трогает ребят Джекки на этой улице, приезжали не наши, наших я знаю всех.

— Ну, может, кому-то из соседей не хотелось до утра ожидать, пока в окно влетит бутылка, или еще чего, — подумав, сказал Моана. Он устал и хотел поспать несколько часов. В самом деле, его версия вполне имела право на жизнь. Да, люди с этой улицы в полицию не звонят, но мало ли, что. Кто-то посообразительнее позвонил в центральное управление, а там сообразили прислать экипажи не из местных копов.

Моана расплатился с хозяином за остаток недели, который не собирался тут жить, так как был всего лишь вторник, тот запротестовал, но Моана прижал палец к губам и сказал: «Тсс!» — и хозяин смирился.

— Ты твердо решил уехать, Моана? — Хозяин не был маори, был он австралийцем, которого каким-то ветром сюда занесло, но человеком был достойным — насколько это возможно при его работе в таком райончике.

— Да, Томми, твердо, город мне надоел, — ответил Моана, — у тебя хорошее кафе. Мне тут понравилось.

— Если будешь еще у нас, всегда буду рад! — Просиял Томми.

— Спасибо, Томми, — кивнул Моана, не сказав ни «да», ни «нет». И ушел к себе.

Он проснулся, как и обычно, в привычное время, глянул на часы — минута в минуту. В постели он валяться не любил. Даже предстоящий отъезд не заставил его вскочить раньше, слишком хорошо был уравновешен внутренний мир рыбака, слишком крепкими нервами снабдили его предки, свято соблюдавшую чистоту крови и рода. Индийцы бы назвали Моану кшатрием — и не ошиблись бы. Кшатрий, царь-воин, это было самое оптимальное название Моане, рыбаку с северного берега.

Собирал он вещи, как громко назвал свой нехитрый скарб в разговоре с Джекки, минут десять — собственно, просто принял душ, побрил лицо и голову, оделся, остальное сложил в сумку. Что купить родным, он так и не придумал, а потому просто собирался подарить им по конверту с деньгами — это не обидело бы их, все они прекрасно знали, что на выдумки такого рода Моана слабоват. Костюм, эта историческая веха пути Моаны, покоился в пластиковом чехле на плечиках в шкафу. Моана твердо решил отдать его дядюшке, тем более, что тот, скорее всего, пришелся бы могучему старику впору. Рукава и штанины были у костюма чуть подогнуты еще при покупке, о сложности которой разговор был выше. Вирему был повыше ростом, но если все это разогнуть, то костюм придется впору. Моана даже обрадовался — в кои веки он подарит дяде не просто деньги, а еще и вещь! Он кинул на плечо свою старую армейскую сумку, собрав в нее все свои немногочисленные вещи и еще с позавчера постиранное белье, сверху аккуратно сложил драгоценный костюм, присел, вспоминая, все ли на месте, проверил кармана, встал, глянул на себя в зеркало. Ничего не изменилось за год. Моана не постарел, не обзавелся новыми шрамами на лице, глаза его не стали злее или холоднее — Моана был рад, что город не успел впитаться в его кровь и душу. Он запер дверь и спустился вниз.

Внизу он спокойно выпил чашку чая с тостами — повариха вставала тоже ни свет, ни заря, так что тут они с Моаной оказались родственными душами, удивленно посмотрел на весь персонал, собравшийся в зале, но промолчал. Вперед вышел Томми, за ним стояли македонской фалангой повариха, две официантки, уборщица и посудомойка.

— Моана, мы очень расстроены тем, что ты уезжаешь, — начала Томми, нервно теребя пуговицу на чистой рубашке, вместо обычной своей футболки, — ты был очень приличным постояльцем, да и просто ты — хороший парень. Вот. У меня все.

Остальные хором загомонили что-то схожее со словами Томми по смыслу, Моана растрогался, встал из-за стола, пожал Томми руку, а затем, как он сказал, на счастье, вручил каждому по двадцатке, а Томми полтинник. Не убудет. Моана не сорил деньгами, он знал им и цену, и счет, он был человеком с земли, человеком тяжелогу труда, но если к тебе отнеслись хорошо — почему бы и не порадовать слегка людей в ответ? Вчера он навестил, к примеру, свою Мамбу, как он ее звал, но просто простился и подарил на прощание триста долларов. Та почему-то расплакалась и Моана быстро ушел. Он не любил долгих проводов и слез не терпел.

Моана дошел до выхода, провожаемый работниками кафе, скупо улыбнулся, открыл дверь и, не оборачиваясь, зашагал своей дорогой.

До причала он добрался быстро, будить владельца яхты не стал, тем более, что уже через пару часов собирался привезти ему остаток суммы, заправиться и уйти. Продукты он купил еще вчера, не мучаясь суевериями, как там еще сложится бой, теперь они лежали в большом рефрижераторе-холодильнике. Моана с удовольствием прошелся по яхте, он очень ее любил. Пару раз они с хозяином совершали «пробные поездки», длившиеся часов по пять-шесть, так как хозяин тоже был человеком моря, маори с этого берега, говорившего на родном и презрительно, с акцентом, на английском языках. Моана спустился на причал, заперев дверь яхты, хотя понимал, что вряд ли найдется в природе идиот, который не знает, чья это яхта. Но тут, как и с теми деньгами, что он отнес в банк когда-то. Мало ли, что.

Старый, огромный «шевроле» несся прямо на него. Странно, мелькнула у Моаны мысль, разошлись ладом, видимо, Крышка решил все же посчитаться напоследок? Вряд ли. Ему сейчас не до этого. Фаталист до мозга костей, Моана ждал развития событий. Старая машина с визгом остановилась, показав недурные для ее почтенных лет тормоза, и из нее выскочил паренек, малой, по кличке «Заноза», из тех, что предпочитали разруливать проблемы через Моану. Неплохой был паренек, полукровка, но неплохой. Моана убедил его в свое время проследить за тем, чтобы младший брат того ходил в школу, а Заноза, к его некоторому удивлению, послушался.

— Моана, я к тебе, Моана, беда! — С ходу начал кричать Заноза, несясь к Моане.

— Что случилось? — Моана собрался вмиг, хорошее настроение, и так уже подпорченное, сдуло, как пух с подоконника.

— В Джекки стреляли. Он в больнице. Он умирает, он послал меня к тебе, это я нашел его на улице, возле его дома, — выпалил Заноза, в ужасе глядя на Моану. Таким он еще не видел этого человека. Таким его видел только Джекки, да еще Крышка — ну, и «Монгрелы» в том разговоре. От этого человека веяло дикостью, настоящей, не звериной, как принято писать, нет. Человеческой дикостью, самой ужасной из существующих на свете.

— В какой он больнице? — Голос Моаны не изменился.

— В той, что самая ближняя к его дому, ты знаешь ее, она лучшая, может… — Заноза не решился продолжать.

— Ключи. Сиди на яхте. Жди меня. Если не вернусь через три часа, скажешь парню, ее хозяину, что может ее продать. Мои вещи отправите моей семье, вот адрес, — он сунул пареньку листок, который по странной привычке всегда носил с собой. Странной тем, что она появилась у него, когда он поселился в Окленде. Просто — появилась. Не то, чтобы он боялся чего-то, но чутье редко его подводило. Вернее, никогда. Вот и сейчас. Не подвело.

Заноза молча отдал Моане ключи и тот, сев в машину, развернул ее чуть ли не на месте, с ревом унесся по улице.

Моана не понимал, где он и что с ним. Сейчас он просто летел из одного места в другое, из места, где он был уже не нужен, туда, где был нужен. Машина была лишь средством, вроде спички, чтобы прикурить. К счастью, ни одного ретивого патруля ему не попалось, иначе до Джекки бы он не добрался, а получил бы срок за драку с представителями власти.

В больнице ему сдуру преградил путь охранник, не останавливаясь, Моана схватил того за кисть руки, вывернул ее и поволок дурака по полу за собой, к окошку регистрации.

— Палата, в которой человек, в которого стреляли. Где она? — Спросил он. Жуткое его лицо, жуткое тем, что было мертво-спокойным, ошеломило служащую, она даже не стала жать кнопку «тревоги», хотя видела, кого приволок Моана (тот, к слову, тоже молча и смирно лежал на полу), не стала уточнять, о ком речь.

— Второй этаж, палата номер девять, лестница справа по коридору, палата — слева по коридору, — выпалила она и взмолилась: «Не убивайте Роджера!»

— Какого Роджера? — Спросил Моана тем же мертвым голосом. Он забыл.

— Которого вы держите за руку, — прошептала медичка. Моана посмотрел на свою руку. Точно. Он равнодушно отпустил охранника и быстро пошел, потом побежал к указанной лестнице.

— Я не стану вызывать полицию, — вдруг сказал Роджер решительно, — и тебе не дам. Этот маори — не преступник. Просто ему плохо. Я сам напросился.

— Как скажешь, Роджи, — согласилась медичка подрагивающим голосом и предложила, пока никого нет, вмазать по полтиннику виски, который стоял у нее в шкафу. Роджер молча кивнул.

— Два пулевых ранения в живот, сорок пятый калибр, в упор. Я не понимаю, отчего он до сих пор жив, — сказал пожилой врач, с которым Моана столкнулся в дверях палаты, где умирал Джекки.

— Он ждал меня, — глухо сказал Моана, — он ждал меня. Доктор, вы обязательно должны быть тут?

— Нет, к несчастью, уже нет, — негромко ответил врач и, поняв намек, быстро вышел.

— Кто это сделал, Джекки? — Без прелюдий спросил Моана.

— Не… Скажу… Тебе надо… Ехать домой… На… Гаваики… — С перерывами прошептал Джекки.

— Лучше скажи. Или мне придется выбивать ответ из всех «Стальных крыс», что мне удастся поймать. Или из их родни. Пострадают невинные, — голос Моаны был тих, но отчетливо слышался в тишине палаты.

— Ты знаешь, кто, Моана… Жаль… Что мы… Не встретились лет… Двадцать пять… Назад… Тогда бы я не был… Косточкой… А выращивал бы… Казуаров… — Джекки попытался улыбнуться, Моана положил свою тяжелую ладонь на плечо друга.

— Казуаров? У тебя есть родные, Джекки? Почему бы им не заняться казуарами? — Спросил он.

— Есть… Но они… Ни пса… Не понимают… В казуарах… Я тоже… — Джекки снова попробовал улыбнуться. Отказавшись от морфия, чтобы встретить смерть в своем уме и надеясь на приход Моаны, он терпел сейчас настоящую адскую боль.

— Крышка. Зачем он это сделал, Джекки? Ведь ты при мне снял с себя все полномочия главаря, ушел от дел. Он так и так становился главным. Зачем надо было убивать тебя? Я не понимаю, — Моана слегка сжал плечо Джекки. И тот, наконец, улыбнулся.

— Знаешь… Вот сейчас… Перед смертью, единственный… Единственный раз за все… Время нашей… Дружбы… Я могу сказать то, что обычно… Ты говорил… Мне… Умный мужик, ты не понимаешь простой вещи, — Джекки снова улыбнулся и Моана поневоле улыбнулся в ответ, он вспомнил свою любимую присказку, — так… Так говорит… Так говорит улица, Моана.

— Возможно, — тяжело, медленно ответил Моана, — я не знаю ее языка. Но я знаю язык маори. Я приготовил тебе подарок, хотел отдать сегодня на причале, на прощание. Но мне он пригодится сейчас. Я принесу его тебе завтра на похороны, — нет, это не было ни жестокостью, ни цинизмом, ни бессердечием. Два мужчины. Два маори. Они называли вещи своими именами.

— Хоть… Покажи… Мужик… С Севера… — прошептал Джекки, снова улыбнувшись. И впервые за долгие-долгие годы одинокая слезинка стекла по его татуированной щеке.

Моана достал из-за пазухи то, что прислал ему недавно дядюшка, по его просьбе. Палица. Тяжелая, короткая палица, национальное оружие маори. Зеленого нефрита [9].

— Тебе нравится, умный мужик из Окленда? — Спросил Моана, который плакать не умел.

— Очень… Спасибо… Моана… У меня… Никогда не было… Ничего… Что стоило бы… Хоть чего-то… Теперь есть… Считай… Я дал тебе ее… Поносить… — Джекки страшным, надрывным усилием протянул руку Моане и тот бережно пожал ее, а потом отпустил, ладонью закрыл мертвые глаза Джекки и прижался лбом к его лбу. Поднялся, сунул палицу за пазуху и вышел, не оборачиваясь.