Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
1-го января 1929 г.
С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна!
Желаю Вам в нем здоровья, покоя, удачи, работы.
Вчера, на встрече у евразийцев, думала о Вас и в 12 ч<асов> мысленно чокнулась. Как Вы глубоко́ правы — та́к любя Россию! Старую, новую, красную, белую, — всю! Вместила же Россия — всё (Рильке о русском языке: «Deine Sprache, die so nah ist — alle zu sein!» [584] наша обязанность, вернее — обязанность нашей любви — ее всю вместить!
Написала Вам большое письмо и заложила, — знаете? как это бывает? — вошли, оторвали, сунула, — столько бумаг! Найду — дошлю.
— Как Вы встречали? Дома? На людях? А может быть, спали?
Аля нарисовала чудесную вещь: жизнь, по месяца́м Нового Года. Январь — ребенком из камина, февраль — из тучки брызжет дождем, март — сидя на дереве раскрашивает листву и т. д.
Она бесконечно даровита, сплошной Einfal [585].
— Это не письмо, записочка, чтобы не подумали, что не думаю. Пишу сейчас большую статью о лучшей русской художнице — Наталье Гончаровой [586]. Когда-нибудь, в письме, расскажу Вам о ней.
Мур болен: 2 недели глубокий бронхит, лежит в постели. Просит передать тете Ане, чтобы она скорее к нам приехала, «а то Новый Год состарится, и мои новые игрушки поломаются, а я хочу ей их показать». Мы с Алей крепко целуем Вас и всех Ваших, от С<ергея> Я<ковлевича> сердечный привет и пожелания.
МЦ.
Книга М<арка> Л<ьвовича> очень поверхностна, напишу Вам о ней подробнее [587]. На такую книгу нужна любовь, у него — туризм. NB! Не говорите.
У нас чудный синий день, — первый за всю зиму, — а у Вас? Обнимите за меня всю Прагу!
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 69–70 (с купюрой). СС-6. С. 356–358. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 99–100. С уточнениями по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 132.
Meudon (S. et О.)
2, Av
1-го января 1929 г., вторник
С Новым Годом, милый Николай Павлович!
Давайте к Гриневич [588] в воскресенье, — все остальные вечера у меня разобраны. Заходите за мной к 8 ч<асам>, к 9-ти час<ам> будем у них.
Как Ваше здоровье? Аля сказала, что Вы кашляете и хрипите. Я тоже.
Всего лучшего, поздравьте от меня ваших, особенно — маму.
МЦ.
Если не трудно, напишите г<оспо>жам Гриневич [589], что в воскресенье.
Впервые — СС-7. С. 296. Печ. по СС-7.
С Новым Годом, дорогой Володя!
Большая просьба: достаньте мне в «Воле России» моего «Героя труда» (о Брюсове), в каких №№ не знаю, но знаю, что в 1924 г., — в двух нумерах [590].
Еще: «Твоя смерть» (о Рильке) — кажется в феврале — м<ожет> б<ыть> в марте — 1927 г. (в одной книге) [591].
Мне эти вещи нужны для вечера — 17-го, в Тургеневском о<бщест>ве, м<ожет> б<ыть> приедете? [592]
Просят читать прозу, — у меня ничего на руках нет. Если Вам некогда просматривать каталог [593] — дайте Гронскому. Ему же сообщите ответ и, по возможности, дайте книги, мне они нужны срочно, устроители торопят для объявлений.
Всего лучшего, простите за беспокойство.
МЦ.
3-го янв<аря> 1929 г.
— Как мой Бычок? Корректуры не было. С<ережа> говорил про какую-то ЦИКОЛОДКУ — конечно: Щ! [594]
Впервые — НП. С. 241–242. СС-7. С. 88. Печ. по СС-7.
<4 января 1929 г.> [595]
Отрывок письма (другому — самым подлым образом меня предавшему — за́ 2 года до этого письма) [596] —
— Es war einmal ein junger Kaufmannssohn [597]. — Так начиналось.
Не малодушие — не Великодушие — меня заставляет — мне дозволяет — Вам писать это письмо, просто — Душа: безвоздушность, в к<отор>ой живу.
Вы меня выдали (предали) я Вас — нет. Никогда не простила бы Вам, если бы в ответ выдала Вас — я.
Я не могла предать вида с горы и руки в руке — Вашей ли в моей, моей ли в Вашей. Когда вчера на докладе [598] М<арк> Л<ьвович> привел чьи-то слова: «Разве нужно всю жизнь есть и гулять вместе» я ответила: — Нет.
Я никогда не старалась понять Вашего поступка, я уперлась в него — и отступила, унося всю меня. Горе от него, могшее быть, немогшее не быть, растворилось в известии о смерти Р<ильке> [599], совпавшей. Мне стало стыдно быть меньше этой смерти (так явно — жить!). Но не скрою, друг, что по сей день, при упоминании Вашего имени, под слоем презрения и забвения что-то живет: болит — весь мой Вы, неосуществившийся, Ваша я, могшая осуществиться только через Вас — и ни через кого другого (вот смысл местоимений мой, твой) проще мы (после я и ты не он, а — мы! Он — это опять я! и та же его одинокая мука.)
Вы предали, Д<аниил>, (<поздняя приписка> его звали Даниил, 1938 г) не только меня, но и себя, не меня, не себя, нас, нашу cause commune [600]. Заговорщик, называя, предает не друзей, а — заговор.
Как мне вчера было больно еще раз подтвердить, что я не ошиблась, что из сорока́ — значит четырехсот — значит четырех тысяч (нули проставляйте сами — пока рука не устанет!) —
Слушая вчера Ваши (безымянные, чьи-то, не мне, всем) слова о Z
Что вчера произошло? Чудо. Из 40 человек, — значит (brûlons les étapes) [602] — 400 миллионов — я отозвалась на одного. Этот один назывался — Вы. Вчерашняя я подтвердила ту, 2 года назад (переизбрание вслепую!) — слепая подтвердила зрячую.
Значит, права же я была в своей оценке (отношении) два года назад, значит Вы именно тот, к<ого?> я видела, не ошибаются же дважды в том же направлении… Значит, мне за́ново Вас терять (погребать воскресшего). За́ново Вами болеть.
Это началось та́к: сначала прислушалась к голосу (ведь я не знала кто́ говорит, вместо лица́ — пятно) и — о удивление — слова подтверждали голос, человек говорил то и так. И — удивленье третье — и мысль была та. Так я Вас, в постепенности, узнала.
Разве дело в E
Мне больно, друг, и так как мы когда-то были мы, возвращаю Вам Вашу долю — нет, всю боль! — потому что она не делится.
<Поздняя приписка> (Нужно думать — этого письма не послала. Во всяком случае, никогда на него не получила ответа.)
Впервые — НСТ. С. 394–395. Печ. по тексту первой публикации.
<5-го января 1929 г.> [603]
Милый Николай Павлович,
Будьте у меня в 7 ч<асов>, после 7-ми поездов много, а В<ера> С<тепановна> просила, что приехать пораньше, иначе она очень устает.
Итак жду
МЦ.
Суббота
Впервые — СС-7. С. 206. Печ. по СС-7.
<Начало января 1929 г.> [604]
Милый Николай Павлович!
Если можете, зайдите ко мне к 2 ч<асам>, не можете — как писала, в воскресенье в 8 ч<асов>.
Жду Вас до 2 ч<асов>.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 206. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
7-го янв<аря>/ 25 декабря 1929 г.
Дорогая Наталья Сергеевна,
Мы не договорили. Назначьте мне в<ечер> (свободна все, кроме 10-го и 17-го). Тол<ько> <на> этот раз приеду раньше. Только н<а этот> раз поставим будильник.
Помню белую молочную лошадь [605] т<ого> света.
Вас — пишу, и обязана Вам многими новыми мыслями.
Хочу, чтобы Вы мне рассказали о Вашей работе, как о детстве [606], Вы даете как раз то́, что мне нужно.
Шаль чудесная, буду в ней нынче на ёлке, на которой — жалею, что не будете — Вы. Но ко мне идут по снегу, потому и не зову.
Итак, жду весточки и целую Вас.
МЦ.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 77. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 23–24.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
9-го января 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна!
Я в большой тревоге: чешское иждивение (500 кр<он>, приходившее ровно 1-го числа, до сих пор не пришло. Это совпало с русским Рождеством (нынче 3-ий день), вторую неделю живем в кредит, а здесь не то, что в Чехии: смотрят косо.
Ради Бога, узнайте в чем дело: недоразумение или — вообще — конец? Без предупреждения: 1-го ждала, как всегда. Говорила со Слонимом, — говорит: пишите Завазалу [607]. Но я его с роду не видала и совсем не знаю как ему писать. И — главное — если заминка, писать вовсе не нужно, если же конец — нужно очень выбирать слова и доводы, — если вообще таковые могут помочь.
Что мне нужно делать? Без чешского иждивения я пропала. И вот, просьба: пойдите к д<окто>ру Завазалу и узнайте, и, если конец, сделайте все, чтобы продлить. Стихами не наработаешь, печататься негде, Вы сами знаете. Большинство писателей живет переводами на иностранные языки, у поэтов этого нет. Гонорар — 1 фр<анк> строка. Я нигде не печатаюсь, кроме Воли России, с Посл<едними> Нов<остями> из-за приветствия Маяковскому — кончено [608], «Федра» в Совр<еменных> Зап<исках> проедена еще 1 г<од> с лишним назад, во время скарлатины.
У меня просто ничего нет. Скажите все это д<окто>ру Завазалу и поручитесь, что это правда — которую все знают.
Я все-таки единственный живой поэт за границей. (NB! От этого мне не легче).
— Елка все-таки была (и есть) — с прошлогодними и самодельными украшениями. Каждый раз, зажигая, вспоминаю Вас. Мур целый месяц болел (грипп и затяжной бронхит) сегодня в первый раз вышел. Они оба — Аля и он — сияют. Сияю и я — елочным и их сиянием.
У меня есть для Вас подарок, подаренный мне и мысленно уже передаренный Вам. — Не знаете ли оказии? У евразийцев раскол, и Савицкий вряд ли повезет [609].
— Таковы дела. —
Целую Вас нежно, сердечный привет и пожелания Вашим, простите за трудную просьбу, — если бы не крайность…
МЦ.
Я Вам писала последняя — сравнительно недавно — дошло ли?
Впервые — Письма к Анне Тесковой,1969. С. 59–60 (с купюрой и ошибкой в датировке). СС-6. С. 374. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 100–101.
Meudon (S. et О.)
2, Av
11-го янв<аря> 1929 г.
С Новым Годом, дорогая Саломея. Почему мы с Вами не видимся? Где Вы и что с Вами?
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 120. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
1/14-го января 1929 г.
Дорогая Наталья Сергеевна,
Тщетно ждала от Вас ответа, т. е. назначения дня встречи — дошло ли до Вас мое письмо? Я дописалась до того места, дальше которого — без Вас — не могу [610].
Напоминаю Вам, что в четверг, 17-го, читаю в Тургеневском о<бщест>ве (77, Rue Pigalle — Métro Pigalle — начало в 814 ч<аса>) «Герой труда» — о Брюсове [611], — хочу, чтобы Вы послушали, как образец моего мышления и видения. Целую Вас, до встречи.
МЦ.
<Приписка:> Вся техника входа: войти и взять билеты в 3 фр<анка>.
Впервые — Цветы и гончарня. С. 25. Печ. по тексту первой публикации.
<Январь> [612]
Милая Н<аталья> С<ергеевна>. Приезжала нарочно из Медона просить Вас назначить мне вечер встречи, свободна начиная с субботы, лучше всего час<ам> к 6-ти. Жду. Целую Вас
МЦ.
Статья моя как вкопанная, — без Вас дальше не могу.
Meudon (S et. О)
2, Av
<Ha конверте:> (ход через двор, налево по лестнице, на самый верх, стучите).
Впервые — Цветы и гончарня. С. 25–26. Печ. по тексту первой публикации.
Н.П. Гронскому — прошу ответа —
<Январь 1929 г.> [613]
Милый Николай Павлович,
Можете ли Вы завтра утром проехать со мной в чешское консульство, срочно необходимо, боюсь, что и так опоздала [614].
А вторая просьба: узнать, где это консульство (кажется, что Av
Ответьте, пож<алуйста,> через Алю.
— Перевожу сейчас письма Р<ильке> [616].
— Да! Не поедете ли со мной в пятницу на Miss Cavel (Convention «Magique») [617]. Подумайте!
МЦ.
<Приписка на полях:> Пятница — завтра. К<инематогра>ф дешевый и чудный.
Впервые — СС-7. С. 206–207. Печ. по СС-7 (с исправлением датировки).
Meudon (S. et О.)
2, Av
<21 янв<аря> 1929 г., понед<ельник> [618]
Дорогая Саломея,
У нас тоже беды, — только что закончился Муркин грипп (с бронхитом месяц), как у С<ергея> Я<ковлевича> резкий припадок печени, с ослаблением сердца. Пролежал неделю, сейчас бродит как тень.
Множество евраз<ийских> неприятностей, о которых Вы наверное уже знаете [619] (между прочим, Алексеев — подлец, м<ожет> б<ыть> Вы тоже уже знали?)
Целую Вас и очень хочу повидаться, — только не торопитесь, зовите, когда удобно. Спасибо за иждивение. До свидания.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 120. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
<21 или 28> янв<аря > 1929 г., понедельник [620]
Дорогая Наталья Сергеевна,
А я уж думала, что Вы на меня обиделись — только ломала голову за что́ — или уехали в Марокко. Случилось, как всегда, проще, — насущный хлеб гриппа.
Очень хочу с Вами повидаться, и больше чем хочу — нужно. Дописала вещь докуда могла, всё, что пока знала, дальше знаете Вы. Мне нужно только Ваш рассказ 1) о методе работы 2) о постепенности работ, этапах их.
— Игоря [621] Вашего люблю как редко что: попал в самое сердце.
Итак — когда? Мое посещение не будет утомительным, как никогда не утомляет — слух.
О Брюсове, впрочем, расскажу. — Забавно. — Читала в Вашей шали [622]. Целую Вас.
МЦ.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 78. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 26.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
22-го января 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! О Ваших письмах: я их храню, ни одного не потеряла и не уничтожила за все эти годы. Вы один из так редких людей, которые делают меня добрее: большинство меня ожесточает. Есть люди, которых не касается зло, дважды не касается: минует и — «какое мне дело?!» Это я — о Вас. Меня — касается, ко мне даже притягивается, я с ним в каком-то взаимоотношении: тяготение вражды. Но это я в скобках, вернемся к Вам. Вас бы очень любил Рильке. Вы всем существом поучительны (lehrreich) и совсем не нравоучительны, Вы учите, не зная, — тем, что существуете. В священнике я всегда вижу превышение прав: кто тебя поставил надо мною? (между Богом и мною, тем и мною, всем — и мною). Он — посредник, а я — непосредственна. Мне нужны такие, как Р<ильке>, как Вы, как Пастернак: в Боге, но как-то — без Бога, без этого слова — Бог, без этой стены (между мной и человеком) — Бог. Без Бога по образу и подобию (иного мы не знаем). Недавно я записала такую вещь: «самое ужасное, что Христос (Бог) уже был» [623]. И вдруг читаю, в посмертных письмах Р<ильке> (перевожу, пойдут в февральской Воле России — «Aus Briefen Rainer Maria Rilkes an einen jungen Dichter» [624]) — «Warum denken Sie nicht, dass er der Kommende ist» [625]. Бог — не предок, а потомок, — вот вся «религиозная философия» (беру в кавычки, как рассудочное, профессорское, учебническое слово) — Рильке. Я рада, что нашла формулу.
Р<ильке> когда-то мне сказал: «Ich will nicht sagen, Du hast Recht: Du bist im Recht», im Recht-sein, im Guten-sein [626] — это все о Вас. (Убеждена, что Р<ильке> бы Вас любил, — почему «любил», — любит). Убеждена еще, что когда буду умирать — за мной придет. Пе-ре-ве-дет на тот свет, как я сейчас пе-pe-во-жу его (за руку) на русский язык. Только та́к понимаю — перевод.
— Как я рада, что Вы так же (за руку) перевели меня — что́ меня! меня к Рильке! — на чешский [627]. За что я та́к люблю Вашу страну?!
О жизни, житейском. Башмакам очень радуюсь, ничего, что Г<оспо>жа Т<уржанская> не взяла, кто-нибудь авось возьмет — к весне! Об иждивении узнала от М<арка> Л<ьвовича> С<лонима>, а он из консульства — что вместо 1-го будут выдавать после 20-го, но кому из парижских литераторов — неизвестно [628]. Будем ждать.
Бесконечное спасибо за очередную помощь, сразу заплатила долг в лавке, — здесь не Чехия — кредит не любят. Камень с плеч!
Писала ли я Вам о Му́риной болезни: грипп и затяжной (глубокий) бронхит, тянувшийся месяц. Слава Богу, прошел. Но — вслед — сильный припадок печени, с осложнением сердца, у С<ергея> Я<ковлевича>. Лежал неделю, — он, который никогда не лежит. Сейчас еле бродит. У евразийцев раскол [629]. Савицкий — сумасшедший (раз), сумасшедший честолюбец (два), он и проф<ессор> Алексеев вдвоем утверждают, что С<ергей> Я<ковлевич> чекист и коммунист. Если встречу — боюсь себя… Проф<ессор> Алексеев не сумасшедший, но негодяй, верьте мне, даром говорить не буду. Я лично рада, что он уходит, но очень страдаю за С<ережу>, с его чистотой и жаром сердца. Он, не считая еще двух-трех, единственная моральная сила Евразийства. — Верьте мне. — Его так и зовут «Евразийская совесть», а проф<ессор> Карсавин о нем: «золотое дитя Евразийства». Если вывезено будет — то на его плечах (костях).
Про Муркино Рождество Вам напишет Аля. Елку разобрала только на днях — 6/19-го. Игрушки были еще чешские, приехавшие в той знаменитой корзине. Зажигала с Сочельника каждый вечер. «Я люблю смотреть издалека» (Мур). Он очень умный, очень добрый, очень особый мальчик. 1-го ему исполняется 4 года, — как годы бегут!
Целую Вас нежно, пишите о здоровье. Как я хочу к Вам!
Марина.
Если горячее и подробнее не благодарю, то только из смущения. Прочтите — та́к.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 70–71 (с купюрами). СС-6. С. 374–375. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 101–103. С уточнениями по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 136–137.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
26-го янв<аря> 1929 г.
Милый Соломон Владимирович,
Разрешаю себе напомнить Вам, что я от писательского вечера [630] получила только 200 фр<анков> и очень рассчитываю еще на 100, если по примеру прошлых годов мне присуждено 300 фр<анков>.
Может быть Вы мне дошлете их просто в письме?
Всего хорошего, сердечный привет.
МЦветаева.
Впервые — СС-7. С. 189. Печ. по СС-7.
<Февраль 1929 г.> [631]
Милый Николай Павлович, С<ергей> Я<ковлевич> очень Вас просит обменять ему книги в библиотеке, вместо 4 книг взять 3 (там знают), взять последние №№ сов<етских> журн<алов> — Красн<ая> Новь, Кр<асная> Звезда, Печать и Рев<олюция> [632]. Мне, пожалуйста, обменяйте Лескова на Лескова же (не Соборяне [633]) или — Мельн<икова->Печерского [634]. Я вечером (к 9 час<ам>) часто дома — м<ожет> б<ыть> сегодня зайдете? Завтра меня не будет. — Когда Волконский? [635] Всего лучшего
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 207. Печ. no СС-7.
<18 февраля 1929, понедельник> [636]
Дорогая Наталья Сергеевна! Я у Вас буду в среду к 8½ — 9 ч<асам> чтобы 1) сразу смотреть и просмотреть возможно больше 2) (оно же в третьих) — не обедать и не объедать (NB! о пользе твердого знака). Буду на Jacques Callot [637].
До свидания. Вы у меня выходите замечательная, — такая, какая Вы и есть.
М. Цветаева
Медон, каж<ется> 19-го февр<аля>, наверное понедельник [638].
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 78. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 27.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
19-го февраля 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Вчера вечером — только села Вам писать письмо, разложила блокнот, уже перо обмакнула в чернильницу — гость, нежданный и нежеланный. Пришлось, не написав ни слова, всё сложить и унести. Но сегодня, слава Богу, день дошел уж до такого часа, что ни жданному, ни нежданному не бывать. Чудно бьют часы на башне — одиннадцать. Вспоминаю Прагу, связанную для меня с часами и веками [639]. (Я так люблю Прагу, что — уверена — в ней никогда не буду.) Кстати, историйка. Недавно Аля от кого-то принесла домой книгу «La maison roulante» [640], которую я когда-то читала и обожала в детстве, в далеком детстве, до первой заграницы, до 8 л<ет>. Смотрим картинки — знакомые — давно-недавно-знакомое: ночь, башня, мост, — Прага! Карлов мост. Оказывается, я раньше по нему ходила, чем ходила ногами, раньше на целых 20 лет! (Книга о цыганах, Bohéme [641] — Богемия. Прага тогда была Богемией, следовательно, волей слов, герой книжки, украденный мальчик Adalbert — и я за ним — должен был бродить по Праге.) Страшная картинка: цыганка с ножом, а месяц над ними как кинжал.
Теперь о нынешнем. Иждивение за 2 месяца (на что́ не надеялась) получила и купила кастрюльку — Litor [642], волшебную, со свистком, к<отор>ая всё варит в 15 мин<ут>, самые огнеупорные супы. Овощи и картошку — в 5 мин<ут>. Волшебство. Когда вещь готова, кастрюлька свистит. Но если тотчас же снять крышку — взрывается на тысячу свинцовых пуль. Не только самовар, но самострел. Еще не варила. Жду свободного утра С<ергея> Я<ковлевича>, чтобы показал — ка́к. (Купила вчера, и еле довезла, — точно уже́ с 8 литрами щей!). Вот бы Вам такую! Есть ли это в Чехии? Через границу без пошлины не перевезти. Принцип: варка паром. Завинчивается наглухо.
Только что продержала корректуру перевода 7-ми писем Рильке (не ко мне, конечно!) и вступления к ним. Прочтете в следующем (февральском) № «Воли России». Убеждена, что во всем, что Р<ильке> говорит и я говорю — услышите свое. Письма Р<ильке> — о писании стихов (dichten) — о детстве — о Боге — о чувствах. Перевела как только могла, работала, со вступлением, три недели. — Пишу большую не-статью о Н. Гончаровой, лучшей русской художнице, а м<ожет> б<ыть> и художнике. Замечательный человек [643]. Немолодая, старше меня лет на 15. Видаюсь с ней, записываю. Картины для меня — примечания к сущности, никогда бы не осуществленной, если бы не они. Мой подход к ней — изнутри человека, такой же, думаю, как у нее к картинам. Ничего от внешнего. Никогда не встречала такого огромного я среди художников! (живописцев).
Из этого отношения может выйти дружба, может быть уже и есть, но — молчаливая, вся в действии. Я ее пишу (NB! как художник, именно портрет!), а она пишет иллюстрации к моему «Молодцу» [644]. Но ни я, ни она не показываем.
Много сходства: демократичность физических навыков, равнодушие к мнению: к славе, уединенность, ¾ чутья, ¼ знания, основная русскость и созвучие со всем… Она правнучка Н.Н. Гончаровой, пушкинской роковой жены. — Есть глава и о ней. —
У нас были морозы в 20 гр<адусов>, при здешней одежде и обуви — беда. А у меня еще живы высокие теплые чешские башмаки, — вот и ходила, даже бегала. Здесь такие не достать ни за какие деньги, — весь женский Париж без исключения — в туфельках. А я ходила в них и в толстых черных чешских шерстяных чулках (весь Париж в светлых). В угольных складах мгновенно не оказалось углей, приходилось вымаливать по ведру. Но теперь, слава Богу, потеплело. Мур Вашей голубой (от медвежьего костюмчика) куртки не снимал ни днем ни ночью, самая теплая. Башмаки тоже служат лучше нельзя. Он всё растет, огромный, 7 л<ет> на вид и вес, — 1-го февр<аля> ему исполнилось 4 года. Летит — время?? Аля большая, красивая, добрая, умная, спокойная. Чудесно пишет и очень хорошо рисует. («Nur Zeit» [645]). С эсерами не вижусь никогда, с М<арком> Л<ьвовичем> изредка переписываемся по журнальным делам.
Кончаю на др<угой> день, уже ничего не успею, целую Вас нежно, спасибо за всё.
МЦ.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 71–72 (с купюрами). СС-6. С. 375–376. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 103–106.
Meudon (S. et О.)
2, Av
19-го февраля 1929 г.
Дорогая Саломея! Можно Вас попросить об иждивении? Мороз пожрал все наши ресурсы, внезапно замерзли все вагоны с дешевым углем, пришлось топить англ<ийским> коксом, т. е. в дву́дорога. Хожу в огромных черных чешских башмаках и — с добрую овчину толщиною — черных и чешских также — чулках, всем и себе на удивление. С ногами своими незнакома, так и держусь. (А другие знакомятся — и с любопытством!)
— Закончила перевод писем Рильке, написала вступление [646], прочтете в февр<альском> № «Воли России». Пишу дальше Гончарову [647], получается целая книга.
Когда повидаемся? Вы меня совсем разлюбили. А все-таки целую Вас.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 120–121. Пен. по СС-7.
Дорогая Саломея,
Мое письмо, очевидно, пропало, я Вас просила об иждивении, — очень нужно, задолжали кругом. Я уж думала, что А<лександр> Я<ковлевич> [648] уехал в Англию, но вчера от М<ирского> звонили, оказывается — здесь.
Совестно за напоминание, но совсем негде взять.
Целую Вас.
МЦ.
Meudon (S et О.)
2, Av(enuey Jeanne d’Arc
26-го февр<аля> 1929 г.
Впервые — СС-7. С. 121. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
28 февраля 1929 г.
Дорогая Наталья Сергеевна,
Мы не сговорились о часе. Буду у Вас в понедельник к 8½ — 9 ч<асам>, на Jacques Callot. Пишу Вас вовсю (есть искушение так и назвать: живописание), на́-черно для сербов [649] кончила. В воскресенье сдаю, так что к Вам приду уже отчасти налегке. Хороший конец [650], хотя, боюсь, для сербов — сложно.
Итак, до понедельника в 9 ч<асов>. Целую Вас. Да! У меня одна чудная идея — предложение — только обещайте, что непременно!
МЦ.
Впервые — Цветы и гончарня. С. 29. Печ. по тексту первой публикации.
<5 марта 1929 г., вторник> [651]
Дорогой Николай Павлович,
Если будете нынче в городе, не могли бы завезти Гончаровой следующую записку, — крайне нужно. (Либо 13, Visconti, либо 16, Jacque-Callot, — вернее первое [652].) В крайнем случае воткните в дверь мастерской, а в лучшем (случае) привезите мне ответ. М<ожет> б<ыть> с моего вокзала поедете? Тогда зайдите, — столкуемся о Яннингсе [653].
До свидания!
МЦ.
Вторник
— Хорошо бы, если зашли. М<ожет> б<ыть> к 12 ч<асам>? Тогда у нас позавтракаете.
Впервые — СС-7. С. 213. Печ. по СС-7.
<5 марта 1929 г.> [654]
Милый Николай Павлович, застаю пустынный дом, такой же как улицы, которыми шла. Жду Вас завтра к 12½ ч<асам> (завтра рынок и, боюсь, что к 12 ч<асам> не управлюсь). Но не позже.
Спокойной ночи!
Впервые — СС-7. С. 213. Печ. по СС-7.
<5 марта 1929 г., вторник> [655]
Дорогая Наталья Сергеевна!
Если податель сего [656] Вас застанет, назначьте ему, пожалуйста, вечер на этой неделе, когда встретимся, — нынче не могу, мне взяли билет на Стравинского [657]. (NB! не предпочтение, а необходимость, о которой очень жалею.)
Если же Вас не будет, чтобы не затруднять Вас писанием — давайте встретимся во вторник на следующей неделе, после Вашего обеда, к 8½ ч<аса>, на Jacques Callot, — Сухомлин [658] тоже хочет быть, захвачу почитать из другой статьи, русской. Очень хотела бы, чтобы был и М<ихаил> Ф<едорович> [659].
А если свободны завтра вечером (среда), могла бы дочесть Вам сербскую [660], к<ото>рую в четверг сдаю. (Тот вторник с В<асилием> В<асильевичем> [661] — остается.)
МЦ.
Целую Вас. Привет М<ихаилу> Ф<едоровичу>.
(Надпись на конверте:)
Наталье Сергеевне Гончаровой
Слезьте Mabillon, пересечь сразу улицу и другую (B
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 78. Печ. с уточнением датировки по: Цветы и гончарня. С. 28
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Прошение
Покорнейше прошу Комитет о выдаче мне пособия — по возможности в прежних размерах, а не прошлого раза (получила только 200 фр<анков>).
Марина Цветаева-Эфрон
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
5-го марта 1929 г.
Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве BDIC.
<Март 1929 г.> [663]
Дорогая Наталья Сергеевна! Рукопись кончена [664]. — Когда мне у Вас быть? Ряд вопросов:
1) Какую музыку Вы иллюстрировали, кроме Равеля? [665]
2) По дороге — куда? — сгорели декорации М<ихаила> Ф<едоровича>? [666] Есть еще, но те — устно.
Да! Написала «Завтрак» [667]. Привезу и, кстати, посоветуюсь. Возвращаю, с благодарностью, статью. Не потеряйте — Вы.
Я все вечера свободна, черкните, с Алей — когда и куда. Хотелось бы поскорее. Целую Вас. Тороплюсь.
МЦ.
Впервые — Цветы и гончарня. С. 30. Печ. по тексту первой публикации.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
17-го марта 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Только что Ваше письмо. Я Вас люблю, зачем Вы живете такой жизнью, есть обязательства и к собственной душе, — вспомните Толстого — который, конечно, подвижник, мученик дома (долга) — но который за этот подвиг ответит. Вы правы кругом — и Толстой был прав кругом — и вдруг мысль: грех — что́! Грехи Бог простит, а — подвиги?? Служил ли Толстой Богу, служа дому? Если Бог — труд, непосильное: да. Если Бог — радость, простая радость дыхания: нет. Толстой, везя на себе Софию Андреевну [668] плюс всё включенное, не дышал, а хрипел.
«Пора и о душе подумать», глубокое слово, всегда противуставляемое заботам любви, труду любви, семье. «Не вправе». Вы не вправе, но Ваша душа — вправе, вправе — мало, то́, что для Вас — роскошь, для нее — необходимое условие существования. Вы свою душу губите. И, в ответ: «Кто душу положит за други своя!» [669] И еще в ответ: «Оставь отца своего и мать, и иди за мной» [670]. Я сейчас на краю какой-то правды.
У нас весна. Нынче последний день русской масленицы, из всех русских окон — блинный дух. У нас два раза были блины, Аля сама ставила и пекла. Мур в один присест съедает 8 больших. Его здесь зовут «маленький великан», а франц<узская> портниха: «le petit phénomène» [671]. В лесу чудно, но конечно несравненно с чешским. Вы не думайте, что «игра воображения», я очень упорна в любви, Чехию полюбила сразу и навсегда. Мне и те деревья больше нравятся.
— Был у нас доклад М<арка> Л<ьвовича> о молодой зарубежной литературе [672]. «Молодой зарубежной литературы нет, есть молодые зарубежные писатели». Прав, конечно. Потом разбор, справедливый, посему — безжалостный. (Вспомните основу суда: не милосердие, а справедливость). Из пражан определенно выделил Лебедева [673] и Эйснера [674], с чем согласна. Из парижан — Поплавского [675]. Даровитый поэт, но путаный (беспутный) человек. Мысли М<арка> Л<ьвовича> часто остры, форма обща, все время переводит на настоящие слова. Те мысли — не теми словами.
— Одна работа о Гончаровой кончена и сдана, даю сербам, — 2 листа, немножко меньше (28 печ<атных> стр<аниц> формата «В<оли> Р<оссии>») — 8 чудесных иллюстраций (снимки с ее картин). Жизнь и творчество. Подумайте, нельзя ли было бы куда-нибудь устроить в Чехию? Или Чехия и Сербия — слишком близко? Пойдет в следующем № сербского Русского Архива [676]. Другая работа, большая, пойдет в Воле Р<оссии>, начиная с апреля [677]. Большая просьба: если прочтете и понравится, напишите от себя в редакцию, — а м<ожет> б<ыть> не от себя, пусть кто-нибудь из знакомых напишет — какие-нибудь одобрительные слова, просто: Читатель (не могла ли бы написать Ваша сестра? Вашу руку знают) — а то волероссийцы — неявно, но все же — как-то затруднялись брать, — вещь на 2, на 3 номера. Можно написать по-чешски. И лучше — после майского №, когда они начнут отчаиваться в нескончаемости!
Да! чудная и скорая оказия для башмаков: в Париж в конце марта — м<ожет> б<ыть> уже в 20-тых числах — значит, на днях — едет Сталинский [678]. Позвоните ему по телефону, чтобы условиться, но де́ла не называйте: по телеф<ону> отказать легко. Он весь день в «В<оле> Р<оссии>». Думаю, для меня — повезет. Только непременно почерните подошвы, — хорошо, если бы кто-нибудь поносил день, два. Скажите Сталинскому (Евсей Александрович), что очень нужно, что башмаки лежат уже полгода и т. д. Пусть везет на риск. М<ожет> б<ыть> возьмет и Муриного медвежонка. (Воображаю радость Мура! Обожает зверей!) Мур весь в Вашем, башмаки редкостные, всю зиму носит, ни разу не чинила.
До свидания. О Маяковском напишу непременно. Но лучше сказали Вы: грубый сфинкс. О нем (и о двух других) появится на днях очень хорошая статья С<ергея> Я<ковлевича> во франц<узском> журнале [679]. Пришлю. Как Вам понравился перевод Р<ильке>? [680] Целую Вас. М<ожет> б<ыть> в этом году соберетесь в Париж? (На Пасху!) А? Провели бы с Вами чудный месяц! — Подумайте.
МЦ.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 72–74 (с купюрами). СС-6. С. 377–378. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 106–108.
Дорогая Наталья Сергеевна! Буду у Вас в пятницу, но не к 8½ ч<а-сам>, а если разрешите пораньше, часам к 7-ми, на Visconti. Я Вас так давно не видела, что мне того сроку (под страхом поезда!) мало. (Вообще, я Вас гораздо больше люблю, чем Вы меня, — чему и радуюсь, ибо нет хуже, чем когда наоборот!) [681] Да! Рукопись (для первой книги) [682] сдала и крайний срок говорит о неразбивке набора. Я боюсь. Вы тоже. Попросите М<ихаила> Ф<едоровича>. А то скоро поздно будет. — Спасибо за деньги, получила и уплатила.
Итак, до пятницы. Целую Вас.
МЦ.
2-го апреля 1929 г., вторник.
<Приписка на полях:> Вернулся из Праги Сталинский. Очень хочет пригласить Вас и М<ихаила> Ф<едоровича> к себе. Он вас обоих, очень любит, даже предан.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 80. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 33.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
7-го апреля 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Нынче кончила переписку своей большой работы о Гончаровой, пойдет в В<оле> России, в апрельском номере [683]. Сербская уже переводится. В общей сложности — 7 печатных листов, очень устали глаза.
Первое письмо — Вам, и первое в письме — нежное спасибо за посылку. Башмаки чудные, таких в Париже не найдешь, будут служить мне как Муру — его, которые всю зиму носит не снимая. Мурин медведь и барашек до сих пор целы: жалеет: не ест. Отгрызет маленький кусочек от подножья овцы и — «Ой, что́ я сделал! Жа-алко!!» Алину коробку — не жалели, а бумажки жалели, не рвали и храним. Сталинский, привезший, много рассказывал о Чехии, особенно она [684]. — Вы ее не знаете? — добродушная дама в каракулевом саке. Почему-то от Праги — в восторге. Говорю почему-то, потому что ни с мостами, ни с островками, ни с туманами не связывается. Но было приятно, что хвалит Прагу.
Я ничего не умею хотеть, кроме как в работе, в которой не хотеть — не умею. Ничего не умею добиваться. Мне всегда за кого-то и что-то стыдно, когда у меня нет того, на что я вправе — только любовь дает права — когда у меня нет того, без чего я — не я. Кому-то и чему-то ведь было бы несравненно лучше, если бы я завтра же, забрав и Мура и Алю, могла выехать к Вам в Прагу. Я Вас считаю самой настоящей Муриной крестной, обе (одна крестила, другую вписали) — неудачны: совершенно равнодушны [685]. О<льгу> Е<лисеевну> <Колбасину->Чернову (вписанную в метрику, — отсутствовавшую) Вы должны знать по Союзу Писателей. Мы у нее жили по приезде в Париж. Лучший пример: ее дочери чудно шьют и мать боготворят [686], Мур из всего молниеносно вырастает, лоскутов — полный дом, — ни рубашечки. И попросить нельзя, — удивленные лица. Не заходит никогда. Мура водила раз за всю зиму. Другая (собственно-крестившая) Мура любила до полутора года, потом перестала — неизвестно почему. За всю зиму была — раз. Живет в трех минутах. Всё это на час, а крестные — навек. Поэтому, хотите или не хотите, я Вас самым серьезным образом считаю Муриной крестной — пусть заочной, но самой настоящей и любящей. Крестный его — Ремизов [687] — его не видел ни разу (живет в Париже) и ни разу не позвал. Мне не повезло. Но, руку на́ сердце положа, я Вас в крестные тогда не позвала только из-за того, что крестил о<тец> Сергий [688], который бы мог узнать, что Вы не православная, и даже наверное знал (общий круг). А помните увлечение Муром Г<оспо>жи Андреевой? [689] (Живет в Кламаре, в 20 мин<утах> от Медона). — И не вспоминает!
…Ах, дружба, любовь двухдневная, —
А забвенье — на тысячу дней! [690]
(Женские — стихи). Может быть я долгой любви не заслуживаю, есть что-то, — нужно думать — во мне — что все мои отношения рвет. Ничто не уцелевает. Или — век не тот: не дружб. Из долгих дружб — только с Вами и кн<язем> Волконским [691], людьми иного поколения. Да! о дружбах. Недавно праздновали первую годовщину «Кочевья» [692]. Была и я — как гость. М<арк> Л<ьвович> сидел на председательском месте, справа блондинка, слева брюнетка, обе к литературе непричастные. Не обмолвилась (с 8 ч<асов> веч<ера> до 12½ ночи) ни словом, впрочем — слово было: о Гончаровской статье: два листа или полтора листа? Не усмотрите в этом ни обиды, ни уцелевшей привязанности, — только задумчивость.
…Держала тонкие листы
И странно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело. [693]
— Не знаю, что выйдет из дружбы с Гончаровой. Она очень спокойна и этим — успокаивает меня. Мне всегда совестно давать больше, чем другому нужно (= может взять!) — раньше я давала — как берут — штурмом! Потом — смирилась. Людям нужно другое, чем то, что я могу дать. Раз М<арк> Л<ьвович> мне сказал: «Одна голая душа. Даже страшно!»
У нас весна. (Боже! сколько раз это писано!) Первые распустились ивы — мое любимое дерево. Дубы молчат. Я все вспоминаю куст можжевельника на горе [694], который я звала кипарис. А иногда Борис (Пастернак). Он тоже не пишет.
Целую Вас нежно, пишите, люблю Вас, спасибо за всё.
МЦ.
Впервые — Письма к Анне Тесковой,1969. С. 74–75 (с купюрами). СС-6. С. 378–379. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 108–110.
<Апрель 1929 г.>
Дорогая Наталья Сергеевна,
Очень прошу Вас: приезжайте скорей. Всё цветет, а цвет короток.
Пишу — непосредственно после Вас — запоем Перекоп [695]. Думаю: самое большое после Троянской войны [696]. (Ведь там тоже — ахейцы с данайцами! [697])
Жалею, что не родилась мужчиной: столько гнева даром пропадает!
— Сговоритесь с Алей — когда. Invalides [698] близко, сразу после завтрака, чтобы застать всю красоту. Если будет дождь — естественно отпадает.
У нас чудные места: лесные.
Жду также и М<ихаила> Ф<едоровича>.
Целую Вас нежно.
МЦ.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 80. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 34.
Дорогая Наталья Сергеевна,
Вчера я была у Вас в гостях — во сне. Мастерская была песком [699], в песке — кое-где — подрамники, стен не было видно, а может быть — просто не было. Я кинулась в песок — как была — в берете. Вы уезжали в Польшу — «13 раз съезжу в Польшу, потом вернусь в Париж». В песке я нашла медное донце, работы Челлини [700]. Тут же на песке стоял стол, пили чай. С Вами были какие-то чужие девушки, очень красивые, — Вам помогали.
До свидания! Когда увидимся? Хочу проверить. Песок был розовый.
МЦ.
Медон, 30-го апр<еля> 1929 г., вторник.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 80. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 35.
<Около 30-го апреля 1929 г.> [701]
Николай Павлович! Приходите завтра утром ни свет ни заря по делу выступления Волконского [702]. Ведь у меня читает Св<ятополк->Мирский и Волконского нужно предупредить (не знаю их взаимоотношений), а объявление (платное) в П<оследние> Нов<ости> должно быть сдано завтра до 12 ч<асов> [703], — кого же объявлять?? Словом, будьте у меня не позже 9 ч<асов> [704] (девяти). А то — неизвестно что.
Благодарная днесь и впредь
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 206. Печ. по СС-7 (с уточнениями по кн.: Несколько ударов сердца. С. 154–155).
9 <мая> 1929 г. [705]
Дорогая Наталья Сергеевна! Я еще не поблагодарила Вас за те тюльпаны — чудные — из всех красот Пасхи уцелели одни они. Жаль, что не повидались на праздниках, у нас все цветет, я так радовалась четвергу. Ваши телеграммы всегда огорчительны [706].
У меня к Вам большая просьб<а: на> днях к Вам заедет молодой чел<овек и> завезет билеты на мой вечер 2 <билета>. М<ожет> б<ыть> предложите кому-нибудь? <…> и М<ихаилу> Ф<едоровичу>. Цена 25 фр<анков>, больше — луч<ше, но> больше — трудно. Вечер моя единственная надежда на лето, а на входные билеты не уедешь. Буду читать на вечере отрывки из новой вещи — Перекопа — кот<орый> сейчас пишу [707].
Давайте сговоримся через Алю, когда повидаться. Хотите — приеду к Вам? Пишу Вам на собрании Кочевья [708], докладчик мешает. Целую Вас нежно, простите за возню с билетами. Сердечный привет М<ихаилу> Ф<едоровичу>.
МЦ.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 80. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 36.
<Май 1929 г.> [709]
Милый Николай Павлович,
Заходите как только сможете — дело спешное, с вечером — я дома до 2 ч<асов> и после 5 ч<асов>, но если можете в течение утра.
Готова ваша карточка с Сергеем Михайловичем [710].
Итак, жду.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 207. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
12-го мая 1929 г.
Христос Воскресе, дорогая Саломея!
25-го мой вечер, посылаю Вам 10 билетов с горячей просьбой по возможности распространить [711]. На вечере буду читать отрывки из Перекопа — большой поэмы, которую сейчас пишу. Когда увидимся?
Целую Вас.
Впервые — СС-7. С. 121. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d Arc
12-го мая 1929 г.
Милый Владимир Соломонович,
На этот раз с просьбой о билетах — к Вам (всегда просила Вашего папу) [712].
25-го мой вечер, вступительное слово о русской поэзии читаете Вы [713] (читаете?) потом я — et tout ce qui s’en suit [714], в частности — отрывки из Перекопа, большой поэмы.
Цена билета 25 фр<анков>, посылаю 5.
Всего лучшего, позвоните по тел<ефону> Clamart 411 и вызовите Сергея Яковлевича Эфрона и сговоритесь с ним, нам необходимо повидаться.
МЦветаева.
Впервые — СС-7. С. 352. Печ. по СС-7.
Милый Владимир Соломонович,
Есть слух, что Вы на днях уезжаете из города. Известите меня тотчас же, читаете ли Вы на моем вечере или нет, и можно ли наверняка на Вас рассчитывать. До вечера 10 дней, а от Вас до сих пор ни слова. Мне нужно знать.
Жду Вашего ответа. Всего лучшего.
МЦветаева.
Meudon (S. et О.)
2, Av
14-го мая 1929 г.
Впервые — СС-7. С. 352. Печ. по СС-7.
<Около 24 мая 1929 г.> [715]
Милый Николай Павлович,
Будьте у нас в 7 ч<асов>, мы вместе поедем к С<ергею> М<ихайловичу>, с которым я еще должна посоветоваться о его чтении, а Вы направитесь в зал, — мы с С<ергеем> М<ихайловичем> приедем вместе.
Не запаздывайте!
МЦ.
Стало быть Вы отвозите меня к С<ергею> М<ихайловичу>.
Впервые — СС-7. С. 207. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
28-го мая 1929 г.
Сердечное спасибо, дорогой Александр Иванович!
Посылая Вам билеты, я вовсе не надеялась на устройство всех, и присланное Вами — подарок. Очень я жалею, что не были на вечере [716], меньше из-за Перекопа (восстановимого), чем из-за любопытного состава зала, соединившего на час все крайности эмиграции. (Дольше часу это бы не продержалось!)
А Вы не забыли моих дроздовцев? [717] Думаю выехать около 15-го, кажется в окрестности Гренобля, откуда жду ответа [718]. — А каковы Ваши планы? В<ера> А<лександровна> [719] получила новый купальный халат, и море предрешено.
Еще раз горячее спасибо за участие, — каждый проданный билет — толчок вдоль рельс! (Перевод вечеровых билетов на железнодорожные.)
Сердечный привет.
МЦветаева.
Впервые — СС-7. С. 353. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
28-го мая 1929 г.
Дорогая Саломея! Сначала деловое: деньги С<ергею>Я<ковлевичу> за Евразию переданы и с благодарностью получены. Федоров Вам высылается [720].
Теперь основное: вчера в гостях у Манциарли [721] (восемь туземцев, — один метэк [722]: я, а м<ожет> б<ыть> и не восемь, а восемнадцать) — разговор о снобизме, попытка определить. Я вспомнила <статьи> [723] и Тэффи — о снобизме [724] и подумала, что одно из свойств сноба — короткое дыхание, просто — отсутствие легких, вместо них — полумесяц, причем сверху, а низа вообще нет: глухо. Без длительности звука. Будь Вы снобом, Вы бы давно устали участвовать и сочувствовать (участие и сочувствие — в глубину, а весь сноб на верхах: отсюда его вечный восторг: астматиков).
И — помимо рассуждений — я бесконечно тронута длительностью Вашего <сочувствия?>: persévérance [725] — по-русски нет.
— Скучно с французами! А м<ожет> б<ыть> — с литературными французами! [726] Да еще с парижскими! Будь я французом, я бы ставку поставила на бретонского мужика. — Разговоры о Бальзаке, о Прусте, Флобере. Все знают, все понимают и ничего не могут (последний смогший — и изнемогший — Пруст). Видела американскую дочь, в красном, молчала. Мать — ку-уда! [727]
— Вечер, по-моему, прошел отлично [728]. Пока, с уплатой зала и объявлений, чистых почти <нрзб> тысячи. Я очень довольна, столького не ждала, и есть еще с десяток 25-фр<анко>вых надежд.
Думаю ехать в окрестности (Парижа?), но до этого хочу сводить С<ергея> Я<ковлевича> к врачу, не знаю, что с ним, — м<ожет> б<ыть> предпишет Vichy [729], тогда будем жить в какой-нибудь деревне около, если таковые имеются. Как только выяснится — напишу.
Получила самое трогательное письмо от Св<ятополк>-М<ирского>. Скажите ему, что, во имя его, Врангеля [730] все-таки не читала (а хороший!!!)
Целую Вас нежно. Сердечный привет А<лександру> Я<ковлевичу>. Пишите.
МЦ
Впервые — ВРХД. 1983. № 138. С. 172 (публ. Г.П. Струве). СС-7. С. 121–122. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
11-го июня 1929 г.
Дорогая Саломея! Не люблю закрыток, но сейчас под рукой нет ни бумаги, ни конвертов, а хочется написать с утра.
Приехал <Святополк->Мирский. Приехал Карсавин. Последний на днях справляет серебряную свадьбу [731]. Газета стала выходить раз в две недели [732], и С<ергей> Я<ковлевич> чуть-чуть поправился. Мы еще никуда не едем, — есть предложение из-под Гренобля. Пустой дом в лесу за 100 фр<анков> в месяц, в получасе от всякого жилья, глубоко-одинокий, очевидно проклятый какой-то, ибо даже хозяин не живет. Мрачно и — невозможно: есть погреба и амбары, но нет стульев, не говоря уже о кроватях. Покупать негде, а я без папирос бешусь. А лечим пока что — на вечеровые деньги — с Алей… зубы. Холод и дожди тоже не располагают к отдыху.
Была на Дягилеве, в Блудном сыне несколько умных жестов [733], напоминающих стихи (мне — мои же): превращение плаща в парус [734] и этим — бражников в гребцов.
— Куда из Лондона? Сообщите мне, пожалуйста, адрес Ани Калин [735], хочется ей написать. Целую нежно. Иждивению, как всегда, буду рада. Привет А<лександру> Я<ковлевичу>.
МЦ.
<Приписка на полях:>
4 книги Федорова с неделю тому назад высланы по парижскому адр<есу> — получили ли? [736]
Впервые — СС-7. С. 122–123. Печ. по СС-7.
12-го июня 1929 г.
Meudon (S. et О.)
2, Av
Милые Антонина Константиновна, Оля и Всеволод! Вот Ваше чадо [737]. Если нужно — отпечатаю еще, только напишите ка́к — посветлее (есть одна светлая) или потемнее. Светлые скорей выцветают. На одной карточке — увы! — Саша не вышел, виноват Мур, занявший все место.
Да! Не забыла ли я у вас куска своего мундштука (деревян<ного>) — оплакиваю его!
Всего лучшего, целую
МЦ.
Впервые — ВРХД. 1992. № 165. С. 175 (публ. Е. Лубянниковой и Н. Струве). СС-6. С. 649. Печ. по СС-6.
Meudon (S. et О)
2, Av
18-го июня, вторник
Дорогая Вера Степановна! А я о Ильине и думать забыла, потому что их мно-ого! [738] Не думаю, чтобы Н<иколай> А<лександрович> [739] из-за раскрытия истины согласился потерять поклонника, — факты же, конечно, могу сообщить [740]. Извинялся он (за подпись под оповещением) [741] и перед С<ергеем> Я<ковлевичем> и перед Сувчинским (из-за к<оторо>го якобы вышел <не окончено>
Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в РГАЛИ (Ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 99, л. 1).
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
19-го июня 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Начинаю день с письма к Вам. Знаете русское выражение: некогда о душе подумать. Так и со мной. (Так и с Вами.) Сегодня мне вспомнилась Прага — сады. Сады и мосты. Летняя Прага. Что́ мне сделал этот город, что я его так люблю?
И вот мечта: осенью coûte que coûte [742] приехать к Вам — о душе подумать. В один конец я бы денег достала, не могли ли бы Вы достать в другой? Но м<ожет> б<ыть> последнего бы и делать не пришлось, ибо тысячу крон своим выступлением в Праге конечно соберу. А не тысячу — так пятьсот: обратный путь. Давайте решим это твердо. М<ожет> б<ыть> нашелся бы в Праге какой-нибудь музыкант (или музыкантша, что даже предпочитаю), который бы согласился выступать у меня на вечере бесплатно, чтобы устроить смешанный вечер: стихи и музыка [743]. (Можно — стихи, проза и музыка.) Билеты бы распространили предварительно. Дешевые — при входе. Так это делается здесь.
По-моему — важен факт приезда, уже-присутствия. Заочно — всё трудней. Вы бы меня познакомили с чешскими дамами, и они бы помогли. Тем более, что у меня сейчас есть «хорошие» платья, и вид парижский (NB! Помогают охотнее красивым и богатым, Вы это знаете). Словом, начать не с конца нужды, а с обратного. Их много.
В Праге я конечно буду счастлива: — и это располагает.
Жила бы я у Вас — если можно. На жизнь у меня денег нет, кроме того — хочу быть с Вами, для этого и еду, ибо Прага для меня Вы. Та́ Прага. Была бы чудная жизнь, 2 недели чудной жизни, по возвращении я бы конечно о Праге написала, и этим бы и внешне окупила поездку. Прогостила бы у Вас 2 недели. Я бы Вам помогала и была бы с Вами только, когда бы Вы этого захотели. Я умею быть одной.
Давайте решим это серьезно. 2-го ноября будет 4 года с моего приезда сюда: 4 года тоски по Праге. Выберем прежде всего месяц: м<ожет> б<ыть> сентябрь? (Вторая половина). Или все еще «на даче»? Мне бы хотелось в хорошую погоду, зимой боюсь: без меня простудят Мура. Я могла бы приехать к Вам 15-го, а вечер устроить — 30-го, перед самым отъездом. Подумайте о музыкальной части, чехи так музыкальны, наверное найдется. Можно и пение (хорошо бы старые народные песни, а я читала бы русское народное: свое). Можно устроить чудесный вечер, и для души!
Мой парижский прошел отлично [744]. Хотела было ехать со всеми своими в горы или на море, но… зверские цены (2 комн<аты> с кухней — 2000 фр<анков> за три месяца) — да еще билеты — да еще всё то же хозяйство. Руки опускаются. Целый день готовить можно и в Медоне. И лес у нас по́д боком. (NB! угрюмый, заросший, заколдованный какой-то, — страшно-мрачный, совсем без цветов, один плющ. И хвои нет, — моей любви! Но — все-таки лес, и Муру хорошо).
Поездка в Прагу мне будет наградой за лето в Медоне (о как мне надоедают всё те же места!)
Давайте решим. Буду жить мечтой, потом доставать визу, потом — телеграмму Вам: буду такого-то — и 2 недели с Вами, Вы — со мной. Хотите? Деньги на дорогу туда у меня есть. Не истрачу. Заклею конверт [745].
Утром буду писать, после завтрака — что хотите. А чудные вечера!!
— Пишите о Вашем лете: едете ли куда-нибудь? М<ожет> б<ыть> уже уехали? Если едете или уехали — когда вернетесь?
Итак, подумайте обо всем (месяц, музыкальная часть, возможность моего гощения) и напишите мне возможно скорей. Мое решение настолько серьезно, что посылаю заказным.
Целую и обнимаю Вас. Пора свидеться!
МЦ.
А потом Вы ко мне — знакомиться с Вашим крестником Муром (чудный!) и заново с Алей. — Да? —
7-го июля 1929 г.
Письмо залежалось, и кое-что изменилось: м<ожет> б<ыть> все-таки поедем в горы, в Савойю, в городок С<ен->Мишель, над Греноблем. (Посмотрите на карте). Есть дешевый дом с двумя кроватями и столами — остального ничего, но можно обойтись ящиками. В глубоком лесу, пейзаж — преувеличенная Чехия.
Так что, если поедем, моя поездка в Прагу переносится на октябрь (если поедем, то на 2 месяца, до конца сентября). Но желание и решение остаются в силе.
Очень жду от Вас весточки, до свидания — через 3 месяца?
Целую Вас
М.Ц.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 75–76 (с купюрами). СС-6. С. 379–380. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 111–113.
<Конец июня>
Сердечное спасибо, милый Николай Павлович, и глубочайшие извинения за гвозди. — Что ж: не судьба! верней: судьба.
Утешаюсь холодной погодой, человека сжимающей, обратно жаре, выгоняющей его из кожи и из квартиры (что́, впрочем, то же!) — Пишите о своей жизни: ландшафтах, прогулках, знакомствах [746]. Пришлите снимки, если есть. — Дальше конечно не ищите: явно-бесполезно. М<ожет> б<ыть> отправлю Алю на́ две недели на́ море (в Бретань) гостить к знакомым, а сама осенью на столько же в Прагу — давняя мечта [747].
Еще раз, спасибо от всего сердца — и за это, и за все. Вы удивительный человек.
Числа не знаю, конец июня 1929 г.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 208. Печ. по СС-7 (с небольшими уточнениями по: Несколько ударов сердца. С. 157).
Meudon (S. et О.)
29-го июня 1929 г., суббота.
Дорогая Саломея, спасибо и простите; деньги я конечно получила, но не знала, куда Вам писать, ибо Вы ехали в Голландию, страну для меня баснословную, в которой я совершенно не мыслю знакомого человека.
Очень рада, что Вы опять в досягаемости: в Париже.
На этой неделе я занята в понед<ельник> и четверг, остальное пока свободно.
Очень хочу Вас повидать и жду весточки. Целую Вас.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 123. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
7-го июля 1929 г.
Милый Николай Павлович! Очень возможно, что мы с Вами скоро свидимся. В С<ен->Мишеле [748] (немножко над) есть дом — очень дешевый — с двумя кроватями и столами. Дело в стульях и в тюфяках, первые можно осуществить ящиками, вторые — соломой (NB! блохи!!!) Часть скарба придется везти отсюда (посочувствуйте!) остальное купить в С<ен->Мишеле на базаре (NB! и тащить на себе в гору — 20 мин<ут> или больше). Жду окончательного ответа от русского полковника-рабочего [749], который там живет уже третий год. С<ен->Мишель — густо-лесной, римская дорога и развалины. Жители старые и в старом.
Узнайте на всякий случай сколько туда (и обратно) дорога от Вас, м<ожет> б<ыть> я попросила бы Вас побывать там до нашего приезда и встретить. И немножко устроить (ящики, напр<имер>, ибо таскать придется мне одной: Аля — с Муром, а полковник на заводе) — испытать плиту, м<ожет> б<ыть> купить кое-что из хозяйственного. Напишите 1) цену ж<елезной> д<ороги> 2) возможно ли это в идее, т. е. пожертвовали ли бы Вы 2–3 днями блаженства в Аллемоне на муку в <Сен->Мишеле. М<ожет> б<ыть> и не придется. М<ожет> б<ыть> доро́га настолько дорога́ — я ведь не представляю себе расстояний, — мой путеводитель Вы увезли. На мой запрос ответьте скорее.
Второе — важное. Какова — нормально — (на не-норму нормы нет!) погода в августе и в сентябре? Сто́ит ли вообще ехать? Меньше чем на два месяца не имеет смысла, а выедем мы к концу июля, — не раньше 20-го, т. е. в расчете на август и сентябрь. Спросите у своего хозяина — есть ли смысл, т. е. не попадем ли мы в стужу. Но Вы ведь тоже будете до конца сентября?
— Есть (будут) ли грибы? Черника? С<ен->Мишель — сплошь-лесной, преувеличенная Чехия. Расспросите о С<ен->Мишеле Вашего М. Manin [750], м<ожет> б<ыть> он был или знает.
Итак 1) что Вы думаете о предварительной поездке туда (не забудьте цену проезда, деньги вышлю как только решу — если решу) 2) норма ранне-осенней погоды.
У нас позднее осенняя: ветер, тучи, ни дня без дождя, полная ненадежность. Жары — и в помине нет.
— Служит ли Вам моя палочка? Очень хотелось бы с Вами полазить.
До свидания — может быть скорого.
МЦ.
P.S. Наш дом среди десятка таких же, — не тот страшный одинокий за 60 фр<анков>.
Пришлите мне какие-нибудь виды Аллемона, обожаю горы.
Сердечный привет от всего семейства.
Вы — Isère, а мы — Savoie! [751]
Впервые — Мир России. С. 167–168. СС-7. С. 208–209. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
8-го июля 1929 г.
Дорогая Наталья Сергеевна! Сто лет не виделись. Назначьте мне через Алю вечер, когда Вы свободны, — хотите вместе пойдем в кинематограф? Есть одна чудная вещь — Solitude [752] — если еще не видели. А я с радостью посмотрю во второй раз. Она сейчас всюду идет. Условимтесь сейчас о часе — 7 ч<асов>, в Вашей мастерской. А день (недели) сообщите Вы — через Алю.
Второе: [несколько слов зачеркнуто] если увидите В<асилия> В<асильевича> [753], скажите (от себя!!!), что моя вещь о Вас полна грубейших опечаток, совершенно искажающих смысл.
Продержали ее 4 месяца и не дали корректуры. Я в большом огорчении и негодовании. Если бы за каждую опечатку автору бы платили — их бы не было.
Привезу Вам расчерканный [754] номер. Очень зову Вас к себе. Сегодня чудный день, первый такой за неделю. Сомневаюсь, что продержится. М<ожет> б<ыть> Вы раньше соберетесь к нам? Как Вам удобнее. План. Хорошо бы устроить маленькое пиршество в честь выхода статьи. У Вас или у нас? Это также — как удобнее, п<отому> ч<то> есть вся посуда. Но об этом сговоримся при встрече. Очень хочу Вас видеть. Целую.
МЦ.
Когда приду, буду уже знать, где-то идет Solitude. М<ожет> б<ыть> и М<ихаил> Ф<едорович> соблазнится?
Вещь — чудная.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 80–81. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 37.
<12 июля 1929 г.> [755]
Дорогой Николай Павлович! Спасибо.
Дела таковы: мне предлагают дом — дешевый — в горах. Предлагает человек бессемейный — военный — рабочий, м<ожет> б<ыть> не знающий всех трудностей, связанных с семьей и оседлостью. Свободен он раз в неделю, времени на подробности у него нет. Ехать вслепую — боюсь.
Что́ за дом? Возможный или нет? Кто соседи (группа в 10–12 домов над С<ен->Мишелем) и что у них наверняка можно достать? (Молоко, яйца, зелень.) Есть кафе, — есть ли в нем табак и спички?
На каком точно расстоянии от С<ен->Мишеля? Сколько ходу? Полковник писал о 2 кроватях и столах (одну «пару» дает он, другую хозяин). Реальность ли? Можно ли в С<ен->Мишеле купить ящики — вместо стульев и полок? Ведь нельзя же жить на полу, — я все-таки надеюсь заниматься.
Приеду я по всей вероятности одна с детьми, — все будет на мне. — Как с водой? (есть ли колодец?) Боюсь заехать.
По-моему, самое лучшее было бы сев на поезд (проще! погулять мы с Вами успеем) доехать до С<ен->Мишеля, познакомиться с полковником и сообща все обдумать — он очень милый человек. Вместе осмотреть Дом и взвесить. М<ожет> б<ыть> — если такая гора (устройство!) — заслонит все горы и — просто — не сто́ит. А м<ожет> б<ыть> только издалека так страшно. У полковника нет времени и у него другой строй жизни, он не может войти в мое положение. Вы — можете, ибо живете семьей и знаете, что́ это значит.
Решите за меня и отпишите.
Действует ли плита? (на случай порчи примуса) Чем топят? Очень важно расстояние от С<ен->Мишеля: придется неустанно таскать тяжести — продовольствие, керосин — учтите. Сильно ли в гору и сколько ходу?
Кто соседи? Еде живет хозяин? (Большая ли семья и нет ли ведьм — о, не киевских! [756] — бытовых).
Мое письмо возьмите с собой.
— Каков С<ен->Мишель? Аптека? Лавки? (Красота — потом. На то́м — (свете!))
Будь я Вами, я бы списалась с полковником, когда он свободен, проехала бы прямо к нему. После осмотра — отписала бы мне, в освещении собственного впечатления (NB! живой Волконский). Я бы решила, и тогда мы оба принялись бы действовать: я выслала бы Вам деньги на самонужнейшее обзаведение и Вы бы нас, в означенный день, встретили.
Все это очень трудно, но может выйти и чудно, — Вы бы к нам наезжали, гуляли бы вместе, и т. д. Странно: прошлым летом Вы́ ко мне (сорвалось!) теперь я — к Вам — и м<ожет> б<ыть> не сорвется.
Ад<рес> полковника:
M
Usine de la Saussay
S
Георгий Романович Гаганидзе [757].
Посылаю Вам его письмо — вчитайтесь [758].
Напишите ему, что Вы по моему поручению и т. д. хотели бы осмотреть дом. Пусть он Вам назначит день и сообщит свой домашний адрес.
Пока всего лучшего, спасибо, буду ждать вестей.
МЦ.
P.S. Если он свободен только в воскресенье — в это (нынче пятница), Вы уже не поспеете, а ждать следующего — долго. Вы могли бы с ним повидаться вечером после его службы, переночевать у него (если возможно), и утром отправиться самостоятельно — de la part de M
— М<ожет> б<ыть> у него за это время что-нибудь другое наладилось, более удобное, — тоже не исключается.
МЦ.
Очень хочу в горы.
Впервые — Мир России. С. 168–169. СС-7. С. 209–210. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
15-го июля 1929 г.
Дорогая Саломея! Мне приходится опять просить Вас об иждивении («точно это было вчера»…) Деньги с вечера у меня есть, но конверт с некоторых пор заклеен (au bon moment! [761]) ибо надежда на поездку в горы еще не оставлена [762]. (Место дешевое, но дома пусты, без ничего, — вот и колеблюсь.)
Дошло ли до Вас мое последнее письмецо, уже на парижский адр<ес> и почему молчите?
Очень хотелось бы повидаться, но сомневаюсь, что Вы в городе.
Целую Вас.
МЦ.
Саломея! Если Вы в городе, не могли бы Вы — если найдете это нужным — встретить меня с Вырубовым? [763] Я сейчас собираю материал для одной большой вещи [764] — мне нужно все знать о Государыне А<лександре> Ф<едоровне> — м<ожет> б<ыть> он может указать мне иностранные источники, к<отор>ых я не знаю, м<ожет> б<ыть> живо что-нибудь из устных рассказов Вырубовой [765]. М<ожет> б<ыть> я ошибаюсь и он совсем далек? Но тогда — общественные настроения тех дней (коронация, Ходынка, японская война) — он ведь уже был взрослым? (я росла за границей и японскую войну помню из немецкой школы: не то). — Подумайте. — А если его в городе нет, м<ожет> б<ыть> дадите мне его адр<ес>?
Простите за хлопоты.
Кто еще может знать? (О молодой Государыне).
Впервые — СС-7. С. 123. Печ. по СС-7.
<20 июля 1929 г.> [766]
Remettez départ lettre suit.
Marina [767]
Впервые — CC-7. C. 229 (в комментариях). Печ. по кн: Несколько ударов сердца. С. 163.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
24-го июля 1929 г.
Дорогой Николай Павлович! Не сердитесь, — все вышло помимо меня. Вы ведь знаете, что я от себя не завишу.
Первое: ответ полковника, что тот дом в 80 фр<анков> — ушел (NB! оказалось — и кровати можно достать, и столы и даже шкаф, — чего же не говорил раньше??). Второе: дела С<ергея> Я<ковлевича>, не дающие ему возможности выехать — что-то случилось, случается [768] — что́, рассказать не могу, словом — деньги с вечера целиком должны уйти на жизнь. Об отъезде и думать нечего.
Простите за все беспокойство, — вопросы, расспросы, поручения. Мое единственное оправдание — полная уверенность, что поеду. Рухнуло сразу.
Алю надеюсь на 2 недели отправить в Бретань, к знакомым [769]. О себе пока не думаю, знаю только, что дико устала от Медона и хозяйства, хозяйства и Медона и что ни хозяйство, ни Медон, ни усталость не пройдут. Радуюсь за Вас, что Вы там, и горюю за себя, что Вас здесь нет — вспоминаю прошлогодние прогулки. У меня нет спутника, не гуляла уже — да с нашего последнего раза. Никого не вижу, не знаю почему. Должно быть — еще скучнее, чем с собой. Да и многие разъехались: письма из Швейцарии, с Пиреней, из Голландии. А мои — всё из Медона. К В<ере> С<тепановне> [770] не тянет, — она все о «втором Христе» (Кришнамурти) [771], с С<ергеем> М<ихайловичем> [772] изредка переписываемся, он тоже никуда не уехал, но у него нет хозяйства. Гончарова на Средиземном море. (А я в Медоне.)
Ваш папа рассказывал чудеса об аллемонских грибах. Соберите и насушите — и подарите, я вскоре совсем обнищаю (не шучу!) а это — чудный ресурс. Мне когда-то из каких-то лесов прислал мешочек Шингарев [773], — полгода ели. У нас грибов еще нет, — недавно ходили целое утро — всем семейством — ни поганки! Ваш хозяин наверное знает как сушат грибы. (А может он gentilhomme [774] и даже не знает как они растут? Тогда его домоправительницу — если не померла.) Шингарев сушил на солнце, разбросав на листе бумаги, это лучше, чем связками. Можно и в духовке, которой в вашем замке наверное нет. О грибах — мечтаю.
18-го / 31-го июля 1929 г. — А вчера были мои имянины (17-го). Были: Карсавины — всем семейством [775], — Ивонна [776], Радзевичи [777], Владик [778] и В<ера> А<лександровна> С<увчин>ская. Подарки: от Али — серебряный пояс, кошелек (копытом) и грам<мофонные> иголки, от С<ергея> Я<ковлевича> 2 тома Пруста «La Prisonnière» [779], от Ивонны почтовую бумагу (не терплю коробок — только блок-ноты!), от Радзевичей тетрадь и чернила, от Карсавиных: фартук, папиросы и дыню, от Владика дыню, от В<еры> А<лександровны> цветок и вино. Было чудное угощение, очень жалела, что Вас не было, сидели поздно. Мур побил Сусю [780] (младшую Карсавину) ружьем. Вчера он в первый раз в жизни был у парикмахера и обнаружил совершенно отвесный затылок. — «Ça Vous étonne? Moi non, — il y en a, il y en a des têtes!» [781] — философический возглас парикмахера.
Да! нынче открытка от С<ергея> М<ихайловича>. Горюет, что не видит ни Вас ни меня. Написал Вам письмо по старому адресу. Завтра еду к нему и дам Ваш новый, — напишу и приколю на стенку.
Прочла совершенно изумительные мемуары Витте — 2 огромных тома [782]. Советую. Обвинительный приговор рукой верноподданного. Гениальный деятель.
— Из новостей: бракосочетание Максима Ковалевского с Ириной Кедровой [783] и бракосочетание Сосинского с Адей Черновой [784] (не близнецом! «близнец» — остался-лась!) [785]. Но это уже давно. На свадьбе Ади был убит — сбит с велосипеда автомобилем — один из гостей, Шарнопольский [786], варивший пунш. Хороший юноша, большой друг Гончаровой и, немножко, мой (видела его во второй раз). Последний с кем говорил — со мной. Ужасная смерть. Расскажу при встрече. (Погиб на тихой уличке Pierre Louvrier.)
— Когда возвращаетесь и успеем ли мы с Вами, до зимы, погулять? Навряд ли. Я по Вас соскучилась. Пишите.
МЦ.
<Приписки на полях:>
Пишите о природе и погоде. У нас опять холода, но я уже не обращаю внимания.
У меня был дикий скандал с лже-евразийцем Ильиным [787] — у Бердяева — у которого (знакома 16 лет!) была в первый раз [788]. Присутствовала Вера Степановна. Скандал из-за царской семьи, <про> которую он, Ильин, обвиняя евразийцев в большевизме, говорил как большевик 1918 г. — Теперь таких нет. ХАМ. При встрече расскажу.
P.S. Когда Ваш день рождения? Что-то в этих числах [789]. У меня для Вас есть подарок.
Впервые — Русская мысль. Париж. 1992. 16 окт. (спец. прилож.). (Публ. Е.Б. Коркиной). СС-7. С. 210–212. Печ. по тексту первой публикации.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
7-го августа 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Я уже вижу себя у Вас — хотя не знаю где, — не представляю себе улицы, а дом — кажется — большой? Комнату помню, одну, где сидели, а другую — из которой шла музыка. Но м<ожет> б<ыть> у Вас новая квартира, и я ничего не помню.
А Савойя — улыбнулась (увы, увы!). Господин, с которым я списывалась, упустил тот домик, и у меня не хватило мужества начинать поиски в другом месте. Всё хорошее занято и всё дешевое занято, меня касается только последнее. — Так мы и не уехали.
Отправляю Алю на 2 недели в Бретань, к Лебедевым [790] (тем), буду пасти Мура. А осенью — к 1 — му ноября? — к Вам, если не передумаете, я не передумаю, ибо ни о чем другом не думаю. Всё, что Вы пишете о вечере, вечерах, очень подходит. И о домах, куда, и о дамах, с которыми… Отдаюсь всецело в Ваше распоряжение. Боюсь только, что меня начнут расспрашивать о парижских новинках, а у меня только одна новинка — да и та медонская — Мур. «Quel triste plaisir que de s’amuser!» [791] — так я смотрю на вечерний Париж. Его приманки — не для меня. Но, в крайнем случае, для поддержания престижа парижанки, могу врать и буду врать.
А знаете заветную мечту «парижанки»? — Овчина [792]. Честное слово. Сплю и вижу во сне. Здесь достать нельзя, а я так малокровна, верней бескровна, что ничем кроме меха согреться не могу, выйдя на улицу, сразу коченею и при 2–3 гр<адуса> мороза отмораживаюсь. Души не у́было, а крови у́было. — И вот, надежда на Чехию, верней Словакию, — в Праге я видела словацкие полушубки на овечьем (бараньем меху). Но мне полушубка (коротенького) мало, п<отому> ч<то> с России отмороженные колени, мне нужна длинная шуба — или просто овчина, которой смогу подбить имеющееся пальто. (Здесь мех носят наружу, «для красоты», и готовы пойти в меховом хоть в апреле месяце. Весь Париж — напоказ).
Как Вы думаете, что́ могла бы сто́ить либо такая шуба (на бараньем меху) либо овчина. Если в Праге нет, нельзя ли выписать из Словакии? (Там баранов много, мне говорили). Хотелось бы хорошенькую, кудрявую, как у нас в России, — были такие: чистенькие, без запаха. М<ожет> б<ыть> можно достать по случаю? Было бы дешевле. В Париже последнее кошачье «манто» — тысяча фр<анков>, не хочу кошки, хочу барана. Если у Вас есть кто-то в Словакии, нельзя ли было бы спросить? Я думаю, на месте — дешевле. Овчину на целое пальто. Можно было бы купить заранее (узнав цену, деньги вышлю), а по приезде мне бы всё устроила г<оспож>а Завадская [793], она отлично шьет и дорого за шитье не возьмет. И границе платить бы не пришлось, ибо поехала бы обратно — в нем (баране).
Простите за такую длительную баранью мечту, но слишком намучилась от прошлогодних холодов, и тогда же решила — овчину coûte que coûte [794].
— Сейчас август, 7-ое, ждать около 3-х мес<яцев> — Пройдут. — Прошли же почти 4 года! (выехали 1-го ноября 1925 г. — видите, и числа те же). Хорошо бы — для рифмы — и сейчас выехать 1-го! М<ожет> б<ыть> так и будет. — Уже знаю подарок, который Вам привезу. Мало — знаю! есть.
О другом, а именно — Хашеке [795]: Бравый солдат Швейк. — Знаете, конечно. И очаровывающая и отталкивающая книга. Чешский Иванушка-дурачок, — просто русский денщик. Бездарны места с чистой идеологией, иногда пересол с духовенством, но в целом — даровитый человек и единственная вещь. Как жаль, что так рано умер. И как безнадежна попытка друга (другого!) закончить [796]. Как сразу все добреет и тупеет.
А вот Вам — бравый солдат Мур. Хорош? Карточки передержаны, в жизни он — блондин. Скоро пришлю Вам большого Мура (лицо) и Алю. Аля страшно радуется поездке и страшно горюет, что оставляет меня без рук. — Трогательная девочка, и отпуск (первый за 5 л<ет>!) заслужила.
Из новостей: вышла замуж младшая дочь О<льги> Е<лисеевны> Черновой — м<ожет> б<ыть> помните? — Адя, за молодого писателя Сосинского [797], к<оторо>го м<ожет> б<ыть> читали в В<оле> Р<оссии> [798]. Рада, что понравилась Гончарова [799]. «Окончание в следующем номере». Неужели вы еще на М<арка> Л<ьвовича> — удивляетесь? (Неответ на письмо). Как Вы хорошо думаете о людях! Его воспитанность часто накожная (ergo [800]: ничтожная) — чуть царапки — сцарапнул! Но он не груб, ибо грубость — активность и страстность, либо: природа, дикарство, а в нем: ни активности (кроме как в политике или очередном романе) ни страстности (никогда!) и уже конечно — ни природы. Точно он не рожден, а сделан.
Пора кончать. Надеюсь, что перешлют. Обнимаю Вас, радуюсь Вашему лету. Привет Вашим. Пишите.
М
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 76–77 (с купюрами). СС-6. С. 380. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой. 2008. С. 113–116.
Медон, 12-го августа 1929 г.
Дорогой Николай Павлович, было у меня к Вам большое письме, но неотосланное вовремя, затерялось. Если найду — дошлю.
Пока же:
Аля уехала в Бретань, в старинный городок, где Мария Стюарт ждала жениха-дофина [801]. С<ергей> Я<ковлевич> в Бельгии [802], уехали в один день и час (9 ч<асов> 30 утра) только с разных вокзалов, — Аля с Montparnasse, С<ергей> Я<ковлевич> с Nord. От Али блаженные письма: все в национальных костюмах, старый город, (молодые годы!) и постель без блох. (У нас засилье вроде прошлогоднего, С<ергей> Я<ковлевич> с Алей, собственно — сбежали, мы с Муром отдуваемся).
Итак пасу Мура с утра до вечера, в промежутки убираю и готовлю, вечерами сторожу. Я думаю, что в жизни не встречала такого непротивленца как я. Что ни заставьте делать — буду, где и как ни заставьте жить — вживусь, втянусь и в этот сон. NB! у меня совершенно нет сознания реальности собственной жизни — точно я чужую жизнь живу, или не я — живу. «Что ни заставьте» — лишь бы безлично, т. е. не X или Y, а жизнь, необходимость. Я даже не могу сказать, что я несчастна — говорю не о данном отрезке жизни, а вообще, о всей — сознание несчастности ведь тоже действенность, — я по поводу своей жизни ничего не чувствую. И кое-что — думаю.
Всё для меня важнее чем я, т. е. моя душа, — чего же в конце концов она — я — мы с ней — стоим? Да как раз того, что имеем (не имеем, ибо здесь имеем — бессмыслица). «Душу отдаст за други своя́» [803], — но тогда не нужно быть поэтом! Как жизнь меняется: раньше я, непрерывно греша перед Богом, была чиста перед богами, теперь, чиста или нет перед Богом — не знаю, но перед богами — грешна. Просто — не успеваю писать, всё важнее, чем мои стихи (не мне, — жизни!) Друзей у меня нет, говорю это спокойно. Никто не выручает, никто не негодует. Никто не приглашает (а сколько вилл в 10 комнат, из которых пустует 5!)
Я к себе беспощадна, поэтому и другие. Это я задала тон. И не пеняю.
Конечно Вы мне друг, но как только человек мне друг — его-то и не хочется отягощать.
Мур чудный, веселый, послушный, и если бы не непрерывные разговоры об автомобилях, которыми он меня уже дразнит… Сегодня мы с ним нашли свою Савойю: холмик в 10 мин<утах> ходьбы от входа в лес. Я штопала, Мур играл, — так и прошел день.
…Все же промчится скорей штопкой обманутый день… (В подлиннике — ПЕСНЕЙ. Стих, кажется, Овидия [804]).
До свидания! Пишите
МЦ.
Впервые — Несколько ударов сердца. С. 169–170. Печ. по тексту первой публикации.
Медон, 20-го авг<уста> 1929 г.
Милый Володя!
Что сие означает?? Ведь Гончаровой еще 2 печатных листа, а в последнем № «В<оли> Р<оссии>» никакого «продолжение следует». Куды-ж Вы (вы) с ними теперь денетесь?? [805] Или — трюк, чтобы не раздразнивать честного эсеровского читателя? Как бы то ни было — остаток рукописи получите на днях. Я бы советовала целиком в след<ующую> книжку, чтобы не размазывать на 4 № (уже в двух!), но мое дело — написать…
Слонима уже известила, дивлюсь на него: отлично знал, что около 5-ти листов. Напечатано же меньше трех.
Почему мне не дают корректуры? Последнего № еще не просматривала, но в предыдущем зверские опечатки. Очень прошу корректуры хотя бы конца [806].
Да! Не знаете ли Вы адр<еса> Резини? [807] Если знаете, напишите на записочке, устно С<ергей> Я<ковлевич> забудет.
Мур болен, а то бы пришли с ним в Кламар.
До свидания! Привет Вашим.
МЦ.
<Приписка на полях:>
Рукопись сдам на самых днях.
Впервые — НП. С. 242–243. СС-7. С. 89. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
20-го августа 1929 г.
Дорогая Саломея! Я никуда не уехала; но удалось Алю отправить в Бретань на несколько недель, в чудное место с настоящим морем и жителями. (Это мне почему-то напомнило поэтессу Марью Шкапскую [808], которая приехав в Берлин, все стонала — «Нужно ходить как мать-природа» и не выходила от Вертхейма [809]. Эту же М<арию> Шкапскую один мой знакомый, не зная ни кто ни что, принял за акушерку [810].) С<ергей> Я<ковлевич> ездил в Бельгию по евраз<ийским> делам и в очаровании от страны. Был на Ватерлоо [811]. Сейчас он болен (очередная печень), болен и Мур — что-то в легком, лежит в компрессах и горчичниках, простудился неизвестно как. Докторша нашла у него послескарлатинный шумок в сердце, кроме того советует вырезать аденоиды. Я вся в этих заботах, с Алиного отъезда (2 недели) просто не раскрыла тетради, которую уже заплел паук. До Муркиной болезни непрерывно с ним гуляла, а в лесу да еще с ним — какое писанье!
Прочла весь имеющийся материал о Царице, заполучила и одну неизданную, очень интересную запись — офицера, лежавшего у нее в лазарете [812]. Прочла — довольно скучную — книгу Белецкого о Распутине с очень любопытным приложением записи о нем Илиодора, еще в 1912 г («Гриша», — м<ожет> б<ыть> знаете? Распутин, так сказать, mise a nu [813]) [814].
Прочла и «Im Westen nichts neues» [815], любопытная параллель с «Бравым солдатом Швейком» — (Хашека) — к<оторо>го, конечно, знаете? В обеих книгах явный пересол, вредящий доверию и — впечатлению. Не удивляйтесь, что я это говорю: люблю пересол в чувствах, никогда — в фактах. (Каждое чувство — само по себе — пересол, однозначащее). Не всякий офицер негодяй и не всякий священник безбожник, — это — Хашеку. Не всех убивают, да еще по два раза, — это — Ремарку. (Rehmark? тогда — немец. А — Remark? — читала по-французски.) [816]
Да, чтобы не забыть: деньги за Федорова в из<дательст>ве с благодарностью получены [817].
(А старая Кускова взбесилась и пишет, что у евразийцев принято убивать предков. Прочтите ответ в ближайшей (субботней) «Эмигрантике», принадлежит перу С<ергея> Я<ковлевича> [818].)
<…> С<ергей> Я<ковлевич> пролежал три дня, вчера потащился в Кламар и еле дошел — так ослаб от боли и диеты. Великомученик Евразийства. Сувчинский где-то на море (или в горах), В<ера> А<лександровна> служит, никого не видаю, п<отому> ч<то> все разъехались, кроме того — Али нет, и привязана к дому — или Медону, что то же. Лето у нас прошло, все улицы в желтых струйках, люблю осень.
До свидания! Горы люблю больше всего: всей нелюбовью к морю (лежачему) и целиком понимаю Ваше восхищение (NB — от земли!)
Целую Вас. Привет А<лександру> Я<ковлевичу>. Пишите.
МЦ.
Впервые — ВРХД. 1983. № 138. С. 173–174 (публ. Г.П. Струве). СС-7. С. 124. Печ. по СС-7.
Медон, 6-го сент<ября> 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Ваше письмо ждала вчера, а получила сегодня. На каком основании (ждала)? Своей уверенности в нем. — «А сегодня будет письмо от А<нны> А<нтоновны>» (Говорила из завтра).
— Мигрень — и что? Давайте радоваться! У меня вот шея болит — гланды — Бог еще знает какие, но гланды не я, я — еду. Слушайте: в награду за безвыездное лето, за всё тот же лес всё в новых сальных бумажках (сгребаю Муркиными граблями и жгу, вопреки полному воспрещению костров), за вот уже месяц неписания (Алина Бретань!) — за все это и другое многое — хочу в середине октября съездить в Бельгию. Близко, дешево, есть где остановиться, новая страна, старые города — С<ергей> Я<ковлевич> недавно был по евразийским делам и в очаровании. Но к Ватерлоо это слово уже не относится, — вещь посильнее! Стоял там, где стоял Наполеон и мысленно следовал за боем. Всего этого хочу и я. Устрою в Брюсселе вечер, который окупит дорогу. Поеду на неделю. А в первых числах ноября — к Вам.
Виделась (после полугодового перерыва, бывали — дольше!) с М<арком> Л<ьвовичем> С<лонимом>, приезжал ко мне, гуляли. Отношения приязненные, очень далекие, он всё сбивается на литературу, а я, как всегда, соответствую. Говорили о поездке в Прагу. Очень советует вечер в Pen Club’e [819] (м<ожет> б<ыть> неправильно пишу?), ручается за материальный (гнусное слово!) успех. Обещает перед отъездом дать ряд советов и писем. Жаль, что его не будет, — освободил бы Вас от части хлопот. А с другой стороны, единственной! — не жаль, мне хочется Вашей Праги.
Я Праги совершенно не знаю. Хочу знать всё. Не была ни в одном музее, ни на одном концерте, — только в кафе со С<лонимом>, зато, кажется, во всех. (Была, впрочем на Шаляпине и на Стравинском [820], но это к Праге не относится). Зато в садах — была. Какие чудные сады! Хотелось сказать — особенно весною, нет! — особенно зимою, когда никого нет. У меня в Праге есть приятельница, Катя Рейтлингер (дочь легкомысленного отца [821], к<оторо>го Вы наверное знаете), она меня тоже сможет поводить. В Праге я никогда не была свободной, — хотя бы от страха последнего поезда, как чудно будет знать, что некуда спешить. Заматываться мы с Вами не будем: больше всех музеев и концертов я мечтаю о вечерах с Вами — беседах, музыке, тишине. Я от зрелищ и сборищ сразу устаю.
Радуюсь Завадским — ему и ей [822]. Она вопреки видимости — прелестный человек.
Куда — за́город? Я лучше Мокропсов и Вшенор места не знаю. Моя мечта — когда-нибудь приехать туда на лето с Муром, показать ему его колыбель. Он бы в Чехии был счастлив — с гусями, с ручьями! Здесь ему — тесно: в глубь леса не ходим (опасно), а вблизи от дома — всё те же дамы, и пары, и глаза. Никто его не пропускает без изумленного возгласа или взгляда. Он, среди французских детей, не из другой страны, а с другой планеты. Голова — последний детский размер, ростом мне по грудь (4½ года!), а я не маленькая. И голове и росту нужен простор. Здесь дети пищат, он, когда на воле, орет, — просто от силы. Неловко, когда орет один — «Мур, нельзя!» — «Но почему же? Здесь же нет соседей!» — Жаль его. Подпражская природа несравненно крупнее подпарижской. Я с тоской вспоминаю реку, сливы, поля, — здесь по́ля совершенно нет. Как жаль, что у меня в Чехии не было аппарата. Свой привезу, м<ожет> б<ыть> удастся снять, хоть поеду в самую туманную пору. — Помню один новогодний день в Праге — солнце, синева, сброшенное пальто. («Прага» — собирательное, дело было в родных Мокропсах). Проще: Мокропсы была деревня, со всем деревенским: гусями, козами, даже — кузницей! Здесь ничего этого нет: пригород, сплошные лавочки. Многие (особенно многия!) бы со мной поменялись, но мне Crème Toucalon [823] не нужен, а что́ кроме? Сознание, что в Париже? Слишком залюбленный город, я актерам не поклонница.
Если бы Вы сюда приехали, мне все бы это сразу понравилось — от желания, чтобы понравилось, и сознания, что нравится — Вам. И я бы места нашла, что́, несомненно, есть. Но такого загаженного леса Вы и в худшем сне не видели! Всё бросают. Не земля, а сплошные консервные жестянки — гнусные. (В 40° в тени (вот уже неделя!) есть консервы, когда рынок лопается от зелени. Пьют, кстати (зимняя норма!) по 4 литра вина в день, не считая «аперитивов»).
Напишите про новое место, про здоровье — Ваше и мамы. Начало ноября — подходит для приезда? Итак, через 2 месяца, которые пролетят как день.
Целую Вас нежно, спасибо за всё.
МЦ.
Спасибо за запрос об овчине, в Прикарпатской Руси конечно есть [824].
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 77–78 (с купюрами). СС-6. С. 381–382. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой. 2008. С. 116–118 (с уточнениями по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 152–153).
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
12-го сентября 1929 г.
Дорогая Г<оспо>жа Ломоносова (а отчество Ваше позорно забыла, — в говоре оно слито, а та́к, в отвлечении, отпадает — по крайней мере у меня. Имя — помню.) Как жаль, что Вы не попали в Париж и какой стыд, что только сейчас, полгода по несвершении, от меня это слышите [825].
Дело не в «собирании» написать, а в лютости жизни. Встаю в 7 ч<асов>, ложусь в 2 ч<аса>, а то и в 3 ч<аса> — что́ в промежутке? — быт: стирка, готовка, прогулка с мальчиком (обожаю мальчика, обожаю гулять, но писать гуляя не могу), посуда, посуда, посуда, штопка, штопка, штопка, — а еще кройка нового, а я так бездарна! Часто за весь день — ни получасу на себя (писанье), ибо не забудьте людей: гостей — или в тебе нуждающихся.
Нас четверо в семье: муж, за которого я вышла замуж, когда ему было 18 лет, а мне не было 17-ти [826], — Сергей Яковлевич Эфрон, бывший доброволец (с Октябрьской Москвы до Галлиполи — всё, сплошь в строю, кроме лазаретов (три раненья) — потом пражский студент, ученик Кондакова (о котором Вы наверное слышали — иконопись, археология, архаика, — 80-летнее светило) [827] — ныне один из самых деятельных — не хочу сказать вождей, не потому что не вождь, а потому что вождь — не то, просто — отбросив «один из» — с_е_р_д_ц_е Евразийства [828]. Газета «Евразия», единственная в эмиграции (да и в России) — его замысел, его детище, его г[е][829]орб, его радость [830]. Чем-то, многим чем, а главное: совестью, ответственностью, глубокой серьезностью сущности, похож на Бориса, но — мужественнее. Борис, как бы сказать, женское явление той же сути. Это о муже. Затем дочь — Аля (Ариадна), дитя моего детства, скоро 16 лет [831], чудная девочка, не Wunder-Kind, a wunder-bares Kind [832], проделавшая со мной всю Советскую (1917 г. — 1922 г.) эпопею. У меня есть ее 5-летние (собственноручные) записи, рисунки и стихи того времени (6-летние стихи в моей книжке «Психея», — «Стихи дочери», которые многие считают за мои, хотя совсем не похожи) [833]. Сейчас выше меня, красивая, тип скорее германский — из Kinder-Walhalla [834]. — Два дара: слово и карандаш (пока не кисть), училась этой зимой (в первый раз в жизни) у Натальи Гончаровой [835], т. е. та ей давала быть. — И похожа на меня и не-похожа. Похожа страстью к слову, жизнью в нем (о, не влияние! рождение), непохожа-гармоничностью, даже идилличностью всего существа (о, не от возраста! помню свои шестнадцать). Наконец — Мур (Георгий) — «маленький великан», «Муссолини» «философ», «Зигфрид», «le petit phénomène», «Napoléon à S
Все женщины тебе целуют руки
И забывают сыновей.
Весь — как струна! Славянской скуки
Ни тени — в красоте твоей! [838]
Буйно и крупно-кудряв, белокур, синеглаз. Этого-то Мура я и прогуливаю — с февраля 1925 г. по нынешний день. Он не должен страдать от того, что я пишу стихи, — пусть лучше стихи страдают! (как оно и есть).
О себе не успела. Вкратце. Написала большую поэму Перекоп, которую никто не хочет по тем же причинам, по которым Вас красные считают белой, а белые — красной. Так и лежит. А я пишу другую, имя которой пока не сообщаю [839]. Эпиграф к Перекопу: Dunkle Zypressen! — Die Welt ist gar zu lustig. — Es wird doch alles vergessen [840].
<Приписки на полях:>
Сообщите отчество, которое я раз 10 сряду протвержу вместе с именем, тогда сольется.
Как Ваш сын? [841] О Борисе ничего не знаю давно. Читала его «Повесть» в Совр<еменном> Мире [842]. — Чудно. —
Написала зимой большую работу о Н. Гончаровой (живописание). Идет в «Воле России».
У меня есть большой друг в Нью-Йорке: Людмила Евгеньевна Чирикова [843], дочь писателя — не в этом дело — и художница — не в этом дело, — только как приметы. Красивая, умная, обаятельная, добрая, мужественная и — по-моему — зря замужем. Начало девическое и мужественное. Узнайте у кого-нибудь ее адрес и при случае познакомьтесь. Вы ее полюбите. Ей тоже очень трудно жить, хотя внешне хорошо устроена. Любовь к ребенку и к ремеслу: двойное благословение Адама и Евы. — Целую Вас. Не сердитесь? Не сердитесь. Вы меня тоже любили.
МЦ.
Впервые — Минувшее. С. 213–215. СС-7. С. 314–315. Печ. по СС-7.
Милый Володя! Умоляю о корректуре (всего данного, досылаю листки) — чтобы хоть кончить прилично [844].
Не задержу.
Много поправок, да и печать кое-где слаба, — очень прошу Вас!
У меня, напр<имер>, ПАРУСКОВ, а напечатают ПАРУСОВ [845] и т. д. и чем далее — тем хуже.
Не задержу.
Привет вашим.
МЦ.
17-го сент<ября> 1929 г.
<Приписка на полях:>
У меня в конце более чем где-либо игра на знаках, а игра — вещь серьезная.
Кор — рек — ту́—у́—у́ру́?!
Впервые — НП. С. 243. СС-7. С. 89. Печ. по СС-7.
Дорогая Саломея! Где Вы и что́ Вы? Писала Вам в Швейцарию, но безответно. Пишу Вам в торжественный для меня день — Алиного шестнадцатилетия. Ее шестнадцать лет + не-совсем-восемнадцать тогдашних моих — считайте! [846]
Аля только что вернулась из Бретани [847], а я никуда не уезжала.
Целую Вас и жду весточки.
МЦ.
5/18-го сент<ября> 1929 г. Медон.
Впервые — СС-7. С. 125. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Av
19-го сент<ября> 1929 г.
Дорогая Саломея! Наши письма скрестились. Очень рада повидаться, позовите меня с С<ергеем> Я<ковлевичем> — есть грустные новости [848] — лучше вечерком. Аля вернулась из Бретани, и теперь мне свободнее. Спасибо за посылку иждивения. Целую Вас и жду.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 125. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2. Avenue Jeanne d'Arc
27-го сентября 1929 г.
Дорогая Г<оспо>жа Ломоносова! Это письмо Вы получите раньше первого, отправленного недели две назад.
Направляю к Вам Елизавету Алексеевну Хенкину [849], моего большого друга, которая ныне покидает Медон на Нью-Йорк. Она Вам обо мне расскажет, — знает моего мужа, детей, жизнь, меня. — Живая связь. Уверена, что эта встреча к общей радости.
Обнимаю Вас
Марина Цветаева
Впервые — Минувшее. С. 217. СС-7. С. 315–316. Печ. по СС-7.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
30-го сентября 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Получили ли Вы мое письмо — недели две назад — с детскими карточками — не заказным? Писала в Прагу, как Вы просили. Есть новости: 20-го в Брюсселе мой вечер и оттуда я могла бы прямо проехать в Прагу. Но — вопрос: будет ли к тому времени все готово для моего вечера? Когда Вы его предполагаете? Если не позже 7-го — 8-го ноября, я бы могла проехать непосредственно из Бельгии, считая днем выезда приблизительно 22-ое — 23-ье. Если же позже — между 15-тым, скажем, и 20-тым, вернусь из Брюсселя в Париж и отсюда поеду. (Не могу так долго отсутствовать из дому). Плавная забота по вечеру в предварительном распространении билетов. Пражский вечер нужно устроить по образцу парижских. Отпечатываются билеты-приглашения (прилагаю образец) и распределяются между устроителями вечера (Вами — и?). Билеты без указания цены, вроде как бы почетные, и предназначаются для богатых — кто сколько даст. В Париже минимум — 25 фр<анков>, в Чехии возьмем — 25 крон. Каждый устроитель сам продает, сколько может, остальные же просит (купившего) распространить между его знакомыми, предупреждая о цене. Словом — распространение по периферии. В день вечера — верней: ко дню вечера — непроданные билеты возвращаются. Деньги за билеты предпочтительно брать тотчас же, но если «у меня сейчас нет на руках» — «запла́тите потом». Лишь бы взяли. Словом, по образцу подписки на имеющую появиться книгу, с той разницей, что вечер будет непременно, и книга иногда — и не пишется! — Ясно ли Вам? Всё дело и вся надежда на успех — именно в предварительной продаже билетов, ибо входные будут дешевые и дадут мало. На билете-приглашении ни за что не указывать цены. (Если говорить по чести, все сходится к платному приглашению). Стало быть, билеты нужны двух типов: приглашения и входные, — в два разных цвета. На входных цена помечается. Хорошо бы — 5 кр<он>, 7 кр<он>, 10 кр<он> (входные). В Бельгии назначают 5 фр<анков>, 10 фр<анков>, 15 фр<анков> (входные) — подумайте. Продешевить мне нельзя, ибо уже очень дорога́ дорога. Но отсюда входную плату трудно установить, Вам виднее.
Нужен один основной вечер, — первый, — козырной, в зале, вмещающем не меньше 300 человек. Потом можно и вечерки, — отдельный прозы, например, которые тоже что-нибудь дадут (по образцу Рейна (кабы Rheingold! [850]) с притоками). Да! Слоним советует отдельный вечер в Pen Club’e — Ваше мнение? — Смогу прочесть, по-французски, прозу, и м<ожет> б<ыть> Вы прочтете по-чешски из моего Рильке. (Или чехов заденет — «австриец»? Не думаю.) Основной вечер. Нужна музыка. Хорошо бы пение чего-нибудь народного чешского. Но — найдем ли мы даровых участников (участниц)? В Париже идут охотно. Нет ли у Вас, среди знакомых, хороших голосов или рук (рояль, скрипка). Музыка необходима. Не могу же я полтора или два часа сряду читать стихи. А так, с музыкой — 2 отделения: I — музыка, II — стихи, или даже три. С передышкой. — Чехи музыкальны. — Подумайте. — «Не согласились ли бы Вы выступить на вечере М<арины> Ц<ветаевой>» [851] — и т. д.
Нужно, все установив, назначить число и отпечатать билеты-приглашения. И тут же начать раздачу. Вам нужны помощники (-цы! в них больше толку). Нужен небольшой дамский комитет по устройству вечера — человек пять, семь, со связями. От себя могу предложить только Катю Рейтлингер (дочку резвого старичка, к<оторо>го Вы не можете не знать) — в замужестве Кист, ее адрес конечно знает Бем (его ученица и, кажется, любимица) и не-даму: Н.А. Еленева [852], которому уже пишу. Катя (Катерина Николаевна) все сделает, что может, т. е. — больше. Когда будет выяснен день, нарисует афиши, к<оторо>ые сама же разнесет по столовым, книжным магаз<инам> и иным людным местам. Можно будет на вечере у отдельного столика устроить продажу автографов, — если удобно? Мне все равно — ибо денег со стихами не связываю, или: стихи от денег не хуже, а деньги от стихов — лучше [853]. (NB! Я бы сама купила такой автограф — Ахматовой, например.) Но если в Чехии это — «дурной тон» — не будем.
Итак: найдите зал (не меньше как на 250 чел<овек>!), бескорыстных участников-музыкантов (певцов или инструмент — что́ будет, хорошо бы — хороший женский голос, вообще вечер нужно под женским знаком, в конце поясню) — назначить число, отпечатать «Invitations» [854] — и с Богом!
Хватит ли Вам на все это — месяца? Нынче 30-ое, письмо вы получите 3-го, вечер — крайний срок — 7-го, 8-го. Это я на случай маршрута Брюссель — Прага, без заезда в Париж. Но если времени мало и в конце ноября, напр<имер>, выгоднее — отложить до назначенного Вами 20-го скажем или другого числа, я из Брюсселя вернусь домой и поеду уже отсюда. В Париже я обычно начинаю за месяц, — м<ожет> б<ыть> и в Праге можно? Тогда увидимся скоро.
— О женском участии в устройстве. О женских руках. Верю в них — и знаю их. Помните, у Р<ильке> — «Die Liebenden» [855] и у Беттины — «Ich will keine Gegenliebe!» [856] Женщины живы сочувствием. Кроме того — в нашем реальном случае — женщины гордятся своими, приобщая и приобщаясь. Много смеются над женскими журналами. Мне они — милее мужских, с их политической грызней и сплетнями. Есть ведь в Праге женский журнал? Хорошо бы, если бы Вы, в связи с вечером, написали обо мне несколько слов — заметочку — в очень общих чертах, что́ хотите (всё — есть!). Или — дали бы кому-н<и>б<удь>, написать, внушив содержание (NB! меня же чехи не знают). Фотографию пришлю непременно, м<ожет> б<ыть> какую-нибудь удачную с Муром. Можно поместить вместе с заметочкой, — за неделю, скажем, до вечера. Если я погощу у Вас до, Вы меня познакомите с какими-нибудь дамами, я «дам» не боюсь, разве уж каких-нибудь закоренелых (в дамстве!), которых — тоже не боюсь. И я для них — не опасна (не соперница!) Ирину Одоевцеву, напр<имер>, автора непристойного романа «Ангел Смерти» — если не читали — видали — в Посл<едних> Новостях? [857] — Одоевцеву бы — боялись, и ненавидели, ибо сама — дама, да какая!)
Итак, чтобы кончить о вечере: жду.
Адр<ес> Еленева:
Николай Артемьевич Еленев
Křemencová 8
Ruský domov
Praha II
Ему уже написано.
Как жалко, если то письмо мое пропало! (Надеюсь, что нет). С карточками Мура и Али. Аля недавно вернулась из Бретани, счастлива бывшим — и счастлива сущим. Скоро возвращается Гончарова с Юга и возобновляются уроки. Гончарова ее очень любит, в них есть сходство: глубокий покой, тихий ход.
Привезла из Бретани замечательные рисунки, — не с натуры, и с натуры, — как поэты с натуры пишут [858]. Например: две бретонки с колоколенками на головах мимо домиков — в чепцах. Та́м кружево, зде́сь кружево, перемещение: сгущение. Скромность сущности при, временами, сознании силы. Как жаль, что нельзя ее взять к Вам! Вы бы на нее не нарадовались. На днях 5/18-го сентября, ей исполнилось 16 лет [859]. Знаете песенку (30-тых годов) — «Мне минуло шестнадцать лет — Но сердцу было боле»…[860] Не боле! а если «боле» — то на целых триста. Подарила ей на рождение маленький аппаратик «Brownie», самый дешевый, и отлично снимающий. Им она меня и снимет для журнала.
«Евразия» приостановилась, и С<ергей> Я<ковлевич> в тоске, — не может человек жить без непосильной ноши! Живет надеждой на возобновление и любовью к России [861].
А Мур, как я, — любовью к жизни. Только он — веселей меня (NB! никогда не была веселой), действеннее. Но нрав и темп — мои. У него уже есть враги — почти все уличные мальчишки, которые считают его ровесником (им 10 л<ет> — ему 4½) и которых раздражает его особость. Здесь все дети — скелеты, ноги как нитки, бледные, вялые, страшно смотреть. А он толст и крупен и весел. Во французскую школу его отдать нельзя, — всё другое. Он там был бы глубоко-несчастен, ибо дети злы, — особенно к «пришлому», Мур же — страшно-русский, на лбу написано. С каким-то вызовом — русский. — Что́ с ним будет дальше? Дети его не любят. Женщины — да.
Кончаю. Сейчас они с Алей придут с прогулки и начнется кормежка. Здесь детей кормят почти исключительно хлебом и шоколадом, по́ят — вином. Целый день сладкое и холодное. Одевают в тряпки зимой и в шерсть — летом. На шее, в июле и в январе, неизменный шарф. Ноги — зимой — синие. Не нравятся мне французские дети, а еще меньше — их родители. — Записалась. — Обнимаю. — Пишите.
МЦ.
Что мечта моей души — овчина?
Пригласительный билет:
Invitation
a la soirée de
MARINA ZWETAEWA
— Poésie —
Ayant lieu le 17 juin 1928
38, B
<Ha пригласительном билете, под фамилией, рукой Цветаевой приписано:>
Cvetajeva.
<На обороте:> Сообщите мне, пож<алуйста>, адрес Булгакова [863], хочу попросить его лично.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 79–80 (с купюрами). СС-6. С. 382–384. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 118–123.
Meudon (S. et О.)
2, Av
10-го октября 1929 г.
Дорогая Саломея!
16-го я уезжаю в Брюссель, где у меня вечер [864]. Очень прошу Вас, если только можно, выслать мне иждивение до 16-го, чтобы я успела взять визу и заграничный паспорт. С<ергей> Я<ковлевич> сейчас в из<дательст>ве (третий месяц) ничего не получает — и что-то не предвидится, иначе я бы Вас не беспокоила.
Из Брюсселя напишу Вам, еду на неделю.
Простите за просьбу. Целую Вас.
МЦ.
Видела Слонима и беседовала с ним о Фернандэзе (Рамоне?) [865]
Впервые — СС-7. С. 170 (с купюрами). Печ. полностью по: Русская газета. С. 12.
Брюссель. 21-го Октября 1929 г.
Дорогая Саломея! Я собака, — до сих пор Вас не поблагодарила. Брюсселем очарована [866]: не автомобили, а ползуны, ждут пока решусь и не решаются — пока не решусь. Была на Ватерлоо, — ныне поле репы. Вечер прошел средне, даже в убыток, но много милых знакомых, и о поездке не жалею. Колония здесь совсем другая, глубоко-провинциальная, с человеческим примитивом, что́ так люблю. Скоро увидимся. Целую Вас.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 125. Печ. по СС-7.
Брюссель, 26-го октября 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна! Ваше письмо мне переслали в Брюссель. Расскажу Вам о своем вечере. Здесь колония маленькая, бедная и правая, т. е. — увы! — бескультурная. Но все-таки набралось около ста человек, — для литературного выступления успех невиданный! Чистый сбор — 70 бельг<ийских> франков, т. е. 50 франц<узских>. Дорога, паспорт, виза, жизнь — не меньше 400 фр<анков>. Но могло быть и хуже, по крайней мере покрыты расходы по залу и объявлениям. Живу я здесь у очень милых и сердечных людей, но не отдыхаю, п<отому> ч<то> всё время езжу, хожу, осматриваю, разговариваю. И больше всего — выслушиваю. Все, с кем мне приходится встречаться, проголодались по новому человеку.
Бельгия мне напоминает Прагу, — тишина, чистота, старина. Была, кроме Брюсселя, в Антверпене, в Брюгге и на́ море. Концы маленькие. Брюгге — лучшее, что я видела в жизни. Сплошная Slata ulička [867]. Но — с веянием моря, к<отор>ое здесь рядом.
Мечту о Праге не оставила. Будем ждать. Лучше бы вечер до января, ибо м<ожет> б<ыть> повлияло бы на продление иждивения. С<ергей> Я<ковлевич>, с перерывом Евразии, ничего не зарабатывает, мои доходы Вы знаете. Если и 500 чеш<ских> крон кончатся — не знаю, что́ будем делать.
С грустью и радостью прочла об овчине — сейчас денег нет — я ее только что проездила в Бельгию. Думаю, приличная — крон за 700? (Не слишком тяжелая). Что ж, м<ожет> б<ыть> за зиму и накоплю. Деньги, какие будут, буду отсылать Вам на хранение, дома удержать нельзя. А пока похожу в чем есть. Убийственно дорого в Париже егеровское [868] шерстяное белье — 50 фр<анков> штаны, 40 фр<анков> фуфайка. Сколько — в Чехии? Боюсь думать о зиме, которая вот-вот начнется.
Да! О Вашей шубе. Здесь меховая (настоящая белка, не кролик, но белка не со спинки, а с живота, серо-коричневая) 900 фр<анков>. Верх — мех, низ — шелк. По сравнению с пражскими ценами — дешево. За 1 т<ысячу> фр<анков> — кротовая шуба (taupe). Не подделка. М<ожет> б<ыть>, если надумаете и есть деньги, привезти Вам такую шубу на себе? Белка прочнее и на 100 фр<анков> дешевле. Подумайте. — Свое пальто взяла бы на руку. Покрой прямой и элегантный. Сейчас белка не в моде, в прошлом году эта же шуба стоила 2 т<ысячи> фр<анков>. Если бы надумали, пошла бы с дамой высокого роста и крупнее меня, на нее бы купила и на себе бы привезла. Но это только с заведомостью поездки в Прагу, т. е. уже назначив день.
А для поездки в Прагу мне нужно обеспечение полутора тысяч крон, т. е. верных 1½ тысячи. Меньше нельзя: дорога в два конца, паспорт, жизнь. Т. е. три вечера, за к<отор>ые мне заплатят по 500 кр<он>. Иначе не выйдет, просто — не на что. Провал в Брюсселе — ничего, на него у меня хватило, на пражский риск — не хватит.
Из Медона напишу еще. Целую Вас нежно, в свидании уверена. Не забудьте упомянуть про шубу — по-моему, выгодно. И провоз обеспечен.
Если бы покупала — то только со сведущим человеком, хотя сама знаю меха отлично. Очень хочется чувствовать Вас в тепле и видеть Вас нарядной. Могу прислать каталог, где обе шубы: и овчина, и кротовая.
Пишу в 7 ч<асов> утра, в мансардной комнате, где живу и всегда хотела бы жить: чистота, пустота.
Обнимаю Вас, сердечный привет Вашим. Как здоровье всех?
МЦ.
Как Вам нравится мальчик-фонтанчик?..[869]
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 80–81 (с купюрами). СС-6. С. 384. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 124–125.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
7-го ноября 1929 г.
Дорогая Саломея!
Приехала, благополучно прогорев на брюссельском вечере, т. е. оплатив из него, кроме расходов по залу и пр<очему>, один конец дороги. Могло быть хуже.
Очень хочу Вас повидать, есть слухи, что Вы в Лондоне, но я верю только Вашему почерку.
До свидания! Отзовитесь.
Целую Вас.
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 125. Печ. по СС-7.
<Ноябрь 1929 г.> [870]
Милый Николай Павлович, большая просьба, у нас беда с водой: ванна заткнута, а горячий кран в умывальнике не закрывается, черт знает что́.
С<ергей> Я<ковлевич> болен четвертый день, не встает и починить не может, кроме того, нет отвертки.
Не зашли бы Вы с инструментами (если есть) сразу после завтрака (завтракать не зову, ибо обнищали), после к<оторо>го мне нужно в город — м<ожет> б<ыть> поедем вместе? Если можно — ответьте через Алю. Всего лучшего, простите за беспокойство.
МЦ.
Впервые — Мир России. С. 162. СС-7. С. 212. Печ. по СС-7.
<Ноябрь 1929 г.> [871]
Дорогая Саломея, большая просьба: не могли ли бы Вы мне дать вперед половину иждивения или, если нельзя, франков двести. Я рассчитывала на деньги за статью, а там задержка [872].
Мне очень совестно беспокоить Вас, особенно в неурочный срок. Видела Д<митрия> П<етровича>, который заверил, что Вы были в Лондоне и вернулись [873]. — Когда увидимся? — Есть ряд забавных рассказов по линии Мирский — Бунин [874].
Целую Вас.
МЦ.
Впервые — Русская газета. С. 12. Печ. по тексту первой публикации, сверенной с копией с оригинала.
<1929 г.> [875]
Милый Николай Павлович!
Очень жаль и чувствую себя очень виноватой, хотя на пятницу не сговаривались, а вчера в субботу была дома ровно в 5 ч<асов>, т. е. 2 или 3 мин<уты> спустя Вашего ухода, — даже немножко пошла вслед. Но у Вас ноги длинные.
Нынче сдаю (на просмотр) первые главы [876], а завтра так или иначе извещу Вас, скорей всего зайдем с Муром утром. А м<ожет> б<ыть> и сегодня возле 3 ч<асов>? Когда Вы вообще дома?
МЦ.
Впервые — СС-7. С. 213. Печ. по СС-7.
30 ноября
Милый Альфред Людвигович! Простите, что задержала [877]; заболел (возобновление легочного процесса на почве крайнего истощения) Сергей Яковлевич, все последние недели ушли на его болезнь. Д<окто>ра посылают в санаторию [878], а денег нет (NB! докторов сколько угодно!). Положение трудное, вся надежда на людей (друзей), своего нет ничего. Если увидите Катю Рейтлингер — расскажите, едва ли удосужусь написать ей.
Если «автобиография» длинна [879], сокращайте. Писала наспех, но даты точны [880].
Рады, что понравилась книжка [881].
До свидания — м<ожет> б<ыть> весной, все еще не оставила надежду на Чехию, по которой страшно скучаю.
М.Цветаева
Meudon (S.et О.)
2, Av
France
30 ноября 1929 г<ода>
Впервые — Константин Бальмонт, Марша Цветаева и художественные искания XX века: Межвузовский сб. научных трудов. Вып. 3. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1998. С. 192–195 (публ. Л.А. Мнухина). Печ. по тексту первой публикации.
Милый Николай Павлович! Не удивляйтесь моему молчанию — очень болен С<ергей> Я<ковлевич>. На почве крайнего истощения — возобновление старого легочного процесса. Страшный упадок сил, — так называемая под-температура: 35,8-37, т. е. то же повышение в сутки на один градус. Все эти дни — исследование крови, рентген, снимки и т. д. Основная болезнь еще не найдена, — она-то и точит. Все врачи в один голос: воздух и покой, — то чего нет в Медоне: воздух — сплошной пар, а покой — Вы сами знаете. Вся надежда на людей (друзей). Еще большое горе (особенно для С<ергея> Я<ковлевича>, близко знавшего) — умерла Н<адежда> И<вановна> Алексинская [882], — сгорела в 4 месяца (туберкулез легких).
Бесполезно спрашивать, как Вы́, раз все равно не можете ответить. Надеюсь, что все хорошо, ибо плохого не слышу. Будет ли у Вас полная дезинфекция? Иначе не представляю себе встреч. Зараза годами живет в стенах, — очень уж страшна болезнь. Надеюсь на дезинфекцию из-за Вашей племянницы, — где-то она? [883] Не в одном же доме, или Вы — вне?
До свидания, не будьте в обиде — всякий день хотела писать Вам, но все отрывало — поправляйтесь, дезинфицируйтесь и пишите. (NB! Ни у кого из нас (тьфу! тьфу!) не было — чего, Вы сами знаете, Муру сделано две прививки, Аля — будет, мне не советуют из-за сердца, С<ергею> Я<ковлевичу> и подавно, — следовательно, будьте осторожны!)
Вскоре напишу еще. Привет вашим — если с Вами.
МЦ
1-го дек<абря> 1929 г.
<Приписка на полях:>
Как странно, помните Вы мне за неск<олько> дней рассказывали про еврея-врача, не побоявшегося? А болезнь уже в Вас сидела.
Впервые — СС-7. С. 212–213. Печ. по СС-7.
Дорогая Саломея! Простите, что так долго не подавала голосу и даже не поблагодарила Вас за последнее иждивение, — Вы м<ожет> б<ыть> слышали уже от Д<митрия> П<етровича> [884] о болезни С<ергея> Я<ковлевича>? Хотелось что-то выяснить, началось хождение по врачам, — всякий свое (диагноз и рецепты), но все одно: немедленно уезжать. Место найдено: пансион в Савойе, 1600 метр<ов> высоты — не доезжая до Chamonix. Кажется на днях едет.
Давайте повидаемся на следующей неделе, напишите мне.
Пока целую Вас и еще раз прошу простить.
МЦ.
Медон, 11-го дек<абря> 1929 г.
— !!! Фернандэз [885] у меня, с собственноручным письмом Слонима, к<оторо>го кстати сейчас режут (аппендицит).
Впервые — СС-7. С. 126. Печ. по СС-7.
Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон
Прошение
В виду тяжелой болезни мужа (туберкулез легких) и вызванной ею полной его неработоспособности покорнейше прошу Комитет о выдаче мне денежного пособия, по возможности значительного.
Марина Цветаева-Эфрон
Meudon (S.et О.)
2, Av
12-го декабря 1929 г.
<На полях приписка:>
Согласен на выдачу двухсот франков. Ив<ан> Ефремов [886].
Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве BDIC.
<1929> [887]
Дорогая Анна Антоновна! Давным-давно от Вас нет вестей. (В последний раз писала Вам из Брюсселя, — письмо, не открыточку.) А у нас — печальные: на почве крайнего истощения у С<ергея> Я<ковлевича> возобновился старый легочный процесс — пока не активный, но грозный именно из-за этого истощения. (Т° утром 35 с десятыми, — так слаб!). А причина истощения пока темна, сейчас делают исследование крови и на днях ведут просвечиваться рентгеном. Его случай сложен, ибо всё расшатано: и сердце, и легкие, и печень (старая болезнь). Посажен (из-за печени) на строгую диету, а легкие требуют усиленного питания — с которым не справляется желудок.
Врачебная помощь нам обеспечена, но главное дело в санатории (отъезд, отдых, воздух, покой) = больших деньгах. Евразия кончилась, а с ней и редакторское скромное жалование, живем в долг, — куда там санатория! А она нужна. Нужен, помимо режима (питания) воздух, которого я не могу дать — (а Медон в котловине и с 4 ч<асов> дня в пару́ от близкого сырого леса) и покой — который при нашей жизни — невозможен.
Надеюсь на людей (друзей). М<ожет> б<ыть> выручат. Еще не поздно и спасти можно. Д<окто>ра удивляются силе его организма, при ряде хронических болезней и ужасной жизни (все эти годы ложился в 2–3 ч<аса> ночи, ел когда-попало и что-попало и т. д.) так долго сопротивлявшегося.
Ради Бога, чтобы только не прекратилось в 1930 г. чешское иждивение! Тогда мы совсем пропали. Вот я полгода писала Перекоп (поэму гражданской войны) — никто не берет, правым — лева по форме, левым — права по содержанию. Даже Воля России отказалась — мягко, конечно, — не задевая, — скорее отвела, чем отказалась [888]. Словом полгода работы даром, — не только не заплатят, но и не напечатают, т. е. не прочтут.
О поездке в Чехию — увы (и какое увы! целый вой) — сейчас думать не приходится. С<ергей> Я<ковлевич> должен уехать по крайней мере на три месяца. Отложим до весны, — м<ожет> б<ыть> и лучше, — поездим с Вами по окрестностям, вспомним те годы — для меня — несчастно-счастливые. М<ожет> б<ыть> к весне и Вам будет легче наладить мой приезд (выступления). Сейчас Вы молчите — значит не выяснено или не вышло [889]. От Праги не откажусь ни за что, не отказывайтесь от меня и Вы!
Все последние недели ушли на болезнь С<ергея> Я<ковлевича>. Кроме того, Аля поступила в «Ecole du Louvre» [890] — на ряд лекций, через 3 года будет диплом. Значит, у меня еще меньше времени на себя: стихи.
Откликнитесь скорее: надеюсь (!) что с вечером еще не наладилось.
Видаюсь с М<арком> Л<ьвовичем>, он стал лучше: менее самонадеян, более отзывчив. Дай ему Бог, я когда-то ничего не могла дать (не сумел взять).
Тороплюсь, хочу дать Але время порисовать, т. е. забираю к себе Мура.
Целую Вас и обнимаю
МЦ.
Прилагаю анкету для Бема [891], — потеряла открытку с его адр<есом>. Перешлите, пожалуйста, городской почтой.
Итак, жду весточки.
Сердечный привет Вашим.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 81–82 (с купюрами). СС-6. С. 385. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 126–127.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
22-го дек<абря>, суббота <1929> [892]
Дорогая Наталья Сергеевна, собираемся к Вам с Кн<язем> Д<митрием> П<етровичем> Святополком-Мирским на следующей неделе [893]. Напишите, когда можно? Три вечера на выбор: среда, четверг, пятница. (Днем не могу, мальчик в постели). Заехали бы к Вам часов в 7, вместе бы поужинали в том ресторанчике, а оттуда к Вам. Очень хотелось бы, чтобы Мирский посмотрел Ваши вещи. Поговорим и о Мо́лодце (англ<ийском> тексте [894]) в связи с иллюстрациями. Не позвали ли бы Вы в компанию Сухомлина [895], он ведь не может помешать? Если сможет, будет и Сергей Яковлевич.
Ответьте мне пож<алуйста> телеграммой, одно слово (jeudi [896] или какой день назначите). Pneu [897] ко мне не ходят, а я должна успеть известить <Святополк->Мирского, к<отор>ый здесь только на неделю. До свидания. Люблю Вас.
МЦ.
Впервые — Наше наследие. 2005. С. 82. Печ. по: Цветы и гончарня. С. 38.
Медон, 25-го декабря 1929 г.
Дорогая Анна Антоновна!
Сердечно поздравляю Вас с праздником Рождества Христова и с наступающим Новым Годом! Мне жалко этой цифры — 29, рука свыклась, глаз свыкся. У меня в детстве была странная игра: писать наперед годы. Помню восьми лет, в 1902 г. длинный столбец — 1928 г., 1929 г. и т. д. (начиная от 1902 г.) Писала в полном сознании предвосхищения и неизбежности.
Третьего дня уехал С<ергей> Я<ковлевич> — в Савойю. Друзья помогли, у нас не было ничего. Перед отъездом проболел целую неделю, — 39°, безумные боли в желудке. Пять дней ничего не ел, — только чай. Уехал во всяком случае на два месяца. Воздух там дивный, горный, — 600 метров высоты. Уединенный замок, — ныне пансион для выздоравливающих [898]. Все очень хвалят. Я за него счастлива, — первый отдых за 15 лет.
Полтора месяца ничего не писала, извелась, жизнь трудная. Весь день раздроблен на частности, подробности, а вечером, когда тихо — устала, уж не могу писать, голова не та.
Теперь, с отъездом С<ергея> Я<ковлевича>, опять примусь. Я всегда взваливаю на себя гору. Очередную. Федра — Гончарова — Перекоп. — Ныне — но не называю, чтобы не сглазить [899]. Что́ бы мне писать восьмистишия! Беспоследственные и безответственные. А то — источники, проверка материалов, исписанные тетради, вся громадная работа до. «Как птицы небесные»… [900] Нет.
Про Мура. Громадный. Ростом с 8-летнего, а вещи на 10-летнего. Всё еще в тех давних Ваших башмаках, — жаль расставаться, до того крепки. И в фуфаечку голубую (от медвежьего костюма) еще влезает. Надставили штанами. Любит его больше всех «такая лохматая, привычная, уютная, — как собака голубая». Говорит чудесным русским языком, немножко начинает по-французски. Произношение отличное. На присланные Вами сто фр<анков> купила ему 2 пары теплых штанов (10–12 ans!!! [901]), Але три пары шерстяных чулок, и себе пару. Вот мы все Вами и одарены!
— С кем и как встречаете Новый Год? Пишите о себе. Как Ваше здоровье? Вашей матушки? Сестры? Всё следующее письмо о себе, непременно. Жду его.
…А по моему Г<оспо>жа Ю<рчинова> ищет не героя для своего романа, а — героя своего романа, т. е. будущего Г<осподи>на Ю<рчинова> [902]. — Найдет. —
Целую Вас нежно, благодарю и мысленно чокнусь с Вам под Новый Год, — дай Бог — год нашей встречи.
МЦ.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 82 (с купюрами). СС-6. С. 384–385. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 127–129.
Медон, 31 декабря 1929 г.
— Борис! Это совпало с моим внезапным решением не встречать Нового Года, — отправить Алю туда, где меня будут ждать, а самой сидеть при спящем Муре и писать тебе. (Почему нет С<ережи>, сейчас узнаешь.) «Борис! Аля ушла на Новый Год, сижу с Муром, который спит, и с тобой, которого нет», — так начиналось, предвосхищая сроки. Утром сказала Але, а вечером твое письмо — да ка́к еще! Ездила в город, вернулась поздним поездом, на столе записка; «Мама! Очень интересное письмо. Если хотите получить — разбудите». (Ruse de guerre [903].) И я конечно не разбудила и конечно не искала, а письмо получила, потому что проснулась сама.
Борис, я с тобой боюсь всех слов, вот причина моего неписанья. Ведь у нас кроме слов нет ничего, мы на них обречены. Ведь всё что с другими — без слов, через воздух, то теплое облако от — к — у нас словами, безголосыми, без поправки голоса. Мало произнесено (воздух съел) — утверждено, безмолвно проо́рано. Борис, во всяком людском отношении слова только на выручку, на худой конец, и конец — всегда худой. Ведь говорят — на прощанье. Есть у Степуна, не знаю собственное ли, но исчерпывающее определение: «Романтики погибли оттого, что всегда жили последними» [904]. Каждое наше письмо — последнее. Одно́ — последнее до встречи, друго́е — последнее навсегда. Может быть оттого что редко пишем, что каждый раз — все за́ново. Душа питается жизнью, здесь душа питается душой, саможорство, безвыходность.
И еще, Борис, кажется, боюсь боли, вот этого простого ножа, который перевертывается. Последняя боль? Да, кажется, тогда, в Вандее, когда ты решил не-писать [905] и слезы действительно лились в песок — в действительный песок дюн. (Слезы о Рильке лились уже не вниз, а ввысь, совсем Темза во время отлива.)
С тех пор у меня в жизни ничего не было. Проще: я никого не любила годы — годы — годы. Последнее — вживе — то, из чего Поэма Конца, шесть лет назад [906]. Рождение Мура все то — смыло, всё то, и российское всё. Мне стало страшно — опять. И эту неприкосновенность — почувствовала. Я опять вернулась к своей юношеской славе: «не приступиться». Все это без слов. Совсем проще: я просто годы никого не целовала — кроме Мура и своих, когда уезжали. — Нужно ли тебе это знать?
Все это — начинаю так думать — чтобы тебе было много места вокруг, чтоб по пути ко мне ты не встретил ни одной живой души, чтобы ты ко мне шел по мне (в лес по́ лесу!), а не по рукам и ногам битв. И — никакого соблазна. Все что не ты — ничто. Единственный для меня возможный вид верности.
Но это я осознаю сейчас, на поверхности себя я просто закаменела. Ах, Борис, поняла: я просто даю (ращу) место в себе — последнему, твоему, не сбудься который у меня отсечено — всё быть-имеющее, всё, на чем я тайно строю — всё.
Борис, последний день года, третий его утренний час. Если я умру, не встретив с тобой такого, — моя судьба не сбылась, я не сбылась, потому что ты моя последняя надежда на всю меня, ту́ меня, которая есть и которой без тебя не быть. Пойми степень насущности для меня того рассвета. [907]
— Борис, я тебя заспала, засыпала — печной золой зим и морским (Муриным) песком лет. Только сейчас, когда только еще вот-вот заболит! — понимаю, насколько я тебя (себя) забыла. Ты во мне погребен — как рейнское сокровище [908] — до поры.
С Новым Годом, Борис, — 30-тым! А нашим с тобой — седьмым! С тридцатым века и с седьмым — нас. Увидимся с тобой в 1932 — потому что 32 мое с детства любимое число, которого нет в месяце и нужно искать в столетии. Не пропусти!
М.
NB! Меня никто не позвал встречать Новый Год, точно оставляя — предоставляя — меня тебе. Такое одиночество было у меня только в Москве, когда тебя тоже не было. Не в коня эмиграции мой корм!
А идти я собиралась на новогоднюю встречу Красного Креста, ни к кому. Не пошла из-за какого-то стыда, точно бегство от пустого стола. Письмо сто́ит стакана!
Это письмо от меня — к тебе, от меня-одной — к тебе-одному (твоей — моему). Вслед другое, о всем, что еще есть.
Нынче ночью — вслед — другое письмо. Про всё. Обнимаю тебя.
Впервые — Вопросы литературы. 1985. № 9. С. 277–278 (публ. А.А. Саакянц). СС-6. С. 275–276. Печ. по СС-6.
31 декабря <1929 г.>
SANTE COURAGE FRANCE MARINA [909]
Телеграмма.
Впервые — Души начинают видеть. С. 515. Печ. по тексту первой публикации.