Мария Склодовская-Кюри

Началась Первая мировая. Правда, тогда никто и представить не мог, что она охватит полмира и что всего через 30 лет будет следующая, Вторая мировая. Эту же, Первую, по окончании называли просто Великой войной, хотя можно было смело назвать самой страшной, самой кровавой или самой наукоемкой. Танки, отравляющие газы, аэропланы, супертехнологичное оружие… Но это будет не сразу, а пока международная обстановка все сильнее накалялась.

2 августа немецкая армия без объявления войны вторглась во Францию. Уже 3 августа, как и предусматривал план генерала фон Шлиффена, началось наступление через Бельгию. Была объявлена всеобщая мобилизация. В лаборатории Марии осталось всего двое сотрудников, причем одна из них — уборщица.

Вот что 1 августа 1914 года пишет Мария дочерям, которые проводят лето в Бретани:

«Дорогие Ирен и Ева, дела, кажется, принимают дурной оборот: с минуты на минуту ждем мобилизации. Не знаю, смогу ли я уехать. Не тревожьтесь, будьте спокойны и мужественны. Если война не грянет, я выеду к вам в понедельник. В противном случае останусь здесь и перевезу вас сюда, как только представится возможность. Мы с тобой, Ирен, постараемся быть полезными».

2 августа:

«Дорогие мои девочки, началась мобилизация, немцы вторглись во Францию без объявления войны. Какое-то время нам нелегко будет сноситься друг с другом. Париж спокоен и не производит тяжелого впечатления, несмотря на грустное зрелище уходящих войск».

6 августа:

«Дорогая Ирен, мне очень хочется привезти вас сюда, но в настоящее время это невозможно. Запаситесь терпением. Немцы с боями проходят через Бельгию. Доблестная маленькая страна не согласилась беспрепятственно пропустить их… Французы, все до одного, твердо надеются, что схватка будет хоть и жестокая, но недолгая. Польская земля в руках немцев. Что останется на ней после них? Я ничего не знаю о своих родных».

Мария к детям не поехала — обиды, которые еще недавно нанес ей Париж, сейчас забыты, и она ищет возможность быть полезной своей второй родине.

Мадам Кюри понимает, что сейчас не время для научных опытов и лекций. Но зато у нее есть рентгеновские установки, которые могут помочь раненым в полевых госпиталях — ведь с их помощью можно безошибочно определить местонахождение пули или осколка снаряда. Госпитали в крупных городах уже в какой-то мере оборудованы рентгеновскими аппаратами. Но ведь такие установки просто необходимы и на линии фронта!

Мария со свойственной ей энергией принимается за решение этой задачи — собирает аппараты, имеющиеся в университете, вербует добровольцев из профессоров и инженеров, распределяет установки по всем парижским госпиталям. Следующая задача — обеспечение ими военно-полевых госпиталей. И она находит выход!

Седьмая попытка реконструкции

Быть может, все было иначе, не совсем так, как мы сейчас расскажем. Но ясно одно: остаться в стороне, не обращать внимания на начавшуюся войну, не придумать, как ее наука может послужить человеку и человечеству, Мария не могла.

Начало осени 1914 года. Мария видит, как по улицам Парижа идут солдаты. Усталые, в грязной форме, со скатками через плечо. На их лицах нет улыбок, их глаза пусты, и высокие мысли о своем предназначении, защите родины или собственного народа их давно покинули. Многие из них, вероятно, гадают, каким чудом удалось им выжить в последнем бою и повезет ли точно так же в следующий раз.

— Мама, идем! Скорее!

Мария оглядывается на дочь. Ирен восемнадцать. Она решительна, упряма и напоминает мадам Кюри Маню, которая покинула Польшу, теперь уже кажется, сотни лет назад. Но вот складки у губ отцовские и отцовский же решительный взгляд.

— Куда? Куда мы должны сейчас ехать?

— Ты увидишь. Идем же!

Вместительное такси везет двух Кюри — мадам и мадемуазель — по мощеным улицам. Раннее утро, пока еще не слышно ни криков торговцев, ни сигналов авто. Такси петляет и наконец останавливается под высокой аркой. Мария знает это место — здесь больница, нынче переоборудованная под военный госпиталь.

— Зачем ты привезла меня сюда?

— Мама!

— Ирен, ты же знаешь, я не хожу в больницы! И не была там ни разу с того самого дня, как попрощалась со своей матерью… Она была еще жива, но страшный запах смерти мне, малышке, тогда так показалось, просто сочился из стен, из окна, даже из распятия над узкой маминой кроватью…

— Мама, перестань. Ты уже давно взрослая, и теперь война!

— Но почему я сейчас здесь?

Дочь оборачивается к Марии. Она невероятно серьезна и так же невероятно уверена в том, что все делает правильно. Мария понимает, что ее не переспорить. И первые же слова дочери подтверждают это впечатление.

— Мама, ты должна это увидеть!

Двор заполнен людьми, мимо проходит сестра милосердия, двое санитаров бегут со сложенными носилками. Вот, опираясь на костыли, из дверей выходит, вернее, ковыляет совсем молодой парень. Он не старше Ирен. А быть может, даже моложе…

И повсюду тот же самый, никому, кроме Марии, не слышный запах — запах неминуемой смерти, гибели, от которой никак не спастись.

— Я никуда не пойду.

— Мама, ты думаешь, что ничем не можешь помочь?

— Я немолода, я женщина…

— Мама, в стране война, а в медицине настоящая катастрофа!

— Я не войду в твою больницу!

Ирен зыркнула на мать и решительно тряхнула кудрями:

— Я знаю, мама. Тогда они выйдут к тебе.

И Ирен решительно распахнула дверцу машины. Должно быть, ее здесь знали и сегодня ждали. Не прошло и двух минут, как во дворе показались три инвалидных коляски, которые катили сестры милосердия.

Мария осторожно выбралась из машины. Она остановилась в нескольких шагах от колясок и всмотрелась в лица сидевших в них мужчин… Нет, совсем мальчишек.

— Мама, это Анри!

Парнишка, сидевший справа, слегка кивнул. Должно быть, когда-то он был высоким, смешным, с нелепо болтающимися руками, может быть, в коротковатых брюках. Но теперь, Мария увидела это и сразу же отвела взгляд, любые брюки будут ему длинны, ведь страшная война и решительная медицина лишили его обеих ног — они были отрезаны чуть выше колена. Обтянутые длинной рубахой, эти ноги-обрубки притягивали взгляд Марии, тогда как ей хотелось никогда этого не видеть.

— Здравствуй, Анри! — проговорила Мария.

— Обе ноги Анри ампутированы… — Ирен перешла ко второй инвалидной коляске. — Это Паскаль…

— Здравствуй, Паскаль, — проговорила мадам Кюри.

Юноша кивнул в ответ. Он сидел в коляске как-то странно, но уже через мгновение Мария поняла, что рук у парня нет, а два коротких обрубка, замотанные длинными рукавами рубахи, он пытается спрятать под темно-синим плащом, который обычно надевают медицинские сестры. Лицо Паскаля было изранено, но в глазах горела жажда мести.

«Господи, какой ужас… — Мария едва сдерживалась, чтобы не убежать. Но убежать, конечно, было некуда. — Да, на улицах еще не встретишь таких израненных парней. Но это может измениться в любую минуту…»

— Обе руки Паскаля ампутировали из-за того, что не смогли сразу обнаружить все осколки… — Ирен была безжалостна. — А это Габриэль…

Судьба, как показалось Марии, к Габриэлю оказалась милосердна. У него не было только одной, левой, руки. Мария отвернулась — зрелище чужих страданий она вынести не могла. Тем более страданий этих совсем молодых мужчин. Мария сделала дочери знак и повернулась спиной к трем инвалидным коляскам и людям, в них сидящим. Ноги едва держали ее, но не из-за болезненной слабости. Ее мучил невероятный стыд — как она могла, как у нее хватило совести пытаться не замечать этого ужаса, пытаться остаться в стороне, заниматься своей наукой, которая принесет пользу, быть может, еще нескоро.

— Я не хочу смотреть на них, как на экспонаты в музее! — сквозь слезы проговорила Мария.

— Этих ребят не оперируют, их рубят. Медики просто не могут иначе…

— Это ужасная трагедия, я понимаю…

Дочь перебила ее:

— Мама, это не медицина, это убийство, только медленное!..

— Но чего ты хочешь от меня?

— Мамочка, ты Мари Кюри! У тебя знания, у тебя силы… Пора сделать эту войну своей! Пожалуйста!

В глазах Ирен стояли слезы, слезы отчаяния. Мария почувствовала, что и под ее веками нестерпимо жжет. Да, девочка права — у нее, кроме знаний, есть и возможности хоть немного облегчить страдания раненых, во всяком случае сделать так, чтобы они не становились инвалидами после пустякового ранения. Мадам Кюри показалось, что эти трое парней — Анри, Паскаль и Габриэль — тоже смотрят на нее с надеждой.

«Девочка права… Я должна! И Пьер сказал бы то же самое!»

Уже на следующий день она переступила порог Академии. Теперь профессор Липпман, некогда давший ей первое задание, был уже министром по науке. Он стал еще тучнее, а стекла пенсне поблескивали еще более саркастично.

— Как министр по науке я хочу сказать…

Мария решительно перебила начавшуюся речь:

— Молодые парни умирают… Как министр по ученым…

— …по науке, — сердито поправил Липпман, — министр по науке…

— Да, министр по науке, вы просто обязаны…

— Мадам, я вижу, что ваше высокомерие осталось при вас…

— Профессор Липпман, я никогда вам не нравилась…

— Вопрос не в том, нравитесь вы мне или нет.

— Конечно, вопрос в уважении. Сейчас вы вынуждены мне его выказывать. Так вот, я еще раз повторю: с передвижными радиологическими станциями можно будет делать рентген прямо в госпитале, а потом уже решать, нужна ли ампутация. Вы, конечно, понимаете, сколь это важно…

— Мадам Кюри, все обстоит совершенно иначе. На мой взгляд, непрактичные меры предлагает женщина, известная мне своей практичностью…

Они вошли в длинную приемную Липпмана, заваленную папками и заставленную забитыми документами шкафами. В трех углах приемной трудились три секретаря — молодые мужчины, обещавшие по прошествии времени стать точными копиями своего патрона — равнодушными, наглыми и радеющими исключительно о собственном благе.

— Практичностью… Ну что ж. Мне нужны финансы, допуск и возможность добраться до поля боя. Вы должны это предоставить!..

— Мадам, но почему же я должен это сделать?

— Отчасти потому, что это поможет стране. И отчасти потому, что это поможет мне. Но в основном потому, что я больна и устала. Я кашляю кровью. И это мой последний бой. И я его выиграю!

— Мы оба устали, мадам Кюри, — заметил Липпман, скрываясь за дверью своего кабинета.

Мария вернулась домой разочарованная и в самом деле невероятно уставшая. Но уже к вечеру в дверь ее квартиры позвонили. Это был курьер с приглашением завтра, в одиннадцать «оказать честь» и «почтить своим присутствием» военное министерство, в здании которого «уважаемую мадам» будет ожидать министр обороны.

Утром, после бессонной ночи, Мария собиралась в министерство. Приступы кашля становились все более частыми. Она вспоминала, что точно так же кашлял Пьер. Да, похоже, вчера в пылу спора она оказалась права и впереди у нее и в самом деле последний бой. «Надо взять с собой Ирен. Девочка это затеяла, ей и продолжать, когда у меня сил не останется».

И уже без минуты одиннадцать две дамы входили в кабинет господина министра обороны. Вместе с премьером в кабинете их встретил господин Липпман. У Марии промелькнула мысль, что, вероятно, она была к нему несправедлива и за его равнодушием, похоже, скрывается нечто большее, чем радение только о собственном благополучии. Должно быть, ее беспокойство о здоровье молодых французов все же смогло передаться и ему.

Первым навстречу дамам шагнул министр обороны. Он пожал руку сначала Марии, потом Ирен.

— Мадам Кюри! Мадемуазель Кюри! Как лестно, мадам, что вы почтили нас своим присутствием…

Судя по глазам министра, ему это было вовсе не лестно. Однако Марии сейчас не хотелось анализировать каждое слово и каждый жест власти предержащей. У нее было дело, и она просто обязана была это дело разрешить.

— Прошу! — Господин министр указал в угол, где столик времен Наполеона был накрыт для чаепития.

Дамы сели. Мария несколько раз прокашлялась. Менее всего она хотела показывать свою немочь, но сдержаться, увы, было не в ее власти. Девушка с тревогой смотрела в лицо матери. Похоже, ни обстановка этого кабинета, ни сам его хозяин не произвели на нее никакого впечатления. Это был и бой Ирен. А ее соратник, к сожалению, особым здоровьем не отличался.

На стеганый диванчик напротив дам грузно опустился министр обороны, рядом с ним устроился господин Липпман. Он попытался сесть так, чтобы одновременно видеть лица гостий и следить за выражением лица хозяина кабинета.

— Ваши подвиги подняли престиж Франции, а ваши заслуги в науке выдвинули страну на первое место…

Но Мария, улыбаясь, перебила его:

— Мы пришли просить о финансировании.

— Да… Профессор Липпман передал мне ваше предложение. Боюсь, ваш запрос мы не сможем удовлетворить.

Мария молча кивнула. Она ждала чего-то подобного и, конечно, подготовилась. Сухо щелкнули застежки сумочки, и на столик перед министром легли две квадратные деревянные коробочки. Мария раскрыла их, и министр увидел нобелевские медали, лежащие на синем бархате.

— Считайте это частичной оплатой, сударь…

Профессор Липпман прикрыл ладонью глаза. Сила этой женщины всегда его поражала. Вот и нынешний ее шаг был шагом сильного мужчины, а не слабой и больной дамы, пришедшей просить о помощи.

— Расплавьте это и пустите на военные нужды…

— Это ваши нобелевские медали, мадам? — больше для проформы осведомился министр обороны.

— Да, мсье. И они из чистого золота. Это неплохое начало, верно?

— Мадам Кюри, эти медали — гордость Франции. И я не…

— Эти медали появились благодаря боли… И могут причинять ее. Уж лучше пусть приносят пользу — к примеру, лечат боль других.

— Я не думаю…

Но Мария снова перебила министра:

— Мальчишкам отпиливают ноги из-за банального вывиха лодыжки. Мои аппараты, установленные в нужных местах, могут спасать не просто руки или ноги, они могут спасать жизни! А излучение радона можно использовать для прижигания ран. Это быстро и эффективно может остановить кровь…

— Но радон… — попытался вставить слово господин Липпман.

Однако Мария не хотела слышать никаких возражений.

— Наше предложение, кроме прочего, вернет вам больше солдат на поля сражений.

— Но мадам, радон — это газ! — снова вмешался в беседу Липпман.

— Я отлично это знаю, — сказала Мария, наклонив голову.

— Мы будем использовать лампы, — пояснила Ирен. Ее решительность была под стать решительности матери. И, похоже, упрямство тоже. — Радоновые лампы.

— Министр обороны высказал свое мнение, мадам, — произнес профессор Липпман.

— Что ж… — Мария опять не смогла сдержать кашля. — Тогда позвольте выразить свое мнение. Я обращусь в прессу. И предложу им свои нобелевские медали, предъявлю тот же ультиматум…

— В прессу? — переспросил Липпман.

— Я отлично знаю, — продолжала Мария, — на что пресса способна. И полагаю, что знаю, как использовать ее себе на пользу…

Министр и профессор молчали.

— Так вы дадите мне лучевые аппараты и скорые? — сухо осведомилась Мария.

Мужчины переглянулись: невысокая и не очень здоровая женщина переиграла их в первом же сражении.

Через не очень продолжительное время вереница скорых с установленными в них рентгеновскими аппаратами уже направлялась к месту сражений. Одну из первых машин вела сама Мария.

Возможно, все было совсем не так, как нам сейчас представляется. Известно, что в финансировании такого грандиозного проекта приняло участие множество организаций, что первый радиологический автомобиль был создан на средства Союза женщин Франции. И что господа военные далеко не сразу поверили, что может быть польза от «какого-то там рентгена».

Каждый автомобиль был оснащен рентгеновским аппаратом, складным столом для раненого, экраном, плотными занавесками, ампулами с радоном, фотопластинками, импровизированной фотографической лабораторией и генератором, который во время обследования раненого подключали к мотору машины. Благодаря Марии было собрано более двадцати подобных установок, они получили прозвище «маленькие кюри». Днем и ночью, по бездорожью, в дождь и холод она спешила на помощь к хирургам и раненым. Бывали дни, когда Мария сама садилась за руль. Дополнительно к мобильным мадам Кюри сумела оборудовать более двухсот стационарных кабинетов.

Вскоре в Париж возвращается Ирен — ей пришлось сделать немалый круг, но теперь она с матерью и становится для нее настоящей помощницей. Сама Мария называла ее ассистенткой и другом, а спустя некоторое время почувствовала сердцем и убедилась на практике, что дочь смогла заменить ей Пьера. Когда Ирен исполнилось семнадцать лет, мать взяла ее с собой на линию фронта — и уже через несколько месяцев девушка сама отправилась в бельгийский город Хугштад, и ее передвижной «рентгеновский автомобиль» работал под оружейными и пушечными обстрелами.

К началу ноября 1914 года в боях погибло 310 тысяч французов и ранено было еще 300 тысяч. Ирен встречает свое восемнадцатилетие на передовой — она учит медсестер обращаться с рентгеновским аппаратом. А уже на следующий день ее встречает другой полевой госпиталь — близ Амьена. В 1916 году она возвращается в Париж — теперь Ирен ведет курсы рентгенологии, у нее учатся 150 медицинских сестер. И тогда же, в 1916 году, девушка поступает в Сорбонну. Оканчивает она университет, сдав на отлично экзамены по математике, физике и химии.

Франция переживает невероятно тяжелые дни. Женщины готовы работать в санитарной службе — санитарками, медицинскими сестрами… Мария Кюри, конечно, в санитарки идти не собирается. Она, начав с передвижных рентгеновских установок, параллельно занимается и установками стационарными: со свойственной ей систематичностью она составляет список всех рентгеновских аппаратов, которые находятся в университетских лабораториях или на складах. Затем, с согласия властей, передает это оборудование парижским госпиталям. Из числа научных и технических работников она комплектует обслуживающий персонал рентген-кабинетов.

Но фронт движется — и движется на юг, в сторону Парижа. 1 сентября 1914 года президент Франции Раймонд Пуанкаре приказывает эвакуировать правительство в Бордо. Мария Кюри понимает, что нужно увезти драгоценный запас радия (целый грамм, синтезированный в результате колоссального труда и использовавшийся в опытах), которым располагает Франция, в безопасное место, чтобы в случае поражения он не достался врагу.

Поезд до спасительного Бордо шел долгих десять часов — он был вынужден многократно останавливаться на железнодорожных переездах и пропускать потоки машин с беженцами. В Бордо поезд пришел поздней ночью. Мария подождала, пока толпа пассажиров не освободит перрон, а потом вышла из вагона, неся в руках тяжелый чемодан с ящичком, в котором под свинцовой оболочкой хранилась драгоценная ноша (позже Элен Ланжевен-Жолио прикинет, что чемодан мог весить от 12 до 31 килограмма). Да, это была поистине драгоценная ноша — самое дорогое на тот момент вещество в мире: 1 грамм радия стоил один миллион франков. Встретивший Марию чиновник помог ей донести чемодан до машины, но не смог получить для нее номер в отеле — все комнаты были заняты парижанами, сбежавшими из родного города. Поэтому Мария была вынуждена провести ночь в старой обшарпанной комнате, которую ей предоставил один из жителей Бордо. Всю ночь она практически не сомкнула глаз — берегла чемодан с драгоценными ампулами.

И с этого момента начинается настоящий детектив: по одним сведениям, утром Мария отправляется в университет Бордо, и там радий отправляют в специальное помещение для хранения ценностей. По другой версии, Мария спрятала драгоценный чемодан в банковской ячейке: банки еще не принадлежали государству, так что тайна вклада хранилась надежно.

В любом случае драгоценный радий был надежно спрятан, и Мария была в какой-то мере спокойна за его сохранность. Теперь предстоял обратный путь. Со всей возможной поспешностью Марию привозят на вокзал и сажают в поезд, следующий до Парижа. В вагоне почти не было пассажиров, ведь над Парижем нависла угроза немецкой оккупации. Мария тридцать шесть часов ничего не ела. Хорошо, что хоть молоденький солдатик предложил ей кусок хлеба. Солдатик узнал мадам Кюри, но она уверила его, что просто похожа на великую ученую.

Когда правительство объявило о сборе пожертвований в пользу воевавших на фронте, Мария сдала во Французский банк свое золото. Но банковский служащий, приняв у нее монеты, отказался взять на переплавку нобелевские медали великой ученой.

После того как радий был надежно спрятан, перед Марией встал вопрос, что делать дальше? Без материалов в радиологической лаборатории делать нечего. И Мария вплотную стала заниматься именно передвижными рентгенографическими установками, которые мы уже описали.

Ведь с началом войны инородных тел в человеческих организмах стало намного больше, а рентгеновские аппараты были громоздкими и их могли себе позволить только крупные больницы и госпитали. Мадам Кюри поставила их на колеса, соорудив «радиологическую повозку» — мобильный аппарат для рентгенографии. Его можно было применять в военных госпиталях у линии фронта, в небольших эвакопунктах и так далее. То есть делать рентген практически «в чистом поле», после чего сдавать бойца в крепкие руки хирурга.

Первый образец был готов уже ко времени битвы на Марне в 1914 году. Там он себя показал очень хорошо, но выявилась новая проблема: оказалось, что таких аппаратов требуется много. А кроме того, нужны были опытные рентгеноскописты, которых не было совсем. Первая часть проблемы решилась достаточно просто: «Отечество в опасности! Дамы, нечего прятать бриллианты и золотишко в загашники, срочно жертвуем средства на чудо-аппарат!» Вскоре удалось собрать деньги и произвести на свет 20 рентгеномобилей.

А вот для обучения рентгеноскопистов нужны были опыт и время. И тут, как мы знаем, мадам Мария Кюри и мадемуазель Ирен Кюри тоже нашли решение — они их обучали сами. Подготовка шла так: в группу набирали до 20 женщин (не из идеологических соображений, просто мужчины в основном были на фронте). Дам обучали работать с техникой, а также им читали краткий практический курс анатомии человека и фотографии. Уроки включали ликбез в области теории электричества, радиофизики и рентгеноскопии. После подготовки первой группы и отправки ее на фронт набиралась и готовилась очередная группа. Всего было обучено 150 человек.

У мадам Кюри был собственный автомобиль с рентгеновским аппаратом. Эти аппараты называли «маленькими кюри», несмотря на их громоздкость. Кроме того, Мария курировала сооружение более 200 рентгенологических кабинетов в военных госпиталях у линии фронта.

Надо сказать, что Мария Кюри прекрасно понимала, какие последствия для здоровья девушек-рентгеноскописток может иметь работа в передвижных рентгеновских установках. Это могут быть и злокачественные кожные заболевания, и заболевания крови. Кроме того, из-за несовершенства конструкции рентгеновские аппараты часто били током, ломались и травмировали персонал. Не говоря уже о том, что они могли банально попасть под бомбежку. Чтобы снизить воздействие рентгеновского излучения на медработников, уже после войны Мария Кюри напишет книгу по технике безопасности.

Марию убеждают, что необходимо ознакомить широкую научную общественность с результатами ее «войны против последствий войны». И мадам Кюри создает огромный труд — «Радиология и война». Процитируем несколько абзацев:

«История военной радиологии дает разительный пример неожиданного размаха, который может получить в определенных условиях практическое приложение чисто научных открытий.

В довоенное время Х-лучи имели весьма ограниченное применение. Великая катастрофа, разразившаяся над человечеством, вызвала такое страшное количество человеческих жертв, что появилось горячее желание спасти все, что только можно, и употребить для этого все средства, способные сберечь и защитить человеческие жизни.

И тотчас, как мы видим, рождается стремление взять от Х-лучей предельно все, чем они могут быть полезны. Казавшееся трудным оказывается легким и сразу получает нужное решение. Оборудование, штат — все множится, как по волшебству; люди несведущие обучаются, а равнодушные отдаются делу. Так научное открытие в конце концов завладевает своим настоящим полем действия.

Такой же путь развития прошла и радиотерапия, то есть применение в медицине радиоактивных веществ.

Какой же вывод мы можем сделать из этой неожиданной удачи, выпавшей на долю новых видов излучений, открытых в конце ХIХ столетия? По-моему, она должна вселить в нас еще большее доверие к бескорыстным исследованиям и усилить наше восхищение и преклонение перед наукой».

Вклад Марии Кюри в развитие медицинской рентгенологии получил заслуженное признание: в 1922 году Мария Кюри была избрана членом Французской медицинской академии — первая из женщин!

Известно, что за годы войны в «радиологических автомобилях» мадам Кюри были обследованы более миллиона раненых. И благодаря этому многие из них остались живы. А человеческие жизни всегда более весомое признание, чем награды и титулы, присуждаемые академиями…