Марк Агриппа

Глава шестая

Отъезд в Германию прошёл довольно буднично, даже Антония не скандалила. Из-за беременности, нового статуса, или постоянного присутствия рядом с Германиком Октавии, не суть важно, но она себя сдерживала. Мир в семье был восстановлен. До свидания, мама. Ты меня любишь, Германик? Очень, мама! Надеюсь, ты родишь мне братика. Обоз Агриппы на этот раз был огромен, вывозили много оборудования с тибрского острова, подготовленных специалистов с семьями, и огромные кучи их барахла. Обоз был настолько огромен, что казалось растянется на всю дорогу, когда первые повозки подойдут к Одеру, последние только будут выезжать из Рима. Дорога грозила растянуться месяца на полтора, Германик окинул взглядом начало обоза, и с надеждой спросил Агриппу.

— Может, лучше конными пойдём? Столько времени терять…

— Подальше сначала отъедем.

Понятно, чтоб мать не увидела. Интересно, у неё своя агентура есть? Надо присмотреться к новому окружению.

— Ты прав.

Публий Квинтиллий Вар, проводив научно-производственные кадры Партии в Марцеллу-Германику, сам, однако, отправился совсем в другую сторону. Со специально подготовленной когортой Четвёртого Македонского и всей наличной артиллерией, из ста шестидесяти казназарядных бронзовых пушек, он сел в Остии на корабли и отправился на восток. Были у него с собой новые ракеты, гигиновы воспитанники обещали, что будет гореть даже камень. Ещё мины, для проделывания брешей в Иерусалимских стенах, и мины поменьше, для завала выходов из катакомб. Многое Вар и сам ещё не пробовал, лишь читал инструкции. Напросились с ним, подружившиеся, Маробод и Гай Випсаниан, успевшие уже стать неплохими артиллеристами-ракетчиками, Друз их отпустил, и даже посетовал, что сам не сможет поучаствовать.

— Палуба не выдержит. Специальные корабли надо строить.

Объяснял приятелю основы сапромата Гай Випсаниан. Они увидели на горизонте кораблик, который и стали нагонять. Вот и рассуждали, можно ли его из пушки бахнуть. Вар смотрел в подзорную трубу, и слушал их в пол уха. Молодец, Гай, про палубу сразу сообразил.

— Это не пират, наш зерновоз.

Публий Корнелий Вар передал Гаю подзорную трубу, тот, с горящими глазами, но очень осторожно схватил.

— Точно зерновоз.

Гай спросил у Вара взглядом разрешение, и передал трубу приятелю, тот повторил священнодействие. Корабль был отлично виден, пузатый купец, на таких Маробод уже успел попутешествовать. Он разочарованно выдохнул, уж больно хороша была идея. Труба вернулась к Вару.

— Проверьте груз в трюмах, на этой волне может начать сочиться вода. Не хватало ещё всё промочить, перед самой Цесарией.

Как Фраат и ожидал, выслушали его милостиво и заинтересованно, вот только не отбывший в Германию мудрый Агриппа, а Друз Германик, которому кресло в Сенате натурально жгло седалище. С его характером — это была была настоящая каторга, его донимали нудные старики, со своими смешными проблемами. Словом он едва терпел, и за предложенную авантюру ухватился с радостью. Он морально уже был готов поджечь сам Рим, а тут какая-то Парфия.

— Хорошие львы, Царь. Хмм… Фраат Пятый?

До чего же мудрый правитель. Фраат почтительно поклонился.

— Если будет на это ваша милость, Император Друз Германик.

Фраат знал, что Друз едва терпит обращение Принцепс. Тот оценил.

— Будет, Царь. Легионы Павла Фабия Максима поддержат тебя. Ты уступишь Риму всё Междуречье, до самого персидского моря. Хоть, львы и хорошие.

Друз иронично-вопросительно посмотел на своего собеседника, тот опять почтительно поклонился.

— Это справедливое требование, Император.

Он и сам бы охотно стал не царём, а римским наместником, но с варварскими родственниками такой финт не прокатит. Одно дело — нанять легионы глупых ромеев, пусть и ценой целой провинции, и совсем другое, признать над собой их власть. Пока не прокатит. Пока.

— Завтра я тебе дам письмо к Легату Максиму. Отвезёшь его лично. Отличные львы, Царь!

Друз взбодрился, жизнь налаживалась. И тут бывает интересно, права Антония.

Иерусалим был в осаде. В городе, от сжимаюшихся тисков железных римских легионов, было не протолкнуться от беженцев. Там царил страшный голод, и только фанатичная вера иудеев в то, что бог обязательно поможет, давала им силы к сопротивлению. Иудеи ждали штурма и готовились принять последний бой. Победный. Несомненно победный, бог поможет. Жевали кожаные ремни, пили собственную мочу, но не сдавались. Римляне же никуда не торопились. Почти год Павел Фабий Максим методично отжимал иудеев в проклятый город, и теперь все, оставшиеся в живых, сидели там, в этом легат был уверен. Если и ушли, то считаные единицы. Условия у него были чуть ли не идеальные. В антииудейский союз удалось вовлечь всю округу, до последнего аравийского вождя и парфянского сатрапа, благо иудеи сами очень для этого постарались. По времени никто его не торопил, главное, сделай качественно. Максим и сделал. Если кто-то и проскочил, то только чудом. Потери совсем незначительные, серьёзно вляпался опять только Двадцать Второй Дейотаров, когда отбивал Петру. Две когорты потеряли при захвате порта, там пришлось торопиться, но всё-равно, дрянь легион. Сегодня для них всё решится, поможет им бог, или нет. Вар опустил подзорную трубу и повернулся к Максиму. В его взгляде читалось предвкушение чего-то небывалого.

— Вечером начнём, когда стемнеет. Художники говорят, так красивее будет.

— Какие художники?

— Меценат троих прислал. Я их с трёх сторон на высотках разместил.

Перехватив недоумевающий взгляд, Вар поправился.

— Агриппа просил. Они вместе. Чтоб мнение художников учли. Я сам не в курсе.

Максим понимающе кивнул, с понятием секретности, в римской армии были уже отлично знакомы.

— Начинай как стемнеет.

Небольшая группа беженцев из Назарета шла по дороге в направлении полночи. Старик на полудохлом ослике, молодой мужчина, и совсем ещё девочка, лет десяти. Стемнело. Они брели, не замечая ничего вокруг, покачиваясь от голода и усталости, шли только благодаря ослику, он единственный следил за дорогой. Они не знали, что два контуберния Шестого Железного, оставленные охранять эту тропу, буквально за мгновение до того, как их заметить, погнались за очередной бандой на запад. И в то же самое мгновение…

…Павел Фабий Максим наблюдал, как разгорается проклятый город. Рухнувшие на Иерусалим, четыре тысячи новейших ракет системы ГГ Гигина-Гермогена, превратили его в ревущий огненный столб до самого неба. Эпическое зрелище. Вволю насладившись делом рук своих, Вар подосадовал.

— Зря пушки пёрли, оттуда уже никто не вылезет.

— Может и не зря. По голубиной эстафете известили, чтоб ждали сына парфянского царя с большим пакетом от Друза. Там и для тебя что-нибудь будет.

Максим повернулся к стоящему неподалёку Ироду Иудейскому. Иудейскому? Ну земли то остались.

— Всё, Царь, мы своё дело сделали. Как немного остынет, начинай разбирать, велено срыть до последнего камня, чтоб и следа не осталось. Столицу устрой в Цесарии. Я там Дейотаров оставлю, если надумаем его расформировывать, будут тебе первые поселенцы, а пока пусть камни таскают.

Царь Ирод наблюдал пожар Иерусалима со смешанным чуством ужаса и злорадства. Он ведь предупреждал! Книжные Содом и Гоморра, про которую твердили ему эти сумасшедшие, к ним же самим и явились. А он новый Лот, услышавший и понявший. Легат отвлёк его от высоких мыслей.

— Благодарю тебя, Легат. Ваши легионы превосходны, это настоящие Силы Добра.

С прибытием в Марцеллу-Германику обоза Гая Мецената, город в одночасье сделался практически вдвое больше. Одних клиентов, с ним, прибыло тысячи три и, как минимум, вдвое больше рабов. Кораблей было столько, что это было похоже на переселение целого народа, везущего с собой свои разобранные города. Одних статуй, различной художественной ценности, Меценат привёз больше тысячи. Обняв старого друга, Агриппа ему заметил, намекая на излишества.

— Мы тут не навсегда, Гай. Всего на пару лет.

— И что теперь? Жить, как дикари?

Агриппа вздохнул, Меценат был и другом, и министром финансов, и главным идеологом в одном лице, не хватало ещё из-за статуй спорить.

— Наверное, ты прав.

— Прав, прав. А здорово вы тут развернулись, уже настоящий город.

— Понтиец молодец, времени зря не терял. Столько лет его знаю, и не перестаю удивляться, во всём талантлив.

После окончания германской войны, Децим Пилат Понтиец был назначен легатом Четвёртого Македонского. Лагерь легиона и превратился в новый город, а Пилат в его главного застройщика. Результаты впечатляли, с причала не было видно ни одного деревянно-временного строения, всё уже из камня, всё на века. С удовольствием осмотрелись ещё раз, Агриппа продолжил про старого соратника.

— У него дочь почти невеста. Не хочешь с ним породниться, Гай? Сыновей у тебя хватает, как раз по возрасту есть подходящие.

Сыновей и правда хватало, старшим уже по тринадцать, можно обручать.

— Я не против, лишь бы он не возражал.

— Я сам посватаю. Кого?

— Кого выберет. Все хорошие.

Ну ещё бы, отбирали ведь лучших, и не кто-нибудь, а завзятый скептик Друз. Ребята рослые, светловолосые, голубоглазые, и впрямь, как братья. Только на отца не похожи. Агриппа усмехнулся, вспоминая шокированную римскую общественность. Понтиец не такой.

— Договорились.

— Нет, вождь, твои воины в легион не годятся. Ты их лучше в гладиаторы продай, там такие ценятся. Их уже не переучить, давай набирать новых. Лишь бы здоровые и послушные были, остальному я их научу.

Римский центурион заметил расстройство на лице Вигитора, и поспешил утешить.

— Через год уже готовы будут, а у нас полтора в запасе. С настоящими легионами им конечно долго не равняться, а этих через год сожрут как кроликов.

Вождь Вигитор в словах центуриона не сомневался, от сына он многого наслушался. Через год сожрут. Обычные мужики порвут воинскую элиту племени, так и будет. И куда их теперь девать? В гладиаторы не продашь, шутит центурион, там половина родственники. Куда бы их с пользой потратить? У остальных германских вождей было, куда пристроить своё буйное воинство. На севере жизнь бурлила, там ловили пиратов, отправлялись в набеги на восход, а бывало и друг с другом ссорились. У Вигитора же был кусочек посреди бескрайних римских владений. Богатых и кажущихся беззащитными, рано, или поздно, но он эту банду сдержать не сумеет, слишком большой соблазн.

— Скажи мне, центурион, ты умеешь строить корабли?

Центурион въехал с ходу.

— Смотря какие, вождь. Этим у нас обычно фарбы занимаются. Но плавать будет. Тебе ведь не далеко?

Вождь Вигитор цинично усмехнулся в ответ.

— Не далеко.

— Мне нужно разрешение Императора Тиберия. Думаю, он тебе не откажет.

Тиберий не отказал. Более того, узнав о его проблеме, император признал её серьёзной, а найденый выход разумным, корабли даже не пришлось строить. В Антонии-Германике, именно так назвал город в устье Альбиса Друз, скопилось довольно много всякого хлама всё ещё способного преодолеть пролив, а если сильно повезёт, то и вернуться с добычей. Вигитор вовсе не собирался топить цвет маркоманнского племени, это означало бы потратить их без пользы. Тиберию же были нужны эти отморозки, чтобы отвлечь внимание от своих разведгрупп, которые он также планировал к заброске, весной следующего года. Словом, решилась проблема ко всеобщему удовольствию.

Тиберий Клавдий Нерон очень тщательно готовил свою компанию, уделяя внимание не только, даже не столько военному аспекту, сколько послевоенному развитию провинции. Раз уж ему суждено стать Британиком, нужно оставить правильный след в истории острова. В его завоевании, Тиберий не сомневался, ничего сложного в том, чтобы повторить пример брата, он не видел. Островом он собирался править, и готовился к этому заранее. Его разведка знала обстановку в Британии лучше, чем все местные вожди вместе взятые. Кельтские племена, населяющие Британию, были близкими родственниками галлов, и недостатка в кадрах, начальник разведки не испытывал. В деньгах тоже, в отличие от тех же вождей. Имея такую информацию, Тиберий уже планировал постройку дорог, мостов и городов, заранее заказывались материалы, и подыскивались специалисты. Четыре легиона, которые формировались их германцев, в легионы никто не оформлял, это хоть и можно было продавить через Сенат, но вызвало бы ненужную подозрительность, их числили привычными союзными варварскими вексиляциями. Тиберий их постоянно инспектировал и был доволен, к началу войны это будут настоящие легионы. Причём такие, что не жалко будет потом спалить где-нибудь в Парфии, никто про них и не вспомнит, сгинули варвары, значит воевали плохо. Поначалу, эту идею Агриппы, Тиберий воспринял скептически. Всё-таки, одно дело детей воспитывать, и совсем другое, взрослых дикарей, но дело пошло неожиданно хорошо. Все варвары уже отлично понимали команды, и вполне понятно изъяснялись на человеческом языке. На своём общаться было запрещено, даже сидя по соседству в уборной. Центурионы обнадёживают, хорошие получатся легионеры, греки им в подмётки не годятся, почти, как настоящие римляне. Приехавший союзный вождь порадовал. Готов пожертвовать своей дружиной на благо Великого Рима. Хороший вождь, и сын у него хороший, с Друзом всю германскую компанию прошёл. Такая толпа дикарей вызовет на острове большой переполох, вот мы и понаблюдаем.

— Корабли я тебе дам, вождь. Сам выберешь, какие понравятся. На добычу мы не претендуем.

— Дело не в том, что у нас нет денег, а в том, что они неудобные.

Меценат настаивал, Агриппа ретроградствовал, Октавия вязала. Вязала, ага, Германик, будучи мальцом в той жизни, не раз помогал подслеповатой бабушке подхватить соскочившую петлю, и технологию процесса запомнил отлично. Начала бабушка Октавия с шарфика и увлеклась, теперь вязала внуку свитер, холодно в Германии.

— И мне не нужно твоё согласие, Агриппа, продолжишь упираться, я выпущу свои меценатки.

— Кому они нужны, Гай? Не сходи с ума.

Меценат требовал денежной реформы в масштабе Рима, Агриппа был уверен, что начнётся бунт. Разумным было принять половинчатое решение. Меценатки подойдут. Германик поднял руку привлекая внимание патриархов.

— Вы оба правы. Нам уже нужна реформа, но Рим к ней ещё не готов. Меценатки — это разумный выход.

Агриппа выглядел изумлённым.

— Ты тоже считаешь, что это получится?

— Неприменно получится, если мы все будем в этом заинтересованы. Сначала оборот будет маленький. А когда Четвёртый Македонский потребует выплаты содержания в меценатках, можно будет и про Рим думать.

Агриппа не сдавался.

— С чего бы им требовать такую глупость?

— С того, что это им будет выгодно. В любом случае, мы ничего не теряем, кроме самой бумаги.

Промышленный комплекс в Марцелле-Германике строился с расчётом на выпуск металлических кораблей с паровыми двигателями. До кораблей было ещё очень далеко, а вот выпуск различного ширпотреба, можно было наладить в промышленных объёмах прямо сейчас. Тех же лопат, к примеру. Суть науки о деньгах, Меценат понял сразу, как и оценил возможности плановой экономики. Он давно подвинул Вара с поста руководителя научно-техническим прогрессом и взял дело в свои цепкие руки. Когда ему рассказали о генеальной спецоперации с зеркалами, разработанной лично Агриппой, Меценат лишь глумливо похихикал, и посоветовал не лезть не в своё дело. Гай Меценат мыслил уже совсем другими категориями — пятилетки, комбинаты, и другие понятия из изначального мира. Разумеется, он не врал своему другу, что способен ввести бумажные деньги в Риме, разве что чуть-чуть переоценивал свои силы. Всё это хорошо, и монополия производства, и подконтрольная пресса, но всего ведь не предусмотришь, а пойди что не так, сама идея будет скомпрометирована на долго. Меценаткам быть!

В разговор влезла Октавия, её, как всегда интересовали весьма неожиданные подробности.

— Ты нарисуешь на них свой портрет, Гай Меценат?

Про меценатки тот ляпнул в запале. Он огрызнулся.

— Могу твой. Пусть будут октавианки, это не важно.

— Это очень важно, Гай Меценат. Жаль, что ты этого не понимаешь. На деньгах печатали портреты великих вождей, а ты бабник и пьяница. Был. Совсем недавно. Там должен быть портрет Агриппы. Пусть будут агриппинки.

Итог спорам подвёл, как всегда мудрый Агриппа.

— Пусть будут просто деньги. Изобрази на них наших богов, Гай.

Деньги приняли, не могли не принять. На форуме поставили меняльную лавку, а подконтрольные Меценату торговцы выставили цены в богах, именно так стали именоваться деньги в народе. Сначала монеты обменивали перед самой покупкой, и только необходимую сумму, но Гай Меценат стал поднимать обменный курс, по пол процента в неделю. Народ это заметил, богов начали запасать впрок. Сначала самые экономически активные, они первые новинку оценили, многие уже даже на курсе успели заработать. Через месяц марсами принимали в лупанариях, а через три, к Агриппе пришёл Пилат.

— …серебро обесценивается, ребята ворчат.

Вот такие дела, брат Пилат, думал Агриппа. Четвёртый Македонский требует бумажки вместо денег, сам требует, настаивает. Говорить он этого не стал.

— Вы будете получать в богах. Скажи ребятам, чтобы держали язык за зубами.

Ребята могила. Через месяц к Тиберию пришёл легат Шестого Победоносного с вопросом, почему эти неумехи из Четвёртого Македонского получают, в пересчёте на серебро, чуть ли не вдвое больше, чем его Орлы? Тиберий примчался требовать объяснений. Агриппа схватился за голову.

— …это натуральная афера, Тиберий. Я надеялся, что она тут и заглохнет.

Тиберий смотрел на те же вещи совсем под другим углом.

— По моему, это прекрасные новости, Агриппа. Так, я могу обещать своим орлам?

Он мечтательно хмыкнул, и словно попробовал слово на вкус.

— Меценатки.

Прибывших с посольством восточных учителей, Фраат, по совету Друза, отправил Марку Агриппе, пристроив в обоз Гая Мецената попутными пассажирами. Сам же отправился, с пакетом Принцепса, в восточную армию Великого Рима. Ждали его уже в Антиохии, с иудеями было покончено. Приняли Фраата ласково, вскрыли пакеты.

— Значит, ты теперь царь.

Павел Фабий Максим задумчиво посмотрел на Фраата. Тот вздрогнул.

— Это пока тайна, Проконсул. Прошу тебя.

Максим отмахнулся.

— Не от Вара. Говори свободно. Допустим, занять Междуречье у меня сил хватает. Но чем я смогу помочь тебе? В пустынях легионы не воюют.

— В этом нет нужды, Проконсул. В случае вашей поддержки, меня, после смерти отца, признает вся про-римская партия, а это большая сила. Наймём аравийских вождей. Нам нужно хорошее снабжение, в этом случае недостатка в наёмниках не будет.

— Допустим и это. Когда умрёт твой отец?

Проконсул Рима вопросительно взглянул на Фраата, но тот не знал, в глазах застыло недоумение. Рассеял его Вар, читавший свой пакет.

— Этой зимой. Его отравит скрытый иудейский фанатик.

Поймав недоумённые взгляды он потряс письмом, как будто это вносило какую-то ясность. Публий Квинтиллий Вар в словах Друза не сомневался, такими вещами, тот бы не стал шутить, и был прав. Детище Луция Агенобарба дотянуло свои щупальца уже до самого царского дворца в Ксетифоне. Что, Парфия, до Индии уже дотянулось, крепло, и обрастало связями. Всё по науке, из секретных инструкций Марса.

— Мы должны быть готовыми. Пока я не представляю себе, как мы доставим на Тибр артиллерию.

Децим Пилат и Гай Меценат породнились, обручив детей. Таким образом, Понтиец официально стал членом Партии. Именно такой способ её комплектования выбрал Агриппа. Германик, тогда ещё бывший Тиберием Младшим, не возражал, Агриппе видней.

— Ценз эдила тебе зачтут, всё-таки легатом был. На следующий год выставим тебя на трибуна, а потом и на консула.

Пилат сидел с кислой миной, вершиной его честолюбия, с детства, была должность примипила-центуриона. Он, и Консул Рима? Все смеяться будут. Но перечить Агриппе он не посмел. И правильно. Агриппа знал, что эти гордые сенаторы, буквально через каких-то полсотни лет, и коня смогли бы признать коллегой, если их об этом правильно попросить. Опускаться до такого, он не собирался, но знание использовать был обязан. В конце концов, он, этих сенаторов, от позора спасает, совесть его была чиста. Понтиец не конь.

— А после твоего консульства, мы обручим наших детей. Твоего сына Понтия, и мою младшую дочь Октавию Агриппину. Ты согласен?

Децим Пилат был согласен. Он был потрясён и шокирован, породниться с Легатом, так он всегда называл Агриппу наедине, он даже не мечтал. Непроизвольно у него выкатилась слезинка.

— Спасибо, Легат. Не знаю, смогу ли тебе отслужить такую честь.

— Сможешь, Понтиец. Ты её уже отслужил. Но на покой я тебя отпустить не могу. Считай, это приказ.

Пилат плавным движением перетёк в стойку смирно, и отдал честь своему командиру.

— Моя жизнь принадлежит тебе, Легат.

Агриппа был расстроган, но эти восторженные нежности сразу пресёк.

— Твоя жизнь принадлежит Риму, Децим Пилат Понтиец. Надеюсь, ты не забыл присягу?

— Рассказывай, вижу же, глаза горят.

Отпустив Понтийца, Агриппа перешёл в большой таблиний, где разбирал свежую почту его добровольный секретарь. Глаза у Германика и правда горели.

— Всё нашли. И проход в Белое море, и селитру на Каме, и гору Магнитную. Хорошо эта экспедиция отработала, надо бы наградить.

Агриппа кивнул. Наградим, не вопрос. Вожделенными меценатками. Даже не ловко как-то, обесценивается сам смысл награды.

— Гай Меценат разберётся. Он лучше их нужды понимает, придумает, чем можно достойно наградить.

— Ещё от отца письмо. В Парфии зимой царь умрёт. С новым он всё уже согласовал, мы занимаем Междуречье. До самого Персидского залива. На сто лет раньше, чем было тогда.

Германик внимательно наблюдал за реакцией своего воспитателя, но у того не жилки не дрогнуло.

— От нас требуется помощь?

Германик пожал плечами.

— Думаю, нет. Об этом он ничего не пишет.

— Должны справиться. У Максима хорошие легионы, на Тигре должны удержаться. Вар с ним остался?

Германик кивнул.

— Артиллерийский боезапас ещё не тратили, только ракеты пожгли. Удержатся.

Агриппа кивнул, соглашаясь. На то Друз и Принцепс, чтоб войны объявлять. Оперились птенцы, с этим придётся смириться.

— Что пишет твоя мать?

Царь Даков, Гетов и Гетулов, Комосик Первый рассматривал триптих иерусалимского пожара, и машинально примеривал его на Сармизегетузу. Умный был царь, нутром почуял, что ромеи изменились, мелкие пакости больше прощать не будут. Хорошо, что этот мальчишка успел предупредить.

— Я очень благодарен тебе, благородный Марк Агриппа. Твой сын, Легат Луций, уберёг меня от многих бед. Но ты ведь не просто так его ко мне послал? Не из-за Тракии? Она того не стоит.

Анриппе нравился этот царь. Он любил таких, честных и бесстрашных.

— Ты прав. Вся Тракия не стоит Луция, но он рисковал не за Тракию, а за Рим. Это его священный долг.

Агриппа голосом выражал готовность пожертвовать ради Рима всем, царь это почуствовал.

— Он бы и правда не отступил с Четвёртым Скифским, хоть и имел прямой на то приказ. Понимаешь это, Царь?

— Понимаю, благородный Агриппа. Я это сразу почуствовал, твой сын пожертвует всем, ради долга, и собой в первую очередь. Ты хороший отец. Я мечтаю иметь таких сыновей.

Агриппа это услышал, но вида дикарю не подал, хоть душа и пела.

— Ты можешь попытаться стать одним из нас, Царь. Для того я тебя и пригласил. Проживи с нами зиму, и прими решение, которое мне и скажешь перед отъездом. Что бы ты не ответил, уедешь с миром, это я гарантирую.

Комосик думал не долго.

— С благодарностью принимаю твоё приглашение, Император. Могу ли я пользоваться твоей библиотекой?

Комосику позволили не только пользоваться библиотеками, для него приготовили специальную, очень насыщенную программу. Царя Дакии просвещали до уровня члена Партии, а в божественных вопросах вообще до полного просветления. Возили его в формируемые из германцев легионы, в Антонии-Германике познакомили с Тиберием и союзными германскими вождями. Ознакомили с планом захвата Британии. Ничего необычного, просто пойдут и возьмут, как и Германию. Всё правильно, к чему усложнять? Так они все земли постепенно и соберут. Как грибы. Тиберий милостиво уделил ему много времени, показывал рисунки будущих британских городов, очень красивые города. Будут. Интересно бы глянуть их дакийские варианты, наверняка ведь тоже уже нарисованы. А вот то, что Тиберий похоже не в курсе насчёт множества теологических тонкостей, уже известных ему самому, Комосик заметил, хоть вида и не подал. По возвращению в Марцеллу-Германику, задал этот вопрос Марку Агриппе.

— Ты прав. Этого не знают даже самые близкие. Я просто не знаю, как им это рассказать. Вот и хочу сначала посмотреть, как ты объяснишь это своим, и что за этим последует. Ты ведь не сможешь с этими знаниями жить так, как раньше. Царь?

— Как раньше не смогу. Это значило бы погубить свой народ, уважаемый Агриппа. Вы ведь всё-равно придёте?

Вопрос был риторический, Агриппа даже не обратил на него внимание. Царь не дурак, дурака бы на эту роль не выбрали. Комосик ответа и не ждал.

— Посоветуй мне что-нибудь, Император Марк Випсаний Агриппа. Даже не знаю, за что сначала хвататься.

— Ты понял главное, Царь. Мы не враги твоему народу, мы враги дикости и беззакония. Прежде, чем я смогу тебе что-то посоветовать, мне необходимо узнать множество деталей. С тобой будет заниматься префект Секст Барбат, он лучше меня знает, какие задавать вопросы, ответь ему правдиво, это в твоих же интересах.

— Но ведь ты сам подтверждаешь, что существование бога-создателя допустимо, Германик. Тогда вполне допустимо и то, что зовут его Марс. Так?

Меценат подводил научную базу под реформу религиозных институтов, но доставал этой псевдонаукой, единственного в этом мире атеиста. Тот равнодушно пожал плечами.

— Очень низкая вероятность.

— Я тебя не прошу оценивать шансы, просто признай возможность бытия бога-создателя Марса. Признавай немедленно.

Опять полное равнодушие.

— Ну признаю. Такое возможно. Тебе легче?

— Не хами, сопляк. Признание — это первый шаг. А оценивать божественные шансы, даже изначальной математикой, довольно глупое занятие. Хотя, должен признать, в ней вы продвинулись довольно далеко.

— Мои знания едва ли половина математических достижений человечества. Не хватало времени уделять ей достойное внимание, к сожалению.

— Тем более, не тебе судить.

Гай Меценат довольный очередной сокрушительной победой над неверующим Германиком приветливо ему улыбнулся.

— Людям нужна вера. Пусть будет Марс — как первая цель объединённого человечества. Там они и узнают настоящее имя создателя. Ну скажи, чем плоха религия, которая служит благой цели? Ведь цель благая. Так?

— Ну так. К чему ты ведёшь?

— Ты единственный, кто мог попытаться опровергнуть мои доводы. Но я тебя просто раздавил очевидными фактами.

Германик не выдержал, и заржал. Тут же получил центурионовским стимулом между лопаток и скривился от боли. Гай Меценат был строгим наставником.

К новому году в Антиохию пришло известие о смерти парфянского царя Фраата Четвёртого, его личный лекарь оказался скрытым иудейским фанатиком, сам он тоже отравился, но оставил записку. В посмертном воззвании он обещал кары всем земным правителям — нас много, всех достанем. Как и ожидалось, наследников, кроме признанного Римом Фраата Пятого, оказалось ещё трое. Про-римская фракция оказалась крупнейшей, но она, не начиная войны, отступила в Селевкию. Обрадованные такой трусостью изнеженных про-римлян, трое настоящих парфян немедленно сцепились между собой, выясняя, кто из них САМЫЙ настоящий. К февралю, шесть легионов проконсула Сирии допёрли артиллерию до Хатры. Павел Фабий Максим обозревал стены города в собственную подзорную трубу. Царёныш привёз с собой много подарков, братья по Партии их не забывали. Максим насмотрелся, повернулся к Вару, и задал самый злободневный вопрос.

— Как думаешь, нашим ребятам в богах заплатят?