Марк Аврелий и конец античного мира

Предисловие

Этим томом заканчивается ряд очерков, посвященных мною истории возникновения христианства. Он содержит изложение развития христианской церкви в царствование Марка Аврелия и параллельную этому картину усилий философии, направленных к улучшению гражданского общества. II веку нашей эры принадлежит двойная слава окончательного основания христианства, то есть великого принципа, преобразовавшего нравы силою веры в сверхъестественное, и в то же время попытки создания, путем проповеди стоиков, чуждую всего чудесного великолепнейшую светскую школу добродетели, какую знал мир до сих пор. Эти две попытки были чужды одна другой и более вредили, нежели помогали друг другу; но победа христианства объяснима лишь при отчетливом понимании силы и недостаточности философского движения. С этой точки зрения Марк Аврелий является предметом изучения, к которому беспрестанно приходится возвращаться. Он совмещает в себе все, что было доброго в античном мире и представляет для критики то преимущество, что является перед ней без покровов, благодаря письменному свидетельству, искренность и подлинность которого неоспоримы.

Более чем когда-нибудь я полагаю, что период возникновения, зародышевое, так сказать, состояние христианства заканчивается со смертью Марка Аврелия, в 180 году. В это время дитя уже располагает всеми своими органами; оно отделилось от матери, и будет жить отныне собственною жизнью. Смерть Марка Аврелия может, впрочем, считаться предельною гранью античной цивилизации. Что видим доброго позднее, совершается уже не во имя греко-римской идеи; иудео-сирийское начало берет верх, и хотя до полного его торжества остается еще свыше ста лет, видно, что будущее принадлежит ему. III век представляет уже агонию мира, который во II-ом еще полон жизни и силы.

Далека от меня мысль принизить время, последовавшее за эпохой, на которой мне пришлось остановиться. В истории есть дни печальные, но нет дней бесплодных и неинтересных. Рост христианства остается зрелищем в высокой степени привлекательным в ту пору, когда в христианских церквах выступают люди, как св. Ириней, Климент Александрийский, Тертуллиан, Ориген. Организационную работу, совершавшуюся в Риме, в Африке, при св. Киприане и папе Корнилии, должно изучать с величайшим тщанием. Мученики времен Деция и Диоклетиана не уступают в героизме тем, которые пострадали в Риме, Смирне и Лионе в I и II века. Но это уже называется церковной историей, историей в высокой степени любопытной, достойной обработки с любовью и всеми утонченностями самой внимательной науки, но, тем не менее, существенно отличной от истории возникновения христианства, то есть от разбора последовательных изменений, которым семя, заложенное Иисусом в душу человечества, подверглось ранее, нежели стало законченной и прочной церковью. Для изучения различных возрастов крупного образования, религиозного или политического, требуются совершенно различные методы. Изучение первых проявлений предполагает философский ум, живую оценку того, что достоверно, вероятно или возможно, глубокое чувство жизни и ее превращений, особенное искусство в извлечении из немногих достигших до нас текстов все, что они могут нам открыть относительно психологических состояний, весьма от нас далеких. Для истории учреждения уже законченного, какова христианская церковь в III веке, и тем более, в последующих, почти достаточно уровня воззрений и солидной эрудиции такого писателя, как Тидлемон. Вот почему XVII век, так далеко подвинувший церковную историю, никогда не касался вопросов возникновения. XVII век интересовался только тем, что могло быть выражено с признаками достоверности. Его не могли привлекать изыскания, способные привести только к раскрытию известных возможностей, мимолетных оттенков, повествований, уклоняющихся от прямого рассказа, как что случилось, и ограничивающихся заявлением: «Вот одно или два предположения о том, как это могло случиться». При встрече с вопросами о происхождении, XVII век или все признавал с наивным легковерием или отсекал то, в чем чувствовал баснословность. Понимание сумеречных состояний, предшествующих ясной мысли, то есть тех именно состояний, в которых человеческое сознание является по преимуществу созидательным, плодотворным, составляет умственную победу XIX века. Не увлекаясь никакой страстью, кроме очень живой любознательности, я старался приложить критические методы, установившиеся в наши дни, в деле изучения этих сложных вопросов, к важнейшему религиозному явлению, представляемому историей. Я подготовлял эту работу от дней юности. Семь томов, ее составляющих, и писались двадцать лет. Издаваемый одновременно с настоящим томом общий указатель позволит легко оглядеться в труде, который не от меня зависело сделать менее сложным и менее обремененным подробностями.

Я благодарю бесконечную благость, давшую мне время и рвение необходимые для выполнения этой трудной программы. Так как, быть может, мне еще остается насколько лет труда, то я их посвящу изучению другой стороны предмета, сделавшегося средоточием моей умственной жизни. Чтобы быть строго логичным, я должен бы был начать Историю возникновения христианства с истории еврейского народа. Христианство получило начало в VIII веке до Р. X., когда первенствующие пророки, овладев израильским народом, сделали его народом Божиим, призванным ввести в Мир чистое богопочитание. До тех пор, культ Израиля не отличался существенно от эгоистического, алчного культа всех соседних племен, о котором свидетельствует, например, надпись царя Мезы. Переворот совершился в тот день, когда вдохновенный человек, не принадлежавший к духовенству, осмелился сказать: «Как можете вы думать, что Богу угодны курения ваших жертв и тук ваших козлов. Оставьте эти жертвоприношения, которые суть мерзость перед Господом; делайте добро».

Исайя был в этом смысле первым основателем христианства. Иисус, в сущности, только выразил общедоступным и пленительным языком то, что было сказано семьсот пятьдесят лет до него, на классическом еврейском язык. Конечно, раньше чем выводить Иисуса, на сцену его деятельности, следовало бы показать, каким образом религия Израиля, не имевшая, быть может, первоначально никакого преимущества перед культами Аммона или Моава, сделалась религией нравственной, и как история религии еврейского народа была постоянным стремлением к богопоклонению в духе и правде. Но жизнь коротка, и ее продолжительность неведома. Поэтому я взялся сначала за самое спешное, бросился в средоточие вопроса и начал с жизни Иисуса, предположив уже известными предшествовавшие перевороты еврейской религии. Теперь, когда мне было дано обработать со всем желаемым тщанием ту часть, которой я дорожил всего более, я должен обратиться к предшествовавшей истории и посвятить ей, сколько еще остается во мне, силы и деятельности.