Марк Аврелий и конец античного мира

Глава XXXI. Причины победы христианства

Христианство победидо новыми правилами жизни, которые оно вводило в мир. Мир нуждался в реформе нравственнооти; философия ее не давала; установленные в греко-латинских странах религии были неспособны улучшать людей. Из всех религиозных учреждений античного мира, одно иудейство отозвалось на испорчениость времен криком отчаяния. Вечная и единственная слава, ради которой должно забыть многие безумные насилия! Евреи-революционеры I и II века нашей еры. Преклонимся перед их страстностью! Преданные высокому идеалу справедливости, убежденные, что этот идеал должен осуществитъся на земле, не допускающие тех компромиссов, которыми так легко удовлетворяются верующие в рай и ад, они жаждут добра и постигают его в виде маленького города с синагогой, и христианская жизнь является лишь аскетическим преобразованием этого идеала. Небольшие кружки смиренных и благочестивых людей, ведущих между собой чистую жизнь и ожидающих вместе великого дня своего торжества и утверждения на земле царства праведников, — вот нарождающееся христианство. Счастье, которым наслаждались в этих маленьких общинах, действовало, как могучая притягательная сила. Население разных племен, как бы по инстинктивному движению, порывисто устремилось в секту, которая удовлетворяла заветнейшие их желания и открывала надеждам безпредельное поле.

Умственные потребности времени были очень слабы; нежные стремления сердец, напротив, очень властны. Умы не просвещались, но нравы становились мягче. Хотелось веры, которая учила бы благочестию, мифов, которые представляли бы хорошие примеры, пригодные для подражания, как бы некоторую мораль в действии, изображаемую богами. Хотелось честной религии, — а язычество честным не было. Нравственная проповедь предполагает деизм или единобожие; а политеизм никогда не учил нравственности. Всего более хотелось уверенности в будущей жкзни, где бы возмещены были несправедливости жизни земной. Религия, обещающая бессмертие и свидание с возлюбленными, всегда берет верх. «Те, у кого нет надежды», легко побеждаются. Множество братств, исповедывавших эти утешительные верования, привлекали многочисленных последователей. Таковы были сабазианские и орфические таинства в Македонии; во Фракии таинства Дионисия. Во II веке символы Психеи принимают погребальный оттенок и становятся маленькой религией, которую христиане признают очень охотно. Увы! представление о загробной жизни, как все, являющееся делом вкуса и чувства, всего легче подвергается капризам моды. Образы, удовлетворявшие нас в этом отношении, проносятся очень быстро; по части загробных мечтаний, ищут нового, так как ничто не выдерживает продолжительного изучения.

Итак, установленная религия не давала никакого удовлетворения глубоким потребностям века. Бог античного мира не был ни добрым, ни злым; он был силой. С течением времени приключения, которые приписывались этим мнимым божествам, сделались безнравственными. Культ вырождался в идолопоклонство, самое грубое, иногда самое смешное. Философы нередко публично нападали на официальную религию, при рукоплесканиях слушателей. Вмешавшись в дело, правительство еще более его унизило. Божества Греции, давно отожествленные с божествами Рима, по праву заннмали места в Пантеоне. Божества варваров подверглись таким же отожествлениям и превратились в Юпитеров, Аполлонов, Эскулапов. Местные божества спаслись посредством культа богов-Ларов. Август ввел в религию очень значительное изменение, возвысив и упорядочив культ богов Ларов, в особенности Ларов перекресточных, и позволив присоедннить к двум Ларам, освященным обычаем, третьего, Гения императора. Вследствие этого сообщества, Лары стали называться августейшими (Lares augusti), и так как местные боги сохранили легальное положение преимущественно в виду переименования в Лары, то и они почти все стали называться августейшими (numina augusta). Вокруг этого сложного культа образовалось духовенство, состоявшее из фламина, т. е. своего рода архиепископа, представителя государства, и жрецов Августа, корпораций рабочих и мелких горожан, специально приставленных к Ларам или местным божествам. Но Гений императора естественно раздавил своих соседей; настоящей государственной религией сделался культ Рима, императора и правительства. Лары остались очень неважными господами, Иегова, единственный местный бог, который упорно не захотел поддаться августейшему сообществу и которого невозможно было превратить в безобидного перекресточного фетиша, разгромил и божество Августа и всех прочих богов, которые так легко согласились сделаться пособниками тирании. Отныне борьба пойдет между иудаизмом и странно смешанным культом, который хотел установить Рим. Ему это не удастся. Рим даст миру правительство, цивилизацию, право, искусство управления, но религию он ему не даст. Религия, которая распространится, по-видимому, наперекор Риму, а в действительности благодаря ему, не будет ни религией Лациума, ни религией, сочиненной Августом, это будет та самая религия, которую Рим столько раз считал уничтоженной его усилиями, — религия Иеговы.

Мы видели благородные попытки философии отозваться на потребности душ, которых религия уже не удовлетворяла. Философия все видела и все выразила чудным языком; но было необходимо, чтобы это совершилось в форме популярной, т. е. религиозной. Религиозные движения возбуждаются только духовными лицами. Философия была слишком права. Предлагаемая ею награда была недостаточно осязаема. Бедные, необразованные, лищенные возможности к ней подойти, оставались в сущности без религии, без надежды. Человек родится таким плохим, что он бывает хорош только, когда мечтает. Ему необходимы обольщения, чтобы он исполнил то, что должен был бы сделать из любви к добру. Только ради страха и обмана этот раб исполняет свой долг. Масса приносит жертвы только при обещании, что ей заплатят. Самоотречение христианина в сущности лишь тонкий расчет: внесение капитала в виду царствия Божия.

У разума всегда будет немного мучеников. Люди приносят себя в жертву только ради того, во что веруют; а веровать можно только в неверное, в нерассудочное; рассуждению подчиняются, но в него не верят. Вот почему разум не поощряет к действию; напротив, скорее советует воздержаться. Никакой большой переворот не совершается в человечестве без очень определенеых убеждений, без предрассудков, без догмата. Сильны только те, которые ошибаются вместе ео всеми. В стоицизме заключалась ошибка, которая много вредила ему в глазах народа. Для него добродетель и нравственное чувство тожественны. Христианство их разделяет. Иисус любит блудного сына, блудницу, души в сущности добрые, хотя и грешные. Для стоиков все грехи равны, и грех не прощается. A в христианстве имеются прощения для всех преступлений. Чем более человек нагрешил, тем более он в его власти. Константин примет хрнстианство потому, что верит, что у одних христиан есть искупления для отцеубийц. Успех, который имели, начиная со II века, отвратительные жертвоприношения быков, откуда люди выходили все в крови, доказывает, как жадно современное воображение искало средств примирить богов, предполагавшихся прогневанными. Из всех языческих обрядов христиане всего более опасались конкуренции тавроболов, которые явились как бы последним усилием умирающаго язычества против возраставшего с каждым днем торжества крови Иисусовой.

Существовала одно время надежда, что братства cul tores deorum дадут народу духовную пищу, в которой он нуждался и век видел их процветание и их упадок. Они постепенно утратили свой религиозный характер; в некоторых областях забыли даже их погребальное назначение, и они стали тонтинами, страховыми и пенсионными кастами, обществами взаимной помощи. Только коллеги, посвященные культу восточных богов (пастофоры, поклонники Изиды, древоносцы, жрецы Великой Матери), сохранили поклонников. Ясно, что эти боги гораздо больше говорили народному чувству, чем греческие и италийские. Вокруг них собирались в кружки; их последователи вскоре становились братьями и друзьями, тогда как никто уж не сходился, по крайней мере сердечно, вокрут официальных богов. В религиозном деле только немногочисленные секты успевают создать что-нибудь.

Так приятно считать себя как бы маленькой аристократией истины, верить, что вместе с неболыним кружком привилегированных существ обладаешь сокровищем истины! Тут и гордость находит себе пищу; еврей, сирийский метуали, униженные, оскорбляемые всеми, в глубине души дерзки, презрительны; никакое оскорбление до них досягнуть не может; они так гордятся между собой, что они избранный народ! В наши дни, жалкие кружки сииритов более утешают своих членов, чем здравая философия; множество людей находят счастье в этих бреднях, связывают с ними свою нравственную жизнь. В свое время абракадабра доставляла религиозные наслаждения, и при желании в ней находили высокое богословие.

Культ Изиды получил свободный доступ в Грецию с IV века до Р. X. Весь греко-римский мир был им буквально завоеван. Этот культ, каким мы его видим в Помпейской и Геркуланумской живописи, с тонзурованным и безбородым духовенством, в облачении в роде наших стихарей, очень походил на наше богослужение. Каждое утро, систр, также как и наши колокола, сзывал богомольцев на своего рода обедню, с проповедью, молитвой за императора и империю, опрыскиванием Нильской водой и отпуском (Ite missa est). Вечером также была служба, желали богине спокойной ночи, целовали ее ноги. Были странные торжества, смешные шествия по улицам, во время которых братья носили своих богов на плечах, Иногда они нищенствовали в чужеземном одеянии, над которым настоящие римляне смеялись. Это было нечто в роде братств, кающихся в южных странах. Изиасты брили головы, одеваясь в льняной хитон, в котором «желали быть погребенными». К этому присоединялись чудеса в доверенном кругу, проповеди, посвящения, горячие моления, крестины, исповеди, кровавые покаяния. Посвящение внушало восторженную приверженность, как в средние века, к Пресвятой Деве. Один вид богини уже был наслаждением. Очищения, искупления поддерживали возбуждение душ. Между участниками этих благочестивых комедий устанавливались чувства нежного братства. Они все становились отцами, сыновьями, братьями и сестрами одни других. Эти маленькие франмасонства с условными пропусками, как IXΘУС христиан, создавали тайные и глубокие связи. Озирис, Серапис, Анубис имели такой же успех, иак и Изида. Серапис в особенности, отожествленный с Юпитером, сделался одним из божественных имен, всего более нравившихся тем, которые стремились к известному единобожию и, в особенности, к близкому общению с небом. Египетский бог, действительно, соприсутствует людям; его видят постоянно; он сообщается в сновидениях, показывается беспрестанно. При таком понимании религии, она становится непрерывным священным

поцелуем между верующим и его божеством. Женщины в особенности увлекались этими иностранными культами. К своему национальному они оставались холодны. Куртизанки, между прочим, почти все были поклонницами Изиды и Сераписа. Храмы Изиды считались местом любовных свиданий. Идолы этого рода часовен были разряжены, как мадонны. Женщины участвовали в священнодействии, облекались священными званиями. Все внушало благочестие и способствовало возбуждению чувств: плач, страстное пение, танцы под звуки флейты, поминальные представления в честь смерти и воскресения бога. Нравственность, не будучи стеснительной, сохраняла внешнее приличие. Были посты, известные строгости, дни воздержания. Овидий и Тибулл жалуются, что эти празднества в ущерб их удовольствиям; но тон этих жалоб показывает, что богиня требовала от этих прекрасных поклонниц лишь весьма ограниченных умерщвлений плоти.

Множество других богов принимались без противодействия, даже с благосклонностью. Небесная Юнона, азиатская Беллона, Сабазий, Адонис, богиня Сирии имели своих приверженцев. Эти различные культы переносились, главным образом, солдатами, вследствие их привычки усваивать себе последовательно религии стран, через которые они проходили. Возвратясь домой, они посвящали храм или алтарь своим гарнизонным воспоминаниям. Отсюда посвящения Юпитеру Баальбекскому, Доликскому, которые находят во всех частях империи.

Один восточный бог в особенности угрожал одно время успеху христианства и едва не сделался предметом одного из тех культов с всемирной пропагандой, которые овладевают целыми отделами человечества. В первобытной арийской мифологии, Митра одно из имен солнца. У персов времен ахеменидов это имя получило зиачение первенствующаго бога. В греко-римском мире, о нем услышали в первый раз около 70 года до Р. X. Он входил в моду медленно, и только во II веке, его культ, искусно организованный по типу таинств, которые так глубоко волновали древнюю Грецию, достиг поразительного успеха.

Его сходство с христианством так поразительно, что Юстин и Тертуллиан усматривают в нем сатанинский плагиат. Культ Митры имел крещение, евхаристию, агапы, покаяние, искупления, помазания. Его часовни очень были похожи на маленькие церкви. Он устанавливал между посвященными братскую связь, и мы много раз говорили, что это была главная потребность времени. Хотели иметь общины, где бы можно было друг друга любить, поддерживать, следить друт за другом, братства. открывавшие поле (человек не совершенен) всякого рода мелким тщеславным проискам, безобидному развитию детских кружковых честолюбий. Во многих других отношениях, культ Митры походил на франмасонство. Были степени, порядок последовательного посвящения, с странными названиями, последовательные испытания, почти десятидневный пост, страхи, бичевания. Эти упражнения развивали горячее благочестие. Верили в бессмертие посвященннх, в рай для чистых душ. Таинство чаши, столь сходное с христианским причащением, вечерние собрания, похожие на собрания наших благочестивых братств в «пещерах» или небольших молельнях, многочисленное духовенство, в состав которого допускались женщины, соединенные с принесением в жертву быком искупления, ужасные, но захватывающие, — все это соответствовало стремлешям римского мира к своего рода материалистской религиозности. Безнравственность древних фригийских сабазий не исчезла, но скрывалась под известным налетом пантензма и мистичноети, или иногда спокойного скептицизма в духе Екклезиаста.

Можно сказать, что если бы рост христианства был остановлен какой-нибудь смертельной болезнью, мир обратился бы к культу Митры. Митра поддавался всяческим смешениям, с Аттисом, с Адонисом, с Сабазием, с Меном, которые давно уже овладели привилегией вызывать женские слезы. Солдаты также любили этот культ. При возвращенин домой, они заносили его в пограничные области, на Рейн и Дунай. Поэтому он более всех прочих культов сопротивлялся христианству. Для его поражения потребовались страшные удары, которые нанесла ему христианская империя. Наибольшее число памятников, воздвигнутых поклонниками Великой Богини и Митры относятся к 376 и 377 гг. Очень почтенные сенаторские фамилии остались при них, возобновили на свой счет разрушенные пещеры и старались завещаниями и созданием разных учреждений поддержать навсегда культ, уже обреченный смерти.

Таинства были обычной формой этих чужеземных культов и главной причиной их успеха. Посвящения оставляли глубокое впечатление, подобно тому, как франмасонство наших дней, хотя совершенно пустое, служит, пищей многим душам. Это было своего рода первое причащение: в известный день человек был существом чистым, привилегированным, представляемым набожному собранию в качестве блаженного, святого, с венцом на голове и свечей в руке. Странные зрелища, появления громадных кукол, чередование света и мрака, видения из другого мира, которых считали действительными, так распаляли душу верой, что воспоминание об этом уже не забывалось. К этому примешивалось не одно сомнительное чувство, которыми дурные нравы древности злоупотребляли. Так же, как и в католических братствах, люди считали себя связанными клятвой, и ей дорожили, даже когда ей не верили; потому что с ней была связана мысль об особом преимуществе, о чем-то, что возникало над толпой. К тому же, все эти восточные культы располагали и большими денежными средствами, чем западные. Жрецы там пользовались большим значением, чем в латинском культе; они составляли духовенство, подразделявшееся на ордена, священную дружину, удаленную от мира, жившую по особым правилам. Облик у этих жрецов был важный, теперь бы сказали, церковный, Они носили тонзуру, митры и особый костюм.

Религия, основанная на веровании в странствоваиие Бога по земле, как религия Аполлония Таинского, имела большие шансы успеха. Человечество стремится к идеалу; но оно хочет, чтобы идеал был личностью; отвлеченностей оно не любит. Религиозное чувство того времени искало человека, который был бы воплощением идеала, и чья жизнь могла бы служить рамкой для всех тогдашних стремлений. Евангелие Аполлония Таинского имело лишь относительный успех; Евангелие Иисуса — полнейший. Запросы воображения и сердца, волновавшие тогда население, были именно те, которые могли найти в христианстве полное удовлетворение. Возражений, которые христианские верования представляют для тех, кого рациональная культура привела к невозможности допускать сверхъестественное, еще не существовало. Да и вообще, труднее помешать человеку верить, чем внушит ему веру. Впрочем, и не бывало века более легковерного, чем II век. Все допускали несообразнейшие чудеса; текущая идеология, утратив ервоначальный свой смысл, достигала крайних пределов нелепости. Уступок со стороны рассудка христианство требовало меньше, чем язычество, так что обратиться в христианство не было делом легковерия; а, напротив, делом относительного здравого смысла. Даже с точки зрения рационализма, христианство могло считаться шагом вперед; принял его человек религиозно-просвещенный. Верным прежним богам оказался paganus, поселянин, всегда противящийся прогрессу, отсталый от века; подобно тому как со временем, быть может, в XX веке, последних христиан в свою очередь назовут pagani, «поселянами».

По двум существеннейшим пунктам, поклонению идолам и кровавым жертвоприношеииям, христианство соответствовало самым передовым, как бы теперь сказали, идеям своего времени и до известной степени сходилось с стоицизмом. Отсутствие изображений, в виду которого народ обвинял христиан в атеизме, нравилось серьезным умам, возмущаемым официальным идолопоклонством. Кровавые жертвоприношения предполагали также понятия самые оскорбительные для божества, Ессеи, элказаиты, евиониты, христиане всех сект, явившиеся в этом отношении наследниками древних пророков, проявили по этому пункту удивительное сознание прогресса. Мясо было исключено даже из пасхальной трапезы. Так было положено основание чистому культу. Низшая часть религии заключается в тех обрядностях, которым присваивается самостоятельная сила, и этим обрядностям указан был предел, если не самим Иисусом, то ролью, которую ему присвоили. Зачем говорить о жертвоприношениях? Принесение в жертву Иисуса заменяет их все. О Пасхе? Иисус истинный пасхальный агнец. О Торе? Пример Иисуса гораздо выше. Именно этим рассуждением св. Павел разрушил Закон, и протестанство убило католицизм. Таким обрааом, вера в Иисуса заменила все. Даже крайности христианства послужили к его усилению. Тем догматом, что Иисус сделал все для оправдания верующего, дела признавались ненужными, и всякий культ, кроме веры, лишался поощрения.

Итак, христианство имело огромное превосходство над государственной религией, которой Рим покровительствовал, и над различными культами, которые он допускал. Язычники смутно это понимали. Когда Александр Север задумал воздвигнуть храм Христу, ему представили старинные тексты, из которых явствовало, что если он осуществит этот замысел, то все перейдут в христианство и другие храмы опустеют. Напрасно Юлиан будет стараться применить к официальному культу организацию, составлявшую силу церкви; язычество не поддалось преобразованию, противному его природе. Христианство заставит себя принять и притом во всей его полноте. Религия, которую Рим распространит на мир, будет именно та, с которой он всего напряженнее боролся, иудаизм в христианской его форме. Успеху хрнстианства в Римской имиерии не только не следует удивляться, а, напротив, удивительно, что этот переворот так медленно совершался.

Глубоко были потрясены хрнстианством государственные правила Рима, основы римской политики. Этн правила энергически отстаивали себя в продолжение ста пятидесяти лет, и замедлили торжество культа, намеченного для победы. Но это торжество было неизбежно. Мелитон был прав. Христианству было суждено сделаться религией Римской империи. Запад не проявлял еще податливости; но Малая Азия и Сирия, напротив, имели уже густые массы христианского населения, политическое значение коего с каждым днем возрастало. Центр тяжести империи склонялся в эту сторону. Уже чувствовалось, что честолюбец соблазнится мыслью опереться на эти толпы, которых нищета отдавала в руки церкви, и которых церковь, в свою очередь, отдала бы в руки цезаря, к ней благосклонного. Политическая роль епископа началась не при Константине. Уже с III века, епископ больших городов Востока является таким же лицом, как в наши времена в Турции епископы греческие, армянские и т. д. Ему вверено все управление общиной: вклады верующих, завещания, опека, тяжебные дела. Это судья-чиновник, действующий рядом с правительственным чиновником и пользующийся всеми его ошибками. В III веке, церковь уже является обширной агентурой народных интересов, исполняющей то, чего не делает лмперия. Чувствуется, что со временем, когда скажется несостоятельность империи, епископ выступит ее наследником. Когда государство отказывается занятым общественными вопросами, они разрешаются помимо его, при посредстве союзов, которые разрушают государство.

Славой Рима была попытка разрешить задачу человеческого общества без теократии, без сверхъестественного догмата. Напротив, иудаизм, христианство. ислам, буддизм являются громадными учреждениями, обнимающими всю жизнь человека, путем религий, данных откровением. Эти религии — само человеческое общество; вне их не признается никакое существование. Торжество христианства привело к уничтожению гражданской жизни на тысячу лет. Церковь это, пожалуй, община, но в религиозной форме. Чтобы быть членом этой общины, недостаточно в ней родиться. Нужно исповедывать метафизический догмат, и, если ваш разум отказывается ему верить, тем хуже для вас. Ислам осуществил тот же принцип. Мечеть, как синагога и церковь, центр всякой жизни. Средние века, время властвования христианства, ислама и буддизма, было действительно эрой теократии. Гениальным делом возрождения было возвращение к римскому праву, которое есть прежде всего право светских, возвращение к философии, к науке, к истинному искусству, к разуму, помимо всякого откровения. Этого и надо держаться. Высшая цель человечества, есть свобода отдельной личности. А теократия, откровение никогда не создадут свободы. Теократия делает человека, облеченного властью, служителем Божьим; разум делает его представителем воли и прав каждого.