Маска майя

17

Древний город майя Уашактун, 2001 год

В то утро у Николь появилось то же ощущение, которое возникло, если верить тому, что она читала, еще учась в колледже, у Говарда Картера, когда он смотрел в отверстие, проделанное в последней стене гробницы и открывающее доступ к саркофагу Тутанхамона. «Я вижу чудесные вещи», — сказал Картер, когда взволнованный лорд Карнарвон спросил его, что находится за стеной.

Это было чувство археолога, которому удалось приблизиться к прошлому и попасть туда, где еще не ступала ничья нога. К прошлому, которое осталось нетронутым и готовым раскрыть свои секреты по прошествии веков.

Уашактун, Восемь Камней, представлял собой большую площадь с маленькой центральной пирамидой, к востоку от которой были расположены три здания. Сюда их привело загадочное послание, оставленное 1400 лет назад в чудом сохранившемся маленьком храме.

Но Николь терзало сомнение, не дававшее покоя им всем вот уже три дня, с тех пор как они наконец поверили в то, что сумели расшифровать древнюю загадку. Это был страх провала — а вдруг за сломанной стеной окажется еще одна пустая комната?

Николь совершенно не выспалась предыдущей ночью, несмотря на то что впервые за несколько дней у нее были кровать и крыша над головой. Они провели ее в Тикале, куда прибыли под вечер. Еще было достаточно светло, словно бы для того, чтобы огромная площадь со своими пирамидами близнецами, акрополем на севере и королевским дворцом на юге поразила девушку. Жан наверняка заметил ее чувства или ощущал то же самое: рука жениха опустилась на руку Николь и слегка сжала ее, хотя он не сказал ни слова.

В Тикале они спали в бунгало, стоящих рядом с развалинами. В них размещались люди, работавшие в Национальном парке и обслуживавшие туристов, каждый год приезжавших в этот великий город майя. Николь и Жан вышли, чтобы прогуляться до ужина, и снова были поражены ощущением полноты жизни, охватившим их в этом уникальном месте. Сельва походила на мать, любящую и властную одновременно, которая делала своим все, что соприкасалось с ней.

После ужина они сразу ушли. Остальные остались сидеть за большим столом, разговаривая о том, что им предстояло сделать на следующий день, но Николь сказала, что хочет пораньше лечь спать, и Жан поднялся с ней. Было видно, что оба устали и что их тела умоляли об отдыхе, но, кроме того, каждый из них страстно желал оказаться в объятиях другого и воспользоваться короткими мгновениями близости, в которой они отказывали себе в последние дни. Разумеется, все промолчали, но, возможно, их товарищи по экспедиции осознавали, каковы их истинные желания, даже больше, чем они сами. Хулио Ривера улыбнулся им понимающей улыбкой, в то время как Аугусто Фабрисио посмотрел на них искрящимися глазами, приглаживая усы. Ги Лаланд, казалось, ушел в себя, глядя в стакан рома, но, когда Николь и Жан ушли, тихо пробормотал:

— C’est l’amour.[45]

На следующий день рано утром они отправились в Уашактун, и теперь Николь находилась на вершине пирамиды Солнца, наблюдая за тем, как ее товарищи работают на разных участках площади. Был почти полдень, стояла жара, которую, правда, никто не замечал из-за чувств, переполнявших каждого.

Ги стоял у основания пирамиды, глядя через теодолит, установленный на треноге. Аппарат был выставлен на одной линии с самой крайней оконечностью здания, расположенного слева от тех трех, что виднелись к востоку от пирамиды. Николь пыталась представить себе солнце, появляющееся здесь 22 июня, а потом величественно поднимающееся над огромным миром сельвы. «Хорошо, если нет облаков», — подумала она, пожимая плечами, а потом вспомнила, что летнее солнцестояние приходится на сезон дождей.

Все по очереди посмотрели через теодолит, и вердикт был единогласным: как минимум три стелы появлялись на горизонте и, следовательно, каждая из них могла быть той, которую они искали. Одна стела стояла в самом центре, но, как указал Хулио Ривера, тут все зависело от расположения треноги.

После этого они снова отладили аппарат и сместились с ним до крайней южной точки самого южного из трех зданий. За день до этого Ривера запросил в Университете Мехико точное склонение Венеры в самой северной точке ее нахождения, и его сообщили с точностью до минут и секунд. Но когда они выставили теодолит, ощущение, которое у них появилось, было сравнимо с холодным душем: ни одна из стел не фиксировалась в этом положении. Разочарование Ги Лаланда было очевидным, Аугусто Фабрисио вырывал волоски из усов, и лишь Хулио Ривера старался не выказывать никаких эмоций. Николь и Жан посмотрели друг на друга и незаметно пожали плечами.

— Мы можем исследовать каждую из трех стел, появлявшихся на визире, когда теодолит стоял у пирамиды. Возможно, ответ придет к нам сам по себе. — Реплика Аугусто Фабрисио прозвучала малоубедительно.

— Да, Аугусто, можем. — Хулио Ривера изобразил улыбку, — Но если мы не получили результата здесь, то откуда он появится там? — Он указал на пирамиду Солнца.

Некоторое время все молчали. Они были похожи на детей, с горечью убедившихся в том, что их игрушка пришла в негодность. Нарушил молчание Жан. До сих пор архитектор держался немного в стороне, но сейчас его голос звучал твердо.

— Мы учитывали магнитный полюс? — спросил он. — Я полагаю, что данные, которые у нас есть о Венере, относятся к географическому северу, а прибор нам показывает магнитный,[46] — добавил он совсем тихо, как будто бы прося прощения за свои разъяснения.

Поначалу ответом ему была тишина. Потом Лаланд нахмурил брови и собрался что-то сказать, но гватемалец его опередил.

— Боже мой, ясно! — Он окинул взглядом теодолит и кивнул головой. — Прибор на нуле, а здесь склонение должно быть… где-то три градуса ост! Я не могу утверждать этого, но я помню, что в 1993 году мы картографировали одну местность, и тогда оно составляло почти четыре градуса. Многие съемки оказались неверными из-за того, что не было учтено склонение, сейчас это и нам создает проблемы. Да, да, — его глазки блестели, — вы попали в цель, мой юный друг.

И снова члены экспедиции перешли к действиям. Аугусто Фабрисио снял теодолит, попросил маленькую отвертку и вставил ее в шуруп на боковой части прибора.

— А почему бы прямо не добавить три градуса? — спросил французский археолог.

Фабрисио его словно не услышал, и ответил Хулио Ривера:

— Мы все правильно делаем, Ги. У нас будет точно настроенный теодолит в любой момент, когда он нам понадобится. Кроме того, маловероятно, чтобы в этих местах наша судьба зависела от отклонения на одну минуту в ту или другую сторону.

Как только теодолит настроили, Лаланд первым решился посмотреть в объектив, но Хулио Ривера мягко отстранил его, взяв за плечо.

— Поскольку Николь молода и красива, я думаю, что первой должна быть она. А тебе так не кажется, Ги? Она этого заслуживает; да и, в конце концов, мы все здесь оказались благодаря ей. А еще Жану, — он по-дружески кивнул ему, — ведь это была его идея.

Француз надулся и хотел было что-то сказать, но затем отошел в сторону и, выдавливая из себя улыбку, изобразил нечто вроде реверанса в сторону девушки.

— Прошу, Николь. Здесь все твое.

Она улыбнулась, пожимая плечами, и наклонилась к визиру.

— Скажи нам, Николь, что ты видишь с той стороны? — Аугусто Фабрисио попытался сымитировать мелодраматический тон.

Девушка не могла сдержать улыбки, продолжая смотреть через теодолит.

— Я вижу чудесные вещи, друг мой… чудесные вещи.

Николь снова удивилась способности гватемальца произнести такую фразу, которая заставила улыбнуться всех. Работая вместе в маленьком храме, они однажды заговорили о Картере и Карнарвоне, о тех ощущениях, которые они испытывали во время знаменитого разговора, и вот Фабрисио сейчас так мило напомнил ей об этом. За ее спиной улыбнулся и Хулио Ривера.

— Сейчас я вижу две стелы на визире, — сказала девушка. — И я думаю, что самая дальняя может оказаться одной из тех, которые мы видели с пирамиды… хоть я и не могу утверждать этого. — Она отошла в сторону и уступила свое место Фабрисио. — Прошу, Фабрисио, стелы Уашактуна — это твоя вотчина.

Гватемалец не заставил себя уговаривать и припал к визиру. На этот раз Лаланд оставался невозмутимым. Через мгновение Фабрисио повернулся к группе с улыбкой, наполовину скрытой его огромными усами.

— Да, — сказал он, — убедитесь в этом сами, но у меня нет никаких сомнений. Я думаю, что мы вышли к отметке X на карте с кладом.

К прибору подошли все, глядя на стелу с благоговением, как будто ожидая, что изнутри нее должен раздаться голос одного из богов, управлявших судьбами цивилизации, которая таинственным образом исчезла.

Хулио Ривера первым обратил внимание на подтверждение того, что они находятся на правильном пути.

— Смотрите, глиф на стеле! Это — Чан К’у, один из трех богов храма!

Николь внимательно рассмотрела рисунок, однако не увидела ничего похожего на тот схематический набросок из надписей на стенах храма или на огромного ягуара, явившегося к ней во сне несколько ночей назад. Царящий в одиночестве на вершине головной части каменной колонны, на которой было вырезано множество других знаков, бог Неба словно приветствовал их.

Фабрисио сел на раскладной стул и, пошарив в папке, которую он носил с собой с раннего утра, достал несколько сшитых листов.

— Это исследования, выполненные моим департаментом по этим стелам, — сказал он. — Их прислали мне вчера в Тикаль. Посмотрим… Да, это стела, которой мы присвоили номер семнадцать.

Пока гватемалец пролистывал эти записи, Николь сосредоточилась на каменной колонне, стоявшей перед ней. Высота колонны составляла примерно два метра, и только одна из ее сторон была покрыта высеченными изображениями. Ее защищал соломенный козырек, изготовленный недавно, чтобы дождь не повредил надписи. Глиф, на котором был изображен бог Неба, находился на самом верху, отделенный от остальных рисунков. Его голова, изображенная в профиль, выглядела сплющенной, и то, что, скорее всего, являлось глазом, казалось, пристально наблюдало за девушкой.

Поверхность с высеченными рисунками на удивление хорошо сохранилась, и мурашки пробежали по спине Николь, когда она рассмотрела их получше. Все артефакты культуры майя, которые она до сегодняшнего дня видела на фотографиях или в музеях, были очень сильно повреждены, если вообще практически не разрушены, поскольку известняк не может долго сопротивляться воздействию климата. Единственное исключение — внутренняя часть маленького храма, а теперь и эта стела, укоренившаяся на тысячелетней площади Уашактуна. Словно бы боги действительно постарались сохранить пути, ведущие к этой таинственной нефритовой маске, которую они хотели снова предоставить в распоряжение людей…

— Это та стела, которая уже тогда нас удивила. — Голос гватемальца вывел Николь из оцепенения. — Всмотритесь в нее. Как она прекрасно сохранилась по сравнению с теми, что находятся вокруг нее! Некоторые фактически разрушены. Когда мы проводили исследования, мы думали, что она высечена из камня более высокой прочности, чем известняк. Нас также удивило, что написанное на ней, похоже, не имеет отношения к текстам на остальных стелах. Фактически письмена на ней мы толком и не прочитали, придя к выводу, что они являются продолжением какого-то другого текста, с утерянной стелы. Да, Николь, — улыбнулся Фабрисио, увидев непонимающее выражение на ее лице, — даже целые стелы воровали из развалин майя.

— Так что же на ней написано, Аугусто? — спросил Ги Лаланд. — Я полагал, что вы уже все растолковали.

— Да, хотя должен признаться, что смысл текста недостаточно ясен. Он описывает празднование или церемонию, однако не объясняет ее причины. Также ни на одном из глифов не представлена дата, что тоже достаточно странно. Бог Неба Чан К’у главенствует на стеле, а позже появляется снова, уже пониже, как участник того, что похоже на некую церемонию.

— Большая стела празднования в Наранхо… Вы помните послание из храма, которое нас привело к Уашактуну? Оно указывает нам: то, что мы видим здесь, мы должны найти в Наранхо! — Николь была крайне взволнована.

Фабрисио наблюдал за ней в течение нескольких секунд, прежде чем ответить:

— Господи, конечно! С самого начала, изучая эту стелу, мы были уверены, что церемония, о которой идет речь, происходит здесь, в Уашактуне! Нам это представлялось логичным… — Гватемалец повернулся к каменному блоку с новым интересом.

— А причем тут бог Неба, Аугусто?

— Да, конечно, Хулио. Извини. Стела показывает нам, как Чан К’у возносит молитву Ицамне, великому богу-создателю, который изображен над ним. Таким образом, бог Неба занимает среднюю позицию, поскольку ниже представлен народ майя. Посмотрите на этот рисунок. — Фабрисио показал в центр стелы. — На ступенях этой лестницы мы видим Ицамну, Чан К’у и наконец благодарный народ. В самом низу изображения отсылают нас к городу Караколю. Смотрите, вот глиф, который указывает на Караколь. Мы предположили, что стела была воздвигнута в память о победе Уашактуна над городом-соперником, но сейчас я в этом сильно сомневаюсь, — закончил он, дергая себя за усы.

— Дайте мне посмотреть, — сказала Николь, нахмурив бровь. — Возможно, я не все поняла, но мне кажется, что я слежу за ходом мысли тех, кто оставил нам эти надписи. По крайней мере, до сегодняшнего дня у меня все получалось. — Она пожала плечами. — В храме мы увидели головоломку, подсказавшую нам, где искать следующий объект, а еще — к какому месту относится то, что мы найдем. — Посмотрев на лица коллег, она поняла, что выражается не слишком ясно. — Смотрите, в храме мы поняли, что должны искать в Уашактуне, но еще мы там узнали, что стела, стоящая сейчас перед нами, приведет нас в Наранхо.

Первым отреагировал Ги Лаланд.

— Понял! Что бы мы тут ни открыли, мы уже знаем, что это приведет нас в Наранхо, но то, что мы найдем там, приведет нас в Караколь. Блестяще!

— Да, так оно и есть, — согласилась девушка. — Отдельно взятая часть головоломки ничего нам не дала бы, даже истолкованная правильно, поскольку мы не знали бы, как она связана с остальными.

— И это вновь отсылает нас к храму, который был найден первым. — Теперь заговорил Хулио Ривера; он был очень взволнован. — Без того, что изображено на его стенах, мы бы никогда не смогли пройти всю цепочку.

— Отлично, Николь. Просто великолепно. — Аугусто Фабрисио, сидевший на раскладном стульчике, казался совсем маленьким. — Если и существуют боги, указующие нам путь, без сомнения, ты — одна из них.

Девушка улыбнулась. Жан положил ей руку на плечо.

— Спасибо, но пока это всего лишь болтовня. Если мы не расшифруем послание, заключенное в рисунках стелы, мы никуда не продвинемся. А это уже ваш вопрос. Поэтому смелее, мои дорогие коллеги.

— Глиф, представляющий Чан К’у, находится на высоте третьей или четвертой ступени, — сказал Лаланд, — но точно определить это нельзя. Может быть, даже на пятой…

— Правильно, — согласился Хулио Ривера. — Не кажется ли вам, что создатель стелы намеревался указать нам на нечто конкретное?

— Возможно, нам это не потребуется. В настоящий момент мы согласились, что рисунок отсылает нас к лестнице Наранхо[47] и что именно там нас ожидает новый след, ведущий к Караколю, — высказал свое мнение гватемалец. — Вряд ли мы сможем извлечь что-либо еще из этой стелы. На ней нет ни текстов, ни дат, ни какого-либо числа, которое могло бы нам подсказать, о чем думать. Всего лишь то, что мы видим… И действительно, это кажется очень простым по сравнению с посланием, которое нам пришлось расшифровать в храме.

— Вполне логично. — Николь налила себе лимонада. — Нет смысла усложнять послание. Предполагается, что его смогут понять только те, кто расшифровал первое, заручившись одобрением богов.

— Похоже, мы начинаем в них верить, — засмеялся Хулио Ривера. — Возможно, ты попала в точку, Николь. Наранхо докажет это.

— Один вопрос, — вмешался Жан, присевший возле своей невесты, — почему у головоломки столько частей? Мы знаем, что должны идти в Наранхо, а потом в Караколь. Почему нельзя было послать нас прямо из храма в то место, где хранится маска?

Воцарилась тишина, которую первым нарушил Фабрисио.

— Хороший вопрос, мой юный друг. Может, потому, что замыслы богов непостижимы?

— Или потому, что каждый город хотел привнести что-то свое. Возможно, их жители были очень самолюбивы и старались лишний раз напомнить о себе. Посмотрите на…

Речь мексиканца прервал голос, зовущий Николь оттуда, где начиналась сельва. Все повернулись и увидели Стана, направлявшегося к ним быстрым шагом. За телевизионщиком в нескольких шагах следовал его помощник Пьер. Николь посмотрела на часы: черт побери, как пробежало время! Было уже больше двух часов дня, и неудивительно, что ее товарищи с Французского телевидения уже успели добраться сюда из Тикаля. По плану они должны были задержаться в городе и немного поснимать, а потом присоединиться к группе. Но что-то в лице Стана заставило девушку предположить, что случилось неладное.

— Передатчик, Николь, передатчик! — воскликнул француз, поравнявшись с группой. — Кто-то украл у нас передатчик. Теперь мы не сможем связываться с Парижем по спутнику. И похоже, проблему так просто не решишь.