Меч из красного льда

Глава 15. Туманные реки Глуши

- Ни один человек, мужчина или женщина, не может надеяться ориентироваться в Маджа Ксаал, Земле Беспокойных Песков. Однажды он или она приходят к истине, что найти путь через нее возможно. Не стоит обращать внимание на солнце и звезды. Забудь про свое чутье и привычки. Должно быть использовано то, что большинством считается неверным и дурацким. Мужчина или женщина, желающие переправиться, должны быть лисой, скарабеем и гремучей змеей одновременно: они должны передвигаться исключительно ночью.

- Только в темноте возможно найти через нее путь. Тому, что показывает свет, нет веры, и, следовательно, это не имеет ценности. Нужно научиться считаться с тем, что осязаешь, а не с тем, что видишь. Если знаешь это, то знаешь и тайну выхода из Маджа Ксаал.

- В самые темные ночи, когда нет луны, чтобы осветить путь, текут потоки тумана. Туман поднимается в темноте, заполняя ручьи и ущелья. Чтобы выйти из Маджа Ксаал, нужно найти поток достаточно большой, чтобы стоять в нем, и идти против течения. Все туманные реки в Земле Беспокойных Песков текут внутрь нее, к ее сердцу. Почему это так, братья агнца не знают. Что лежит в сердце Маджа Ксаал, мы этой тайной не занимаемся. Мы понимаем, что этого недостаточно, чтобы судить о направлениях туманных потоков от их начал. То, что видишь, будет лишь сбивать с толку. Поверхностные потоки могут бежать в противоположном направлении, чем те, что лежат под ними. Чтобы выйти, нужно стоять в потоке и чувствовать давление тумана на свою кожу. Лишь осязание может вывести отсюда.

Слова Таллала звучали в голове Райфа, когда он шел. Брат агнца произнес их раньше в этот же день в своей палатке. Теперь был вечер, бодряще холодный, с красным небом, постепенно переходящим в черное. Райф вышел от братьев агнца часом раньше, и сейчас он уже больше не мог, оглянувшись назад, видеть огни палаток. Это было там. Он еще раз плыл по течениям Глуши.

Нельзя сказать, чтобы ему это нравилось. Было нелегко не вспоминать о Медвежке. Горная лошадка погибла, а если бы Райф был лучше, более мудрым человеком, этого бы не случилось. Ему вообще не стоило брать ее с собой, это была его первая и самая большая ошибка. Когда идешь в Глушь, идешь туда в одиночку. Для Райфа не имело значения, что братья агнца приходили сюда группами. Пусть себе делают то, что выбрали. Он, Райф Севранс, больше никогда не приведет другое живое существо в это место.

Странно, но это был прекрасный вечер. На горизонте светились остатки вечерней зари, и огромная развернутая равнина широко раскинулась во все стороны. Дюны из пемзы сменились опаленными скалами, и Райфу казалось, что он идет по высохшему внутреннему морю. Поддавшись порыву, он наклонился и поскреб пальцем бледный, покрытый чешуйками валун. Когда он поднес его к губам, то ощутил вкус соли.

Когда он стоял, то заметил, что его тень поблекла. Группа свежих бледных звезд появилась в небе в стороне, противоположной закату, и Райф совершил полный оборот по мере того, как высматривал луну. Нет луны. Пока нет.

- Где находится ближайшее место, чтобы примкнуть к туманной реке? - спросил Райф Таллала полдня назад в лагере. Брат агнца начал качать головой даже раньше, чем вопрос прозвучал до конца.

- У меня хорошая память, и если ты выйдешь со мной к костру, я могу указать направление, откуда братья агнца пришли. У тебя память, впрочем, плохая.

Райф криво усмехнулся. Только пять минут назад Таллал сказал ему, что направлениям нельзя верить.

- Я еще учусь.

- У моего народа есть поговорка: 'Есть два способа научиться. Слушать - самый простой'. - Таллал улыбнулся. - Приходи, и мы подберем тебе кое-какие припасы.

Они были щедры, и Райф почувствовал себя растроганным. Прекрасное мягкое одеяло, под которым он спал с первой ночи здесь, ожидало его, аккуратно сложенное, около костра. Свежий овечий творог, масло, мед, сушеные финики, миндаль, пресные лепешки, вяленые абрикосы, чечевица и пакет трав для чая также лежали рядом с огнем. Райф никогда не спрашивал, как долго братья агнца находились вдали от дома - это казалось ему нескромным вопросом - но он предполагал, что больше года. Теперь припасы, привезенные ими из родного дома, должны были оскудеть, но они щедро поделились своей едой. С милосердием. По какой-то причине Райф поймал себя на мысли о кланнике из Града Шоре Гормалине. Шор был лучшим мечником клана, знатоком истории клана, и другом Тему и Дагро. Шор дал Райфу понятие милосердия. Глядя на аккуратно сложенную кучу припасов, отданных без суеты и шума, Райф представил, что Шор Гормалин это бы одобрил. 'Милосердие является мощной силой', - сказал ему Шор как-то утром на тренировочном дворе, когда они рука к руке наглухо сцепились эфесами. - 'Оно воодушевляет человека'.

Именно так ощущал себя Райф, получив подарки от братьев агнца: окрыленным. В течение того короткого времени, что он находился с ними, он позабыл один важный момент. Эти люди спасли ему жизнь. Бог весть, как они нашли его. Потерявший сознание на горном хребте в середине Глуши, губы черные, язык распухший, меч в крови по самую рукоятку, убитая Медвежка рядом с ним - это не могло быть трогательным зрелищем. Тем не менее четыре человека решили, что его стоит спасти.

- Фарли. - Райф произнес имя погибшего брата агнца вслух. Звук был слабым для такой обширной площади, мгновенно растворенный пространством и темнотой. Вопрос неотвязной мыслью бился в голове, ожидая ответа. Мог ли я спасти его? Райф понимал, что затянул с реакциями, медлил с поиском цели, да и посылая стрелу в полет. Если бы он побежал через дюны вместе с Фарли и сражался с ним бок о бок, могло ли быть иначе? Вероятно, да.

'Наращивай себе плечи, кланник, ибо им предстоит выдержать нелегкое бремя'. Слова Садалака вспыхнули у Райфа в мозгу, когда тяжесть этого 'да' упала ему на плечи.

Без особой причины он изменил свое направление. Он направлялся к закату и свернул по касательной, выбрав дальний валун как точку назначения. Света уже почти не стало, и температура быстро падала. Большой двухкамерный бурдюк с водой, отданный ему братьями агнца, подпрыгивал на его спине. Его тяжесть обнадеживала. Не было никакой гарантии, что он найдет туманную реку сегодня ночью или любой другой ночью, и даже если это ему удастся, по-прежнему оставался вопрос, сколько времени займет путешествие из Глуши, когда река будет найдена.

- Это займет столько времени, сколько надо, - сказал Таллал, прежде чем они расстались. - И куда она выведет - невозможно узнать. Наружу, этого должно быть достаточно.

Райф взглянул на небо; луны все еще нет, но звезд было с избытком. Морское дно было освещено сводом неба серебристым светом, и он мог ясно видеть кристаллы соли, которые покрывали каждый камень и обломок мусора под ногами. Это мешало оседать инею.

Как только он приблизился к валуну, то впечатление о его форме изменилось; одна сторона была округлой, но противоположная, как он видел теперь, была необычайно пряма. Приблизившись еще, он понял, что перед валуном выступающие вперед кривая и прямая линии встречаются в точке. Это была лодка, совершенно неожиданно понял он, упавшая набок и частично зарытая в донные отложения. Небольшая рыбацкая лодка или гребная лодка с простым корпусом, состоящим из изогнутых над паром досок. Теперь она стала кварцевой, превращенная пеплом и грязью в окаменевшие чешуйчатые пластины цвета железа. Райф опустился на колени и провел рукой по осыпающемуся ребру, который когда-то был килем. Кусочки кварца отламывались и беззвучно падали на морское дно. Сиденья внутри и большая часть борта обрушились, и лежали на дне лодки пластами разбитого камня.

Внезапно Райф встал. Сейчас в окрестностях Града уже должна быть весна. Должны распускаться почки на дубах в Старом лесу, мечи папоротников распрямляться над снегом, первые пролески должны бы выглянуть из-под лип, и воздух, должно быть, вибрирует от звуков птичьих голосов: гусей, уток, фазанов, куропаток, синиц, кардиналов и рогатых сов. Настоящая жизнь - не каменная, высохшая мертвечина - и он хотел хоть что-то из нее для себя.

Он шел несколько часов, удерживая направление, которое выбрал с помощью лодки. Морское дно раскатилось перед ним, плоское и неизменное, пейзаж засушенных призраков. По мере того, как ночь становилась темнее, в поле зрения остались лишь смутные маятники собственных ног. Если луна и взошла, то она сделала это за плотной пеленой облаков, которые окутывали дальний край неба. Райф, когда шел, высматривал овраги, но пока он оставался на морском дне, это было безнадежно. Немногие трещины раскалывали здесь землю. Все морское дно было одним обширным углублением, гораздо глубже, чем большинство каньонов. Когда он остановился попить, то понял, что вряд ли найдет туманные реки этой ночью. Почти незаметное сияние неба в левой четверти рассказало о неизбежности рассвета.

Решив, что будет идти до рассвета, он продолжил путь. Когда стало светлее, его настроение упало: увеличение освещенности все больше проявляло морское дно. И ничего более. Когда солнце, наконец, поднялось над горизонтом, было заманчиво продолжать идти - но на такое расстояние, насколько получится. Какое-то время он бежал, сознавая, что так он производит много шума. Каждый звук шагов отдавался, как буханье разрубаемого чурбана.

Наконец, запыхавшись, он остановился. С горящим лицом и вспотев, он наклонился, упершись руками в колени, дожидаясь, чтобы стук сердца утих. Глядя через зазор между ногами, он увидел проделанный им путь, обрисованный облачками солевой пыли; по одному на каждый шаг. Небо было пронзительно синим, а солнце плыло низко и было бледным, как луна. Оглядевшись кругом, он осознал, что длинная пробежка никуда его не привела. Все, что он мог видеть - это плоская, цвета мела, равнина морского дна. Даже ни одного валуна на виду.

'Только в темноте можно найти дорогу из Глуши'. Вспомнив слова Таллала, Райф сел. Нет смысла искать укрытие или подходящее место для лагеря. Хотя ему не так уж сильно и хотелось, он вытащил свой спальный мешок и начал готовиться ко сну. У него не было топлива для костра, и он не знал, хорошо это или плохо. В клане не было правил, регулирующих сон днем. Решив, что он, вероятно, в любом случае не заснет, он лег и накрылся одеялом, подаренным братьями агнца.

Сознавая свою уязвимость, он крутился и переворачивался, напрягая шею, чтобы смотреть во все стороны. Прошло несколько часов. Солнце светило. Ничто не двигалось. Из всех незаселенных мест в Глуши это казалось самым необитаемым. Ничто даже не притворялось, что растет здесь. На горизонте не было гор, не было ледяных линз, чтобы преломлять свет, ничего, кроме мерцающего воздуха и морского дна. Райф смотрел на мерцание. Он был уверен, что спать не будет.

Когда он проснулся, стояли сумерки, и последний кусочек солнца уходил за горизонт. Чувствуя себя слегка не выспавшимся, он проверил, не изменилось ли морское дно. Если пейзаж и изменился, это были неуловимые особенности, которые он не смог распознать. Стоя на коленях, он разложил свои припасы, устроил легкий перекус из сухих фруктов, хлеба и орехов. Вода отдавала пряностями братьев агнца и древесным углем. Когда он досыта напился, он немного нажал на мех, и позволил воде течь тонкой струйкой по лицу. Надеясь, что это было роскошью, о которой он не пожалеет, Райф собрал лагерь и вышел.

Эта ночь будет другой, он мог сказать это сразу, - теплее и темнее, укрытая облаками, быстро движущимися по небу с севера Глуши. За час наступила полная темнота, и он едва мог видеть свои ноги - Райф шел сначала осторожно, постепенно ускоряя движение, так как почва под ним оставалась без изменений. Вскоре он затрусил короткими шагами, бурдюк, мешок и длинный лук подпрыгивали на его спине. Он должен был выбраться с морского дна. Для тумана ночь подходила вполне, но место, чтоб найти его, было не то. Соль будет тут же впитывать его обратно. Он побежал быстрее. Шли часы, а он все отмерял лиги. Дважды он останавливался попить и восстановить дыхание. Оба раза он изучал небо. Тучи собрались громадой на севере Глуши, и становилось трудно разглядеть даже самые яркие звезды. Он поспешил дальше. Видимый мир сжимался. Когда он бежал, он не мог разглядеть даже свои кулаки.

Когда под ним провалилась земля, он ощутил на миг возмущенное удивление - не нашлось места, чтобы поставить ногу - и затем стал погружаться во мрак.

Он потерял счет времени. Боль заставила его очнуться, и он открыл глаза, моргнул и открыл их снова. Разница между открытыми и закрытыми глазами была несущественной. Темнота в обоих положениях была абсолютной. Он лежал на спине, с левой ногой, вывернутой в лодыжке, под ним. Под бедрами и ягодицами лежало что-то зазубренное и каменистое. Под спиной бурдюк медленно протекал; он мог чувствовать, как вода из него пропитывала плащ и тюленьи шкуры. Вероятно, это спасло ему позвоночник.

Ветерок нежно дул ему в лицо, и он задался вопросом, как долго он пролежал в беспамятстве. Если бы ему нужно было предположить, он сказал бы, что минуту, но его ощущение не могло быть правильным, даже в Глуши погода не изменялась так быстро. До этого воздух был спокоен, а сейчас он перемещался.

Перекатившись на бок, он снял давление с подвернувшейся лодыжки. От нахлынувшей боли сознание помутилось.

'Боги, только бы не перелом.'

Обхватив поврежденную ногу обеими руками, он выпрямил колено и стопу. Когда обе ноги лежали прямо, он сел и на мгновение задумался, не собираясь сразу же проверять лодыжку. Единственное, что он мог слышать, это был звук его собственного дыхания. Если небо по-прежнему находилось над головой, он не мог больше его видеть. У него не было видимых способов определить, насколько глубоко он упал, но сам факт, что он остался жив и мог шевелить спиной и бедрами показывал, что падение не могло быть больше, чем с высоты десяти футов.

Следом он проверил свое оружие. Лук до этого свободно болтался на его спине, и во время падения задрался вверх. Тетива проходила теперь около шеи, а лук находился на вершине выступа, созданного мешком и бурдюком. Она гудела. Он с облегчением выдохнул.

Меч рыцаря-Клятвопреступника, прикрепленный к перевязи хитрым карабином, попал под его правую ногу. Недостаточно закрытый ножнами из необработанной тюленьей кожи, мечу не так повезло, как луку. Его вес, должно быть, обрушился на плоскость, где лезвие было уже погнуто в средней части. Когда он провел рукой вдоль сильно перекосившегося меча, старая клановая шутка пришла ему на ум.

' - Как вы назовете мужчину без меча? - Приманкой.'

Райф встал. Иглы боли взорвали его щиколотку, когда нога приняла на себя вес тела. Резко выдохнув, он загнал крик обратно. Когда он выдвинул левую ногу в правильное положение по отношению к тазовой кости, на глазах выступили слезы. Он слышал где-то, что если удается шевелить пальцами ног, то нога не сломана. С трудом собравшись, он послал сигнал по нервам. Он проклят, если они не догадаются поерзать.

Это было трудно описать словами, но он понял, что его пальцы двигались. Что-то там внизу отозвалось - он не мог видеть, что именно - но подумал, что это мог быть носок сапога. Чтобы проверить ногу, он приложил большее усилие. Около семидесяти фунтов лодыжка выносила, упершись, как лошадь, отказывающаяся от прыжка. Значит, только щиколотка, не ступня. Это было хорошо.

Это было очень хорошо. Что дальше?

Несколько секунд после этого он чувствовал себя опустошенным. Он не спал и находился в сознании, понимая, что ему нужно привести свои мысли в порядок, но пока был не в состоянии это сделать. 'Думай, - приказал он себе, запустив руку в волосы. - Думай.'

Рука вернулась повлажневшей. Не думая, он поднес ладонь к лицу и посмотрел. Чистейшая тьма. Нахмурившись, беспокоясь о мече, он пытался составить план действий. Он находился в яме. Ему нужно выбираться или лучше остаться на месте? Он мог бы, вероятно, идти, пока не нагружая слишком сильно свою лодыжку, тогда как подъем одноногим в темноте было умением, которое он никогда не осваивал. Тогда это решено: у него не было выбора, кроме как остаться здесь до рассвета. Если это был овраг, он мог передвигаться в нем, используя лук, как палку, и всегда оставалась вероятность, что это сможет привести его к чему-то более глубокому, где текла туманная река.

Райф вздрогнул. Холод здесь, внизу, был другим, более пронизывающим. Держался ветерок, давя на кожу. Дотянувшись до плеча, он отцепил сулльский лук. Знакомая стеклянная гладкость лакированного рога успокоила его, когда он отвязал тетиву и оставил изогнутую палку в руке. Перенеся вес на здоровую правую лодыжку, он оставил свою левую ногу волочиться по земле. Камешки и неровности опоры отклоняли сапог в разные стороны. Это получалось коряво, но, казалось, годилось для ходьбы.

'Приди к нам'.

Голова Райфа завертелась кругом, выискивая источник звука. Каждый волосок на теле закачался, как если бы его тело плавало в воде. Он слушал, но не мог услышать ничего, кроме тишины, звеневшей в ушах.

- Кто там? - потребовал он. Обнаружив, что голос дрогнул, а это ему не понравилось, он попробовал еще раз. Жестче.

- Кто ходит здесь?

Ничего. Пока он стоял неподвижно в темноте, секунды превращались в минуты. Ветерок, который ранее казался прохладным и приводящим в чувство, пополз по коже рыбкой-серебрянкой, вызывая мурашки. Его зубы начали стучать, и звук, который они издавали, странно отражался от скалы. Он как-то сразу вспомнил о протекающем бурдюке и сбросил его со спины. Из него капало, почти две трети содержимого вытекло. Проведя рукой по дну, он искал утечку. Только часть его внимания участвовала в этой работе, другая часть вслушивалась, напуганная.

Не в состоянии обнаружить утечку, он собрался перевернуть мех так, чтобы оставшаяся вода расположилась у самого горлышка. Когда он неловко привязывал отсыревший мех к спине, его руки дрожали. Может быть, он от падения еще не пришел в себя. Возможно, голос ему просто почудился.

При первом шаге его левая щиколотка ударила болью, но Райф стиснул зубы и заставил ее принять вес. Помахивая луком перед собой, он двинулся вперед. Тук. Тук. Тук. Ушко лука стукнулось о скалу, камень, твердую землю? Он не мог сказать. Это проясняло путь впереди, и этого было достаточно. Какая-то критическая, логичная часть его разума понимала, что ничуть не безопаснее двигаться, чем оставаться на одном месте, но он был воспитан у очага Тема как кланник, а кланник всегда встречает врагов лицом к лицу. Ветерок поддувал теперь ему в спину, и он мог чувствовать его прохладу обнаженной кожей шеи. Как ни странно, похоже, у него получалось неплохо. Грунт здесь был ровным, и оставался небольшой напор ветерка, который поддерживал движение Райфа.

'Приходи, Двенадцать Стрел. Мы ждем тебя'.

Райф замер. Рыбки-серебрянки моментально вернулись, хлынув на лицо и глаза.

- Кто там? - рявкнул он.

Его слова эхом отдались в темноте, дробясь и становясь тише и тише, пока все, что осталось, не оказалось единственным словом 'там'. Оно вернулось, звуча как указание направления.

'Там'.

Райф очумело развернулся. Забыв о поврежденной лодыжке, он оперся всем своим весом на левую ногу. От боли перед глазами вспыхнул свет, лодыжки подогнулись, и он упал на колени.

Эхо вернулось, и на этот раз оно прозвучало предостережением.

'Там'.

Райф глубоко задышал, когда собирал силу воли встать прямо. Ветерок стал здесь сильнее, постоянный легкий ветер, увлажняющий кожу. Он задался вопросом, что осталось от ночи. Казалось, с момента, когда солнце село, прошло более десяти часов. Несомненно, темнота не может длиться намного дольше? Мрачно улыбнувшись, он напомнил себе, что это была Глушь. Темнота может продолжаться так долго, как ей захочется. Откуда голос знал, как его зовут? - Вот что ему хотелось знать. Двенадцать Стрел было его именем у Рва, именем, данным ему Танцором Юстафой. Кто еще мог бы его знать, кроме Увечных? Подозревая, что не стоит думать над ответом слишком долго, Райф поднялся на ноги. Его левая нога ощущалась так свободно соединенной с лодыжкой, что ему казалось, она может отвалиться. Какое-то упрямство внутри заставило его перенести вес снова на нее и стоять, пока боль не схлынет.

После этого не оставалось ничего иного, кроме как продолжать идти. Темнота длилась, черная и маслянистая, не позволяя ни за что зацепиться взглядом. Каменная поверхность под ногами становилась ровной, и у него появилось полное ощущение, что он спускался. Райф почувствовал другой ветерок, задувший ему в спину. Ветер шел под другим углом, и пах замерзшей добычей, оставленной оттаивать у печки. Райф знал этот запах хорошо, все охотники его знали: свежая кровь, черная кровь, и лед. Он повернул голову, отслеживая оттенки. Да, сейчас ветерков было два, и они встречались здесь, где он стоял.

'А-а-а-а-а-аааа'.

Райф подскочил от звука далекого крика. Он послышался прямо впереди, оттуда, где два воздушных потока соединялись в один. Когда он ждал, вслушиваясь, что-то задело его правую руку.

- Нет, - крикнул он, обернувшись кругом, с колотящимся сердцем. - Кто здесь?

Райф рванул меч рыцаря-Клятвопреступника, жестко дернув, чтобы силой вытащить изогнутое лезвие из ножен. Вода из лопнувшего бурдюка сочилась по спине.

'Приди'.

Слово было произнесено нежнейшим шепотом, и раздалось прямо над его ухом.

Райф сделал круговой взмах мечом.

- Берегись, - предупредил он.

Это произошло, когда он почувствовал пальцы, скользящие по его лицу.

Райф зашипел. Отпрянув назад, он весь свой вес перебросил на левую ногу. Неожиданно лодыжка подвернулась, и нога подогнулась под ним. Отпустив сулльский лук, он левой рукой попытался остановить падение.

'Там'.

Райф сел на скальное основание и поднес меч к своей груди. Его сердце билось так часто; казалось, что оно может взять и остановиться. Он осторожно поднес свою свободную руку к лицу. По щеке тянулась вниз полоса льда. Совсем не мягко он сорвал ее.

На уровне земли потоки воздуха были устойчивее, оказывая давление на спину и бок. Он был мокрым повсюду, где ощущал - волосы, рукава, штанины.

'О Боги, - подумал он, медленно приходя к пониманию. - Вот она, туманная река. И я направляюсь вниз по течению.'

Меньше двух дней назад Таллал предостерегал его, что единственное чувство, на которое он может полагаться, это осязание. Райф слушал, но не услышал. Он представлял, что туманная река зрительно - это своего рода движущийся поток облаков - но он ни разу не остановился, чтобы разобраться, как он будет чувствовать себя в нем. Нелепо, он не принял во внимание полное значение слов Таллала: 'Лишь осязание может вывести отсюда'.

'Ха-ха-ха'.

Тихий смех отдавался эхом в ущелье. Райф подумал, что заслужил это. Как долго он шел по течению к сердцу Глуши? Слишком долго, ответ был таким. Каждый шаг в ту сторону был ошибкой. Райф вздрогнул. Он был глубоко, отчаянно туп. Глушь вся была ловушкой без пружин, но с невидимыми ловчими нитями, протянувшимися во все стороны. Он был пойман одной из них, и это его почти убило, и здесь же меньше чем через двадцать дней спустя он наткнулся на другой ловчий конец.

Злость на себя заставила его быть жестоким к своему телу, и он поднялся, не очень-то заботясь о боли, которую он вызвал этим в вывихнутой щиколотке. Когда он вспомнил, что выронил лук, он зашарил в поисках него в черной как смоль темноте. Облегчение затопило его с головой, когда кончик меча прикоснулся к рогу, и он задался вопросов, в какой момент его душевное равновесие стало зависеть исключительно от наличия оружия. Меч и лук. Они стали его броней, его поддержкой, его судьбой.

Тем не менее, были создания дальше по течению, которым они были не страшны. Голоса его не боялись,... или, по крайней мере, не боялись его оружия. Он подумал об этом, когда вставал навстречу потоку.

Решив, что он не будет брать второй, более сильный поток, но возвратится по своим следам вверх по течению, Райф повернулся лицом к надвигающемуся туману. Его ледяная влажность скользнула сквозь зубы прямо в горло. Нюхая, он глубоко втянул носом воздух, убедившись, что направился в тот поток, где пахнет свежее, и затем сделал первые шаги в темноту.

'Неееееееееет...'

Вой расколол ущелье, как молния, но в этот раз Райф не остановился. Он ощущал, как туман давил на него, чувствовал косматые мглистые оковы, сгущавшиеся вокруг щиколоток и запястий. Решительные шаги рвали их. Они возникали снова, и он снова их разрывал, и влажный сосущий звук, который они производили, когда рвались, сопровождал каждый его шаг. Прошел час, затем другой, но по-прежнему светлее не становилось. Держа перед собой лук, как слепец трость, Райф шел туманными реками Глуши.

Иногда поток раздваивался, и ему приходилось выбирать направление, руководствуясь только чутьем. Другие течения могли быть холоднее или стремительнее, шире или уже, они могли пахнуть ледниками, грозой, сырым железом или расплавленным камнем, и каждый раз, когда он миновал такое, ему казалось, что он сделал ошибку. Он представлял себя крысой в водном лабиринте, яростно гребущей, чтобы остаться на плаву, и пытающейся найти сыр. Те, кто выше, могли смотреть вниз и видеть все, видеть общую схему туннелей и поворотов, мгновенно находить оптимальный путь, а затем смеяться между собой, когда крыса упускала одну возможность за другой, загоняя себя все глубже в лабиринт.

'Наружу, - сказал Таллал, - этого должно быть достаточно'.

Райф шел против течения и надеялся, что брат агнца был прав. Когда подступала жажда, он пил на ходу, не останавливаясь, держа бурдюк высоко над головой. Он ни разу не почувствовал голода, и он ни разу не останавливался по нужде. Он боялся останавливаться. Он не хотел ощутить эти призрачные пальцы на своем лице - или в другом месте - когда-либо еще.

Ночь тянулась, становясь невероятно длинной. Либо так, либо он потерял способность судить о времени. Иногда голоса говорили с ним, но у него было чувство, что теперь они были дальше, отделенные от него значительной протяженностью тумана. Когда он прошел то, что ему показалось П-образной извилиной дороги, он начал сознавать изменение потока. Он ослабевал, и на мгновение Райф ощутил запах сырой земли. Он ускорил шаг, отчаянно нюхая воздух, но не мог обнаружить ничего, кроме хлынувшего запаха тумана. Когда тропинка, наконец, пошла прямо, он услышал шум. Царапанье, сопровождаемое коротким, пронзительным писком.

Крысы. Райф позволили себе надеяться. Крысы в Глуши не жили. Он двигался сейчас быстрой неуклюжей походкой вперед, предпочитая правую ногу левой. Летом, когда ему было восемь лет, они с Дреем проводили часы, лежа на животе, на нижних ярусах круглого дома в поисках крыс. Весна была необычно теплой, и крысы размножились как ... крысы, и ими был наводнен весь градский дом. Длинноголовый ставил ловушки и использовал яд, и даже приглашал знатока вредителей из Иль Глэйва. Месяцем позже, когда количество их на убыль не пошло, главный хранитель пришел к блестящей идее привлечь к делу молодняк клана. Он предложил премию: за каждые пять целых крыс, принесенных нему, живых или мертвых, он обещал заплатить медную монету. Это было неслыханное богатство - монеты редко использовались в клановых землях - и Райф с Дреем загорелись мыслью наловить крыс побольше, чтобы разбогатеть. Другие мальчишки впустую целыми днями пытались бить крыс копьями или пускать в них стрелы, но они с Дреем выбрали другой подход. 'Хитрость, - произнес нараспев Дрей, его голос был чрезвычайно серьезен. - 'Мы должны жить с ними и пахнуть, как они, и как только мы войдем к ним в доверие, мы установим нашу ловушку'. Ловушкой была большая рыбацкая сеть, отданная им дядей Ангусом Локом.

Райф усмехнулся, вспомнив те три дня, которые они с Дреем прожили на нижних уровнях, спали на сыром, грязном полу, питаясь остатками мяса, как следует охотникам, и бесконечно строя планы на крыс. Это было хорошее время. Райф не мог вспомнить, завоевали ли они крысиное доверие, но он не забывал раскидывать сеть. Постоянно. В конце концов, они поймали целых восемь крыс и сердитого енота. Когда они принесли свою добычу главному хранителю, Длинноголовый почесал в затылке. 'Я ничего не говорил о енотах. - Увидев, как мрачнеют их лица, он добавил: - Но сейчас я пришел к мысли, что от одного енота неприятностей больше, чем от двух крыс. Крыса не может поднять крышку и попасть в ларь с зерном. Енот сможет. Медяки вам обоим - и пусть это останется между нами'.

По целой монете каждому. Райф не мог вспомнить, что он сделал со своей, может быть, выменял ее на какие-нибудь ржавые железки от оружия у Бева Шенка. Дрей отдал ее Па. Он всегда был правильным человеком.

Райф дал памяти уйти от него подальше, заставляя себя вернуться в настоящее. Просто он понял, что что-то не так. Воздух был спокоен. Ни тумана, струящегося по лицу, ни ветерка, раздувающего волосы. Без течения, идущего навстречу, он лишился проводника. Остановившись, он пытался обнаружить свою ошибку. Когда он первый раз услышал крыс, он был уверен, что поток еще шел ему навстречу. Что он сделал после? Воспоминание о Дрее отвлекло его. Не сбился ли он с дороги? Он повернул голову, понимая, что делать так, чтобы оглядеться, было бесполезно, но он не был способен избавиться от привычки, выработанной за всю предыдущую жизнь.

Затем он осознал нечто странное. Он увидел, в самых общих чертах, черную на черном линию, где-то в десяти футах перед ним. Моргая, он подождал. Чуточку света, и в поле зрения появился мир. Глаза Райфа протестовали против увеличивавшейся яркости, отправляя причудливые переливы цветов и плавающие точки. Над кромкой возникло небо, жемчужно-серое, заполненное облаками. Ниже него показался овраг. С двух сторон поднимались стены из синего песчаника, с исчерченными трещинами поверхностями. Их выступы, ставшие подножием для валежника, раскатывались осыпями. Пористый камень под ногами испускал клочья тумана, который быстро рассеивался в сухом воздухе. Впереди, где стены оврага встречались с коренной породой, костлявый конус сосны лежал, перекрученный, и топорщил на боку бледную, пепельно-зеленую хвою.

Райф взглянул вниз по всей длине оврага. Там было еще темно. Повернувшись, он направился к колючему конусу сосны. Она была живая, он мог чувствовать ее запах. Когда он опустился на колени, растирая душистые иглы кончиками пальцев, стало светлее, и дорога дальше прояснилась. Заросли кислого дерева, каменный дуб и граб, заглушавшие подножие оврага, соответствовали большому пересохшему руслу реки. Нет, поправил себя Райф, река не высохла. В центре нее блеснула зеленью полоска воды.

Это была страна ущелий, к западу от Рва. Он дважды бывал здесь прежде. Он знал, где расположена эта земля, ее изъяны и нутро, ее съежившиеся ивы и желтую осоку. Это было, вероятно, менее чем в двух днях ходьбы от поселения на краю пропасти.

Когда Райф пошел из оврага к сухому руслу, последний крик эхом отозвался из темноты позади него:

'Держись подальше от Красного Льда'.

Он не оглянулся.