Секунда упала с потолка и с грохотом разбилась вдребезги о пол.
— Рот захлопни, — прорычал Исаев. — Я Кирсанова пальцем не трогал.
Деканы ошеломленно переглянулись.
— Это очень серьезное обвинение, Глеб, — пропищал Селиверстов, — на каком основании, мы можем узнать?
— Я же говорю, Сергей Александрович, я сам слышал, как Исаев угрожал убить Дениса. Это было на День Осеннего Круга. Да все слышали, — он обернулся к своим. — И Сева, и Даша, ну, скажите им.
Эти двое медленно и нехотя кивнули.
Я тупо ждала, когда они доберутся до меня. Внутри было пусто, как будто мне вспороли брюхо, выпотрошили и зашили снова.
— Это правда, Исаев? — севшим голосом спросила Юстина.
Исаев презрительно глянул на обвинителей и процедил:
— Я не отрицаю, что угрожал ему. Но я его не убивал.
Я прямо-таки видела, как в голове Разумовской складывается логическая цепочка, состоящая из выбитых когда-то зубов Дениса, признания Исаева и показаний Громова. Я бы на ее месте не сомневалась. И это учитывая, что она не слышала слов Исаева позавчера.
— Он врет, — стоял на своем Громов. — Они с Денисом Елизарову не поделили, об этом только глухой и слепой не знает.
Теперь все уставились на меня. Я смотрела на плечо Нестеренко, стоявшего напротив, и убеждала себя, что нахожусь в очень плохом кино.
Меня спасло то, что в эту самую секунду в центре комнаты загорелось яркое пятно, воздух сгустился, и спустя мгновение ковра на полу деканата коснулись две пары ног. Мужчина и женщина спрятали порт-артефакты во внутренние карманы и встревоженно огляделись.
Родители Дениса.
Мне стало так хреново, что хотелось блевать.
Я боялась взглянуть на Исаева.
Я не могла слушать, как плачет мать Дениса, и видеть, как она разворачивается к мужу и бьет его в грудь кулаками с криками: «Это ты виноват! Ты!»
Я не понимала, в чем виноват отец Дениса.
«Это истерика», — шепнул Дима.
Ник обессиленно опустился на стул и на пару секунд спрятал лицо в ладонях.
По лицу Изабеллы потекли слезы.
Брат и сестра Меркуловы наблюдали за остальными с кислыми рожами и с таким видом, будто их оторвали от важного занятия скучной ерундой.
Рома придвинулся к Исаеву и что-то прошептал ему на ухо. Тот мотнул головой.
Воздух зарябил, и на этот раз пустота выплюнула целую кучу людей — одного за другим.
— Я прошу вас действовать согласно полученным инструкциям, — громко объявила старостам и капитанам Юстина. — Вы двое, — она ткнула в меня и в Исаева, — останьтесь.
Народ потянулся на выход, поглядывая на меня, на Исаева и на людей из Магического Совета.
Ник быстро опустился передо мной на корточки и прошептал: «Держись. В крайнем случае — просто молчи, поняла?»
Я не ответила, но про себя решила, что не собираюсь ничего скрывать.
Исаев с каменным лицом продолжал подпирать стену, сунув руки в карманы.
Я решилась посмотреть на него.
— Свидетели есть? — отрывисто спросил высокий мужчина.
— Ни единого, — качнула головой Разумовская, пока Тропинина и Залесский, поддерживая мать Дениса, повели ее с мужем в коридор. — Тело обнаружила его однокурсница.
— Ко мне ее. Пострадавший с какого курса?
— С пятого, Паша, — вставил Селиверстов.
— Значит, все однокурсники достигли возраста правовой дееспособности, — удовлетворенно заметил этот Павел, проводя по темным с проседью волосам. — До двенадцати имеем право допрашивать. Всех тоже ко мне по одному. Вот как раз с девушки, которая обнаружила, и начнем. Могу вас попросить, Сергей Александрович?..
— О, конечно-конечно, — Селиверстов засеменил к двери, а мужчина кивнул на нас с Исаевым:
— Эти двое тут с какой стати?
Исаев агрессивно молчал, Юстина замялась:
— Павел Андреевич, есть свидетель, который утверждает, что Марк угрожал пострадавшему. Доказательств нет, но, думаю, мы должны…
— Мне двадцати одного нет, — нагло ухмыльнулся Исаев, — без родителей не имеете права допрашивать. И кто-нибудь вообще вспомнит про презумпцию невиновности?
Павел из Совета подошел к нему — они были одного роста — и грубо взял за подбородок:
— Я хочу услышать от тебя правду, Марк. Ты имеешь отношение к гибели парня?
Я уставилась на них. Это что же за Магический Совет такой, если чиновник знает всех студентов по именам, да еще позволяет себе так с ними обращаться?
— Я его пальцем не трогал. Павел Андреевич, — последние слова Исаев издевательски выплюнул.
Тот отпустил его и глянул на меня, но ничего не сказал.
— Ей тоже двадцати одного нет, — быстро сказал Исаев. — И ее родителей вы сюда по щелчку не доставите. Так что Елизарову хотя бы отпустите, — он повернулся к Юстине.
Та нерешительно глянула на представителя Совета.
Павел хмуро отмахнулся:
— Закон разрешает в чрезвычайных обстоятельствах допрашивать инквизов без присутствия родителей.
— Как удобно, — процедил Исаев.
— Вы готовы? — спросил Павел у своих подчиненных, те важно кивнули. — Давайте эту девочку… которая обнаружила тело. Вы двое… — он обратился к нам с Исаевым. — Юстина, если тебя не затруднит, проводи, пожалуйста, в отдельный кабинет. Они мне понадобятся, когда я закончу с однокурсниками потерпевшего. Учитывая… обстоятельства, допрос вместо меня проведет Добровольский, — Павел Андреевич кивнул чародею с густой бородой, и тот уселся в центр огромного стола.
Разумовская молча вывела нас из деканата. Тела Дениса уже не было: наверное, сотрудники отдела охраны чародейского правопорядка постарались.
Я поглядела на пустое место, которое осталось после него, и начала понимать, что произошло.
Как будто в целой жизни появилась дырка.
Втроем мы миновали два коридора, лестницу, небольшой пролет, и Юстина распахнула дверь своего кабинета.
— Я вернусь через два часа, — встревоженно предупредила она.
— Профессор, я не нападал на Кирсанова, клянусь, — твердо повторил Исаев.
— Это не мне решать, — профессор с сожалением покачала головой. — Но я очень хочу вам верить, Марк.
Дверь захлопнулась. Исаев саданул по ней кулаком так, что в ушах зазвенело.
Я нашарила стул и села на него.
Было тяжело дышать.
Крохотная дырка в жизни расползалась все шире.
Исаев походил между столами и с размаху опустился на колени передо мной.
— Ты мне не веришь, Елизарова. — Это не выглядело как вопрос.
Он не брился третий день, и щеки покрылись темной щетиной. Я тупо подумала, что в Новемаре он зарастет еще больше.
Чернорецкий предупреждал, что так и будет.
Исаев аккуратно взял мою руку и сжал ее.
— Я был готов убить, Елизарова, потому что, когда я смотрю на тебя, у меня в глазах темнеет. Но я — не убивал. Я бы не сделал это… так.
Я почти не слушала его.
— Человек из Совета тебе тоже не поверил.
Исаев невесело усмехнулся.
— Этому человеку из Совета одного взгляда мне в глаза хватило, чтобы узнать правду. Он-то как раз понял, что я не вру. — Я недоуменно подняла брови, и Исаев пояснил: — Павел — мой отец.