Меж двух огней (СИ)

Глава 27. Елизарова

Сначала я услышала хлопок и только потом увидела, как Ник размахнулся и — здесь секунду растянули на годы — залепил Челси пощечину.

Его лицо исказилось до неузнаваемости, словно содрали одно вместе с кожей и тут же нарисовали другое.

У меня голова пошла кругом от беспорядка в мыслях.

Никита сильный, у него наверняка тяжелая рука, как он вообще мог ударить девушку?

Это же Ник. Он улыбается даже Ветроградову с Меркуловым. Наверное, он над ними просто смеется, но все же.

Сейчас на его лице не было ни капли сожаления. Как будто он правда хотел ударить Челси. Как будто в эту секунду он ненавидел ее.

Нет, это бред. Они же спят вместе, значит, как минимум привязанность у Ника к Маше есть. Я не могла представить себе ситуацию, в которой Исаев поднял бы на меня руку.

Маша не расплакалась. Она десяток долгих мгновений презрительно смотрела на Ника, потом развернулась и быстро вышла из Главного зала.

К Никите подошла профессор Разумовская и без всяких криков сказала ему что-то, но я не услышала. Тот кивнул и вышел следом за Челси.

По-моему, после хлопка только я вскочила на ноги, выронив вилку. Остальные остались сидеть, раскрыв рты. Милена до сих пор так и не закрыла свой.

Да что же это за пиздец такой?

За пару минут до этого Исаев приземлился рядом со мной, быстро прошептал на ухо вместо приветствия: «Ты не возражаешь?» и сунул язык мне в рот, как будто вчера не кричал на меня в коридоре.

Даже если бы я возражала, у меня не оставалось времени об этом сказать.

А за пару минут до этого пришел Никита и привычно махнул мне.

Ник смотрел на меня как обычно, и я вздохнула с облегчением — все-таки Челси вчера наговорила ерунды от обиды.

Может, она сказала то же самое Никите? И что, он снес ей пол-лица за эту глупость? Несмертельная же шутка, можно сказать, безобидная.

Башка раскалывалась.

Нужно было что-то сказать Исаеву в ответ, по крайней мере, что он не может вот так бесцеремонно облизывать меня на глазах у всех. Но Исаев, кажется, еще не отошел от увиденного только что. И я тоже.

Нужно было побежать за Челси и одновременно найти Ника.

Как он мог ее ударить? Да, Челси палец в рот не клади, она не лезет за словом в карман, но она же вдвое слабее него, она девушка, и Ник всегда заботился о ней. А еще он третий год подряд пихает в нее свой член. Ну хоть что-то из этого должно было его остановить!

— А что, старостам раздали какие-то новые привилегии, а нам не сказали? — отмер первым Чернорецкий. — Хьюстон, ты почему ничего не говорил? — строго посмотрел он на Рому. Тот помотал башкой. Было видно, что и самому Чернорецкому не очень смешно, но он хотя бы разрядил обстановку.

Я сделала шаг к выходу, но Исаев крепко ухватил меня за руку.

— У нас эликсирика, не забыла? Залесский раскудахтается, где его любимая Елизарова, если не придешь. — Он сделал паузу и серьезно добавил: — Что бы там у них ни случилось, я бы Чумакову пока не трогал.

Пришлось признать его правоту. Мне не хотелось бы зрителей после такого.

— Мы не договорили, Елизарова, — напомнил Исаев, шагая за мной вниз по лестнице. — Ты что-нибудь решила? Будешь навещать меня в Новемаре?

— Тебя ведь могут оправдать, — осторожно предположила я, незаметно вытерев вспотевшие ладони о юбку.

— А могут не оправдать, — коротко и легко сказал он.

Я не к месту вспомнила его твердые пальцы между своих ног и ускорила шаг.

— Твой отец не сможет тебе помочь?

Исаев невесело хмыкнул, почесав щеку.

— А вдруг это я убил? — почти соблазнительно прошептал он, словно дразня меня. — Мой отец всегда говорил, что закон един для всех. Так что меня будут судить, и если осудят — отправят в камеру. Отец не перестанет меня любить, но из тюрьмы он меня вызволять не будет. Да я и не рассчитываю. Это ведь правильно.

— Но почему? Если ты невиновен. Или все-таки виновен? — я осмелилась взглянуть ему в глаза и увидела в них лихорадочный блеск.

— А я смотрю, тебя не пугает моя вероятная виновность, Елизарова, — вкрадчиво прошептал Исаев, как будто мы собирались заняться сексом, а не спускались вместе со всеми в подземелья.

Я не ответила. Потому что стыдилась признаться в этом даже самой себе.

Но Исаев и не настаивал на ответе.

После пары я первым делом направилась в наш туалет. Просто не могла думать ни о чем другом.

У пятикурсников эликсиры в расписании стояли сразу после нас, но Никиту в их небольшой толпе я не увидела. Наверное, до сих пор у Юстины. Интересно, когда-нибудь было в истории Виридара такое, что аж двух старост за год лишают повязки?

Челси сидела на полу туалета под окном. Сигарета в ее пальцах дрожала, по лицу текли слезы, но сама она не издавала ни звука и смахивала на бездомную собаку.

— Свали, Елизарова, — хрипло огрызнулась Маша, не глядя на меня.

— Челси…

— Уебывай, — раздельно повторила она и переломила сигарету надвое. Затем вытащила из пачки следующую и сунула в рот.

Я не двинулась с места и дождалась, пока Челси поднимет на меня глаза.

— За что он тебя ударил?

— За правду, — она вытерла лицо тыльной стороной ладони и исступленно улыбнулась.

— За какую еще правду? — задохнулась я от возмущения. — Это же Никита, за какую такую правду он мог поднять руку на женщину? Это точно был он?

Существование Перевертыш-эликсира еще никто не отменял.

— За ту, которую скрывал долгие годы. За какую же еще. У него крыша поехала. Я так и думала, что скоро поедет. По нему видно было.

Ее одолела икота, и по лицу снова потекли слезы.

Я быстро подошла к Челси, плюхнулась на колени и обняла ее. Она сама не знала, что несет. Нет такой правды, за которую можно ударить близкого человека.

— Ты же его любишь, да?

Я понимала, что этот вопрос сейчас вообще не к месту, но я никогда не видела, чтобы она так горько плакала. Маша рассказывала, что отец частенько поколачивал и ее, и братьев. Конечно, к этому привыкнуть нельзя, но я сомневалась, что она ревела от физической боли. Скорее от унижения. И от того, кто ударил ее.

— Знаешь что, Елизарова… люби своего Верейского сама, а мне вся эта хуйня даром не сдалась, — яростно выпалила Челси, отстранившись, шмыгнул носом и паскудно усмехнулась: — Ну, если сможешь, конечно, — после Исаева или вместо него. Или их обоих вместе. А мне и члена его хватит. Так проще. А то я как гляну на вас всех, меня тошнить начинает от этих ваших… как ты там говорила? Чувств, — последнее слово она почти выплюнула.

Я уставилась на нее. Когда Челси уже слезет с этой темы и поймет, что ошибается.

— Что смотришь? Считаешь, у меня никакой гордости нет, раз я собираюсь продолжать с ним трахаться? И продолжу, а ему теперь чувство вины не даст соскочить. Он же совестливый. Прибежит прощения просить.

— Хватит, Маша. Хватит придумывать. Я видела Никиту сегодня. Он смотрит на меня как обычно, как все годы до этого.

— Ну естественно. Он так и смотрел на тебя все эти годы — потому что с самого начала к тебе неровно дышит.

Такого поворота я, если честно, не ожидала.

У меня складывалось впечатление, что нечто подобное я в своей жизни уже переживала.

— Тогда почему именно сейчас? Челси, ну послушай себя. Это же нелогично. Со всех сторон нелогично.

Именно тогда, когда я трахаюсь с Исаевым, а Ник через полгода уже покинет академию.

Непрошенный шепот в голове напомнил, как он сам признался мне вчера, что влюблен в кого-то. Другой голос возразил, что будь этот кто-то мной, Никита либо промолчал бы вовсе, либо сказал прямо.

— Наоборот, все логично. Ты ведь теперь трахаешься. Ему без этого не интересно было, а сейчас уже сойдет. Верейский — мужик с членом, ему дырка нужна, а ты своей до недавнего времени не пользовалась.

Я не могла нафантазировать Никиту, который предложил бы мне заняться сексом.

— Да ладно тебе, Елизарова, целку из себя не строй, уже поздновато. Пора бы привыкнуть, что все парни в конечном итоге хотят залезть к тебе в трусы. Думаешь, Верейскому интересно слушать вот эту твою скукотищу про флороведение по вечерам? Он мысленно уже подрочил и кончил, пока ты ему об ортилиях пиздишь. Ну а потом и поговорить, конечно, можно.

Ее слова казались мне ведрами дерьма. И воняли так же. Пусть она смертельно обижена на Ника, но кто давал ей право говорить о нем, как о животном.

— Челси, закрой рот, а.

— Ой, вот нос тут не надо зажимать. С Исаевым-то ты не тем же самым занимаешься? Я видела, как ты на него вчера смотрела. Я не слепая, Елизарова. Он может оказаться убийцей, а ты все равно была готова дать ему прямо на столе Шереметьева. И он был готов взять. Слушай, а у меня ни разу не было с убийцами. Расскажешь потом, как ощущения? Или, может, не сопротивляться в следующий раз, когда Ветроградов полезет? — и она жутковато расхохоталась.

Кажется, у Челси начиналась истерика, и я решила не отвечать на злобные выпады. Вместо этого я взяла ее за руку и, вложив все силы, потянула.

— Пойдем. Я отведу тебя в спальню, там есть виски. Селиверстову я сумею объяснить, почему тебя нет на…

— Да не пойду я в спальню, — Челси, хоть и встала с пола, отпихнула меня и отвернулась к окну. — Через сколько там чарология? Идем на семинар.

— На семинар? — я опешила и невольно восхитилась. Я после такого еще неделю из комнаты не вышла бы, а она повернулась ко мне с абсолютно сухим лицом, правда слегка покрасневшим и нервным.

— Ну да. Я покурила, мне нормально. Как я выгляжу?

— Почти как обычно. И это, если честно, немного пугает, — честно ответила я.

— Да ты не ссы. Это ты у нас такая трепетная, а мне один раз отец так въебал, что я к двери отлетела. Переживу. Я всегда знала, что когда-нибудь получу за свой язык, но не думала, что от Верейского.

— Дерьмо случается все чаще, — протянула я, поспешно выходя за ней в коридор. — Ты точно в порядке?

— Ну, ты же пережила свои синяки после Исаева, — хмыкнула Челси, поправляя сумку на плече. — Разберусь как-нибудь.

Мы разминулись с Топ-Топом, завернули за угол и зашли в кабинет Селиверстова.

Милена и Злата, увлеченно перемывавшие кости Челси, заткнулись и уставились на нас.

— Смотри дыру во мне не проделай, — бросила Челси Марковой.

— Дыра лишней не бывает, — загоготал Меркулов и похабно поерзал взад-вперед на стуле. Маша показала ему средний палец и попыталась сесть на свое место. — Да иди ты нахуй, — площадно ругнулась она, когда тот чарами задрал ей юбку, и метнула в ответ Гнойное заклятие, правда не попала.

— Слышь, Чума, — зашептал Чернорецкий сзади, — какого вурдалака это было, а? Ты как умудрилась Верейского из себя вывести? Он же любит всех и всегда. Иногда даже чаще, чем позволяют приличия.

— А я от него залетела, но он пока не готов к детям, — брякнула Челси, заржав и покосившись на Маслову. Кажется, она хотела позлить как можно больше народа разом.

Чернорецкий вытаращился на нее, подняв одну бровь:

— Ты же сейчас шутишь?

— Шучу, конечно, — уже тише сказала она. — Я что, похожа на дуру? Или Верейский похож на идиота?

— Да вроде нет, — пожал плечами Чернорецкий. — Но что ж ты такого натворила-то?

Исаев участия в разговоре не принимал, хотя сидел рядом. Он, почти не моргая, смотрел на меня, но потом явился Селиверстов, и мне пришлось отвернуться.

У меня не шло немое заклятие Воды, а сосредоточиться мешали мысли о Челси, Никите и об Исаеве позади меня. Они на пару с Чернорецким соорудили из ничего два десятка стаканов и теперь с возмутительной легкостью разливали по ним не только воду, но и что-то, подозрительно смахивающее на вино.

— Да как вы это делаете? — взвыла Челси, которая тоже не могла выдавить из палочки ни капли.

— Да ты расслабься, Чума, — махнул рукой Чернорецкий. — На вот, — он протянул одну из склянок с вином, — лучше, чем у Залесского. Твое здоровье.

И оба опрокинули в себя по порции, пока Селиверстов не видел. На самом деле, Чернорецкий очень вовремя влил в Челси алкоголь — ей сейчас это требовалось.

— Ты совсем не пьешь? — тихо спросил Исаев, обогнул стол и занял место Маши, пока она внимательно наблюдала за Чернорецким, колдовавшим над второй порцией. Это заклинание она наверняка выучит быстрее, чем нужное.

— Очень редко и по чуть-чуть. — Я не оставляла попыток наполнить пустой стакан.

— Я тогда тоже не буду. Помочь?

— А смысл? На экзамене мне самой придется.

— Ты знаешь анатомию человека? — ни с того ни с сего спросил Исаев. — Ну там, кровеносная система, все дела?

Я не поняла, к чему он ведет, но кивнула.

— Представь, что вместо крови по твоим сосудам течет вода.

Исаев провел по моему предплечью от локтя до запястья и обхватил ладонью кулак с зажатой в нем палочкой. Ладонь у него была сухая и горячая.

— Вода медленно течет от сердца по аорте, — вкрадчиво проговорил он, чуть придвинувшись ко мне, — по влажным артериям — к тысячам капилляров в пальцах, но в вены не возвращается. Она бесшумно стекает в палочку… Воде нужно течь дальше, это неизбежно. Она всегда найдет путь, проникая в самые узкие, крохотные щели, заполняя их собой. Как я заполняю собой тебя.

Исаев больше не смотрел на палочку, он глядел мне в глаза, не разжимая ладонь. Я завороженно наблюдала, как двигаются его губы, и не могла оторваться:

— Внутри палочки журчит вода. Она толчками, сантиметр за сантиметром, пропитывает дерево и хочет пролиться наружу. Сколько сантиметров в твоей палочке — двадцать восемь? Или двадцать девять? Осталось чуть-чуть, Елизарова, самая малость. Нужно просто выплеснуть эту воду, — он задержал дыхание, а я вместе с ним, — и жажда пройдет.

Я вздрогнула, и из кончика моей палочки брызнула вода.

— Ну вот, получилось, — сказал Исаев своим обычным голосом и, помедлив, отпустил мой до боли сжатый кулак.

Да я чуть не кончила от его шепота, что уж говорить о простеньком заклятии. Конечно, получилось.

Кажется, меня выебали одними только словами.

— Как ты это делаешь, Исаев, — с трудом выдохнула я, с удивлением глядя на полный стакан.

— Что именно? — он двусмысленно ухмыльнулся, но все же пояснил: — Все просто, Елизарова. Тебя должно это возбуждать. — Исаев облизал губы. — Чтобы колдовать молча, нужен сильный эмоциональный импульс. Желание перепихнуться — то, что нужно, а?

Так вот почему Селиверстов сказал, что немые чары лучше всего удаются молодым людям от семнадцати до тридцати пяти. Интересно, откуда Исаев все это знает?

— Так что я ума не приложу, почему Чумакова всю жизнь ходит в двоечниках, — весело заметил он. — Она должна всех нас за пояс заткнуть. Ну, кроме Гордея.

— Слушай, Чернорецкий, а чего мы с тобой так редко сидим вместе? — услышала я слегка захмелевший голос Челси, которая вообще не продвинулась во владении нужным заклятием, но, кажется, забыла про утренний скандал.

— Ты мне лучше скажи, почему мы до сих пор не потрахались, — непринужденно спросил тот, абсолютно трезвый.

Наверное, в словах Исаева был смысл, пусть я не до конца его понимала.

Но пока что меня намного сильнее, чем магия, возбуждал он сам.