Империя из будущего. Часть 2. Механизм влияния

Глава 2 Скрытый голос

Первые недели в Le Rosey были похожи на параллельную реальность. Привычный мир — с его неряшливыми улицами, равнодушными лицами и случайными разговорами — остался где-то очень далеко. Здесь всё было продумано до деталей: от оттенка дубовых дверей до аристократической хрипоты в голосах преподавателей.

Ученики казались актёрами из другого мира: в их движениях была уверенность, в интонациях — наследие семей, управлявших корпорациями и странами. Преподаватели — элегантные, сдержанные, владевшие языками, науками и тонкой иронией — не просто учили, а формировали общее впечатление от школы.

Они чувствовали себя чужими. Внутри — страх, что кто-то узнает: они — не отсюда. Что у них за плечами не фамильные капиталы, а квартиры с облупленной штукатуркой, а у родителей — счета за отопление. Особенно это проявилось в первый раз, когда им выдали банковские карты с ежемесячным лимитом в двадцать тысяч евро.

Вика не решалась расплатиться за кофе в буфете: ей казалось, что её арестуют за использование чужих денег. Андрей несколько раз пересчитывал цену на книгу в кампусном магазине — и всё равно не верил, что может её просто взять. Лёша на всякий случай сохранял каждый чек и вёл таблицу расходов, так как будто будет сдавать отчёт.

Им казалось, что всё здесь — невероятно дорого. Каждая вещь, каждое блюдо, каждая книга или ручка — казались чем-то недосягаемым, как будто они попали в мир, где даже воздух стоит больше, чем месячный доход их семей в прошлом. Они стеснялись тратить, даже когда могли. Привычка экономить, считать каждую копейку, не позволяла поверить, что теперь они — в числе тех, кто может позволить себе многое.

Их распределили по направлениям. Андрей — финансы, Лёша — аналитика и вычислительные науки, Вика — коммуникации и международные отношения. У каждого — свой куратор, индивидуальные задания, своя зона роста. Никто не давал поблажек. И никто не знал, откуда они приехали.

Дополнительно у них были интенсивные языковые блоки — английский, французский и китайский. Каждый день начинался в семь утра и завершался далеко за девять вечера. Это был не график — это был ритм, в котором нужно было либо плавать, либо тонуть. Усталость была постоянной, но к ней быстро привыкали. После недели Вика сказала:

— Тут нет учёбы. Тут дрессируют. И дрессируют профессионально.

И никто не возразил.

Андрей попал в кейс-группу, где должны были разбирать поведение инвесторов на примере реальных коллапсов компаний. Среди его одноклассников был сын миллиардера из Лихтенштейна — Матиас. Тот говорил грубо, действовал нахрапом, вызывал раздражение, но брал результат. В первом споре Андрей проиграл — не потому, что был слабее, а потому, что впервые столкнулся с давлением, в котором сила не была физической, а психологической. Но уже к вечеру, заперевшись в комнате, он записал в блокнот: «Я не позволю себе быть тем, кто объясняет, почему не получилось. Это не провал, а ошибка. Ошибки исправляют.»

Вика, по совету куратора, начала работать над совместным проектом с новым знакомым — Артёмом, сыном российского бизнесмена, переехавшего в Женеву в конце 90-х. Они выбрали тему «Эмоциональная составляющая фондового рынка: страх и ожидания формируют тренды». Вика интуитивно чувствовала суть. У неё получалось объяснять сложные вещи через образы, через язык эмоций, визуальных паттернов и историй. Артём был логиком, сухим и точным, но уважал её интуицию. Вместе они нашли странное равновесие.

Лёша оставался в тени. Его не замечали — и он это ценил. Он ходил с блокнотом, фиксировал фразы, движения, ритмы речи преподавателей и одноклассников. Он начал расписывать схемы поведения: кто как реагирует на давление, кто избегает конфликта, кто пробует доминировать через сарказм. Но в своей профильной группе — аналитика и вычислительные науки — он оказался почти в ловушке. Его однокурсники с детства работали с компьютерами: писали на разных языках програмирования, создавали собственные проекты.А Лёша… он знал, как открыть Word, кое-как работал с Excel и никогда не собирал даже базовый компьютер.

Первые дни он молчал, делал вид, что записывает, но внутри паниковал. Понимал он мало, термины пугали, логика ускользала. Дома таких знаний просто не существовало. Он впервые чувствовал себя не просто чужим, а отстающим. Он не жаловался. Вместо этого — стал записывать не только поведение людей, но и термины. Ночами читал форумы, пытался повторять действия по инструкциям. Он делал это не для оценки. А потому что не хотел сдаться.

Они втягивались. Школа не ломала — она выстраивала. Но не обманывала: каждый день был вызовом. Внутреннее напряжение росло. Им всё ещё снились серые стены старых квартир, звонки из прошлого, в котором не было места этому миру.

Пока школа не ломала. Но главные вызовы — были впереди. И они это чувствовали. Интуитивно, где-то на уровне дыхания. Как тень перед бурей, которая обязательно случится.

Тем временем, в другом пространстве, Август готовил первый настоящий инструмент влияния. Это был бюллетень. Пока что — электронный, на первый взгляд ничем не примечательный: подборка аналитики за неделю, с акцентом на глобальные и региональные события. Формально — просто выжимка событий прошедшей недели в сфере экономики, глобальных потрясений, корпоративных решений. Только факты и трезвая, честная аналитика — почему это произошло, что стало катализатором, каковы скрытые последствия.

Материал был рассчитан не только на участников клуба, но и на внешнего читателя: предпринимателей, молодых экономистов, аналитиков, которые искали смысл и ясность в мире, где информации становилось всё больше, но понимания — всё меньше. В бюллетене отсутствовали инвестиционные советы, рекомендации по покупке активов или намёки на продвижение какой-либо позиции. Не было рекламы, не было скрытых установок. Только наблюдение, структура и анализ.

По факту — это был инструмент формирования взглядов.

Он писал под псевдонимом. Тексты редактировал в тишине ночи, просматривая реплики политиков, отчёты рынков, локальные новости Украины. Его статья для первого выпуска называлась: «Уроки Enron: прозрачность против иллюзий». Хладнокровный разбор — кто, как и почему допустил падение энергетического гиганта. Кеннет Лэй, Джеффри Скиллинг — имена, которые ещё звучали в новостях, но уже начали превращаться в метафоры.

Он с холодной точностью разбирал, как годами Enron манипулировал отчётами, используя дочерние структуры, фиктивные сделки и модели отчуждённой ответственности. Компания показывала прибыль там, где были убытки, и скрывала долги за ширмой корпоративной сложности. Всё это покрывалось красивыми презентациями, доверительными отношениями с аудиторскими фирмами и влиянием в медиа.

Август подчеркивал: крах Enron не был случайностью — он был неизбежным результатом системной культуры жадности, где иллюзия роста важнее реальности. Он намекал: грядущий век потребует нового мышления. Не просто отчётности, а архитектуры доверия. Не просто закона, а механизма предотвращения.

Савва выступал формальным автором. Чтобы сложилось впечатление, что это он писал под псевдонимом. Он подписывал вступительное слово: ровный тон, чуть ироничный, живой. Он вёл рассылку, общался на форуме, принимал обратную связь. Публично всё выглядело так, будто именно он — главный мыслитель проекта. В дальнейшем он оставит эту роль аналитикам и экономистам — когда они поймут суть и принципы бюллетеня. Он обсуждал тексты с Августом. И когда читал очередной абзац, где тот вскользь упоминал, что «регуляторная волна в ближайшие два года может изменить принципы корпоративной ответственности», он только усмехался:

— Ты серьёзно пишешь это, когда даже в Америке ещё не понимают, что такое корпоративная этика? — спросил он однажды.

Август ответил коротко: — Поймут. Либо клиенты и инвесторы заставят их понять.

Бюллетень выстрелил. Не мгновенно — но точно. На форуме появились первые комментарии: благодарности, запросы, пожелания. Кто-то из экономистов прислал отдельное письмо с фразой: «Ваши материалы — как свет в тумане».

Через неделю Савва получил приглашение выступить на закрытой встрече одного из региональных деловых клубов в Вене. Он отказался, сославшись на занятость, но понял: механизм работает.

Анализ Enron стал поворотной точкой. Люди начали воспринимать их проект как нечто большее, чем просто подборку ссылок. Это стало голосом.

Вика, получив ссылку на бюллетень, сначала удивилась. Потом — улыбнулась. Она сразу поняла, кто настоящий автор. Стиль, структура, интонация между строками — всё напоминало те редкие, но точные фразы, которые Август когда-то произносил между делом. Это было его мышление, его интонация, его ритм. Она села за стол, перечитала текст ещё раз и сделала подробный разбор в своей манере — эмоциональной, но логичной, выстроенной вокруг восприятия читателя. Её обратная связь не была критикой, скорее — попыткой усилить посыл: где можно сделать акцент тоньше, где добавить эмоционального крючка, где смягчить риторику, не теряя силы.

Вика писала для Августа. Чтобы он знал — его услышали. И чтобы он стал ещё точнее. Потому что она верила: однажды этот голос будет звучать так, что от него будут зависеть решения стран.

Лёша же сохранил себе статьи в оффлайн-доступ и начал собирать статистику: какие темы вызывают реакцию, какие — нет. Он искал алгоритм резонанса. Он строил таблицы, выделял заголовки, сравнивал время публикации с числом просмотров и характером комментариев. Его интересовали не оценки, а импульсы — те фразы, на которых люди задерживаются дольше, те темы, что вызывают дискуссии, а не просто лайки. Он не обсуждал это вслух, но внутри росло ощущение, что он начинает видеть ритмы информационного восприятия. Его вывод был простым и пугающим: не всегда самая глубокая аналитика вызывает резонанс. Люди тянулись к сочетанию — ясности, конкретики и тихой уверенности. Ни к крику, ни к лозунгу. А к голосу, в котором не было страха.

Он понял — это и был стиль и суть Fortinbras Club.

К концу декабря, когда выпал первый снег, Савва прислал Августу голосовое сообщение:

— Мы делаем историю. Я просто рад быть её голосом.

Август ответил спустя полчаса:

— Хороший голос. С точной интонацией.

В следующую пятницу Савва представит первую версию системы обработки корпоративной аналитики. Пока — в виде прототипа. Команда из трёх стран уже собрана: Украина, Австрия и Латвия. Каждый из участников отвечает за отдельный блок — от сбора первичных данных до математических моделей обработки. Система будет выглядеть как простой интерфейс: таблицы, графики, диаграммы. Но под капотом — ранняя форма самообучающегося механизма предиктивной аналитики.

Основная идея — не просто агрегировать отчёты компаний, а выделять скрытые паттерны. Алгоритм будет анализировать не только цифры, но и поведение менеджеров, сроки реакций на кризисы, плотность оборота, даже упоминания в прессе. Основой служат логика оценок риска и принципы динамического моделирования. Это был примитивный, но революционный для 2001 года шаг в сторону предиктивного мышления в инвестициях.

Август назвал это «структурированием слабых сигналов». Его вдохновляли идеи, которые позже воплотятся в Bloomberg Terminal с ИИ-поддержкой или Palantir Foundry — только они ещё не существовали. Именно потому, кто увидит это раньше, получит не преимущество, а контроль над горизонтом.

Система должна была выполнять три ключевые функции: 1) выявление атипичных трендов до их рыночной фиксации; 2) оценка реального, а не заявленного, состояния компании; 3) моделирование сценариев развития событий на основе слабых параметров.

Август понимал: рынок не готов к такому. Но именно это — и было его преимуществом. И если идея выстрелит, это станет интеллектуальной основой будущей финансовой империи Fortinbras Club.

И никто пока не знал, что один из сотрудников уже слил части кода конкурентам. Сделка была короткой и чёткой: за 150 000 долларов он передал фрагменты алгоритма и внутренние методики через зашифрованный канал. Его действия были мотивированы не местью и не идеологией — только страхом и жадностью. Он понимал, что если останется — однажды всё раскроется. Уже через неделю он с семьёй уехал жить в Китай, под защиту своего нового нанимателя — транснациональной консалтинговой группы, которая искала любой способ получить технологическое преимущество. Там ему пообещали безопасность, работу и тишину. И он выбрал именно это: исчезнуть до того, как механизм Fortinbras полностью проснётся. На этом его след пропадёт навсегда. Ни один из участников проекта больше не услышит о нём. Ни одной записи, ни одного письма, ни единого упоминания в базах данных. Будто его никогда и не было.