Империя из будущего. Часть 2. Механизм влияния

Глава 2.1 Вика. Невозможное равновесие (дополнение к главе)

— Ты всерьёз считаешь, что страх влияет на курс акций сильнее, чем квартальный отчёт? — спросил Артём, подперев подбородок рукой, с видом человека, который терпит безумие исключительно ради научной цели.

— Если квартальный отчёт читается в панике — влияет, — спокойно ответила Вика. Она не отрываясь рисовала на полях блокнота странного зверя с глазами, как у аналитика, которого вызвали в суд. — А если в надежде — помогает. Всё зависит от того, каким тоном прочитано предложение: «Компания увеличила выручку на 3%» — с испугом или с восторгом.

Он покачал головой, но в его глазах мелькнул интерес. Или это был лёгкий ужас. Пока нельзя было сказать точно.

— Ты странная.

— А ты — табличка Excel, — с хмурой улыбкой ответила она. — Мы сработаемся. Или нет. Я ещё не решила. Честно говоря, я бы с удовольствием работала одна. Или с той девочкой из Бразилии, которая поёт арию, пока рисует инфографику. Но имеем, что имеем.

Так начался их совместный проект. Не из симпатии. Из академической необходимости. Куратор просто свёл их вместе с фразой: «У вас разные стили, но, думаю, что-то получится». А спорить с куратором в Le Rosey было всё равно что оспаривать законы гравитации — бессмысленно и чревато падением.

Артём — сын крупного российского предпринимателя, проживавшего в Женеве с конца девяностых. Вечно выглаженный, словно только сошёл с витрины дорогого бутика. Сдержанный, как банковская система Швейцарии. Он не ел сладкое, разговаривал чётко и носил часы, дороже, чем средняя арендная плата в Цюрихе.

Вика же — воплощение цветного хаоса. Молниеносная в суждениях, яркая в подаче и с вечной привычкой переводить графики в зверушек. Она была как интуиция, сошедшая с ума. И при этом — с поразительной точностью в суждениях.

Всё началось с хаоса. Вика предлагала делать презентацию в формате комикса, чтобы показать эмоции фондового рынка через образы — паника в виде рыжего енота с ноутбуком, ожидания — как гигантская лягушка, затаившаяся перед прыжком. Артём смотрел на неё как на вирус.

— Ты вообще понимаешь, что такое волатильность? — спросил он с интонацией, которую можно было бы спутать с сарказмом, если бы Артём вообще знал, что это такое.

— Конечно понимаю, — оживлённо ответила Вика, приподняв брови. — Это когда в понедельник ты уверена, что влюблена, а в среду не можешь вспомнить имя объекта страсти. Или когда утром ты решила, что брюки — это удобно, а к обеду сидишь в кабинете в платье, потому что «брюки не раскрывали моего настроения».

Артём медленно перевёл взгляд на неё:

— Ты сейчас серьёзно?

— А ты думаешь, рынок серьёзен? Ты видел NASDAQ в апреле? Это истерика в трёх актах. Сначала паника, потом надежда, потом снова паника, только уже в шляпе.

Он вздохнул.

— Ты сводишь экономику к метафорам.

— Я делаю экономику человечной. Тебе просто надо расслабиться. Хотя бы на 3%. Или хотя бы изображать эмоции, когда я рассказываю гениальные вещи.

— У тебя есть критерий гениальности?

— Да. Если это вызывает твою полуулыбку — уже не зря старалась.

Он действительно слегка усмехнулся. Почти незаметно. Но она увидела. И немедленно ткнула в него ручкой:

— Вот! Вот это была реакция! Зафиксировано. Первая улыбка человека-железяки, январь 2002 года. Этот день войдёт в историю!

Он покачал головой:

— Ты невозможна.

— Я эмоциональная составляющая фондового рынка. Привыкай.

— Придётся.

Но уже на третьей встрече он начал поддаваться. Она увлекала.

Он пытался говорить цифрами, она переводила в истории. Он рисовал график — она придумывала, как он «чувствует себя».

— Смотри, этот пик — это как грустный кот, которого забыли покормить. Он вскарабкался на диван, мяукнул — и всё рухнуло, — говорила Вика, обводя пальцем линию.

— Это SP 500 за третий квартал, — сухо отвечал Артём, но уголки его губ дрогнули.

— А вот тут? Видишь, это похоже на коня, который резко остановился. Типа «Я бегу, бегу… нет, не сегодня». Или на моего младшего брата, когда его зовут мыть посуду.

Он засмеялся. Впервые — громко. Настояще. Она, конечно, немедленно это зафиксировала:

— Артём смеётся! Срочно — нужно фото! Событие астрономического масштаба!

— Просто ты превращаешь рынок в зоопарк, — сказал он, вытирая слезу от смеха.

— А ты разве не знал, что биржа — это и есть зоопарк? Только билеты дорогие, никто не кормит и чуть что обезьяны обкрадывают кассу.

Он начал ловить себя на том, что стал ждать этих встреч. Не ради данных. А ради того, как она превращала сухую теорию в живую импровизацию.

— А это? — спросил он, показывая ей график с резким падением.

Вика посмотрела и сказала:

— Это не падение. Это когда ты идёшь на экзамен, думая, что выучил всё, а преподаватель начинает с фразы: «Сегодня мы не по учебнику…»

Они хохотали до слёз. И где-то в этом смехе родилось то самое равновесие — странное, невозможное, но настоящее.

А однажды им пришлось делать интервью с преподавателем психологии — формально, как часть проекта. Вика настояла, чтобы они подошли к нему «как живые».

— У нас вопрос, — начала она, устроившись в кресле кабинета. — Как вы думаете, фондовый рынок — это ближе к стаду оленей или к толпе фанатов на концерте Бритни Спирс?

Артём закрыл глаза.

— Я официально отказываюсь от авторства этого вопроса.

Профессор засмеялся, но ответил. И потом сказал: «Вы самая странная пара аналитиков, которых я видел. Но в этом что-то есть».

С этого всё и пошло.

Вика начала приводить ему книги по теории эмоций, которые читала до сна, а он — статьи с Bloomberg, которые обсуждал с отцом за ужином. Они учились друг у друга. Спорили. Кричали. Один раз она сравнила его эмоциональный спектр с «деревянной зубочисткой», а он — её с «корейской воной».

Но было и весело. Однажды после лекции они решили прогуляться по соседнему швейцарскому городку. Каменные улицы, черепичные крыши, вывески булочных и антикварных лавок создавали ощущение, что они попали в иллюстрацию к дорогому учебнику по архитектуре и сыру.

Они зашли в маленькое кафе с видом на озеро, заказали по чашке горячего шоколада (Артём, заказал без сахара, разумеется, но что характерно от имбирного печенья что подавалось вместе с напитком — он не отказался), и начали вспоминать биржевые анекдоты. Кто первый засмеётся, тот платит.

— Инвестор развёлся с женой, потому что она не прошла due diligence, — заявила Вика.

Артём фыркнул, но держался. Потом выдал:

— Трейдер говорит психотерапевту: «Я слишком волатилен». Тот отвечает: " Поверьте, с Вами еще всё хорошо. Перед Вами я принимал Nasdaq".

Смеялись оба. По дороге обратно Вика нашла статую какой-то средневековой дамы с суровым выражением лица и сказала:

— Она явно в шорт-позиции против настроения. Смотри, даже взгляд вниз.

— Я сдаюсь. Ты сделала этот город метафорой рынка.

— Он и есть рынок. Красивый, запутанный и местами дорогой, — усмехнулась она.

В тот вечер что-то изменилось. Они уже не просто работали вместе. Они шли рядом. Разговаривали. И понимали, что хотят продолжения — не только проекта.

— У тебя мышление не в порядке. И это комплимент, — сказал Артём на четвёртой неделе.

— У тебя — в порядке. И это угроза.

В какой-то момент он начал приходить раньше на встречи. Начал улыбаться не только в момент победы. И однажды, после долгого вечера редактуры презентации, он посмотрел на неё иначе. Не как на партнёра. Не как на сумасшедшую. А как на кого-то, кого хочется слышать.

— Знаешь, ты как рынок. Хаотична. И непредсказуемо правильна.

— А ты — как аннотация учебника. Сухой. Но иногда удивляешь.

Они оба засмеялись.

Проект они защитили на «отлично». Презентация вызвала бурю эмоций — именно этого они и добивались. На последних слайдах был смешной коллаж: медвежий рынок — в виде мишки с тапками, а бычий — как суровый бык в галстуке.

— Ты думаешь, мы когда-нибудь поработаем вместе по-настоящему? — спросила она после финала.

— Думаю, мы уже работаем. Просто пока это называется «учёба».

Они молчали, стоя у окна.

Их проект закончился. Но дружба — только начиналась.