Мент. Одесса-мама

Глава 16

Первое, что бросалось в глаза — обстановка. Она была скудной, я б даже сказал — убогой. Абсолютно голые стены, словно в больничке: ни обоев, ни фотографий, ни украшений.

Мебель тоже не впечатляла. Два старых табурета с облупившейся краской, рассохшийся комод, над которым висело мутное зеркало.

Кровать, а вернее — металлическая койка, которая словно перекочевала в квартиру из армейской казармы, и колченогий шкаф с дверцами, висевшими на одном честном слове.

На этом меблировка в комнате и заканчивалась.

Маломальский уют создавали разве что весёленькие ситцевые занавески на давно немытом и засиженном мухами окне.

В остальном всё было очень грустно, да и наличие в комнате трупа не добавляло в этот «натюрморт» веселья.

Я не эксперт и потому мог определить время навскидку с точностью плюс-минус несколько часов. Могу сказать точно — покойная была мертва примерно сутки.

Её не били, над ней не надругались. Кто-то, кого она знала и потому спокойно подпустила к себе, воспользовался этим и задушил.

Это требовало определённого хладнокровия и, нехилого авантюризма — убивать человека, зная, что вокруг куча соседей, которые слышаткаждый твой шорох и вздох. А потом ещё долго лежать возле мёртвого тела, выжидая удобный момент, чтобы покинуть комнату.

Я проверил окно — оно было заперто изнутри. Убийца вышел точно так же, как и вошёл: через дверь. То есть его могли видеть и запомнить… Но он всё-таки рискнул и совершил убийство.

Почему? Не боялся, что его опознают? Или настолько бедовый, что ему море по колено и горы по плечу?

Интересное сочетание хладнокровия и рискованности. Хотя, я могу ошибиться и в действительности всё было продумано до мелочей.

Я вновь вернулся к трупу.

Когда-то женщина была весьма привлекательной, но смерть исказила черты её лица, а вывалившийся из рта опухший язык мог вызвать у неискушённого человека приступ тошноты.

За время службы в органах я успел наглядеться много всякого, однако даже у меня, опытного и искушённого в подобных вопросах человека, возникло острое чувство жалости: ведь она могла ещё жить и жить, быть может, нашла настоящую любовь, стала бы матерью…

И какая-то сволочь в один миг всё перечеркнула, затянув на шее тугой узел.

Если мне почему-то дали ещё один шанс, пусть в другом теле и другом времени, почему-то мне кажется, что Маше Будько повезло гораздо меньше.

Я с грустью посмотрел на неё.

— Прости, что опоздал. Всё, чем я могу тебе сейчас помочь — только найти того, кто это сделал. Я найду, Маша…

Я уже знал ответ на вопрос, почему её убили. Волей или неволей она навела бандитов на квартиру Акопяна, а после ограбления стала опасной. Машу задушили, зачищая хвосты.

Беглый обыск в комнате не принёс особых результатов. Несчастная жила скромно, ценных вещей я не обнаружил, да и были ли они — эти ценные вещи?

Лишь одна находка привлекла к себе моё внимание: почти измазанная палитра с театральным гримом. Вряд ли Мария использовала его как косметику…

Не желая раньше времени подымать панику, я снова вышел в коридор, тщательно притворив дверь за собой. Никто не должен увидеть мёртвое тело, пока я этого не решу.

Женщина с папироской развешивала на верёвке следующий тазик с постиранными вещами. Вот только пацана поблизости не наблюдалось. Оно и к лучшему.

Я привлёк её внимание деликатным покашливанием.

— Скажите, а Мария увлекалась самодеятельностью? Ну там играла в театре, танцевала в кружке, пела?

Женщина фыркнула.

— Скажете тоже! Наша Маша — прошмандовка, а не артистка. По мужикам она скачет, а не по сцене.

Грим действительно смотрелся в её комнате инородным предметом. Можно предположить, что он принадлежит кому-то другому… Например, убийце, который случайно его забыл.

А зачем ему мог понадобиться театральный грим? Для ответа на этот вопрос не надо команды игроков из «Что? Где? Когда?» и минуты на размышление. Даю ответ досрочно: убийца умеет менять внешность.

— То есть вы хотите сказать, что у Марии много любовников? — спросил я.

Соседка флегматично пожала плечами.

— Это вы лучше у неё спросите, со сколькими мужиками она путается…

— Обязательно, но пока что мне хотелось бы выяснить у вас: кого из кавалеров Марии вы знаете.

— Господи, — раздражённо выпалила женщина, — ну чего вы ко мне причепились⁈ Думаете, раз из уголовки, так можно к законопослушным гражданам с вопросами приставать? Неужто на нашей Машке свет клином сошёлся?

— Вы, наверное, очень хотите съездить к нам на допрос, — поведение этой дамочки начинало меня порядком раздражать. — Что ж, могу это организовать.

— Ой, товарищ сыщик, ну не надо всё так буквально воспринимать! — спохватилась она. — Вас Машкины ухажёры интересуют? Не вижу пранблем. Есть у неё вроде как постоянный хахаль, солидный такой дядечка, я так понимаю — начальник её с работы.

— Армянин?

— Да-да, армянин. Баграт, кажется.

— А не постоянные?

— Из непостоянных чаще всего у неё бывал Диня.

— Кто-кто?

— Диня… Денис то есть. Инвалид. Ему во время гражданской правую ногу оттяпали, так он хоть и на костылях прыгает, а всё одно — мужик бойкий! Машке спуску не даёт!

— Так, а вчера, ближе к вечеру, кто у неё был?

Женщина задумалась.

— Диня был, потом, правда ускакал на своих деревяшках. Дела у него какие-то образовались. Потом, часов так в восемь приходил Баграт, только почему-то долго не задержался. Почти сразу убежал. Взволнованный весь такой, чуть мальца моего с ног в коридоре не сбил…

— Взволнованный, говорите…

— Ну да. Глаза навыкате, губки трясутся — тьфу, смотреть противно! И что Машка в нём нашла⁈

Я решил, что настал момент «вскрываться».

— Как вас зовут, гражданочка?

— Матрёной кличут. То есть Матрёной Ивановной… А что такое? Я ж всё рассказала, что надо, — испугалась женщина.

— Дело в том, что вам, Матрёна Ивановна, придётся повторить ваши показания под протокол.

— Час от часу не легче… Чего такого Машка хоть натворила, что про неё протоколы сочиняют?

— Убили её.

— Где? — обмерла Матрёна Ивановна.

— У себя в комнате.

Она мелко закрестилась.

— Свят! Свят! Свят! А я-то дура всё голову ломала: чего она с постели всё не вылазит… Хоть бы до ветру выскочила… А оно — вона как! И что ж теперь будет?

— Теперь сюда приедет следственная бригада. До их приезда в комнату Марии Будько заходить нельзя. Вы меня поняли?

— Конечно, поняла! Да и на кой ляд мне в комнату-то её заходить⁈ Я ведь покойников до смерти боюсь.

— Вот и держитесь на расстоянии…

Вместе с бригадой прибыл и мой непосредственный шеф Кабанов. Правда, зачем — я так и не понял. Он лишь вошёл в комнату, взглянул на тело и тут же убыл восвояси, не дав мне никаких «цэ-у».

Зато я впервые увидел эксперта-криминалиста: низкорослого и пузатого, чем-то похожего на сказочного Колобка.

— Витя, — протянул руку для знакомства он.

— Гриша.

— Гриша, скажи честно — натоптал?

— Натоптал.

Он печально вздохнул, открыл свой походный чемоданчик и принялся «колдовать».

Я передал ему палитру.

— Витя, поработай с этой хреновиной на предмет пальчиков. Есть подозрение, что она принадлежит убийце.

— Трогал?

— Было дело, но я аккуратно…

— Все так говорят, а потом выясняется, что там места живого нет…

— Вить, честное слово — я старался.

— Ладно, верю. Всё равно придётся и твои пальчики откатать.

— Ну это само собой… Прямо сейчас?

— А чего тянуть? — удивился он.

Взяв с меня отпечатки пальцев, он продолжил осматривать место преступления, а я, убедившись, что процесс благополучно завертелся и может обойтись без меня, отправился в гости к гражданину Акопяну, вопросы к которому нарастали в геометрической прогрессии.

И самым основным из них был: не он ли вчера задушил свою любовницу чулками, когда догадался, что она навела на финдиректора государственной заготконторы банду налётчиков?

С Багратом Самвеловичем мы едва не столкнулись на пороге его подъезда. Он выскочил из него, согнувшись под тяжестью двух чемоданов и практически сразу меня увидел.

— Гражданин Акопян, — с натянутой улыбкой поприветствовал его я. — Какая удача! Я как раз к вам собирался.

— Мне… Мне некогда, я спешу! — взвизгнул он, бросил чемоданы и помчался от меня прочь как наскипидаренный.

— Твою мать! — выдохнул я сквозь зубы.

Раз сматывается от меня, значит, чувствует вину.

— А ну стоять! — заорал я, бросаясь за ним вдогонку.

Эх, жаль револьвера мне так и не выдали, а то бы с огромным удовольствием пальнул для острастки.

Баграт Самвелович был далеко не молод, вдобавок страдал от лишнего веса и давно не занимался физкультурой и спортом, так что догнать его не составляло для меня больших проблем. Так бы и произошло, если бы не одно но: дорогу мне преградили двое крепких ребят с перебитыми носами.

На обычную шпану эти граждане не самой культурной наружности походили мало, я сразу распознал в них «конкретных пацанов» — может, не блещущих умом, но это был как раз такой случай, когда говорят: сила есть — ума не надо.

До последней секунды я ещё надеялся, что мы разойдёмся краями и ничего криминального не произойдёт. Как выяснилось — зря.

Ребята оказались весьма агрессивными.

Самый ближний схватил меня за лацкан пальто, дёрнул к себе:

— Куда разогнался, легавый⁈ Это наша улица!

Я с досадой посмотрел на скрывающегося за углом финдиректора. Ещё секунда, и он пропадёт из виду и затеряется где-то во дворах.

Играться в бирюльки с попутавшими берега пацанами было некогда. Я двинул коленом в пах того, что вцепился мне в пальто, когда он с воем скрючился, схватил его и, оторвав от земли, с разворота бросил тяжёлую тушу во второго урку.

Тот не сумел выстоять и, обняв приятеля, завалился.

На какое-то время угроза миновала. Я побежал к углу, за которым пропал Акопян и встал как вкопанный.

Баграт Самвелович словно под землю провалился.

Кровь во мне закипела, я с ненавистью поглядел на барахтающихся на земле урок, а затем, стиснув зубы, двинулся в их сторону.

— Григорий Олегович, — окликнул меня прохаживавшийся неподалёку солидный мужчина в дорогом пальто и котелке.

Я замер.

— Мы знакомы?

Он улыбнулся.

— Ещё нет, но, как мне кажется, пришла пора познакомиться. Лосев рассказывал о вас массу любопытных вещей… Признаюсь, я был весьма и весьма заинтригован и, как выяснилось, не зря!