Меридиан

Глава 5. Новый год

Зима. Наконец-то погода пришла в соответствие с климатической нормой, и Новокузнецк завалило снегом. Город замер в ожидании праздника.

Лида встала поздно — как-никак впереди Новогодняя ночь! — и подошла к окну. Оказывается, ночью на город снова выпала сажа. Сажа была повсюду: на сугробах, скамейках, крышах домов. Новокузнечане защищали свои квартиры герметичными стеклопакетами, но она все равно находила возможность ненавязчиво напомнить, что они живут в самом сердце угледобывающего региона. Вот и сейчас за окном, на сливе, прямо поверх вчерашнего снега лежали мелкие частицы углерода. Они искрились в солнечных лучах, и это было по-своему красиво.

Лидия Метёлкина ностальгически вспоминала белоснежные снега Города-на-Протоке. Здесь, в Новокузнецке, снег часто бывал грязным, серым как замызганная поганая тряпка.

***

Лида Метёлкина возвращалась домой, накупив в магазине целую сумку деликатесов. Люди, машины, огни фонарей и праздничных гирлянд… Вся эта предновогодняя суета настраивала на благостный лад. Лида уже предвкушала, как поднимет бокал под бой часов, завтра позволит себе весь день лениться и смотреть сериалы и только потом начнет подготовку к зимней сессии. Учебный Центр должен был возобновить работу сразу после Рождества.

Летние приключения постепенно уходили в прошлое, да и со своими товарищами Лидия Метёлкина виделась теперь нечасто. Когда она ненароком сталкивалась в коридорах с Николаем, тот только кивал и торопливо бежал по своим делам. С Таней, естественно, у Лиды сложились более тесные отношения. Без ее советов и поддержки Лиде очень несладко пришлось бы в реальном мире. Энергичная и хваткая Татьяна могла помочь подруге почти в любом вопросе: какую банковскую карту лучше оформить, как не попасть впросак в интернет-магазине, куда сходить вечером — на все у нее был готов ответ. С Георгием Лида сознательно удерживала дистанцию. Что у них могло быть общего? Он был на добрый десяток лет моложе Лидии, к тому же она никогда не забывала, что это сын ее руководителя. Обычно такое положение дел не особо располагает к доверительному общению.

До Нового Года оставались считаные часы, и у Лиды Метёлкиной были в разгаре приготовления. Она не видела ничего предосудительного в том, чтобы встретить праздник в одиночестве, и не заморачивалась насчет того, что подумают об этом другие. Лида не отдавала себе отчета, как много метрополийских привычек захватила она в свою новую жизнь. Выбирая свое первое жилье, она отдала предпочтение маленькой однокомнатной квартирке в панельном доме, построенном в те времена, когда экономия на себестоимости почиталась как наивысшая добродетель. Лида устроилась в крохотной однушке, как кошка в слишком тесной для нее коробке. Обстановка комнаты была до предела аскетичной, буквально ничего лишнего. Все просто, чисто и на своих местах. В окнах стояли стеклопакеты со встроенными жалюзи, так что подбором штор озадачиваться ей не пришлось.

Лида почти закончила наводить порядок, когда зазвонил телефон. На линии был Георгий Шишков.

— Метла, можно с тобой поговорить?

— Конечно, я слушаю.

— Нет, по телефону нельзя, и в людном месте тоже не хотелось бы, — предвосхитил Гошка ее вопрос.

— Ну, тогда приезжай, — без особого энтузиазма пригласила Лида.

— Я, собственно, уже приехал. Можно я поднимусь?

Через несколько минут он уже пил чай у Лиды на кухне. Георгий некоторое время мялся, не решаясь перейти прямо к делу, а когда все же перешел, сразу открылась причина его стеснительности.

— Ты извини, что я к тебе вот так… Боюсь, с отцом что-то не то. Что-то плохое случилось. Он в последнее время такой… такой… Никогда его таким не видел.

— Может, с проектом трудности?

— У него всю жизнь трудности, но такого никогда не было. Вчера на мать наорал, понимаешь? До вчерашнего дня это и представить себе было невозможно! Ночами почти не спит, ложится теперь в гостиной. Иногда я слышу, как он вздыхает, ворочается до утра. Нам с мамой ничего не говорит. Ты не знаешь, что с ним? — огорошил он Лиду внезапным вопросом.

— Я?!

— Я тут подумал… В Центре говорят, что ты со странностями. Ты меня понимаешь? Если ты мысли читаешь или еще как… Помоги, а?

— Я не подслушиваю чужие мысли! — гневно вскинулась Лидия. — Никогда такого не было!

— Извини, я, наверное, не должен был тебя просить, — сконфузился Гошка и поднялся уходить.

— Погоди, — удержала его Лида. — Чем я могу помочь?

— Приходи к нам встречать Новый Год, а? Может, ты все-таки что-нибудь почувствуешь?

— Так запросто? — смешалась Лида. — Мне неловко как-то… Максим Евгеньевич…

— А ты не к Максиму Евгеньевичу придешь, а ко мне. Понятно? У нас в семье каждый имеет право кого-нибудь пригласить, и никто по этому поводу скандал не закатит.

Дверь за Гошкой закрылась, и Лида в раздумье замерла над остывающим чаем. Что за новая напасть? И даже если не напасть, ей все равно было не по себе: за годы жизни в Метрополии она привыкла встречать праздники в одиночестве. И для того, чтобы просто пойти в гости, ей предстояло покинуть зону комфорта.

***

Лида отправилась к Шишковым пешком. Ритмичные движения успокаивали и придавали уверенности. Она шла по улицам, подмечая, как простые линии конструктивизма уступают место тяжеловесному великолепию домов сталинской эпохи.

Когда Лида добралась до старинного дома на проспекте Металлургов, до Нового Года оставалось чуть больше двух часов. Она вошла в арку и оказалась в просторном дворе с заснеженным фонтаном. Квартира Шишковых находилась на третьем этаже. Чувствуя, как ноги стали свинцовыми от волнения, Лида поднялась и позвонила. Дверь открыла Полина. В вечернем платье и при макияже она выглядела сногсшибательно.

— Здравствуйте, — выдавила из себя Лидия.

— Кажется, мы уже один раз перешли на «ты». Так что здравствуй.

— Да, конечно.

— Гоша, тут твоя девушка пришла! — насмешливо бросила Полина куда-то в глубину квартиры.

— Так Георгий вас… тебя предупредил?

— Без подробностей. Так что я не ожидала, что его девушка окажется…

— Настолько взрослой?

— Что это будешь ты. Ну, проходи, давай я повешу пальто.

И Лида очутилась в ярко освещенной гостиной. Кроме Гошки, Полины и Максима Евгеньевича за праздничным столом сидел еще один человек.

— Познакомьтесь! Это мой героический дед Евгений Степанович, — кивнул Гошка в сторону солидного пожилого мужчины. — Дед, это Лида, мы вместе учимся.

— Проходите, дорогая гостья, и не слушайте этого балабола. Какое еще геройство? — зыркнул Евгений Степанович на внука.

Конечно, Лида была смущена, но не настолько, чтобы внимательно не присмотреться к окружающей обстановке. И праздное любопытство тут было ни при чем, ведь известно, что жилище несет на себе отпечаток личности своих хозяев.

Было время, когда этот дом имел репутацию самого престижного многоквартирного дома в городе. И не зря — Лида сразу же обратила внимание на высокие потолки, большие окна и прекрасные пропорции гостиной. Она не заметила никаких признаков роскоши, все было минималистично и красиво. «Наверное, отражение характера Полины», — решила Лидия. Но один предмет притягивал к себе взгляды с первой минуты. На одной из стен висела необычная картина.

Лида подошла поближе и присмотрелась. Она не смогла бы определить стиль, в котором творил художник, да это и не казалось ей важным. В конце концов, в эпоху постмодернизма никого не могло смутить переплетение и взаимное обогащение художественных стилей. Одно можно было сказать определенно: художник не затруднял себя прорисовкой мелких деталей, и вся картина выглядела размытой, словно занавешенной пеленой тумана. Живописец избегал определенных красок, цвета расщеплялись и переходили один в другой, как на полотнах импрессионистов.

На картине было изображено уходящее вглубь горное ущелье, обрамленное бурыми скалами, у подножия которых, отчаянно цепляясь корнями за камни, росли молодые сосны. Картина заворожила Лидию, она стояла и вглядывалась в нее до тех пор, пока не увидела, как туман начал медленно затягиваться вглубь ущелья, словно приглашая ее за собой. Было жутковато, но красиво. Лида любовалась, как солнечный свет пробивается сквозь струящийся туман, когда услышала голоса за спиной.

— Точно, человек наш.

— Разве могло быть иначе?

Лида вздрогнула и обернулась:

— Простите?

— Мы этой картиной людей проверяем, — пояснил Евгений Степанович. — Вы ведь тоже это видите?

— Да.

— «Обиталище горного духа» — так назвал ее художник из Абакана.

— Это в Хакасии, мы с вами там еще не бывали, — пояснил Максим Евгеньевич.

И Лида почему-то смутилась от этого «мы с вами», но уже в следующую секунду ее больно кольнуло воспоминание, как за несколько месяцев до Беды ее родители мечтали переехать именно в Хакасию. Не судьба.

— Я эту картину увидел лет сорок назад на выставке, и с тех пор она мне покоя не давала, — охотно принялся рассказывать Евгений Степанович. — В общем, решил я ее разыскать. При любой возможности — а я тогда на железке работал — выбирался в Абакан. Наводил справки, искал по каталогам и, в конце концов, добился своего. Художник цену себе знал, запросил столько, что я аж оторопел, но не отступился. Влез в долги, но привез-таки ее в Новокузнецк. Ну и досталось же мне тогда от супруги…

— Пора провожать старый год, — заметила Полина. — Может, кто-нибудь из мужчин откроет шампанское?

Сегодня природа подарила людям волшебную Новогоднюю ночь, какую обычно описывают в сказках. Было в меру холодно, с неба падали крупные, рыхлые хлопья. Но в доме Шишковых настроение было отнюдь не сказочным: праздничные тосты звучали искусственно, улыбки выглядели вымученными. Разговор клеился с трудом. Лида уже давно поняла, что Максим Евгеньевич просто играет роль прежнего себя, стараясь выглядеть радушным хозяином дома. Полина держалась прохладно и сдержанно. «Наверное, чувствует себя, словно на минном поле», — пришла к выводу Лида.

А Лида впервые видела Шишковых всех вместе. Георгий в равной степени унаследовал черты и отца, и матери. От Полины ему достались высокий рост, статность и четкие, красивые черты лица. От Максима Евгеньевича он унаследовал светлые волосы и общую бледность, а также нечто еще, неуловимое, дающее понять каждому, что перед ним отец и сын.

— Какие-то вы скучные стали, — не выдержал Евгений Степанович после того, как первые дежурные тосты были произнесены. — Пойду я, обещал еще ребят проведать.

— И как тебе наш Новокузнецк? — любезно поинтересовалась у гостьи хозяйка.

— Так сразу не объяснишь… — заулыбалась Лидия. — Я никогда раньше не жила в таком городе. Он просторный, большой. Так интересно узнавать его поближе. Мне важно все: и проспекты, и промышленные окраины. Окраины даже больше — они похожи на лабиринты трамвайных путей, заборов, тоннелей. Жаль, у меня не хватает времени…

— Может быть, что-то в нашем городе тебе особенно понравилось? — продолжала Полина с тонкой улыбкой. — Произвело впечатление?

— Конечно! Несколько месяцев назад мне пришлось побывать в тоннеле под прокатными цехами. Представляете, ему скоро сто лет, но он до сих пор в прекрасном состоянии…

***

Вообще-то Лиде Метёлкиной вовсе ни к чему было лезть в этот тоннель. Все получилось случайно. Это Тане Коробковой нужно было наведаться на металлургический комбинат, чтобы получить во временное пользование архивные документы. Она как раз писала курсовую работу по истории Новокузнецкой агломерации. Но плевое, казалось бы, дело столкнулось с неожиданными трудностями — в деканате категорически отказались отпускать Таню на комбинат одну. Понимая всю абсурдность ситуации, секретарь, тем не менее, ссылалась на пункт устава, предписывающий курсантам выезжать на задания с напарником. Вот тогда-то и пришлось Лиде вызваться за компанию, все равно они собирались вечером вместе отправиться в торговый центр.

Металлургический комбинат занимал огромную территорию, на которой запросто мог разместиться еще один городской район. Никакого общественного транспорта здесь, естественно, не было, и девушкам пришлось довольно долго топать на своих двоих от КПП до нужного административного корпуса. А дальше случилось самое неприятное: кто-то что-то перепутал, и, как выяснилось, они пришли не туда.

— Вам раньше нужно было повернуть и обойти цех с северо-запада, — объяснял им начальник технического отдела, показывая рукой на необъятное приземистое здание. — Так что возвращайтесь, там по надземному переходу и налево, дальше пройдете под эстакадой… Извините, девушки, но сами вы не дойдете, заблудитесь, — добавил он после паузы.

— Не заблудимся, — заверила Лида.

— Есть еще один путь, но женщины боятся там ходить…

Лида была уверена, что сможет найти дорогу, какой бы запутанной та ни была. Но время… Рабочий день инженеров и офисного планктона заканчивается ровно в пять, они могут не успеть.

— Что за путь?

— Тоннель под прокатными цехами. Но женщины…

— Сможете нас впустить, мы, правда, очень торопимся?

Под неодобрительным взглядом начальника они спустились в подвал здания. Напутствуя девушек историей про то, как однажды в подземелье нашли самоубийцу в петле, он открыл самую обычную дверь и впустил Таню и Лиду в тоннель.

От звука закрывшейся двери Таня вздрогнула, дальше им предстояло идти вдвоем. Если Лида правильно все рассчитала, они находились сейчас на минус втором уровне.

Тоннель вовсе не выглядел таким уж зловещим и, конечно же, не мог вызывать мысли о самоубийстве. Он был достаточно широк, чтобы в нем могли свободно разминуться несколько человек или проехать погрузчик. Под высоким потолком висели исправные лампочки. Единственным непорядком, который засекла Лидия, было проникновение грунтовых вод. На потолке и стенах темнели бурые потеки, да и вообще здесь было сыровато. От основного прохода в стороны уходили боковые коридоры, а многочисленные двери вели в служебные помещения. Время здесь словно перестало существовать, и только срывающиеся с потолка капли отсчитывали секунды.

Помня наказ провожатого — идти только прямо и никуда не сворачивать, девушки двинулись вперед. Заметив нерешительность подруги, Лида взяла Таню под руку и почувствовала, как та вздрагивает при каждом постороннем звуке.

— Ты чего? Все вроде нормально.

— Тошно мне чего-то. Вдруг мы дойдем до цели, а там дверь закрыта?

— Постучим.

— А если не откроют?

— Пойдем обратно.

— А если там тоже окажется заперто?

— Будем сидеть под дверью и петь песни!

Таня, наконец, улыбнулась, но в тот же миг земная твердь содрогнулась, и сверху донесся приглушенный грохот. Тут уж стало не до смеха и Лидии.

— Это прокатный стан… работает… — выдавила Таня.

Лида была весьма поверхностно знакома с технологией прокатки, и сейчас ей представлялось, как наверху подъемные краны играючи перетаскивают тяжелые блюмы[1], а прокатные клети с такой легкостью формуют металл, как если бы это был пластилин.

Девушки ускорили шаг и через полчаса добрались до конца пути, так никого и не встретив. Вопреки страхам Татьяны дверь из тоннеля в подвал оказалась открыта, и, преодолев несколько лестничных пролетов, они благополучно поднялись в вестибюль нужного им здания.

Тане до сих пор было не по себе — Лида без труда читала это по ее лицу. А вот ей самой этот тоннель напомнил Метрополию, место, которое она вспоминала хоть и без особой ностальгии, но с благодарностью.

— И ты вот так двадцать лет жила? — почему-то шепотом спросила Таня. — По тоннелям и на работу ходила, и вечером с работы?

— Почти что так, — пожала печами Лида. — Только в жилых секторах Метрополии ремонт получше и протечек поменьше, а главное — там всегда было многолюдно.

— То есть много этих… безго… существ, в общем.

Лида молча кивнула.

***

Закончив рассказ, Лида очень смутилась. Кажется, она увлеклась и слишком долго, сверх всяких приличий, находилась в режиме монолога.

— В общем, все прошло очень хорошо.

— Рада, что тебе нравится в Новокузнецке. По крайней мере, в некоторых его местах, — иронично подытожила Полина.

— Да, здесь красиво. Если бы только не смог…

— Да, что есть, то есть, — заметил Максим Евгеньевич. — Кстати, вы знаете анекдот о пленных красноармейцах?

— Папа, не надо! — не выдержал Гошка. — Все знают. Прекрати.

— Ну что ты, сынок, — урезонила его Полина, — если папе встретился человек, такой как Лида — приезжий из чужих краев и незнакомый с нашим фольклором, разве он сможет сдержаться, — и она бросила на мужа укоризненный взгляд.

— Мне очень интересно, — заверила всех Лидия, готовая искупить свою промашку.

Максим Евгеньевич приободрился и начал свой рассказ:

— Представьте себе… Идет Великая Отечественная, и фашисты взяли в плен группу советских солдат. Отправили их, значит, в концентрационный лагерь и послали на смерть в газовую камеру. Через некоторое время немцы вернулись, чтобы вынести тела, но обнаружили, что один из пленных не погиб, а спокойно сидит и вычесывает вшей. «Почему ты есть еще живой, russisches Schwein[2]? — спросили они. — Это газовая камера, здесь ты должен быть умирать!» «Так я же из Сталинска[3], — ответил красноармеец. — Я к душегубке привычный».

— На этом месте положено смеяться, — подсказала Лидии Полина Шишкова.

Вскоре Гошка с отцом ушли на кухню. Лиде было неловко оставаться наедине с Полиной, и та, словно почувствовав настроение гостьи, сама завела разговор:

— Они у меня настоящие джентльмены, — заметила хозяйка, кивнув в сторону кухни. — Джентльмены в унтах и полушубках. Это и хорошо, и… Они искренне верят, что щадят меня. До заварушки с Метрополией Максим никогда не допускал, чтобы Гошка ходил с ним на одно задание. Либо муж, либо сын. Они думают, что в случае чего мне будет не так больно. Это так трогательно, и так… никчемно! Если нашу страну постигнет крах, они оба пойдут по подрасстрельным статьям о сепаратизме. Кстати, как и ты. Ты когда-нибудь думала об этом?

— Нет, — выдавила из себя опешившая Лида. — Давай я помогу, — и она споро собрала со стола грязные тарелки.

***

— Поделись со мной.

— Все в порядке! Сколько можно повторять! — огрызнулся Максим, проверяя томящуюся в духовке утку.

— Если это что-то нехорошее, если тебе нужна помощь… Я же твой сын, и я не боюсь.

— Надо же, он не боится! А о матери ты подумал? Если и ты, и я…

Тут Максим Евгеньевич обернулся и увидел Лидию, застывшую на пороге кухни со стопкой тарелок.

— Вышла вон, дура! — заревел он.

Лидия торопливо сунула посуду в раковину и опрометью бросилась из квартиры, бормоча на ходу: «Простите… Извините…» Она пришла в себя, лишь оказавшись на воздухе. Устроившись на бортике засыпанного снегом фонтана, она, наконец, смогла надеть шапку и шарф. Несмотря на уже практически наступивший январь, было совсем не холодно, и она решила посидеть здесь немного, перевести дух. «Что за семейка, — рассуждала она про себя, — хоронят друг друга заживо».

Через пару минут появился расстроенный Гошка.

— Извини, что все так дебильно вышло. Я даже с твоей мамой не попрощалась.

— Это ты меня прости, не думал я, что так получится. Все равно ничего не узнали.

— Нет, — возразила Лидия, — узнали. Действительно, происходит что-то очень плохое. Не произошло — тогда бы твой отец вел себя по-другому, а именно происходит, и прямо сейчас.

— Да, наверное. Давай, я тебя провожу. А хочешь, на елку пойдем?

— А разве тебе не нужно домой? Мама и папа… Максим Евгеньевич…

— Нет уж, как раз домой лучше пока не соваться.

***

Максим Шишков уединился в своем кабинете с бутылкой коньяка. Оставаться в гостиной под неодобрительным взглядом Полины не было моральных сил.

Он уже давно понял, что в его взаимоотношения с курсантом Метёлкиной закралось нечто неправильное. Только это было совсем не то, о чем подумали бы девять из десяти офицерских жен. Максим Лиду жалел, трезво осознавая, что на этом здоровые взаимоотношения с сотрудниками построить невозможно. Но иначе он не мог. Девушка, скорее всего, это прекрасно понимала и никогда не пользовалась особым отношением начальника, была всегда исполнительна и корректна. Так что до сегодняшнего дня проблем не возникало. Да и сегодня… Максим снова наполнил опустевший бокал. Наверняка вся эта эскапада на совести Георгия.

Максим в который раз попытался представить себе, как она двадцать лет жила в подземном городе без солнечного света. Двадцать лет в мире, где нет мелких житейских радостей, где нет ничьих улыбок. А когда она пришла к ним в гости, чтобы вместе встретить Новый год, он, Максим Шишков, сначала травил анекдоты столетней давности, а потом и вовсе повел себя как последняя сволочь.

«Эта проклятая история сведет нас всех с ума», — думал он, допивая бокал.

И как нарочно в памяти возник один из разговоров, которые Максим Шишков и Бен Метёлкин вели в трясущемся балке на зимнике Енисейск — Город-на-Протоке более двух лет назад. Максим тогда только недавно познакомился с Метёлкиными, и все в них казалось ему странным. Ну, в Бене это само собой, но и в Лидии тоже…

***

— Я обратил внимание, что Лида ходит, втянув голову в плечи, — заметил тогда Максим. — Постоянно смотрит в пол. Это Метрополия ее так искалечила?

— Не знаю, может быть.

— Надеюсь, со временем она оправится и сможет преодолеть свои страхи.

— Послушайте, Максим… — Бен стал очень серьезным. — Лида — не трусиха. Там, в мертвом Городе, она столкнулась с таким страхом, от которого некоторые из ваших коллег, полковники и генералы в сиятельных погонах, сделали бы прямо в штаны. Ей случалось дрогнуть и отступить, но Лида все исправила, пусть с и моей небольшой помощью. Проблема в другом — Лида, по сути, так и осталась двенадцатилетней девочкой. У нее нет жизненного опыта: ни первой любви, ни школьного выпускного. Только Метрополия — километры подземных тоннелей, в которые не проникает солнечный свет, населенные существами без лиц. Безнадежность и нелюбимая работа ради куска хлеба и скромной квартирки.

— Думаешь, она не сможет адаптироваться к жизни в обычном городе?

— Вот с этим проблем не будет: метрополийцы привыкли ориентироваться в тоннелях и пересадочных узлах, просто запоминая уровни, повороты и направления. В мире, где есть солнце, небо и ветер, она точно не потеряется.

[1] Блюм — стальная заготовка квадратного сечения.

[2] Russisches Schwein — русская свинья (нем.).

[3] Сталинск — название Новокузнецка в 1932–1961 гг.