Мерле и Стеклянное Слово

ПОЛОВОДЬЕ

Ее посадили на спину Фермитракса. Кто-то сидел позади и крепко держал ее. Серафин? Нет, не он. Должно быть, Унка. Ведь у нее сломана нога, и она не может ходить.

Юнипа вела их через Зазеркалье. Она шла впереди, за ней — Фермитракс, придерживая своих всадниц сложенными крыльями. Сердце у него колотилось, он едва дышал от изнеможения. Мерле показалось, что он хромает, но сама она настолько ослабела, что не смогла бы сказать этого со всей определенностью. Она устало обернулась назад. За львом шла Лалапея в обличье сфинкса. Арьергард составляли Дарио, Тициан и Аристид.

Лалапея несла на спине какой-то продолговатый сверток. Мерле не могла его рассмотреть, перед ее глазами все расплывалось, как во сне. С ней происходило что-то странное, ей не хватало чужого голоса внутри. Не хватало кого-то, кто вселил бы в нее мужество, кто внушил бы, что и в ослабевшем теле живы чувства. Кто держал бы ее в форме, поддразнивал и постоянно заводил.

Но теперь у нее осталась только она сама.

Даже Серафина не было.

И тут она поняла, что несет на спине Лалапея. Это не сверток.

Это тело. Труп Серафина.

Мерле вспомнила его прощальный поцелуй.

Только намного позже Мерле сообразила, что их путь по серебристому лабиринту Зазеркалья был побегом. Те, кто мог бежать, торопились. Впереди шагала Юнипа, которая здесь, вдали от Каменного Света, обрела силу и решительность.

Мерле все время возвращалась мыслями к тому дню, когда они с Юнипой впервые попали в Зазеркалье. Арчимбольдо открыл им ворота, чтобы они ловили противных призраков в его зеркалах. Тогда Юнипа испытывала страх, от которого теперь не осталось и следа. Она так уверенно двигалась по тайным тропам Зазеркалья, словно провела здесь всю жизнь.

Вокруг то и дело гасли зеркала — как окна в ночи. У одних разбивалось стекло, пропуская сильный холодный сквозняк, очень даже чувствительный для тех, кто пробегал мимо. В некоторых коридорах на стены наползала черная тень, закрывая одно зеркало за другим. Многие зеркала лопались, когда мимо пробегал Фермитракс. Крошечные осколки сыпались на беглецов звездным дождем.

Но чем дальше они уходили, тем реже трескались зеркала. Воспоминание о черных пропастях меркло, и вскоре не осталось никаких признаков оставленного позади разрушения. Вокруг сияло чистое серебро, мерцающее в свете находящихся за ним местностей и миров. Юнипа замедлила шаг, и все остальные тоже.

Мерле попыталась встряхнуться, но снова обессиленно склонилась на гриву Фермитракса. Унка крепко держала ее за талию, не давая соскользнуть со спины льва. Как сквозь сон, Мерле слышала голоса спутников. Юнипа, Фермитракс, Унка о чем-то говорили, но она не понимала о чем. Поначалу их голоса звучали возбужденно, нервно, почти панически. Теперь они успокоились и наконец совсем замолкли.

Мерле хотела еще раз посмотреть на Лалапею и Серафина, но Унка не позволила ей обернуться. Или у нее самой просто не хватило сил?

Она чувствовала, что теряет сознание, что перед глазами снова все расплывается, звуки шагов становятся глуше. Когда к ней обращались, она не понимала слов.

Может, так лучше?

У нее не было ответа даже на этот вопрос.

Они похоронили Серафина там, где некогда была пустыня.

Теперь талая вода пропитала широкие песчаные поля, дюны превратились в ил, а желто-коричневые скальные расселины — в овраги и русла рек. Как долго это продлится? Никто не знал. Одно было ясно: пустыня преобразится. Как и вся страна.

Страна станет плодородной, считала Лалапея. Для тех, кто сопротивлялся Фараону и его чудовищному владычеству, это шанс начать все сначала.

Могила Серафина находилась на вершине округлой скалы, где песок и вода образовали вязкую трясину. Когда покажется солнце и влага испарится, почва затвердеет, и он будет лежать здесь, словно в стеклянном гробу. Скала возвышалась над пустыней, с нее открывался вид на все четыре стороны света. Отсюда была видна сине-зеленая лента Нила, который все еще оставался источником жизни в Египте. Хорошо, что Серафин начнет свое последнее путешествие с этого места. Кто это сказал? Кажется, Лалапея.

Мерле почти не слышала слов, сказанных в этот день при расставании с Серафином. Каждый, кто был свидетелем его самопожертвования, произнес хотя бы короткую речь. Даже капитан Кальвино. Подводная лодка пиратов ожидала их на берегу Нила, надежно пришвартованная невдалеке от пальмовой рощи — или того, что от нее оставил мороз.

Мерле последней подошла к могиле — яме, которую выкопал когтями Фермитракс. Присев на корточки, она долго смотрела на покрывала, в которые завернули Серафина. И попрощалась с ним совсем тихо, в каком-то оцепенении. По крайней мере, попыталась попрощаться.

Она знала, что настоящее прощание будет длиться месяцы, может быть годы.

Потом она пошла к лодке вслед за остальными.

Мерле думала, что больше не захочет вернуться на это место. Но вечером, после того как могилу засыпали песком и землей, она пришла сюда снова. Одна.

Она не рассказала об этом даже Юнипе, хотя та, конечно, догадывалась. Вероятно, все догадывались.

— Привет, Мерле, — сказала Секмет, Королева Флюирия, может быть последняя из всех богинь.

Она ждала Мерле около могилы, очень гибкая, очень стройная. Темный силуэт на четырех лапах. Ее можно было бы принять за привидение, если бы не запах хищного зверя, витавший вокруг скалы.

— Я знала, что ты придешь, — сказала Мерле. — Раньше или позже.

Богиня-львица кивнула. Мерле не сразу удалось связать ее карие кошачьи глаза с тем голосом, который она так долго слышала внутри себя. Но в конце концов она нашла, что они вполне сочетаются. То же насмешливое, даже язвительное выражение. Разве что глаза излучают симпатию и сочувствие.

— Нет никакого счастливого конца, да? — печально спросила Мерле.

— Его и не бывает никогда. Только в сказках, да и в них нечасто. А если и есть, то он выдуман.

Конечно, это могла сказать только Королева Флюирия, и не имело значения, какое у нее тело и какое имя.

— Расскажи, что произошло после того, как ты снова стала самой собой? — спросила Мерле.

— А тебе не рассказали?

Мерле покачала головой.

— Юнипа провела всех через зеркала, они в безопасности. А ты и твой сын… вы еще боролись.

Легкий бриз, поднявшийся над ночной пустыней, взъерошил шерсть богини. В лунном свете все казалось ледяным и серым, и Мерле не сразу заметила разницу. Но теперь она увидела, что тело Секмет уже не каменное. Жизненная сила Серафина снова сделала ее тем, чем она была когда-то: необычно худой, чуть ли не изящной львицей из плоти и крови. Но, кажется, именно поэтому она казалась божеством.

— Мы боролись, — хрипло сказала Секмет. Ее голос звучал печально, но вряд ли она печалилась о Серафине. — Долго, долго боролись. И потом я его убила.

— Это все?

— Подробности не играют роли.

— Он был такой огромный. А ты такая маленькая.

— Я съела его сердце.

— Вот как, — сказала Мерле. Ничего лучше не пришло ей в голову.

— Сын Матери… — начала было Секмет, но оборвала себя. Потом продолжила: — Мой сын, может, и был очень сильным и даже хитрым, но он никогда не был настоящим богом. Сфинксы почитали его как бога, и его магия была достаточно сильна, чтобы пронести их Железное Око через Зазеркалье. Но его снедала жадность, и ненависть, и ярость, причину которой он сам давно забыл. — Она покачала львиной головой. — Я даже не уверена, что он меня узнал. И он недооценил меня. Я вспорола его бок и вгрызлась во внутренности. В точности как тогда. — Секмет вздохнула, словно сожалея о том, что произошло. — В тот раз я оставила ему сердце. А на сей раз — нет. Он мертв и останется мертвым.

— А сфинксы? — спросила Мерле после долгого молчания.

— Те, кого оставил в живых твой приятель, разбежались кто куда. Но их было немного. Они видели, что я сделала. И боятся меня. Не знаю, что они предпримут. Некоторые попытаются пробиться к Каменному Свету, своему прародителю. Но сейчас они не представляют опасности.

— А что с Железным Оком?

— Его разрушили. — Секмет заметила изумление в глазах Мерле и ласково мяукнула. — Нет, не я. Я полагаю, это сделали Зимний Холод и Летняя Жара. Уж очень они там разбушевались.

— Холод и Жара, — потрясенно повторила Мерле.

— Твои приятели не теряли времени даром.

— Зима и Лето?

Секмет согласно заурчала.

— Они разбили зеркала вдребезги, растерли их между стихиями. Осталась только гора серебряной пыли, которую Нил с годами унесет в море. Хочешь на нее поглядеть? Могу отнести тебя туда.

Мерле немного подумала, потом покачала головой.

— Я больше ничего не хочу иметь со всем этим.

— Что ты собираешься делать?

Взгляд Мерле еще раз скользнул к невзрачному могильному холму.

— Все говорят о будущем. Унка хочет остаться с пиратами. — Она усмехнулась. — Или с капитаном. Разное говорят. И тогда она сможет жить в море, хоть она уже и не настоящая морская русалка. А Дарио, Аристид и Тициан… ну да, они собираются стать пиратами. — Тут она не удержалась от смеха. — Можешь себе представить? Пираты! Они же еще дети!

— А ты не ребенок? По крайней мере, в чем-то?

Мерле встретилась взглядом с богиней-львицей и поняла, что они с ней одинаково чувствуют и понимают друг друга. Может, потому, что они непонятным образом все еще составляли две части одного и того же существа. Может, так оно будет всегда, что бы ни случилось.

— Я уже не ребенок с тех пор, как… — Мерле не нашла подходящих слов и сказала просто: — С тех пор, как выпила тебя.

Секмет издала какой-то львиный звук, возможно расхохоталась.

— Ты и впрямь тогда подумала, что у меня вкус малинового сока!

— Ты меня обманула.

— Только разыграла.

— Слегка разыграла.

— Чуть-чуть.

Мерле подошла к Секмет и обеими руками обняла за ворсистую шею. Теплый шершавый язык хищницы нежно лизнул ее за ухом.

— Что ты собираешься теперь делать? — Мерле попыталась проглотить слезы, но захлебнулась.

Они обе снова рассмеялись.

— Отправлюсь на Север, — сказала львица. — А потом на Восток.

— Искать Бабу-Ягу?

Секмет кивнула.

— Хочу узнать, кто она такая. Она столько лет охраняла Царево государство.

— Как ты — Венецию.

— Ей повезло больше, чем мне. По все-таки у нас, наверное, много общего. А если нет… что ж. Хоть что-то я смогу сделать. — Секмет снова поглядела в упор на Мерле. — Но ты не ответила на мой вопрос. Что собираешься делать ты?

— Мы с Юнипой вернемся в Венецию. Унка и Кальвино доставят нас туда. Но долго мы там не останемся.

Глаза Секмет превратились в узкие щелочки.

— Сердце Юнипы?

— Каменный Свет слишком силен. По крайней мере, в этом мире.

— Значит, ты пойдешь с ней? Сквозь зеркала?

— Думаю, да.

Львиная богиня лизнула ее в лицо, а потом мягко коснулась лапой.

— Прощай, Мерле. Желаю удачи. Куда бы ты ни отправилась.

— Прощай. И… мне будет тебя не хватать. Хоть ты и мастерица действовать на нервы.

Львица тихо мурлыкнула в ухо Мерле, потом перепрыгнула через могилу Серафина, еще раз склонилась над мертвым мальчиком в песке, отвернулась и бесшумно скользнула в ночь.

Порыв ветра занес ее следы.

Фермитракс покинул их на следующее утро.

— Я найду свой народ, что бы там ни утверждал Сет, — сказал он.

Мерле было больно с ним расставаться. Третье прощание за несколько часов: сначала с Серафином, потом с Королевой, теперь с ним. Она не хотела, чтобы он уходил. Но в то же время понимала, что ее желание не играет здесь никакой роли. Ведь каждый из них искал нового дела, нового подвига.

— Где-то они должны быть, — говорил Фермитракс. — Летающие говорящие львы, такие как я. Я это знаю. И я их найду.

— На юге?

— Скорее на юге, чем где-то еще.

— Я тоже так считаю, — сказала Лалапея, стоявшая рядом с дочерью. — Вероятно, они нашли там убежище.

Свой человеческий облик Лалапея носила как платье. Каждый раз, глядя на мать, Мерле почему-то думала о маскараде. Среди всех, кого знала Мерле, Лалапея была самой прекрасной женщиной. Но все-таки она была больше сфинксом, чем человеком, даже в этом обличье. Интересно, думала Мерле, замечает ли это кто-то кроме нее?

Она снова повернулась к Фермитраксу.

— Я желаю тебе счастья. И чтобы мы снова увиделись.

— Увидимся. — Он наклонился и потерся огромным носом о ее лоб. На какой-то миг ее обдало исходившим от него жаром.

Подошла Юнипа и похлопала его по шее.

— До свиданья, Фермитракс.

— До скорого, Юнипа. И следи за своим сердцем.

— Обещаю.

— И за Мерле.

— Тоже обещаю.

Девочки с улыбкой переглянулись. Потом обе бросились на шею Фермитраксу и выпустили его из объятий только тогда, когда он рыкнул: «Ну полно, полно!» — и стряхнул их со спины, словно блох.

Он повернулся, расправил каменные крылья и оторвался от земли. Длинный хвост поднял фонтан песка. Почва постепенно высыхала с тех пор, как на небе снова засияло солнце.

Они глядели ему вслед, пока он не превратился в сверкающую точку на безбрежной синеве, звездную пылинку на ясном небе.

— Думаешь, он их и вправду найдет? — тихо спросила Юнипа.

Мерле не ответила, только почувствовала на плече забинтованную руку Лалапеи. И потом они вместе вернулись к лодке, где их уже давно ждала Унка.

На подводной лодке все сверкало. Команда навела полный порядок. Золотые трубы и дверные ручки сияли; уцелевшие дверные стекла были вставлены заново, а один пират, который, по словам Кальвино, лучше владел кистью и красками, чем саблей, приступил к реставрации разрушенных фресок. Капитан распорядился выдавать ему дополнительную порцию рома, поскольку тот заявил, что в подпитии рисует лучше. Это побудило остальных пиратов предложить ему добровольную помощь. Они оборудовали мастерскую, и повсюду на корабле кто-то что-то строгал, шлифовал и полировал. Несколько матросов обнаружили в себе кулинарные дарования и приготовили в честь Мерле роскошный обед, на который стоило посмотреть. Она была благодарна им и ела с аппетитом, но мысли ее блуждали далеко. Она думала о Серафине, как он лежит, одинокий, на своем холме и, может быть, видит в снах пустыню. Или ее, Мерле.

Унка сидела рядом с капитаном Кальвино. Перед ней на столе лежала зеркальная маска Арчимбольдо, и на ее серебряных щеках отражалось пламя газовых горелок в медных ящичках. Когда огонь вспыхивал ярче, казалось, что черты Арчимбольдо оживают, что он разговаривает или смеется.

Иногда Унка наклонялась к маске и что-то ей шептала, но, возможно, это был обман зрения, а на самом деле русалка просто брала какое-то блюдо или наливала вино в свой бокал. Но тогда почему она неожиданно разражалась смехом? И почему наотрез отказалась спрятать маску в трюме вместе с другими сокровищами?

В конце обеда она заставила капитана пообещать, что он повесит серебряное лицо мастера Арчимбольдо в рубке, над иллюминатором, откуда видно все, что происходит на корабле и на море. Уж наверное, предсказал Кальвино, он разберется во всем лучше, чем я. Унка похлопала его по руке и подарила одну из своих русалочьих улыбок.

— Не хватает только, чтобы она захлопала ресницами, — шепнула Юнипа на ухо Мерле.

И только она это сказала, как Унка подмигнула капитану, раз и навсегда сломив сопротивление морского волка. Девочки так и прыснули со смеху.

— Я считаю, что о них не стоит тревожиться, — сказала Мерле.

Лалапея, сидевшая рядом с ней в своем человечьем обличье, рассмеялась. Но даже ее смех, как и все, что она говорила и делала, был немного загадочным.

После обеда Юнипа вернулась в Зазеркалье, пройдя туда через высокое, в рост человека, зеркало в каюте. Только так она могла избежать влияния и власти Каменного Света. Конечно, она могла бы этим путем перенести себя и Мерле в Венецию. Но им оставалось так мало времени до отплытия Унки и остальных. Кроме того, Мерле должна была еще кое-что непременно уладить.

Где-то в Средиземном море, на полпути между континентами, Кальвино по ее просьбе приказал поднять лодку на поверхность. Мерле и ее мать выбрались из люка на палубу. Они стояли у борта на корме, а перед ними расстилалась безбрежная морская гладь. В воде, совсем рядом с ними, возникло какое-то движение. Это могли быть рыбы. Или морские русалки. Из тех, что уже встречались им раньше. Когда галеры Империи понеслись по морю без руля и ветрил, морские русалки выплыли из укрытий. Они начали топить военные корабли повсюду, где бы их ни находили.

Мерле вытащила из кармана платья водяное зеркало. Осторожно, кончиками пальцев она притронулась к его поверхности и произнесла волшебное слово. Светлая тень Призрака мгновенно обволокла ее руку.

— Я хочу исполнить свое обещание, — сказала она.

Молочно-белые круги под кончиками ее пальцев затрепетали.

— Значит, ты это сделаешь? — спросил Призрак.

— Да.

— Выпустишь меня в море?

Мерле кивнула.

— Это самое большое зеркало в мире.

Лалапея нерешительно положила ей на плечо забинтованную руку.

— Дай его мне.

Мерле на мгновение задержала пальцы во внутренности овала.

— Спасибо, — сказала она, подумав. — Может, ты не знаешь, но без твоей помощи…

— Да-да, — сказал Призрак. — Какие могут быть сомнения.

— Тебе очень не терпится?

— Я смогу почувствовать других. Таких, как я. В море их полно.

— На самом деле?

— Да. — Его голос звучал все более возбужденно. — Они повсюду.

— Еще один вопрос.

— Ну, давай.

— Мир, из которого ты приходишь… как он называется?

Он немного подумал.

— Называется? Никак. Все называют его просто — мир. Ведь никто не знает, что есть и другие миры.

— И здесь происходит то же самое.

Из люка показалась голова Кальвино.

— Вы скоро?

— Сейчас, — отозвалась Мерле, И обратилась к зеркалу: — Желаю счастья в открытом море.

— А я — тебе.

Она убрала пальцы, и Призрак начал вращаться по спирали, образуя стремительный водоворот. Лалапея осторожно взяла зеркало забинтованной рукой и закрыла глаза. Поднеся овал к губам, она дунула на него и пробормотала несколько слов, которых Мерле не поняла. Потом сфинкс открыла глаза и швырнула зеркало в море. Описав в воздухе сверкающую дугу, зеркало выплеснуло из рамки воду, фонтан серебряных жемчужин. И в тот же момент они слились с волнами. Зеркало плюхнулось в море и утонуло.

— А как же он…

Лалапея кивнула в сторону волн, плескавшихся вокруг палубы. В белой морской пене появилось что-то юркое, призрачное, образующее множество причудливых узоров. Последний из них напоминал руку, поднятую в прощальном жесте. Рука, описывая зигзаги среди волн, стремительно удалялась все дальше, дальше, дальше — в морской простор. На свободу.