Мерседес из Кастилии

Глава V

В эту ночь кастильцы и арагонцы впервые провели ночь в стенах Альгамбры. Все, кто только имел на то право, разбрелись по дворам, садам и покоям Альгамбры, любуясь и восхищаясь роскошью и сказочною красотой этого дворца. В числе других можно было видеть и Беатрису де-Бобадилья, давно уже ставшую женой дона Андреса де-Кабрера, маркиза де-Мойа. Возле нее находилась девушка, донья Мерседес де-Вальверде, ее родственница и приемная дочь, и молодой дон Луи де-Бобадилья, племянник маркизы.

— Удивительно, Луи, — сказала донна Беатриса, — что вы, столько колесивший по свету, до сих пор ничего не слыхали о Колумбе; даже при дворе у нас многие верят ему и сочувствуют его затеям.

— В том числе и вы, тетушка! — заметил дон Луи.

— Я и не отрицаю этого. Я убеждена, что этот человек призван совершить великие дела, и то, к чему он стремится, действительно грандиозно!

— Что именно вам кажется грандиозным? Намерение заставить нас познакомиться с людьми, ходящими вниз головой?

При этих словах дона Луи лицо Мерседес приняло серьезное, почти строгое выражение, и юноша, не спускавший глаз с этого прелестного лица, прочел в нем укоризну и неодобрение.

— Как видно, и донья Мерседес на стороне диковинных открытий. Повидимому, этот Колумб пользуется больше сочувствием кастильских дам, чем грандов! — заметил молодой человек.

— Это объясняется тем, дон Луи, что женщины вообще более чутки, более восприимчивы ко всему отважному, — сказала Мерседес.

— Не судите строго и нас! — воскликнул дон Луи. — Мои слова не всегда соответствуют моей мысли, и я должен сознаться, что если сеньор Колумб отправится отыскивать королевство Катай и Индию, я первый буду проситься в товарищи к нему!

В этот момент паж королевы пришел звать донью Беатрису. Не желая покидать молодых людей одних в садах и залах дворца, она прошла вместе с ними в отведенные ей роскошные покои и здесь после некоторого колебания решилась оставить их, рассчитывая очень скоро вернуться. Хотя дон Луи и считался официальным поклонником воспитанницы доньи Беатрисы и по своему общественному положению мог быть признан вполне достойным этой девушки женихом, но тетка его все-таки сомневалась относительно возможности этого брака. Мать дона Луи была француженка, а кастильцы, отличающиеся суровой надменностью и сдержанностью, приписывали врожденную веселость и беспечность дона Луи легкомысленности французской породы и относились к нему с некоторым недоверием. Быть может, это отношение соотечественников заставило юношу покинуть Кастилию и начать путешествовать. Только любовь к Мерседес заставляла его возвращаться на родину.

На этот раз он вернулся во-время, чтобы принять участие в осаде Гренады и иметь случай отличиться в боях. Эти заслуги в то время заставляли прощать многое. В турнирах он также отличался ловкостью и даже выбил из седла знаменитого Алонзо де-Ойеду. Несмотря на все это, донья Беатриса и сама боялась доверить счастье своей приемной дочери и воспитанницы человеку, славившемуся своим легкомыслием, хотя втайне желала этого брака.

О чувствах Мерседес никто не знал, кроме нее самой. Ей часто приходилось слышать о мнимых недостатках дона Луи, но она никогда ничем не высказывала, что думает о нем. Даже сам дон Луи, ловивший каждое малейшее выражение на ее лице и уже много раз признававшийся ей в своей страсти, ни разу не мог определить ее чувств к нему.

Когда донья Беатриса вышла из комнаты, Мерседес опустилась на богатый диван.

— Желал бы я, чтобы моя тетушка оказалась так нужна королеве, чтобы та как можно дольше не отпускала ее от себя, и тем самым доставила мне случай высказать вам, наконец, мои чувства! — пылко сказал дон Луи.

— Мне думается, что не те люди всего глубже чувствуют, дон Луи, которые всех больше и всех громче говорят об этом, — заметила девушка.

— Во всяком случае, они чувствуют не меньше и не хуже других, донья Мерседес! — возразил молодой человек. — В моей любви вы не можете сомневаться! Во всем, что есть прекрасного на свете, я вижу вас!

— Вы долгое время жили во Франции и потому забыли, что кастильская дама скорее поймет простые и искренние слова, чем одни восторженные восклицания.

— Вы несправедливы ко мне! Вспомните только, что с самых ранних дней я всегда любил вас.

— Да, тогда вы были искренни, и я вполне доверяла вам и вашей дружбе. Тогда вы исполняли каждое мое желание.

— А теперь? Вы можете сделать из меня все, что захотите, если только намекнете мне, что вам в моих действиях приятно и что нет, что вы одобряете и что порицаете.

— Разве это так трудно понять? Я всегда уважала вас, дон Луи, и никогда этого не скрывала.

— А нечто другое вы скрывали? Ах, Мерседес, не останавливайтесь на полуслове! Скажите, что другое, более нежное чувство примешивалось иногда к чувству уважения ко мне! Скажите это!

Но Мерседес покраснела и все-таки не созналась.

— Скажите, я не ошиблась, думая, что смелый замысел Колумба, несмотря на ваши насмешки, произвел на вас серьезное впечатление? — спросила она.

— Вы не ошиблись. Мне действительно кажется, что в его утверждениях есть доля правды.

— А я уверена даже, что он прав! — воскликнула Мерседес, и глаза ее разгорелись от восторга и воодушевления. — Этот человек совершит нечто необычайное, и все его спутники покроют себя славой!

— Должен ли я понять из ваших слов, что вы желали бы, чтобы и я присоединился к этому смелому искателю приключений, чтобы в случае удачи разделить с ним и честь, и славу?

— Да, Луи! Я именно это хотела сказать. Мне кажется, что это смелое предприятие как нельзя более вам по душе; с другой стороны, такое славное дело заставит всех переменить мнение о вас.

Дон Луи молчал; в душе его мелькнуло ревнивое подозрение: быть может, Мерседес с тайной целью хочет только услать его в далекие края?

— Вы хотите, чтобы я отправился в экспедицию, которую большинство людей считает безумной и утверждает, что она неминуемо должна привести к гибели всех, кто в ней примет участие? Если так, Мерседес, то я завтра же уеду, чтобы мое ненавистное присутствие не смущало ваш покой.

— Как могли вы подумать что-либо подобное, дон Луи? — воскликнула девушка и заплакала. — Вы, как вижу, совершенно не понимаете моих побуждений и дурно судите обо мне. Чтобы изгнать из вашей души всякие подобные подозрения, я готова подавить свою гордость, свою женскую сдержанность и сказать вам, что только мысль о вашем счастье побудила меня указать вам на это верное средство облагородить в глазах людей вашу склонность к бродяжничеству, дать вам случай и возможность покрыть себя славой, создать себе репутацию, которая заставила бы донью Беатрису, не задумываясь, отдать вам руку своей воспитанницы. Вы упрекали меня в холодности и безразличии, но другие были менее близоруки, и королева прочла в моей душе мою тайну!

— И что же? Она против меня? Неужели? Что же она могла сказать обо мне? Какие причины заставляют ее противиться нашему браку? Я должен знать!

— Вы, конечно, помните тот турнир, Луи, после которого вы почти тотчас же отправились в свое последнее путешествие?

— Как же не помнить! Ваша жестокая холодность в момент моего торжества, ваше полнейшее безучастие и побудили меня покинуть Испанию. Если бы вы захотели, то одним словом могли бы приковать меня к месту крепче всяких цепей.

— Так вот, после окончания торжества королева призвала меня к себе и, лаская меня, как родную дочь, стала говорить об обязанностях, какие возлагает замужество; она растрогала меня до слез и взяла с меня обещание не выходить замуж без ее одобрения.

— И это обещание она выманила у вас против меня?

— Нет, ваше имя ни разу не было упомянуто. Но я тогда думала только о вас, дон Луи, и хотя я и не знаю, с какою целью королева взяла с меня это обещание, но мне подумалось, что она это сделала, чтобы не допустить моего брака с вами без ее согласия. Однако, не отсутствие доброжелательства к вам заставило ее поступить таким образом, нет, а чувство опасения, как бы я, поддавшись вашему обаянию, не вздумала стать женой человека, хотя и прославившегося громкими и красивыми подвигами, но признанного всеми легкомысленным, непоседой, не пригодным для семейной жизни.

— И вы намерены сдержать это обещание?

— Как вы можете спрашивать меня об этом, дон Луи? Я вижу, вы хотите возражать, но прежде выслушайте меня. Королева не знает ваших душевных качеств: она может судить о вас только по наружным признакам, которые, сознайтесь, не всегда говорили в вашу пользу, и вы отчасти сами виноваты в этом. Не осуждайте ее за то, что она сделала, а лучше постарайтесь заслужить ее одобрение и согласие на наш брак.

— Каким образом?

— Думаю, что с помощью сеньора Колумба вам это всего лучше удастся. Королева готова была много раз оказать ему необходимое содействие, но дон Фердинанд и его министры всякий раз удерживали ее. Тем не менее, она и сейчас благосклонно относится к планам Колумба; это видно хотя бы из того, что он еще недавно простился со всем двором и решил покинуть Испанию, но был удержан здесь отцом Жуаном Перецом, бывшим духовником королевы, который теперь здесь, как вам известно, и ждет аудиенции; весьма возможно, что Колумбу дадут те каравеллы[21], которых он просит, и тогда многие пожелают принять участие в его экспедиции, и вы могли бы быть в числе их.

Целых два часа молодые люди провели с глазу на глаз, и когда маркиза, наконец, вернулась, то дон Луи поспешил откланяться и удалиться. Мерседес рассказала донье Беатрисе о своих надеждах, и та даже порадовалась происшедшему в ее отсутствие.