Мертвая вода

Глава 2 Правитель

Когда волшебница проснулась, было раннее утро. Неподалеку слышались крики чаек и многочисленные людские голоса. Даже не открывая глаз можно узнать окраину рыбного рынка в порту Бедерана. Феликса лежала на циновке под хлипким навесом. Воняло селедкой и копченым угрем, и она почувствовала тошноту, но уже не такую, как накануне ночью от слабости и выпитого зелья. С учетом головокружения и прилипшего к позвоночнику желудка чародейка поставила себе самый банальный диагноз: голод.

Она огляделась, но не увидела ни хозяина рыбной лавки, ни своих вчерашних спутников. Феликса с трудом села, прислонилась к бревенчатой стене и стала подумывать, не стащить ли кусок угря из источающего сомнительные ароматы открытого ящика. Однако приглядевшись к полкам под прилавком, поняла, что нет необходимости продолжать мучить организм: на небольшом деревянном подносе лежали пара кусков ржаного хлеба — потрясающая редкость для Кузура — и нарезанные тонкими ломтиками солонина и козий сыр. Рядом стояла кружка, от которой шел ароматный пар.

Феликса не задумываясь съела все. Если это обед торговца, ей не составит труда его компенсировать. Но что-то ей подсказывало — еда оставлена для нее. Не стал бы бедеранский торговец брать себе на обед черный хлеб с сыром и запивать его горячим травяным чаем.

Под подносом девушка увидела край тонкого листа для упаковки рыбы и удивилась, как она не заметила его раньше. На нем кто-то угольком нацарапал короткое послание: «Погоня началась под утро. Ты спала, и я тебя спрятал. Хозяин лавки — один из наших немногих друзей. Жду тебя в доках возле самой убогой лодки на свете». Вместо подписи Феликса увидела отпечаток кошачьей лапы. Отпечаток был раза в четыре больше ее ладони.

«Мне бы сейчас еще зеркало, кусок мыла и воды, — подумала она, — и можно считать, что мероприятие окончилось успехом».

Разумеется, никакого мыла и зеркала здесь не нашлось. Посидев еще пару минут с кружкой отвара в руках, Феликса стала внимательно осматривать себя. Одежда, намокшая ночью по ее смутным воспоминаниям, уже высохла. Туфли на ногах отсутствовали, вероятно, слетели, пока Данатос убегал с ней на плече. Волосы почти высохли, но страшно спутались. Феликса принялась разбирать пряди пальцами, но вскоре поняла, что без зачарованного гребня только проредит себе шевелюру. Маленький поясной кошелек обнаружился на месте. Там лежал обычный гребешок, которым Феликса сейчас не рискнула бы воспользоваться, мазь от ушибов и мелких порезов, несколько монет, зачарованное на невидимость кольцо — заряда оставалось секунд на десять, не больше, — и хлопковый платочек, не слишком изящный, но мягкий и практичный.

В углу под дальней частью прилавка чародейка нашла небольшую миску с очень холодной водой — очевидно, в ней вчера торговец держал лед для рыбного прилавка. Феликса поморщившись обмакнула в нее платок и стала осторожно протирать себе шею и лицо. Это немного взбодрило ее, и она наконец нашла в себе силы встать с циновки.

Идущий мимо моряк тут же ее окликнул:

— Эй, рыбка! Почем твоя рыбка? — и дурашливо захохотал.

Феликса хотела было ответить пошловатой остротой про «вялого угря», но из домика, к которому прилегал прилавок, вышел настоящий торговец: невысокий, худой, но поджарый и крепкий, с матерой сединой лесного хищника. Явно не местный. Феликсе понравился его взгляд. Серо-зеленые глаза друга Данатоса смотрели спокойно и холодно, беззлобно, но твердо и уверенно.

— Локоть угря — пять медных. Берешь больше пяти локтей — уступлю по четыре. Селедка поменьше — два медяка за рыбину. Побольше — три медяка, — мужчина помолчал, ожидая, пока дурацкая улыбка сойдет с лица моряка. Моряк продолжал лыбиться и не сводил взгляда с Феликсы. — Чтобы пялиться на девушку, придется отдать кошелек и расправиться со мной, — с этими словами в руках торговца рыбой как по волшебству появился простой, но увесистый дрын.

Моряк плюнул, ругнулся и ушел к ближайшей корчме. Торговец тоже плюнул ему вслед, вполголоса обругал моряка, его мать, бабку и даже отца с прибавкой «если у этого крапивника таковой есть». После чего заметил, что за тупые шутки пора начать вешать, если не на шибенице, то хотя бы на позорном столбе.

Феликса не стала дожидаться реплики в свой адрес:

— Благодарю вас за приют и вмешательство, господин торговец. Могу ли я вас как-то отблагодарить за хлопоты? — тихо сказала она.

— Я не торговец, — хрипло ответил седой мужчина, — и уж точно не господин. Благодарностей мне оставил парнишка, да столько, что я на них могу до цирроза упиться. Я бы на твоем месте поскромнее одевался в портовом городе, дева, — добавил он.

Феликса хмыкнула. «Знакомое лицо», — отметила она. Все-таки вспомнила.

— Отличный совет от «не-торговца». Последую ему при ближайшем случае. Бывай, солдат.

Седой неожиданно лукаво улыбнулся и легко поклонился ей.

— Бывайте, госпожа капитан.

Феликса пробиралась глухими узкими портовыми улочками к докам. Она задавалась вопросом, сколько еще соотечественников, бежавших от бунтарей из Арделореи, она может здесь встретить?

Солдата она едва узнала. Бедеранский загар и изрядная для его лет седина сильно изменили его. Он не ходил с ней в морской дозор на одном корабле, но держал вахту в порту, настоящий служака, точно на своем месте. Однажды Феликса видела, как он выпорол форменным ремнем пойманного за руку карманника. Он отошел подальше от скоплений народу, так, чтобы никто не услышал всхлипы пацаненка, но Феликса перед рейдом всегда магически обостряла органы чувств, и все равно все слышала. Ей показалось, что мальчик больше плакал от обиды или стыда, чем от боли. Потом солдат долго и жестко выговаривал ему за воровство, пугал рассказами о публичных казнях. Воришка шмыгал носом и клялся всем, что только мог вспомнить, что больше так не будет. Конечно, откуда мальчик мог знать, что в Арделорее не казнят детей младше шестнадцати?

На следующий день вернувшаяся из рейда Феликса снова увидела того воришку — и едва узнала его. Его отмыли и нарядили в фартук булочника и комичный белый колпак, который то и дело грозил сползти ему на нос. Пацан смешно дергал бровями вверх, чтобы поправить его, и звонко кричал на весь порт: «Свежие булочки! С маком, вареньем, повидлом! Пирожки горячие! С рисом и рыбой, с картошкой, с мясом, с яйцом и луком, свежие, только из печи!». Солдат стоял возле оружейного склада и усмехался себе в усы. Рядом размахивал руками и громко хохотал булочник, которому больше не было нужды трудить свои старые ноги, простаивая с товаром в порту.

Феликса улыбнулась воспоминаниям. Она как раз вынырнула из очередного переулка прямо к складам у доков и увидела похожего мальчишку. Но на его прилавке вместо свежих ароматных булочек и пирожков лежали совершенно несъедобные на взгляд Феликсы лепешки, которые в Бедеране ели вместо хлеба. Девушка вздохнула и стала высматривать «самую убогую лодку на свете».

В доках стояло очень много лодок и кораблей, которые Феликса не задумываясь назвала бы убогими. У некоторых был сильный крен. Часть кораблей вообще с натяжкой можно назвать даже ялом; многие демонстрировали латаные-перелатаные паруса. Наконец Феликса поняла, о какой лодке шла речь.

У самого крайнего причала, которым почти никто не пользовался, потому что один из столбов прогнил и часть его уже утопала в воде, была пришвартована лодка. Она завалилась на бок почти до середины борта; парус обтрепался до дыр. Борт, выглядывающий над водой, сильно рассохся. Феликса придирчиво оглядела киль, вписанный в песчаную косу, намытую волнами. Киль покрывали трещины; из самой большой прямо на глазах у Феликсы выполз маленький неуклюжий рак-отшельник.

На полузатопленном причале сидел Данатос с удочкой в руках и беззаботно болтал ногами в воде. Идиллическая картина. Грязь и ругань основной части гавани остались позади, оборотень сидел лицом к дивному пейзажу, где горы на фоне чистого, умытого неба причудливыми фигурами спускались в море. Феликса замерла на несколько мгновений — настолько непривычным в суете последних месяцев жизни оказался открывшийся ей вид.

Улова она не заметила. Феликса поняла, что удочка в руках Данатоса служила не для рыбалки, а для отвода глаз. Она подошла ближе, и захватившее ее очарование развеялось.

На затопленной части причала лежал посиневший и раздувшийся труп. Чародейка узнала форму охранников Пигсвелла, но облачение было неполным. Его меч в ножнах, кинжал и шлем лежали возле перевертыша. Труп больше не кровоточил, но Феликса разглядела чудовищные раны: из правого бока вырвали немалый кусок мяса, судя по всему, вместе с печенью; через горло шли глубокие следы огромных бритвенно-острых когтей.

— Если ты хочешь спросить, съел ли я его печень, спрашивай, — проговорил Данатос, поднимаясь. Он напряженно смотрел на Феликсу, ожидая жестокого вопроса.

Девушка пожала плечами.

— Я знаю, что оборотни не едят людей. Мифы о том, что человеческий ливер прибавляет оборотням-хищникам сил, не просто раздут, а высосан из пальца. А труп ты сюда притащил, чтобы никто не догадался, что его убил именно оборотень. Тебя что, тяготит твоя сущность? Чего-то стыдишься?

Данатос заметно расслабился, но все равно хмурился.

— В детстве я плохо контролировал зверя. Одна из жриц увидела, как я задрал корову и грыз ее ногу. Она визжала, как будто я грыз ее ногу, а не коровью, и просила Триединую уберечь ее от бездушного монстра. Меня, то есть…

— … А потом оказалось, что буренка болела ящуром, и ты спас несчастную от долгой и мучительной смерти, — бросила наугад Феликса. Дани натянуто рассмеялся.

— Нет. Она просто была очень старой, слепой и бесплодной. Наступила в сусличью или кротовую норку и поломала ногу. Очень неудачно, открытый перелом — от нее несло кровью. Я и не удержался.

Чародейка покачала головой.

— Ты совсем как Брисигида. Тяготишься тем, в чем нет твоей прямой вины.

Оборотень кивнул и виновато развел руками. Феликса хмыкнула.

— Пойдем к твоей сестре. Боюсь, ее время истекает, а мне надо подготовиться и открыть тот сундук.

— Я как раз хотел с тобой об этом поговорить, — осторожно начал Данатос. Чародейка нахмурилась. Дани вздохнул и продолжил. — Когда за нами погнались, у тебя из носа снова пошла кровь. Я попросил Лаэрта спрятать тебя в зарослях на время, пока я отвлекаю стражников. Когда я вернулся, он сидел с очень растерянным видом. Сказал, что пытался стереть кровь у тебя с лица, чтобы она не потекла дальше и не испачкала одежду, как вдруг ты поднялась и схватила его за руку. Он жутко перепугался, потому что глаза у тебя были будто залитые зеленым огнем, и ты не своим голосом пророчествовала.

— Что я сказала? — неестественно ровным голосом спросила Феликса.

— Знаешь, я всегда поражался памяти Лаэрта… Он запомнил твои слова дословно. Последняя Надежда, Дочь Меча и Магии, войдет в мир мертвых и будет внимать гласу живых. Не будет ей вкуса от пищи, ни отдыха от сна, ни радости наследия до конца эпохи, пока Тьма не сойдется со Светом под началом Странницы, пришедшей из мира без сердца, — подтвердил ее опасения Данатос. — А потом ты утерла ладонью кровь с лица и приложила ее к сундуку, к тому месту, где должен быть замок.

— И он открылся, — поняла Феликса.

— Открылся, — подтвердил оборотень. — Внутри он весь зарос лозой и плющом, и они оплели два сосуда. С живой и мертвой водой, как я теперь понял. — Данатос взял Феликсу за обе руки и пристально посмотрел ей в глаза. — Ты не должна исполнять то, что сказала. Я понял, почему Брисигида будет сердиться. Я бы тоже пришел в ярость.

Феликса вздрогнула от прикосновения, и подумала, что, возможно, потеряет больше, чем предполагала. Но она ответила твердо:

— Если сундук открылся моей кровью, отступать нельзя. И позволять Брисигиде умирать такой страшной смертью только потому, что я стану нежитью, я не могу.

— Иного ответа я и не ожидал. Но спросить должен был, — он отпустил руки волшебницы и посмотрел на труп стражника. Феликса сразу поняла.

— Я им займусь, не переживай.

Она покрутила рукой, разминая каждый палец и сустав, а затем опустила руку в море. Вода вокруг пальцев замерцала. Золотистые и серебристые искры волнами расходились от ее руки. Спустя некоторое время море у берега вскипело от многочисленных стай рыб, креветок и даже крабов. Второй рукой Феликса подтолкнула труп в воду, и морские обитатели стремительно набросились на его плоть.

— Жутковатое зрелище, — прокомментировал оборотень.

— Море — очень чистоплотная стихия, — отозвалась Феликса, — и старается прибирать грязь, которая в него попадает. Рыбам на пользу, а из следов останутся только кости да латы. Кто тогда догадается, когда и от чего он погиб? Может, утопился от несчастной любви…

— Да ты романтик, — хмыкнул Данатос. — А в латах поселится новая колония крабов. И анемонами обрастут его бренные останки.

— А ты делаешь вид, что ты циник, а сам до сих пор жалеешь старую корову, — парировала чародейка. — Лодку ты здесь оставил тоже для крабов и анемон?

— Нас на ней сюда привез Хольгер, солдат-северянин, — пояснил Данатос, глядя, как рыбы снуют через ребра, уже обглоданные ими почти до чистоты. — Он сказал, что станет торговцем рыбой, и ему будет стыдно иметь такую лодку. А утопить ее у меня рука не поднялась. Мы неделю плыли на ней по подземным горным рекам и еще дней десять по морю. Она даже в шторм не раскололась, хотя это скорее заслуга Брисигиды. Эта лодка — одна из последних вещей, напоминающих мне о доме.

— Не хочу тебя расстраивать, но возможно именно она выдала ваше с Брис присутствие здесь.

— Нет, — покачал головой Данатос, — нас выдала только глупость. Брис стала искать храм Триединой здесь и спрашивала всех подряд. В какой-то момент к ней подошел торговец книгами и сказал, что храма в Бедеране нет, он далеко за городом, ибо жители города исповедуют другую веру. И дал ей книгу об истории веры Триединой на Юге.

— Ей-то Брисигида и отравилась, — догадалась Феликса.

— Да. Я выследил торговца по запаху и требовал противоядие. Тот перепугался, но не хотел ничего мне говорить и покончил с собой. Раскусил пуговицу с ядом на воротнике.

— Пуговицу с ядом? — поразилась чародейка.

— В одной из пуговиц он запечатал кусочек ядовитой смолы или чего-то похожего, — объяснил оборотень. — Яд в этой штуковине убил его очень быстро. Я не рискнул даже прикасаться к его одежде после смерти. Только проверил кошель, но там были лишь деньги, свисток и еще один кусочек яда, завернутый в пергамент.

Рыбы уже закончили трапезу. Только самые маленькие еще тыкались мордочками между костями.

— Ты уверена, что другого способа нет? — Феликса отрицательно покачала головой. — Кошмар, — резюмировал Данатос. — Тогда я тебя отведу.

Он прошел по причалу и узкой песчаной тропинке, ведущей к скалам по северной части гавани. Феликса, несмотря на ракушки, колющие стопы, не отставала. Через час они вышли к хижине, частично утопленной в пещеру. Свод пещеры составлял половину потолка, стены были нелепыми и пузатыми, повторяя форму каверны. Пол устилали высушенные водоросли и трава. «Хоть дверь нормальная, — хмыкнула про себя Феликса. — Впрочем, такая избушка будет понадежнее любого дома. Наверняка в своде прорублено отверстие под дымоход».

Чародейка почти угадала. Внутри обнаружился очаг, дым от которого уходил в щель между фрагментами скал. В дождь эту трещину, похоже, закрывала вогнутая металлическая пластина, скапливающая воду, с заслонкой, через которую можно слить излишки. Феликса поразилась изобретательности обитателей пещеры-избы.

Совсем рядом с очагом на плотной циновке лежала прóклятая жрица, укрытая тонким шерстяным покрывалом. Под головой у нее была удивительная для Бедерана редкость и роскошь — подушка, набитая то ли пухом — совсем немыслимо! — то ли шерстью — уж не свою ли Данатос собирал? Феликса с облегчением обнаружила, что сердце жрицы еще бьется. Оно приняло темно-фиолетовый оттенок, как и говорил Дани, и изредка вздрагивало.

У изголовья постели стоял открытый сундук. Лозы, оплетающие два сосуда, росли прямо из стенок и дна сундука. Один из сосудов выглядел как главный стебель для лоз — вытянутый, деревянный, оплетенный тонким вьюном, с листочками, проросшими из коры. Живая вода.

Второй сделан из шершавого серого камня, безжизненного и холодного. Лозы вблизи него истончались и иссыхали. Их переплетение повторялось в черных узорах на стенках сосуда. Мертвая вода.

Лаэрт сидел скрестив ноги возле постели Брисигиды, не сводя с нее глаз. Увидев Феликсу, он поднялся и низко поклонился ей.

— Я бы отдал свою жизнь вместо тебя ради ее спасения, — сказал бард. В степенном печальном юноше, неотрывно смотрящего на жрицу, Феликса едва узнала вчерашнего Мака. — Я клянусь вечно сопровождать тебя и помогать тебе во всем, пока ты не вернешь свою отданную жизнь.

Феликса здорово смутилась от такой перемены и пафосной, но вполне искренней клятвы. Она чувствовала потребность сделать в ответ что-то столь же значительное, хотя бы формально.

— Как герцогиня одного из боярских домов я принимаю твою службу и дарую тебе титул, — девушка ненадолго задумалась, — хранителя моего герба и статус личного гвардейца.

— Спасибо, — кивнул Лаэрт. — Хоть это и не обязательно. Только бы Брис жила.

Лаэрт окончательно разволновался и покрылся алыми пятнами. Данатос кашлянул за ее спиной.

— Тебе, похоже, никто не сказал, но ты больше не герцогиня, — заявил он. Феликса подняла бровь и хотела возмутиться, но оборотень с трепетом в голосе продолжил. — Предсмертным королевским указом ты была удостоена титула наследной принцессы. Указ у Брисигиды в сумке. Боюсь, ты теперь наследница престола.

Феликса не знала, что и думать. Единственное, что она могла сказать в тот момент — что все это больше не имеет никакого значения.

— Обсудим это неудобное обстоятельство позднее, — проворчала она. — Ритуал с этими артефактами все равно ставит меня на грань государственной измены.

— С чего бы вдруг? — полюбопытствовал Лаэрт.

— Некромантия, — ответила Феликса, извлекая сосуды из лоз. — Слишком близко к некромантии.

— Тебе нужна помощь для проведения ритуала? — Лаэрт, казалось, был готов бежать за черными свечами, кровью, алмазной пылью, кристаллами и прочей ненужной лабудой.

— Нет. Ритуал предельно прост, — со вздохом пояснила волшебница, легко снимая крышку с каменного флакона. Тот тут же стал костяным и хрупким, полностью изменившись. — Каждый из флаконов — проводник к источникам Жизни и Смерти. В источниках, соответственно, живая и мертвая вода. Брис пьет сначала мертвую, потом живую — и живет. Я пью в обратном порядке — и становлюсь живым мертвецом. Если бы Брисигида не умирала, она обрела бы бессмертие живого, нормального человека. А я все равно стала бы нежитью, тоже бессмертной.

— Я знал про источники, но не знал, что ритуал так прост, — удивился Данатос. — Зачем это делать именно тебе? Я могу сделать это.

— Не все так просто, как кажется. Во-первых, я должна выпить воду из источников добровольно, а Брис — не обязательно по своей воле. Во-вторых, чтобы поддерживать жизнь в неживом, нужно быть могучим магом, — Фель рассеянно почесала висок. В свое время она едва не довела библиотекаря Академии до нервного срыва, заставляя искать в архивах древние манускрипты с тайными знаниями. Хотя все, включая ее наставницу, были уверены, что знания эти никогда не пригодятся. — Это и ставит меня на грань некромантии — необходимость поддерживать жизнь в мертвом теле. После этого ритуала мне потребуется не меньше трех заклинаний в день, чтобы не рассыпаться в прах и не обратиться в неупокоенного безумного призрака. В-третьих, нужно быть практикующем магом, чтобы пропустить через себя огромное количество магической энергии и не лопнуть. Даже я не полностью застрахована от такого исхода, — хмыкнула чародейка.

Оба парня смотрели на нее исподлобья, обеспокоенные перспективой. Феликса, игнорируя мрачные мины, уже слегка надавила Брисигиде на подбородок, приоткрыв ей рот, и капала водой из костяного сосуда. Затем она сняла крышку с деревянного флакона — тот тоже изменился, обратившись в радужный хрусталь — и наклонила его над губами жрицы. Кожа из прозрачной уже стала просто бледной.

Фель слышала, как журчит ручей возле ее ног — но никакого ручья, конечно же, не было. Вокруг нее и жрицы закручивались чудовищные силы. Волосы чародейки стали подниматься и виться, подобно клубам дыма, словно она зависла в толще воды. Тело Брисигиды окуталось молочным сиянием. Капли из флакона тяжело падали вниз, четко разделенные и неестественно округлые, тягучие, как расплавленное стекло.

Феликса, преодолевая сопротивление напряженного от магии воздуха, поднесла флакон к своему рту и сделала глоток. Вода обожгла нёбо и гортань и взорвалась в животе. С усилием заткнув флакон крышкой, девушка поднесла ко рту второй флакон и сделала глоток.

В тот же момент все напряжение схлынуло, свечение пропало, а магия развеялась. Феликса закрыла второй флакон и убрала оба в сундук, после чего захлопнула крышку, надрезала палец и приложила к тому месту, где должна быть замочная скважина. Крышка приросла к сундуку, словно он никогда и не мог быть открыт.

Феликса с ужасом понимала, что больше не чувствует жара от очага и не слышит своего дыхания, что порез не болит, равно как и ступни, поцарапанные ракушками. «Надо вылечить все мелкие ранки заклинаниями или мазью. Регенерация — свойство живых». Волшебница пробормотала заклинание, но не почувствовала покалывания в кончиках пальцев от применения магии. Она больше не могла ощущать жар, холод, боль, а позже потеряет способность различать вкусы и запахи. Зато слух и зрение стали постепенно обостряться. Она уже разглядела маленькую водяную крысу, спрятавшуюся в дальнем конце хижины-пещеры между камней, слышала, как ее маленькие коготки скребут по камню.

Тем временем Брисигида возвращалась к жизни. Бледная кожа покрывалась неровным румянцем — давление вернулось к норме, и кровь стремительно заполняла все сосуды и капилляры. Некоторые, самые тонкие, не выдерживали потока свежей крови и лопались, расцветая алыми звездочками на коже. Дыхание, до того еле заметное, стало шумным и сильным. Феликса расслышала стук сердца жрицы — оно аритмично билось, напоминая муху, с усилием прорвавшую смертельную паутину.

Прошла всего пара минут, и Брисигида открыла глаза. Она с протяжным стоном села на циновке и тут же схватилась за живот.

— Точно, — сообразила Феликса. — Мой завтрак… Ты же не переносишь черный хлеб. И мясо не ешь.

— Причем тут это? — поразился Лаэрт, опускаясь на колени рядом с Брис и протягивая ей фляжку с водой.

— Ты поменялась с ней оставшимися годами жизни, не так ли? — догадался Данатос. — Включая последние мгновения до ритуала. Она переваривает пищу, которую съела ты. Чувствует твои мелкие раны. Усталость от воздействия зелья, вероятно, тоже.

— Зараза, ты прошлась по ракушкам босиком? — зашипела жрица, подтверждая слова брата. Она потянулась к ступням, но не нашла порезов — тело приняло только ощущение. — Хм, если нет ссадин, все пройдет само, и довольно быстро, — девушка тут же нахмурилась, осознав, что значат слова оборотня. Она огляделась и увидела то, что искала — деревянный сундук, и тут же вскочила на ноги, возмущенно глядя на Феликсу.

— Ну, давай, скажи, какая я самовлюбленная и безответственная гордячка, на все готовая, лишь бы прославиться как герой, — фыркнула Феликса. — А потом возмутись, как мог император последним указом сделать меня наследницей. А потом возмутись еще больше тем, как я пренебрегла оказанной мне честью и доверием. Потом ты, конечно, справедливости ради поблагодаришь нас всех за спасение, но снова начнешь заламывать руки, утверждая, что судьба страны и всего мира важнее твоей жизни. А потом…

— Умолкни, будь добра, — холодно прервала ее Брисигида. Она опустилась на колени рядом с чародейкой и принялась бесцеремонно ее осматривать: оттянула нижнее и верхнее веко, осмотрела зубы, достала неизвестно откуда маленький ножичек и отрезала им прядь волос, которая тут же обратилась в прах. Этим же ножичком легко царапнула Феликсе предплечье и коротким жестом вылечила царапину, которая даже не думала кровоточить. Феликса равнодушно позволила ей проделать все манипуляции и послушно молчала. Сосредоточенная жрица продолжала осмотр: прощупала пульс и несколько минут вглядывалась в радужку каждого глаза. — Прекрасно, — вынесла она вердикт. — Ты бессмертна и бесплодна. Императрица мечты. Королева-лич! А теперь я скажу, что ответила бы мне ты, — ехидно продолжила жрица. — Что это не навсегда, и близится конец эпохи, и это вовсе не обязательно апокалипсис. Что бессмертная может править и без наследников, но править все равно нечем, потому что страну захватила сила, которую тебе не одолеть. Ты скажешь, что не стоит зря переживать, ведь все уже случилось, и предложишь заняться, к примеру, пиратством, осев на Паланийских островах.

— Идея неплохая, — с карикатурно серьезным видом кивнула Феликса, — но у меня есть план получше.

— Но мне ты его, конечно же, не расскажешь, — проворчала жрица.

— Зачем? Ты все равно его раскритикуешь. Скажешь, например, что он глупый и детский.

Они обе даже не заметили, как вскочили на ноги, и теперь долго смотрели друг на друга.

Феликса досадливо вздохнула и отвела взгляд. «Ладно, — подумала она, — разве я могу поступить иначе? В конце концов, какое-то время мы крепко дружили. Пока мой поганый язык все не испортил».

— Вот поэтому мы с тобой и разругались, — покачала головой Брисигида. — Ты ввязываешься в очередную драку, чаще всего — ненужную, и ничего никому не говоришь. Как твои родители это терпели?

— Никак, — буркнула Феликса, слегка пощипывая руку в надежде снова что-то ощутить. — Мать руки заламывала, не хуже тебя. Отец все время пытался приставить ко мне гвардию. Будто ты не знаешь. Наверняка и от храма кто-то за мной шпионил на всякий случай.

Брисигида виновато покачала головой. Феликса была права.

— Но в море вам всем приходилось от меня отвязаться. Нет места надежней, чтобы спрятаться, — продолжала Феликса, — поэтому Палания — действительно не худший из вариантов. Там немало соглядатаев, что правда, то правда, но если все время бессистемно заходить в разные порты на разных островах, можно очень долго скрываться.

Брисигида молчала, будто взвешивая каждое слово, которое собиралась сказать.

— Это и есть твой план? Прятаться в море, сколько получится? А что потом? — опередил ее Лаэрт. — Если за тобой охотятся, нельзя вечно бегать. Либо надежно прячешься, либо даешь отпор.

К удивлению Брисигиды, Феликса согласно кивнула.

— Ты прав, никто не может бегать вечно. Мне нужно только время, чтобы исследовать ту часть океана, которую я пыталась изучить в рейдах последние два года.

— Ты думаешь, там есть неоткрытые земли? — спросил Данатос.

— Нет, там проклятые острова. Воды, в которых пропал легендарный адмирал Фарнисс, подозревают в коварных рифах или течениях, и в них есть и то, и другое. Но рифы не возникают из ниоткуда. Велика вероятность, что поблизости есть неизвестный архипелаг.

— Проклятые острова? Почему проклятые? Что там случилось? — забеспокоилась Брисигида.

— Фарнисс во время последней экспедиции вел зачарованный судовой журнал. Он писал в проекции журнала, в то время как сам журнал хранился в арделорейской Академии магии, в безопасном месте. Последняя запись говорила о тумане, таком плотном, что не видно ни носа, ни кормы, если стоишь на палубе. Моряки плыли на звуки, которые принимали за крики чаек, пока не увидели обезвоженные трупы на поверхности. Они попытались вытащить один из них, и тут он закричал и открыл глаза — белесые, как вареные яйца, — Феликса умолкла, пытаясь представить себе, что они испытали, увидев нежить, и задалась вопросом, не будет ли испытывать то же самое теперь, глядя на себя.

— И это место ты хочешь найти? Где мертвецы кричат, словно чайки, и туман как молоко? — возмутился Лаэрт, оживляя огонь, потухший из-за ритуала.

— Фарнисс считал, там находится ключ к Острову Жизни, — догадалась Брисигида, — и ты считаешь, что сможешь его отыскать.

Феликса кивнула.

— Тем более теперь, когда ты превратила себя в лича! — горько закончила жрица.

Волшебница фыркнула. «Пора признаться себе, что я скучала по этой навязчивой заботе», — подумала она.

— Теперь у меня едва ли есть выбор. Если где и место сбываться пророчествам, то только там, а значит, там у меня есть шанс вернуться к жизни. Он ведь так и называется — Остров Жизни. А это о чем-то говорит, правда? — улыбнулась Феликса.

— Ты явно знаешь об этом больше нас, — улыбнулся Данатос в ответ.

Феликса приободрилась от его реакции.

— Ну что, поплывете со мной?

Лаэрт усмехнулся.

— Я уже поклялся, куда деваться. Тем более, что нынешнее укрытие один хрен надежным не назовешь.

Брисигида просто кивнула, все еще расстроенная превращением Феликсы. Данатос подошел к чародейке и обхватил за плечи одной рукой:

— Теперь мы все тебе должны и поплывем с тобой на край света.

Феликса хотела съехидничать, но услышала за стеной пещеры знакомое ржание. «Ну я и скотина, конечно, — укорила она себя мысленно, — совсем забыла про бедного Тьярра».

— Собирайте вещи. Если есть что-то тяжелое, закрепите на седле, — девушка ненадолго задумалась, потом снова повернулась к Брисигиде. — Ты поедешь верхом.

Феликса договорилась встретиться с Фабио на небольшом складе на задворках доков. Она не сразу согласилась на его авантюру. Трактирщик внимательно следил за каждой дракой с участием Феликсы, и не мог не предугадать исход всех этих событий: богато одетую, наглую девчонку решили ограбить, но, так как было непонятно, кто за ней стоит — и стоит ли за ней вообще кто-нибудь — пираты применили старую схему «плати за ущерб». Закон о выплате виры за покалеченного члена команды корабля уже даже на пиратских Паланийских островах мало где действовал, а уж в Бедеране о нем даже и не слышали. Тем не менее, если бы кто-то заступился за нее, они попытались бы слепить из этого какое-то оправдание. Однако Феликса, благодаря помощи Фабио и его полнотелой кухарки, вовремя сбежала и от драки, и от ее последствий.

В тот день она наконец дала Фабио окончательное согласие участвовать в ограблении — и приобрела бесценных союзников, владеющих массой полезной информации. Например, они хорошо знали, что в порт недавно пригнали несколько хороший кораблей, которые можно попробовать купить. Знали, кто запросто сдаст ее новым властям Арделореи как военную преступницу. Где добыть денег на корабль и припасы для побега из Бедерана. Знали, что ее здесь никто не разыскивал, не считая драчливых пиратов; во всяком случае, пока. Они даже нашли, кого можно набрать в команду на корабль.

Не знали только, куда сбежать. Как управлять кораблем. Кого назначить капитаном. Глядя на агрессивную решимость Феликсы, Фабио решил доверить ей не только ограбление, но и побег из чуждого, жаркого, опасного Бедерана. Когда она назвала им свое настоящее имя, трактирщик и кухарка поняли, что им крупно повезло с союзницей.

Трактирщиком и кухаркой, впрочем, они на самом деле не являлись. Фабио и Радна служили связными для императорских агентов в Бедеране, но те не появлялись уже больше полугода. Когда они сообщили Тайной Канцелярии о странном бездействии, оказалось слишком поздно — начался переворот.

В такой ситуации они здорово растерялись: ни один из агентов не показывался уже очень долгое время, возвращение на родину стало невозможно. Единственное, что им удалось узнать о событиях в Арделорее — это список разыскиваемых «государственных преступников и слуг тирана». В котором они, разумеется, числились.

Спустя еще какое-то время им удалось выяснить, что агентов арестовали и тайно казнили. Оставалось только продолжать заведовать трактиром и терпеть бесконечные пьяные драки моряков.

Фабио стал подумывать о том, чтобы попытаться сменить район, но неожиданно обнаружил, что это не так-то просто. Он держал лучший трактир в портовых кварталах, а значит, с него собирали самую большую дань бандюги-«охранники». Преступный мир в Бедеране имел куда большее влияние, чем официальная власть. Сперва ему мешали исподтишка: подговаривали хозяев подходящих домов говорить ему, что дом не продается, задерживали грузы с поставками продуктов, распугивали дебошами посетителей, подсылали актеров, разыгрывавших болезни и отравления… Потом стали откровенно угрожать: письма, зловещие знаки, выписанные на двери кровью, постоянная слежка.

После того, как трактир едва не спалили, Фабио смирился. Через неделю, когда его крыльцо в очередной раз облили свиной кровью, он выловил Феликсу. О ее появлении он узнал от анонимного доброжелателя. Кто-то связался с ним через зеркало и сказал, что судьба всей Арделореи зависит от того, выберется ли она на берег. Фабио не сразу в это поверил, но все-таки отправился на побережье. Флуоресценцию портала он, конечно же, не разглядел. Он увидел девушку в момент, когда она выбралась на песчаную отмель.

Когда они познакомились, Феликса и Фабио не слишком доверяли друг другу. Однако за несколько дней их отношения заметно улучшились. В том числе и из-за драк, в которые постоянно ввязывалась волшебница. Это привлекло много новых посетителей. К тому же, из-за Фель и ее репутации в трактир больше не совались портовые девки и любители бить по пьяни посуду.

После той самой драки с паланийским штурманом Фабио предложил ей спрятаться в одном из укрытий, которые раньше использовали агенты Арделореи. Имея в союзниках опытного мореплавателя, он обрел новую надежду на лучшую жизнь и предложил Феликсе спланировать их общее исчезновение из страны. Они немало времени провели, корпя над картами, разыскивая надежных моряков, собирая информацию об имеющихся возможностях. В том числе исследуя окрестности Боархолла и собирая сплетни о его хозяевах.

Сперва Феликсе была неприятна и даже неприемлема мысль о воровстве. Она привыкла отдавать свое, а не брать чужое. Но чем больше она узнавала о Пигсвеллах, тем меньше сомнений у нее оставалось, ведь то, что она собирались украсть, все равно не принадлежало барону и баронессе.

Сейчас она испытывала чувство облегчения и удовлетворения от того, что согласилась на эту авантюру и преуспела. Феликса получила больше, чем они рассчитывали: одного только мифрилового дракона хватило бы на все необходимые припасы, а корабль можно купить за содержимое одного из сундуков. Кроме того, Феликса получила зацепку к разгадке переворота в Арделорее. Ребеллион, до полусмерти пугавший Мордреда, не случайно носил императорскую изумрудную серьгу. Подделать или скопировать символ власти невозможно, в этом чародейка была уверена: как и прочие регалии, серьга имела мощную ауру, в данном случае — антимагическую, а изготовили ее из уникальных материалов. Например, витое кольцо, на котором переливалась миллионами оттенков зелени изумрудная подвеска, выплавили из метеоритного сплава. Как и ожерелье-дракон, его создали вымершие гномы Драконьих островов.

Феликса подозревала, что в замок Пигсвеллов перекочевало немало драгоценностей из императорской сокровищницы. Чтобы проверить свою догадку, ей нужно только найти место, где можно извлечь из астрального хранилища свою добычу. Склад в доках не подходил: во-первых, это совсем маленький склад, а во-вторых — в доках часто шныряли воры и соглядатаи купцов, вечно конкурирующих друг с другом.

По крайне мере, сейчас Феликса могла спокойно оставить платье, не опасаясь, что с сокровищами что-то случится. Воспользоваться наложенными на юбку чарами могла только она.

Чародейка отвела Брисигиду и ее спутников в свое убежище, старое зернохранилище возле разрушенной мельницы. Хранилище все еще было сухим и теплым, когда Фабио предложил ей укрыться там, так что ей оставалось только вымести пауков и прогнать крыс, чтобы жить там стало сносно. За пару месяцев она раздобыла приличную кровать, крепкий стол и даже настоящую пуховую подушку, которую никто не хотел покупать из-за поселившихся в ней клопов. Клопов Феликса вывела заклинанием за пару минут, а на следующий день в той же лавке купила себе старое, но крепкое и теплое одеяло и хлопковую простыню.

Брисигида пришла в восторг, увидев настоящую кровать.

— Вот уж не думала, что буду радоваться таким простым признакам комфорта! — покачала она головой, садясь на матрас, набитый гречневой шелухой. Лаэрт тут же плюхнулся рядом и откинулся спиной к стене.

Данатос хмыкнул:

— Когда мы стали жить в пещере, ты тоже радовалась. Говорила, что так и подобает жить духовному человеку: аскетично и скромно, подобно монахам…

— …а комфорт положен мирянам! — расхохотался Лаэрт. — Точно, говорила.

Брисигида улыбнулась брату и покачала головой.

— Я только пыталась прибавить себе оптимизма. Мы все знаем, что Триединая не вынуждает своих последователей ограничивать себя в пище или условиях существования. Не смею подвергать сомнению эту древнюю мудрость! — с этими словами она сгребла пуховую подушку и со стоном удовольствия положила на нее голову.

Феликса переоделась за шторкой, которая отгораживала место для умывания. Она страшно обрадовалась, что жрица отвлеклась на то подобие комфорта, которое она попыталась создать в старом амбаре. Пока она снова не начала разговор о последствиях ритуала, Феликса сунула платье в руки Данатосу с просьбой присмотреть за спрятанными в юбке сокровищами. Потом громко сказала, что скоро придет, ни к кому конкретно не обращаясь, и практически выбежала из здания.

Оседлала коня, и вскоре была на складе в доках.

Возле склада стояла кухарка Радна и старательно выводила на двери какой-то замысловатый символ синей масляной краской. Она слышала цокот подков, но не повернулась, пока не дорисовала свой знак.

— Для кого этот знак? — поинтересовалась Феликса, спешиваясь. — Для команды?

Радна поморщилась.

— Не уверена, что этих алкашей можно назвать командой. Дело-то свое знают, но синячат, не просыхая.

Феликса пожала плечами:

— Обычное дело для моряков на суше. Шкипера нашли?

— Одна из немногих хороших новостей на сегодня. Шкипера нашли, и, похоже, действительно хорошего. Хиловат на вид, зато тоже беженец из Арделореи. Говорят, увел бриг всего с двумя зелеными юнгами прямо из-под носа захватчиков.

— Ха! Так может, я его знаю? — обрадовалась волшебница.

— Это вряд ли. Он из южных губерний, горец. Смуглый, как дубленая кожа, чуть ли не до черноты, и весь солью пропах. Славирские моряки не такие, все в форме ходят, и выправка солдатская, а этот сутулый и жилистый, как степной волкодав. Акыром себя зовет.

Феликса немного приуныла. Фабио говорил ей, что первый откликнувшийся плыть с ними был горцем, но не сказал, что он шкипер. С горцем будет непросто — на юге не принято подчиняться женщине.

— Он знает, что наниматель — я?

— Знает, — улыбнулась Радна. — Видел тебя в драке в трактире. Говорит, ты колдун, притворившийся девкой для смеху. Не знаю, как он отреагирует, когда узнает, что яйца у тебя есть только в переносном смысле.

Феликса вздохнула. При желании она могла обойтись без шкипера, но не на том маршруте, который задумала. Не хотелось бы менять или добирать членов команды; моряки слывут народом, который с трудом принимает новичков. А врать она по-прежнему не любила. Фель махнула рукой и зашла внутрь.

Для рыбного склада внутри оказалось удивительно сухо и чисто. Запах, конечно, никуда не делся, но Феликсе он даже нравился. Она стала оглядываться в поисках Фабио. Трактирщик был невелик ростом, и она не сразу увидела его среди здоровенных ящиков, которыми заставили небольшое помещение.

— Княжна, я здесь!

Фабио плевал на все титулы, ему просто нравилось слово «княжна», поэтому он так ее называл. Феликса пошла на голос. Трактирщик сидел возле одного из ящиков и аккуратно простукивал дно. Одна из дощечек показалась ему более звонкой, и он надавил большим пальцем, одновременно потянув в сторону. Раздался тихий щелчок, и у ящичка открылась ниша — двойное дно. Внутри лежала небольшая записная книжка в потертой кожаной обложке.

— Здесь список тех, кто хочет к нам в команду. Про самый проблемный пункт Радна тебе рассказала?

— Ага. Только она назвала его «одна из немногих хороших новостей». Я так понимаю, с остальными тоже не все гладко?

Молодой мужчина почесал затылок.

— Как сказать… Они все со своими заморочками. Но с горцем, пожалуй, самый непредсказуемый случай. Я припас тут кое-что ему в гостинец, чтобы умаслить, если туго пойдет. У остальных в основном проблема с доверием, сама понимаешь.

— Как и у тебя.

— Как и у всех, кто привык быть сам по себе, — сказал Фабио. Феликса приподняла бровь. — Ах, конечно, но только не у тебя. Ты считаешь, что всех видишь насквозь.

Она рассмеялась.

— Хорошо, ты меня поймал, я самоуверенная засранка, и когда-нибудь меня это погубит. Технически, уже погубило, — и она рассказала ему события прошедших суток.

Фабио реагировал на удивление хладнокровно. Феликса уже не раз замечала, что в первую очередь он старается проанализировать информацию и подсчитать потери и выгоду, и только потом решать, как он относится к услышанному.

— Не могу сказать, что совсем не расстроен случившимся с тобой, но пока я не вижу явных проблем. Жрица Триединой — это однозначная гарантия верности многих из тех, кто должен прийти. Оборотень — это боевая единица, равная тебе, судя по твоему описанию. Что касается музыканта, который вовсе не музыкант… Поверь, он тебя еще удивит. Мне доводилось работать с ним, когда я был на подхвате в Канцелярии, и я просто потрясен, что ты смогла почти сразу понять, что он не совсем тот, за кого себя выдает. В то время он служил адъютантом императорской Тайной Канцелярии с самыми блестящими перспективами. К тому же, ходили слухи, что в его присутствии магическая сила начинает просто бурлить. Магам легче колдовать, продолжительность действия амулетов увеличивается, щиты тоже держатся дольше. Но сам Лаэрт магическими способностями не обладает, это точно.

Чародейка задумалась.

— Я слышала о таком явлении, но сочла мифом и не вдавалась в подробности. В конце концов, это могут быть только слухи.

Фабио согласно кивнул.

— Помимо всего прочего, ты выгребла такую кучу сокровищ, что можно хоть флагман бедеранского флота выкупить, если кому-то придет в голову его продать. Вот только на твои проклятые острова не все могут захотеть плыть, — он с сомнением посмотрел на волшебницу. — Даже вместе с жрицей, даже за баснословные деньги.

Феликса закатила глаза.

— На этом перечисление очевидных фактов можно завершить. Я не собираюсь никого просить заплывать со мной в сам архипелаг. Подбросят до границы тумана — и то хорошо. А для этого, как известно, хватит и шкипера с двумя юнгами.

Оба они вздрогнули, когда от двери раздался хриплый смех.

— Я смотрю, наниматель уже наслышан о моих приключениях!

Смеявшийся и правда был жилист и сух, с темно-коричневой кожей, смоляными черными волосами, убранными в плотный пук, и немного сутулой осанкой. Феликса моментально отметила то, как бесшумно он оказался на пороге, и как ловко спрятал при себе оружие. Он оделся очень просто — льняные сероватые штаны и рубашка со свободными рукавами. В руках он держал только простой деревянный посох, или скорее узловатую вязовую ветвь. Но Феликса поставила бы все сокровища, которые добыла, на то, что это не единственное его оружие.

— Мир тебе, путник, — поздоровалась Фель — и только потом поняла, что по давней привычке произнесла традиционное южное приветствие. Когда-то она ездила с отцом договариваться с горцами о торговом пути через перевал. Она долго готовилась к этой поездке, но, доехав, поняла, что ее присутствие только повредит. Так что она осталась тогда в гостевой хижине и очень надеялась, что отец не проболтается, что привез с собой дочь детородного возраста.

Шкипер не спеша подошел ближе и уставился на нее темными, почти черными, глазами. Брови сурово сдвинулись, появился подозрительный прищур.

— Ну, предположим, и тебе мир. Не знаю только, как величать тебя: то ли хозяином, то ли хозяйкой.

Феликса уже решила, что врать не станет, и ответила:

— Этому месту я не хозяйка, так что придется звать по имени. Я — Феликса, дочь Драгана и Валисс Ферран, бакалавр Академии Чародейства Славиры, в прошлом — капитан рейдового брига «Стальная гарпия».

Горец угрюмо молчал. Чародейка поджала губы.

— Так уж вышло, что я не мужчина. Но все, что могут делать мужчины, я могу делать не хуже. Хочешь — испытай, а не нравится — оставайся в этом проклятом городе, где даже хлеба нормального нет.

С этими словами Феликса села на невысокий ящик рядом с Фабио, вытащила из сапога боевой нож и кусочек жесткой замши и стала полировать клинок. Она ожидала, что горец плюнет и уйдет, но тот внезапно крикнул «Х-ха!» и принял боевую стойку, слегка отведя назад свою ветку-трость. Феликса подняла глаза, воткнула нож в крышку ящика и сделала два шага вперед, жестом принимая вызов.

Акыр начал с традиционной горской атаки. Феликса после путешествия к горским племенам знала, что в племенах этот удар считался сложным, опасным и необоримым, и знали его только в одном племени — гибрийском. Отец Феликсы говорил, что из всех горских племен гибрийцы считались самыми нелюдимыми, гордыми и загадочными. Их хижины венчали самые холодные и крутые вершины, а воины слыли самыми яростными. Феликса помнила свое восхищение, когда увидела их вождя с белым барсом у ног на собрании племен. Ей пришлось здорово постараться, чтобы никто не засек ее заклятие-шпиона: шаманы горцев не сильны в боевой и тайной магии, зато прекрасно разбирались в целительстве и предсказаниях, и с легкостью обнаруживали любые следы волшбы.

Фабио увидел, как Акыр размазанным светлым пятном подлетел к чародейке, подпрыгнул и опустил посох ей на голову. Трактирщик приготовился к сухому треску, с каким палка бьет по чему-то твердому, но Феликсы уже не было на прежнем месте. Горец, приземлившись, пнул пустоту.

Феликса скользнула вбок, воспользовалась секундной заминкой Акыра и ударила под колено. Нога горца подогнулась, но он тут же вывернулся и занес посох снизу, под подбородок. У Феликсы едва получилось отскочить и избежать удара. Следующую атаку он провел молниеносно. Чародейка вновь удалось уклониться и подсечь горца ударом под колено. На этот раз пинок пришелся на опорную ногу. Горец споткнулся, и короткое промедление стоило ему оружия. Феликса выкрутила руку, державшую посох, и тот сменил хозяина.

Пользоваться вязовой ветвью девушка не стала, осталась на равных с противником. Акыр явно был не слишком молод, но чертовски вынослив. Если удары под колени и причиняли боль, горец не показывал вида. Теперь он вел себя осторожнее и не стал нападать сразу.

Акыр обходил Феликсу по дуге, выжидая удобный момент, когда яркий свет из единственного окна под потолком будет светить ей прямо в глаза. Она не дала себя провести. Чародейка не стала уходить от него по кругу, приближаясь к лучу света. Вместо этого она шагнула вправо и стала наносить удары руками, один за другим, в темпе, который был невозможен для прежней, живой Феликсы. Волшебница с трудом подавила злость и испуг от очередного признака смерти.

Акыр блокировал большинство ударов, но с трудом продолжал держать оборону. Кроме того, он уже понимал, что Феликса быстрее него, и контратаковать удастся вряд ли. Он пропустил удар под солнечное сплетение, затем в челюсть. Феликса измотала его, как делала это в спаррингах с матросами, когда ходила в рейды, наглядно демонстрируя, что даже самого сильного противника можно взять измором, обладая достаточной выносливостью. Или владея простейшими магическими приемами.

Когда ее кулак должен был нанести сокрушительный удар в висок противника, Феликса остановилась.

— Хватит. Если этого не достаточно, тебя и смерть не убедит, — и она отступила от него на два шага с легким поклоном. Акыр покрылся крупными каплями пота, но дышал почти все так же легко. Феликса знала, что одним ударом такого воина не свалить — и все же остановилась, опасаясь ранить горца.

— Я знал, что ты сражаешься искуснее меня. Видел, — зло сплюнул мужчина. — Сил нет уже эти бедеранские лепешки жевать. Смердят, как собака, и на вкус не лучше.

Феликса сдержала усмешку. На родине его племени тоже ели лепешки, но из картофельной муки. Ей не нравились ни те, ни другие — да и как они могут сравниться с настоящим хлебом, румяным караваем? Но она знала, что горцы только свою еду считают праведной, и чтут лишь свои законы. Чтут силу. Но мудрость чтут больше.

— Фабио, мы с тобой, похоже, не самые вежливые люди, — обратилась она к трактирщику. Фабио молча махнул рукой в сторону небольшого плетеного короба под окном. — Акыр-ага! Позволь угостить тебя скромной трапезой.

Горец, польщенный почтительной приставкой «ага», с которой сам когда-то обращался лишь к старейшинам племени, сдержанно кивнул. Правая скула и щека сильно покраснели, и он берег левую руку.

Феликса поставила еще один ящик поменьше рядом с большим, который заменял стол, и принесла к нему короб. Потом подобрала трость-ветвь, отброшенную в сражении, и с поклоном поднесла ее Акыру.

— Хватит кланяться, как болванчик. Разве ты не затем позвала, чтобы заставить меня кланяться тебе?

Девушка сняла с короба крышку, достала большую льняную салфетку и постелила на ящик, вытащила оплетенную бутыль с вином и пару глиняных чашек, вяленую баранину и персики. А потом с видом волшебницы на первом занятии адептов показала настоящие деликатесы: соленый овечий сыр и завернутые в ткань лепешки. Из картофельной муки.

Акыр, горец из племени гибрийцев, расплылся в белозубой улыбке и тут же нахмурился.

— Ты знаешь наши традиции лучше любого, кого я когда-либо знал. Даже лучше моих молодых. Значит, знаешь, что под женской рукой я ходить не могу.

— Знаю, Акыр-ага. Но я другого племени, и я последняя из рода. Меня воспитывали как мужчину, я служила, училась и сражалась, как мужчина.

Акыр хмуро молчал. Феликса понимала, что все перечисленное — не достаточно веская причина для гибрийца, чтобы гневить Старого Когтя, хранителя духов и душ его предков.

— Если ты согласишься уплыть со мной отсюда, тебе не придется «ходить под женской рукой», — проникновенно продолжила она. — Старый Коготь не разгневается, если ты будешь слушать не приказы, но советы. Команда порой лучше капитана знает, как плыть. А я могу посоветовать, куда.

У горца немного разгладились нахмуренные брови. Он отломил кусочек картофельной лепешки, отрезал кинжалом, появившимся словно из ниоткуда, кусочек сыра и стал жевать, чинно и молча. «Кинжал небось в рукаве держал, — отметила Феликса. — Ишь ты, бирюзой отделан, и ни трещины на ней! Море морем, а за камнем следит, как деды научили — горной водой моет».

— Складно поешь, — наконец сказал он. — Ну а если тебе не понравится, как плыву, что тогда? Моей же палкой мне по хребту «насоветуешь»?

— Может, и насоветую, Акыр-ага, — усмехнулась девушка, — но не палкой, а словом. А ты мне волен ответить: «Молчи, женщина, мне лучше знать». Мне ли оспаривать мудрость того, кто вдвое дольше меня по морю ходит?

Фабио тем временем успел достать третью глиняную чашку и налить вино. Акыр смотрел на него с легким неодобрением, и Феликса подумала, что надо было позвать Радну накрывать на импровизированный стол. Но чашу горец все же взял. От напряженной мысли по лбу пролегли две глубоких линии — ни дать ни взять, штормовые волны.

— Сперва глянем, кто еще откликнулся на ваш призыв. Команду из растяп я больше вести не хочу, — проворчал после долгого молчания Акыр. — А пока, почтенная советница, выпьем с тобой. Если ты и пьешь, как мужчина, Старый Коготь меня простит.

Они успели открыть третью бутыль вина, прежде чем стали приходить другие кандидаты.

— Твои юнги не придут? — спросила Феликса заметно повеселевшего горца.

Тот расхохотался:

— Мои «юнги» — это жена и дочь, которых я нарядил мужчинами, чтобы увезти! Неужто думаешь, мы правда втроем бриг вели? — хмыкнул он. — Спрятались на выходящем из порта бриге. Откровенно говоря, подфартило нам… — он вдруг осекся и снова стал серьезным. — Если поплыву — то только с ними. Бабы крепкие, почти как ты, да простит меня Старый Коготь. И так нагрешил, в штаны обеих одел.

— Ну дела, Акыр-ага! — вздохнула Феликса. — Еще двух советчиц повезешь! — она улыбнулась, давая понять, что лишь слегка подтрунивает. — Разумеется, поплывете вместе. Жена твоего племени?

Акыр резко мотнул головой.

— Нет, вовсе нет. Равнинная, сирота совсем. Встретил ее в лечебнице, когда с моря раненым вернулся. В горы к своим можно было больше не соваться — проклянут совсем, хоть Старый Коготь и не запрещает чужих любить. Да хоть бы и запрещал! Наши духи не уходят с гор. Что творится на равнинах — не их дело.

— Лекарь на корабле будет более чем полезен, — заметила удивленная Феликса. Когда она встречала в южных провинциях горцев, все они казались нелюдимыми, никто не рассказывал о себе, не то что ей, даже ее отцу. Отец же говорил, что горцы не ходят в море надолго и всегда возвращаются между плаваниями в горы, и в гаванях с семьями не живут. Повезло же встретиться с единственным исключением!

— А то! Лучшего целителя на юге не найдешь, чем моя жена.

Феликса хотела ответить, что не сомневается, но тут заметила, что у двери толкутся несколько юношей. Приглядевшись, она поняла, что по-настоящему молоды только двое вышедших вперед. «Братья, — подумала Феликса, — да еще и близнецы». Темноволосые и сероглазые, высокие, как и она, они первыми прошли от двери к их импровизированному столу, поклонились и поздоровались:

— Приветствуем тебя, капитан! — громкое хоровое приветствие отдалось слабым эхом. — Мы ребята простые, пришли в матросы проситься, — сказал один.

— Мое имя Кайл, а мой брат — Сойл, — продолжил второй.

— Лучше нас с парусами никто не управится! — закончили они, снова хором.

Феликса многозначительно посмотрела на Акыра, как бы напоминая: «Ты главный. Я только советую».

— Это мы еще посмотрим! — рявкнул горец. — А ну-ка скажите мне, к какому такелажу относятся топенанты нижних реев?

Близнецы растерянно переглянулись.

— Вопрос с подвохом, — заметил один.

— В Арделорее — к бегучему такелажу, — сказал второй.

— В остальных странах — к стоячему, — подхватил первый.

Позади них кто-то хмыкнул и пробурчал:

— Больно грамотные для матросни…

Акыр одобрительно кивнул, но тут же нахмурился в свойственной ему манере.

— Теория — прах, когда практики нет, — заявил шкипер. — Госпожа советник, подвесь им канат к окну, будь любезна.

Феликса, от души веселясь, заставила левитировать толстый пеньковый канат, а заодно кусок брезента, обернутый канатом потоньше. Близнецы, не дожидаясь команды, синхронно полезли по канату и стали с двух сторон развязывать брезент. Оба догадались придержать один край брезента, пока другой разворачивался вниз — совсем как парус — а потом легко слезли вниз. Акыр, похоже, был доволен ловкими мальчишками — оба чуть старше шестнадцати на вид.

От дверей послышались сдержанные хлопки. Теперь там стояло почти два десятка человек, впереди — рослый мужчина с небольшой залысиной, слегка полноватый, но явно крепкий. Феликса не сразу поняла, что с ним не так. Впотьмах — уже вечерело, и довольно стремительно — ей показалось, что одна нога у него короче другой. Но это оказалась не нога. Ниже колена ее заменила хитрая конструкция из дерева и металла, выполнявшая, очевидно, функцию протеза. Небольшая рессора и система пружин и рычагов выполняла роль ступни и лодыжки. Девушка подумала, что в таком механизме легко спрятать пару выдвижных клинков.

— Ладно, от парней будет толк, — проворчал Акыр. — Садитесь, куда получится. А ты, одноногий, что собрался делать на корабле?

Мужчина переступил с ноги на протез, и тот протяжно скрипнул, словно ехидно засмеялся. Глаза Феликсы привыкли к полумраку, и она разглядела лицо одноногого в обрамлении рыжих бакенбард и редеющих волос: обветренное, со скептически сжатыми губами и грустными, как у бассет-хаунда, бледными глазами. Он кашлянул, прочистил горло и ответил низким скрипучим голосом:

— Штурман я. Навигатор.

Феликса наклонилась к горцу:

— Акыр-ага, позволь мне с ним поговорить, — шепотом попросила она. Гибриец еле заметно кивнул и продолжил жевать кусок вяленой баранины, от которого отрезал тонкие ломтики своим кинжалом с бирюзой. — Как зовут тебя, добрый человек?

«Добрый человек» аж плюнул себе в рыжую бороду.

— Сама ты добрый человек. А я Кистень. Пошто со мной, как со сборщиком податей, говоришь?

— Учтивость ничего не стоит, зато экономит уйму времени и отпирает многие двери, — пожала плечами Феликса. — Расскажи лучше, как проложишь курс к Паланийским островам?

Как и у Акыра, вопрос был с подвохом.

— Ха! Спрашиваешь меня, как на родину поплыву? — хмыкнул тот. — Арделорею стороной обойду, это уж точно. Патрули когда ходили, тихие были воды. Нынче там разбой до самых островов. По островам-то тоже так просто не пройдешь. На южных островах налог на осадку. К центральным и северным — путь по мелководью, даже если рифы знаешь, лот из рук лучше не выпускать. Зато налогов почти никаких, даже на торговлю! Но вы-то не торговать туда плывете?

— Нет, Кистень, мы не купцы и даже не контрабандисты. А ты?

— Я, — заскрипел рулевой, — от бандюг только на старости лет сбежал, да неудачно, здесь застрял. Не верят мне, что без ноги на корабле твердо стою. Да моя новая нога лучше прежней! Я ее сам мастерил, и рессору сам ковал, и пружину калибровал! — Кистень демонстративно на ней подпрыгнул и стукнул пяткой сапога о кованый набалдашник протеза. — На островах предприимчивый человек себе всегда занятие найдет. Большинство, конечно, находят торговлю и разбой. Но если ты не из таких — добро, сработаемся.

Феликса вопросительно посмотрела на Акыра, который невозмутимо жевал вяленую баранину с картофельной лепешкой. Тот едва заметно кивнул и коротко сказал:

— Добро, разбойничья рожа. Парни с тобой?

— Только пятеро, — проворчал Кистень. — Квартирмейстер и рулевые. Проверенные мужики!

— Как скажешь, только у меня своя проверка, — сказал Акыр. — Это касается всех! Кто называет себя матросом — лезем на канат! Кто считает себя офицером — покажите, каковы в бою! Встаньте по двое…

За несколько часов Акыр и Феликса познакомились со всеми пришедшими — почти полтораста моряков. Акыр задал немало каверзных вопросов будущей команде, но выгнал всего двоих матросов, пришедших слишком пьяными, чтобы лезть на канат. Феликса забраковала офицера, который нервно хихикал и все время чихал. Акыр спорить не стал, но Феликсе все равно пришлось объяснить, что за порошок довел офицера до такого насморка и почему тому, кто им слишком увлекается, не место в команде.

Они договорились встретиться на следующий день в гавани, на закате, и отплыть еще через двое суток в ночь на Паланийские острова. Когда все разошлись, Акыр и Феликса сошлись на том, что на рассвете пойдут выбирать корабль.

Похоже, в своем «советнике» горец больше не сомневался.