Мертвая вода

Глава 4 Наставник

— Что значит «ушли»? — спросил холодный высокий голос, доносящийся из зеркала. Говорившего Джамир не видел. Возможно, его видел начальник группы, который только что закончил доклад об их неудаче. Он едва не ломал себе пальцы и, казалось, сам себе готов съесть за их провал.

Быть на его месте, как и видеть собеседника, Джамир не хотел бы.

— Мы полагаем, что этому способствовала девочка. За ней послали стражников, чтобы взять вместе с родителями, но кто-то… по их словам, скорее «что-то»… им помешал.

Джамир помнил этого «кого-то». Он сам не входил в ту группу захвата — послали других антимагов, замаскированных под особую когорту — но он шел по одной из улиц, по которой «кто-то» пробирался к гавани. Он едва не позабыл ритуальную мантру, когда увидел это огромное саблезубое чудовище.

— И вы не смогли узнать, кто это? — внешне спокойно спросил голос. Джамир, однако, знал, что говорящий был далеко не спокоен. Обилие вопросов с очевидным ответом говорило о том, что хозяина голоса обуревала запредельная злость.

Джамир его понимал. Операция готовилась не одну неделю. На месте говорившего через зеркало он тоже разозлился бы. Каково! Распланировать все, предусмотреть даже взлом сокровищницы, и все равно потерпеть неудачу… Джамир буквально полнился пониманием. Но все равно до смерти перепугался.

Единственное, ради чего он вообще вслушивался в разговор — это наказание, которое им грозило. Джамир знал, что голос из зеркала — не сторонник казней. Возможно, именно поэтому его сторонники оставались маниакально верны. Вместо казней использовались другие наказания. Он называл их «усиленные тренировки». Во время одной из таких тренировок напарник Джамира сошел с ума. Он очень сильно провинился, и его оставили на ментальной арене на девять дней. Девять дней он лежал на кушетке, пристегнутый ремнями, и бредил под влиянием особого вещества, разработанного алхимиками-антимагами специально для боевых видений.

Мало кто выдерживал дольше трех дней.

Джамир ожидал, что их пристегнут ровно на три дня. В конце концов, его напарник получил такое жестокое наказание, потому что Джамир раскрыл его как дезертира и предателя. Жить провинившемуся больше не полагалось. Сойдя с ума, тот покончил с собой прямо в камере. Группа Джамира, в отличие от него, действовала по приказу, а значит, их наказание не должно их убить. Их единственная вина в том, что разведчики ничего не узнали про полиморфа, который раскидал оперативную группу, как щенков. Если бы они не успели поставить Колодец — как же у Джамира болела после него голова! — их группа тоже сейчас валялась бы с переломанными ребрами.

— Мне очень жаль, господин, — донесся до него голос начальника группы. — Моя вина в том, что мы воспользовались устаревшими разведданными.

— Да, пожалуй, — согласился голос. Джамир вздрогнул. — Вам нужно больше тренироваться. Пройдете три цикла по три дня. Будете тренироваться собирать информацию и отрабатывать тактику.

— Да, господин, — ответил начальник группы дрожащим голосом.

Данатос проснулся от странного видения. Все было черно-багровым и полным боли — не его боли, чужой. Он чувствовал, что боль принадлежит кому-то, кто видел его лишь однажды и почему-то связывал боль с ним. Однако спустя несколько мгновений видение переменилось, и перед ним появился маленький домик в ночной тундре. Домик-землянка скрывался за ползучими зарослями, но возле самой крыши в крохотном окне горел огонек — белый, нежный и трепетный, как летняя бабочка.

Проснувшись, он постарался запомнить как можно четче все увиденное. Странный сон казался перехваченным посланием.

У соседней койки он заметил сестру. Брисигида склонилась над Лаэртом. От рук лилось свечение — на этот раз голубое, не золотистое. Данатос знал, что это сканирующая магия.

— Ищешь призрак? — спросил он.

Сосредоточенная Брис кивнула.

— А еще эпилепсию, кататонию и другие побочные эффекты, — добавила она.

Призраком арделорейские жрицы называли страшную болезнь, которую вызывала спонтанная мутация тканей. Человек мог долго жить с мутировавшими органами, пока они не отказывали, и в большинстве случаев человек умирал. На начальных стадиях жрицы легко могли обнаружить опухоль с тканями-мутантами и аккуратно ее устранить. Но как правило призрак находили слишком поздно, особенно у стариков: они становились жертвой призрачной болезни чаще всего.

— Не найдешь, — уверенно заявил Дани.

— Не найду, — легко согласилась Брисигида. — В предыдущие два дня ведь не нашла. Перестраховываюсь.

Жрица ежедневно делала обход: сначала пострадавших, Лаэрта и Хольгера, затем и всех остальных. Данатос считал, что этими обходами она отвлекает себя от мрачных мыслей, которые ей навевал ее главный пациент. Точнее, пациентка.

— Ты уже ходила к Феликсе?

Брисигида тяжело вздохнула.

— Я не уверена, что она впустит меня после вчерашнего разговора.

Феликса спряталась в одной из кают сразу же, как вытянула с морского дна рифы. Капитанскую и три лучшие офицерские она занимать не стала, закрылась в самой маленькой из одиночных. Брис знала, что это тревожный знак — на своем рейдовом бриге, «Стальной Гарпии», она всегда отдыхала в самой комфортной каюте, капитанской, и никто не оспаривал ее право.

Тем не менее, в первый день, когда они только вырвались из гавани, Брисигида не обратила на это особого внимания. Ее больше беспокоило состояние Лаэрта и Хольгера. Дани, который тоже получил небольшие ранения, позаботился о себе сам: вдали от Колодца заработали его способности перевертыша, в том числе и усиленная регенерация, и к утру от порезов не осталось и следа.

К ночи, после ужина, на котором Феликса не появилась, Брисигида начала беспокоиться. Сперва она решила, что волшебница просто устала, вот и не выходит из каюты — уснула. Однако Данатос тоже волновался. Он рассказал Брис, что в день набора команды Феликса пришла совсем поздно и спала совсем мало. Жрица запоздало вспомнила, что нежить, которой стала теперь чародейка, вряд ли чувствует усталость. Эта мысль только усилила ее тревогу.

Убедившись, что Лаэрт и Хольгер идут на поправку, Брисигида постучалась в каюту, где заперлась Феликса, но ответа не последовало. Брис слишком устала, чтобы допытываться, и ушла спать, надеясь, что утром ее давняя подруга объяснится.

Наутро Феликса не только не вышла из каюты, но и не разговаривала ни с кем, кто к ней стучался. Брисигида раздосадовало такое поведение. Ей казалось, что Феликса начала понимать, что значит нести ответственность за свои решения и поступки, однако пока ее состояние больше напоминало подростковый кризис. Жрица была уверена, что, оставшись одна, Феликса принялась жалеть себя из-за неудачи в порту, которая едва не стоила им всем жизни и свободы.

После обеда Брис попыталась поговорить с ней через дверь. Ее сочувственные речи так и остались безответным монологом. Когда она попыталась спросить Феликсу, не чувствует ли она первых признаков некроза, та разозлилась, швырнула чем-то жалобно звякнувшим в дверь и резко попросила оставить ее в покое. Попытка развить эту тему кончилась тем, что Брис услышала яростную тираду, суть которой можно передать всего одной фразой: «Ты понятия не имеешь, о чем говоришь».

Сегодня наступил третий день путешествия, и они подходили к водам, которые некогда патрулировала Феликса на службе в императорском флоте. Кистень уже показывал им маршрут, по которому он планировал миновать эти широты: дугу, удлиняющую их путь почти вдвое. Феликса и это собрание пропустила, игнорируя или ругаясь на всякого, кто пытался ее позвать. Единственным, кому она соизволила ответить, оказался Акыр. Капитану Феликса сказала, что испытывает жестокое нездоровье и не может пока выйти из каюты.

Брисигида, конечно же, знала, что это ложь. Какие болезни могут быть у мертвеца?

— Я мог бы пойти поговорить с ней, — предложил Данатос.

— А ты еще не пробовал? — удивилась Брис. Она думала, что ее брат в первую очередь попытается вразумить Феликсу и вытащить ее из кокона жалости и самобичевания.

— Нет, — смущенно ответил Данатос. — Это было бы нечестно.

— Почему? — окончательно запуталась жрица. — Нечестно по отношению к кому?

— К ней, конечно, — ответил оборотень. — Я очень долго считал себя проклятым, помнишь? Чудовищем, кровожадным уродом. Я много гнусных названий себе придумал. Мне кажется, она чувствует нечто подобное.

Брисигида задумалась. В детстве Данатоса и правда мучило осознание его звериного существа. Однако после нескольких медитаций и молитв, которым она научила его, брат стал получать множество видений, в основном во сне. В каждом из них он видел прекрасную женщину в свободном одеянии, скрывающем растущий живот, а у ее ног — хищных кошек и других зверей, спокойно спящих. Девять видений, девять кошачьих, которые жили в нем. Брисигида знала, что в этих видениях сама Триединая разговаривала с ним. Не словами, конечно, а так, как умеют беседовать только боги. На девятый день Данатос наконец-то осознал, что его сила — это не проклятие, а благословение. Брисигида, тогда еще совсем юная адептка, наконец додумалась отвести его в храмовый сад, где жили стражи храма и любимцы Триединой, Богини-Матери: хищные кошки разных пород. Этих хищников к храму приводила воля Триединой. Так или иначе, на своих лапах из степи или тайком в трюмах страшных скрипучих кораблей, коты и кошки добирались до храма, чтобы стать его частью. Дани провел среди них немало времени в своих звериных обликах, и ни одна жрица, кроме самой Брисигиды, так и не узнала, что одним из стражей был оборотень.

В день нападения, однако, Данатос и Брисигида находились далеко от храма. Вместе с Лаэртом они выполняли особое поручение верховной жрицы Нокт: рассказывали степным народам о Триединой. Лаэрт, агент Тайной канцелярии, выполнял свое задание, но он не успел к нему даже приступить, когда из объятой пламенем столицы прилетел почтовый сокол с невероятным приказом: бежать и прятаться.

— Не думаю, что твой опыт достаточно сходен, — сказала наконец Брисигида. — Тебе помогла молитва Матери. В ее ситуации молиться — только беду на себя навлекать.

— Я не говорил, что ей подойдет мое решение, — покачал головой Дани. — Я лишь сказал, что единственный из всех могу представить, что она чувствует сейчас.

— Тебе не нужно мое разрешение, — мягко ответила Брис. — Если уверен, что можешь ей помочь, делай, что считаешь нужным.

Данатос кивнул и ушел к каюте чародейки.

Возле каюты он столкнулся с другой посетительницей Феликсы. Дина стояла возле двери, никак не решаясь постучать. Данатос ходил слишком тихо, чтобы девочка услышала его шаги, и все же она вздрогнула, когда он приблизился, и повернулась в его сторону.

— Здравствуй, Дина, — поздоровался он вполголоса.

— И тебе поздорову, — ответила она и тут же густо покраснела.

— Ты пришла навестить нашу волшебницу? — спросил он, просто чтобы не молчать и немного разговорить девочку.

— Отец сказал, что она очень больна, — серьезно кивнула девочка. — Она поправится?

Данатос вздохнул и покосился на дверь.

— У нее очень серьезная болезнь. Я не знаю болезни хуже. Она может поправиться, но ей нужно особое лекарство. Его очень трудно достать, — выговорил он наконец. Он не хотел врать девочке.

— Мы ведь можем ей как-то помочь? — не сдавалась Дина.

— Мы? Не знаю, — пожал он плечами.

Девочка все поняла.

— А кто может?

«Это очень правильный вопрос, — подумал оборотень. — И я надеюсь, что Феликса слышит наш разговор. Очень надеюсь».

— Только она сама, — уверенно сказал он. — Она должна найти в себе силы жить вопреки смерти, дышащей ей в затылок.

Клацнула щеколда замка, и дверь в каюту Феликсы открылась. Она стояла на пороге, измученная, сутулая, помятая. Глаза покраснели, будто она проплакала несколько часов и очень долго не спала. Волосы — всклокоченные и спутанные, слипшиеся в сосульки на концах. Под ногами золотилась наполовину высохшая лужица, окруженная осколками зеленого стекла.

— В одном только ты неправ, — прохрипела она, глотая подступивший к горлу комок. — Смерть дышит мне не в затылок, а прямо в лицо! И я не чувствую разницы между моим дыханием и ее. Не трогай меня! — крикнула Феликса, когда он шагнул к ней. — Я не желаю покоя!

Девушка осеклась, увидев Дину. Кажется, Феликса не сообразила, что Данатос разговаривал с девочкой, не узнала ее голос. Она присела на корточки, запустив пальцы в волосы, и прикусила губу.

— Простите меня, — зашептала она, — я не хотела, чтобы кто-то видел меня такой… Простите…

Феликса боялась, что Дина ужаснется и уйдет. Маленькой элементали действительно было не по себе, но она и не думала уходить.

— Ты не хочешь жить, потому что думаешь, что подвела своих людей? — спросила Дина, опускаясь на корточки рядом с волшебницей.

Феликса закивала, внутренне содрогаясь, что нагружает девочку своим чувством вины.

— И это тоже, — признала она. — Есть причина моей беспечности и самонадеянности, и она не делает мне чести.

— Это твоя болезнь? — Феликса снова кивнула. — Разве человек виноват, что заболел?

«Еще один правильный вопрос, — одобрил Данатос. — Пусть даже она не знает, о чем на самом деле речь. Разве она виновата, что Брис оказалась при смерти? Что единственный способ спасти ее заключался в том, чтобы прижизненно умертвить себя? Чья вина, что все мы оказались в одном месте, преследуемые врагом, неведомым — и потому таким опасным?»

— Нет смысла искать виноватого, — вмешался он. — Мало кому бывает от этого польза. Мы ведь не дознаватели, а ты не на суде. Все закончилось, мы свободны, плывем, куда и хотели…

Феликса вдруг поняла, что с тех пор, как они с Фабио начали планировать побег из Бедерана, абсолютно ничего не пошло по плану. Ничегошеньки.

— Мы уплыли только благодаря Дине, — заметила чародейка.

— Никто не знал о ее способностях, — возразил оборотень, — даже она сама. Правда? — улыбнулся он девочке.

Та застенчиво улыбнулась в ответ.

— У меня бы не вышло так заклинать ветер без тебя! — выпалила она. — Ты будешь учить меня дальше?

Феликса недоуменно уставилась на нее. Она никогда не думала, что у нее могут появиться собственные ученики, как у ее наставницы Маронды. Одно дело — показать, как направлять ветер, и совсем другое — взять на полноценное обучение элементаля. Феликса и в Академии-то их ни разу не видела. «Элементаль на обучении у мертвячки, — горько подумала она. — То-то будет потеха, если кто узнает!»

— Я покажу тебе, что сама знаю, — пообещала Феликса.

— Пойдем, малек, — Данатос позвал девочку, которая аж засветилась после слов Феликсы. — Моя сестра давно беспокоится за нашу могучую волшебницу. Пусть осмотрит ее. Если кто и сможет помочь с этой страшной болезнью, так это Брисигида.

Дина кивнула, мол, понимаю, и вприпрыжку отправилась на палубу.

Как только девочка ушла, Данатос пристально посмотрел на Феликсу. Та осторожно сдвигала осколки бутылки с порога и все не решалась поднять на него взгляд.

— Предупреди, когда в следующий раз надумаешь хандрить, — попросил он. — Сниму тебе замок заранее. А то уже думал, что дверь выбивать придется.

Он развернулся и пошел обратно в каюту, которую делил с Лаэртом. Феликса так и осталась стоять на пороге, растерянно глядя ему вслед.

Брисигида пришла к ней спустя всего несколько минут.

— Фу-у, пахнет, как от…

— …трупа, — закончила фразу Феликса. Брисигида поморщилась, но не стала развивать эту тему. Она была рада уже тому, что Феликса не стала закрывать дверь.

— Покажи руки, будь так добра, — попросила жрица.

Феликса прекрасно знала, что Брис хочет увидеть на ее ладонях. Данатос не мог не заметить, как кончики ее пальцев почернели, а кожа на остальной части рук стала пепельно-серой. Конечно он рассказал Брис о том, что увидел. Чародейка закатала рукава повыше, чтобы жрица могла как следует разглядеть границу, где заканчивалась серая кожа.

— Давно твои руки так выглядят? — взволнованно спросила Брисигида.

— С тех пор, как я выдернула кораллы.

В тот вечер Феликса не сразу заметила черноту. Она смотрела на близнецов-матросов, Кайла и Сойла, которые по очереди катали Дину на плечах, когда почувствовала, что пальцы, слегка касающиеся один о другой, шуршат, как наждак. Вот тогда-то она и убежала в каюту, пока никто не заметил стремительно распространяющегося некроза.

— Надорвалась ты, — вздохнула Брисигида. — Так и думала, что добром не кончится.

— Как там Лаэрт? — спохватилась Феликса.

— Они с Хольгером в порядке, — заверила ее жрица, — опасность для них миновала. Лаэрт и сейчас спит. Ему нужен отдых, чтобы восстановиться. Так, — Брисигида не позволила себя отвлечь от главного, — нужно осмотреть тебя полностью. Раздевайся.

— Еще чего! — возмутилась Феликса. — Нечего на мне больше смотреть, вот я, мертвячка, вот мои мертвяцкие грабли, а вот мое будущее! — и волшебница показала неприличный жест, бытующий у моряков.

Брисигиде было не впервой воевать со строптивыми аристократками.

— Или ты разденешься сама и дашь мне себя осмотреть и вылечить, — жестко сказала она, — или это сделает Данатос. Сама понимаешь, он в разы сильнее тебя.

Феликса со вздохом принялась стягивать рубашку.

— Хороша же из тебя наставница, — буркнула Брис. — Ведешь себя, как маленькая девочка. А ведь прошедшей осенью тебе второй десяток миновал!

Тонкие бледные пальцы жрицы легли на живот Феликсе и стали аккуратно давить на разные участки. Убедившись, что внутренние органы некроз не затронул, Брисигида положила ладони на область сердца и солнечного сплетения. Ее маленьких узких ладошек едва хватило, чтобы прикрыть расползающуюся черную кляксу на коже волшебницы. Такие же некротические поползни покрывали ее ступни и позвоночник.

— Ну и что ты сразу в панику впала, — продолжила причитать Брисигида. — К мозгу некроз не подобрался, внутренние органы тоже не затронуты…

— А сердце? — Феликса ткнула пальцем в ладони жрицы, сомкнувшиеся прямо над ним.

— Только поверхностный некроз, — тут же ответила Брис. — Повреждена кожа. Но глубоко. Ничего, я восстановлю эпителий, а дальше мы тебя подлатаем за пару дней… Как же ты не уследила за этим? Так хотела быть полезной, что вычерпала часть жизненной энергии из своего организма?

— Я больше не ощущаю грани, — призналась Феликса. — Когда дралась с Акыром, не чувствовала боли от ударов. Когда распаковала сокровища из юбки, не было холодка, который сопровождает тайную магию. Когда Лаэрт стал проводить силу, почувствовала жар, а боль — нет. Точнее, я знала, что она должна быть, и кричала. Я осознала, только когда увидела обугленные пальцы.

— Технически, они не обугленные. Это омертвевшая ткань. Только не мокнет, как у настоящего трупа.

Феликса хмуро покосилась на жрицу, которая одной рукой держала ее за запястье, а второй вела вдоль позвоночника. На руке уже не было видно ни черноты, ни серой кожи.

— Прелестные подробности, как я без них жила, — проворчала Фель.

— Ехидничаешь, — улыбнулась Брисигида, — значит, хандрить пока не будешь. Ах да, вот еще что, — добавила она без всякой улыбки. — Ты разбила бутылку. А пить-то ты из нее пила?

Феликса кивнула.

— Безуспешно?

Еще кивок.

— Побереги печень и почки. Не пей больше. Печень очень тяжело поддается регенерации, особенно при некрозе.

— Ты ужасная занудная зануда, — прокомментировала чародейка. — Да не буду я больше пить, не буду. Все равно же толку нет.

— Это, конечно, аргумент, — улыбнулась Брисигида. — Обязательно приходи на обед, мы покажем тебе маршрут Кистеня. И будь готова к расспросам. У меня уже каждый матрос спросил, что с тобой.

Феликса нахмурилась.

— Я не стану никому врать.

Брисигида склонила голову набок, грустно глядя на нее.

— Ценю твою честность, — сказала она, — однако, зная твою привычку говорить все в лоб, не выбирая выражений, позволю себе дать тебе совет. Сказать, что не хочешь говорить о чем-то, — не значит соврать.

Отвечать Феликса не стала.

К обеду Феликса переоделась в светлую рубашку с широким поясом-корсетом с множеством пряжек и длинную широкую замшевую юбку. День выдался тихий, и она оставила маленькое окошко — еще одно диковинное изобретение арделорейских корабельщиков — открытым, проветрить каюту. Круглое окошко двойного стекла можно было герметично закрыть ставней со специальным приспособлением * в случае шторма.

Она критично оглядела каюту и решила, что уборки, которую она провела на скорую руку, достаточно. Главное, что отдающая спиртом лужа и осколки бутылки на пороге исчезли — их она собрала в свой льняной платок.

Феликсе было немного боязно и, чего уж там, стыдно появляться перед командой. Однако отсиживаться и дальше в каюте казалось еще хуже, так что она открыла наконец дверь и решительно двинулась по коридору к кают-компании.

За столом собрался уже почти весь офицерский состав, а Радна деловито сновала между камбузом и каютой, продолжая ставить какие-то закуски. Феликса с удивлением глядела на соленую семгу, орешки и какие-то незнакомые нарядные фрукты.

— Вот так нас небось и вычислили, — неловко пошутила она, — по царским кушаньям, которые вы закупили.

Радна поставила на стол очередное огромное блюдо — кажется, с вяленой говядиной и пахучим сыром — и с улыбкой повернулась к ней.

— Рада видеть тебя в добром здравии.

Улыбка у нее выглядела настороженно.

Феликса вежливо поздоровалась с остальными и села между Брисигидой и Цефорой, которые явно оставили это место для нее. Хольгер благодаря стараниям двух целительниц тоже был здесь — бледный до зелени, но явно идущий на поправку.

Не хватало только Данатоса и Лаэрта.

— Лаэрт только проснулся, — словно угадав ее мысли, сказала Брисигида. — Они с Данатосом немного опоздают.

Однако они явились всего несколькими минутами позже.

— Всем приятного аппетита! — с широкой улыбкой пожелал Лаэрт и сам принялся за трапезу так, будто не ел три дня. «А ведь так оно наверняка и есть, — подумала Феликса. — Будь я целителем, я бы погрузила человека с истощением в сон. Брис, возможно, так и сделала».

Данатос тоже изо всех сил налегал на жареное мясо.

— А как же бифштекс с кровью? Коровья печень? — блеснул наполовину золотыми зубами Кистень.

— Терпеть не могу полусырое мясо, — миролюбиво улыбнулся оборотень, вгрызаясь в куриную ножку. — Я вообще больше сладкое люблю.

Похоже, подобные разговоры за столом никому не были в тягость.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Феликсу Цефора, как только все покончили с горячим.

— Спасибо Брисигиде — намного лучше, — честно ответила волшебница. — Но до полного выздоровления еще далеко.

— Почему? — удивилась жена капитана. — Я многих целителей встречала, и сама умею врачевать. Брисигида — великий целитель, уж она точно поставит тебя на ноги.

— Видишь ли, — смутилась Феликса, — моя хворь — не совсем естественного происхождения.

Феликсе до смерти хотелось не отвечать на этот вопрос, но еще больше она хотела покончить наконец с самым неприятным — тайнами. Она с детства терпеть не умела скрывать что-то. Промолчать, когда не спрашивают, она еще могла, а вот ложь давалась ей тяжело. Она вдруг подумала, что единственный раз переступила через эту привычку в Боархолле, и эта мысль ей не понравилась.

— Проклятие? — ужаснулась целительница.

Брисигида с тревогой наблюдала за Феликсой и решила прийти ей на помощь.

— Вроде того, — вмешалась жрица. — На деле все несколько сложнее.

— Неужто вы, могучие волшебницы, не одолеете проклятия? — спросил Акыр, нахмурившись.

«Могучие волшебницы» переглянулись.

— Способ есть, — созналась Феликса. — Но простым его не назовешь.

— Что же в нем такого сложного? — настаивал Акыр.

— Если я тебе скажу, Акыр-ага, ты со мной дальше, может, и не поплывешь, — Феликса, как и обещала, старалась быть откровенной. — Давай так, — решилась она. — Врать я никому не хочу, но путешествие нам предстоит еще немалое. Так что поплывем пока спокойно, а как на горизонте покажутся острова, я вам всем — всей команде — правду расскажу, как она есть, и на все вопросы отвечу подробно. И ваше право будет сойти в ближайшем порту и расстаться со мной навсегда.

— Ну уж так-то… — крякнул Кистень. — Уже ль нам от тебя разбегаться в диком ужасе придется?

— Кто вас знает? — вымученно улыбнулась Феликса. — Я знала немало людей, кто даже при слове «проклятие» к человеку подойти боится. А то и просто посмотреть…

— Ну, туману напустила! — присвистнул старый пират. — Какое уж теперь спокойное путешествие! Как тебя вообще угораздило на проклятие нарваться? Гробницу какую ограбила?

— Нет, — снова ответила за нее Брисигида. — Феликса приняла его добровольно, спасая мне жизнь. Так что мы с братом не покинем ее, что бы ни случилось.

Данатос согласно закивал. Торжественность клятвы немного подпортили круглые щеки, за которые он продолжал уплетать курятину.

— Мне и моей семье покидать вас тоже не с руки, — признался Акыр. — Вы нас вытащили из лап стражи. Это не первый раз, когда за нами пришли целым отрядом. Они ищут Дину, мою дочь. Не удивлюсь, если те тринадцать в гавани явились ради нее…

Феликса и подумать не могла, что Акыр может записать жутких ассасинов на счет дочери. С другой стороны, не просто так ведь они бежали из страны?

— Вряд ли эти люди знали, кем на самом деле является Дина, — покачал головой Дани, прожевав наконец птичье мясо. — Я думаю, ее считали просто потенциальной чародейкой. Уж не знаю, чем маги так не угодили повстанцам, но в первую очередь преследуют тех, кто обладает магической силой. Славирскую Академию предали огню. Даже храма не пощадили, ведь и у жриц есть своя магия! Рано или поздно антимаги и на элементалей найдут управу, но пока им, к счастью, невдомек, как заблокировать их силу.

— Тогда за кем послали этих… антимагов? — спросил капитан.

— Многие из нас оказались мишенью в день восстания, — подал голос Лаэрт. Феликса мысленно его поблагодарила: она была уверена, что антимаги оказались в гавани из-за нее. — Даже меня, не способного распоряжаться магической силой, преследовали. Брис пытались отравить здесь, в Бедеране. Только существование Данатоса оставалось тайной, но теперь и за ним начнется охота.

— То есть по сути они пришли за всеми вами, — подытожил Хольгер. Он сидел, откинувшись на резную спинку, и потягивал из чаши какой-то зеленоватый сок. — Такие преследователи не останавливаются. Вскоре мы окажемся в водах, которые раньше патрулировали арделорейские корабли. Уверен, что патрули все так же выходят в рейды, но уже в другом составе. И с другими целями.

— Ты прав, — кивнула Феликса, — я думала о том же. Кстати, как ты узнал об антимагах на причале? Ты ведь бежал предупредить нас.

— Один из них шел мимо рыбной лавки и бормотал себе под нос, — рассказал Хольгер, — и я его просто-напросто узнал.

— Узнал? — поразилась Феликса.

— Мне довелось быть в отряде, который вез какую-то важную посылку в цитадель антимагов. До того дня я до конца не верил в их существование! — признался солдат.

— Обычно Тайная канцелярия возила туда послания, — нахмурился Лаэрт. — Почему вдруг собрали стражников из городских?

Хольгер-северянин пожал плечами.

— Император велел собрать отряд для этой поездки из разных подразделений. О причине никому не сообщили, как ты понимаешь. Был и человек из Тайной канцелярии, но возглавлял отряд воин, которого я вообще раньше не видел, судя по всему, не из Славиры. Мы сопровождали закрытую повозку, очень большую, снабженную несколькими воздуховодами. Я бы подумал, что в ней перевозят какого-нибудь зверя, но ни один зверь не перенесет такого пути взаперти. К тому же, в повозку было запрещено заглядывать, стучать, вообще трогать, так что ее содержимое так и осталось тайной для всех. Зато когда мы доехали, я увидел легендарных ассасинов, — Хольгер вздохнул и поморщился, пересаживаясь удобнее. — Они стояли у ворот в замок. В таких же капюшонах, в черном и белом. Они так внезапно возникли из теней, словно специально перестали скрываться. Я так опешил, что запомнил их лица на всю жизнь. Не самые приятные рожи, — усмехнулся солдат.

— Вам наверняка велели ничего не рассказывать о той поездке, — предположил Лаэрт. — Раз уж даже мне, одному из офицеров канцелярии, ничего не известно об этом грузе…

— Может, и велели, — хмыкнул солдат, — вот только сейчас смысла секретничать я не вижу. Антимаги ловят всех чародеек, разве такой был план у императора?

— Ассасинов, которым есть что противопоставить чародеям, взрастил другой император, — напомнил Лаэрт. — И все, сколько я их видел, как один — выпендрежные макаки! Чванливые, не хуже самих магов, а толку от них чуть. Если кто из волшебников начинал безобразничать, его волшебники же и вязали, антимаги и чихнуть не успевали! А эти…

— …Эти — воины, — согласился Данатос. — Фель, а ты что про них скажешь?

Феликса покачала головой.

— Лаэрт, давно ли ты сам их видел? — Агент махнул светло-русыми кудрями, мол, да, давно. — То-то и оно, что они уже не те бесполезные акробаты, какими были, скажем, лет десять назад. Отец устроил мне обучение у одного из них, всего на пару месяцев, — начала рассказывать девушка. — Приехавший учитель носил маску и ни разу не показывал мне своего лица. С клинками он обращался искуснее любого из мастеров при императорском дворе. Имени своего ассасин тоже не называл, я звала его по прозвищу — Мангуст. Он сказал, все, кто выезжает во внешний мир, открывают только прозвища, и каждый раз меняют их, называясь новому человеку.

Хольгер возразил:

— Но их воины у ворот были без масок, хотя и встречали посторонних.

— Сколько лет назад ты ездил туда? — спросила Феликса.

Северянин задумался.

— Чуть меньше десяти лет, наверное. Думаешь, они после этого так изменились?

— Почти уверена, — кивнула девушка. — Я думаю, это кто-то из них спланировал и поднял восстание. И готовил его не один год.

Феликсе самой только недавно в голову пришла эта мысль. За время жизни в Бедеране она не задумывалась, кто сжег все арделорейские устои в пламени революции. Только услышав в мыслях Мордреда имя Ребеллиона — вряд ли настоящее — она стала задумываться об этом. И пришла к неутешительному выводу: кто-то невзлюбил волшебство так сильно, что решил уничтожить всех, кто хоть как-то к нему причастен. Одного она пока еще не решила — из ненависти ли… или из зависти?

В Арделорее испокон веку рождались маги. Нет, конечно, и в других странах они были, но не столько. Кроме того, арделорейских чародеев словно любила сама природа: стихийная магия давалась им без труда, а первые элементали — элементали воды — родились на берегах озера Каракач. Арделорейские правители издавна привыкли к зависти и соседей, и дальних стран. Но кто бы мог подумать, что на везучих повелителей стихий ополчится собственный народ?

Лет тридцать-сорок назад Арделорее уже грозило кровавое восстание. Немудрено: возгордившиеся своим благословением маги совсем зарвались. Многие считали себя выше других людей, лишенных магического дара. Император, лишенный способностей, подобно многим простым горожанам, увидел угрозу своей власти в древнем чародейском собрании мудрецов — Вече. Именно трусливый император, Таврос, второй в своей фамилии, потратил баснословные деньги на исследования, призванные выяснить, как лишить мага его магии. И, увы, достиг успеха.

Первое время маги и правда присмирели. Любого из них приводила в ужас мысль о том, что кто-то, пусть и особым длительным ритуалом или хитрым зельем, может лишить их силы. Многих гордецов-магов пугала потеря власти и влиятельности. Но нашлись и другие, к которым прислушались мудрые старейшины Веча. Среди них была наставница Феликсы — Маронда. В юности — малышка-Марошка. В зрелости, перед ликом беды — Маронда Премудрая. Под ее началом Академия Магических Искусств Славиры — а вслед за ней и другие школы по всей Арделорее — стали воспитывать юных магов иначе: в смирении и труде.

Каждый маг обязывался доказать, что в гордыне не станет вредить соседу с помощью своей силы. Для этого группа чародеев во главе с Марондой разработали зелье, погружающее чародея в иллюзорный мир, где разные события показывали истинный облик человека. К людям жестоким и черствым мир иллюзий был так же немилосерден, как они сами — к окружающим. Эгоисты и гордецы проходили иное испытание — одиночеством и унижением.

Феликса в свое время это испытание прошла едва-едва. Но через несколько лет поняла: потрясение того дня много раз останавливало ее, испытанный стыд не позволял совершать дурного. Только от злословия она так и не отучилась.

Маронда к моменту поступления Феликсы успела состариться. Она не сразу увидела плоды своих трудов. На первых порах чародеи возмущались и изо всех сил портили себе репутацию, обращаясь с людьми без магических способностей, как с грязью.

Таврос Второй, не слушая своих советников и старцев Веча, намеревался решить вопрос силой. Сперва он издал множество указов, урезающих права магов. Привычные для них действия оказались вне закона, а самое главное — один из законов лишал всех возможности заработать на магических услугах. Отныне хорошую погоду, исцеление, предсказания и многое другое маги обязаны были делать бесплатно. Любому, кто попросит.

Маги, конечно же, отказывались работать даром. Тогда император пригрозил всех арестовать за нарушение указа. Чародеев, рассмеявшихся ему в лицо, встретил неприятный сюрприз: отряды по тринадцать воинов в каждом квартале Славиры, читающие мантру. Призывающие Колодцы по всему городу.

Обилие аномалий, поглощающих силу, грозило настоящей катастрофой. Мало того, что людей в присутствии Колодцев начинала мучить мигрень, а многие животные буквально сходили с ума — в первую очередь, конечно, кошки — еще и стихии восставали против надругательства над природой. Через окраину города пролегла длинная трещина, разрушившая тайное императорское убежище. Море в заливе стало бурлить, а прилив и отлив сменяли друг друга каждые полчаса. На берегу начал зарождаться чудовищный, неистовый ураган, а многие дома загорелись от еле теплившихся очагов и свечей.

Горожане не простили императору Тавросу тиранской выходки. Революция грозила разгореться с чудовищной силой, и, вне всякого сомнения, переродиться в гражданскую войну: люди одинаково ненавидели и магов, и ассасинов, воздвигавших Колодцы, и самого Тавроса. Кто знает, чем бы все это закончилось, если бы не болезнь императора. Таврос Второй уже очень давно был болен призраком. Даже если бы жрицы захотели ему помочь, они не могли. О призраке стало известно слишком поздно.

Империю в скорбный и опасный час принял в свои руки молодой Леветир, единственный сын Тавроса. Он тщательно скрывал от отца собственные магические способности — очень слабые, но вполне реальные. Юному Леветиру, Маронде и чародейскому Вече удалось обуздать народную ярость — ценой компромиссов и долгих переговоров с наскоро созванным советом горожан.

Помимо отборочных тестов ученики Академии отныне стали проходить рабочую практику. Боевые маги могли нести службу в патрулях, целители — лечить в городских больницах, алхимики — разрабатывать новые вещества и смеси для нужд города. Много доброй работы нашлось для магов, прежде таких чванливых. Гордецы, высокомерные и холодные, быстро отогревались искренней благодарностью горожан. Все были измотаны десятилетиями противостояния и отчаянными действиями императора Тавроса. И все же — понадобилось еще некоторое время, чтобы маги обрели прежнее уважение, отныне замешанное не на страхе, но на благодарности.

Не всех магов устроил такой исход, и отряды антимагов Тавроса не остались без дела. Еще несколько лет они ловили бунтарей по всей стране, пока новое поколение магов, вдохновленное идеями равенства и ответственности за подвластные им силы, не возложило эту обязанность на себя. «Как в древние времена воины верили в правду духа и справедливое оружие, повинующееся этой правде, мы вверяем правосудие Природе, чьим даром мы пользуемся», — сказали тогда молодые чародеи. Они справлялись не в пример лучше антимагов, ведь они знали, как рассуждают чародеи, преступившие закон.

Однако тюрьма для магов осталась та же: суровые остроги в тундре, в комплексе цитадели антимагов, основанной Тавросом. Хуже тюрьмы и выдумать нельзя — земля в этих местах попросту омертвела, стала промороженной и бесплодной. На подступах к крепостям-острогам не росла даже цепкая тундровая растительность, а по голым скалам не бродили в поисках пищи ни хищники, ни другое зверье. Никто не брался утверждать, всегда ли эта земля была такой негостеприимной, или начала отдавать мертвечиной только после вмешательства антимагов. Факт оставался фактом: как эти места не любила жизнь, так же их избегала и магическая энергия, составляющая основу мира. Не поколдуешь.

Так рассказывали Феликсе ее многочисленные наставники, включая родителей, а также саму Маронду, ставшую очевидцем многих судьбоносных событий. Мать Феликсы, леди Валисс Ферран, была очень тихой и скрытной женщиной, и будто робела перед собственной дочерью. Но при этом — очень сильно любила, и Феликса это знала, потому что Валисс никогда не боялась это показать. Нельзя сказать, что девушка часто расстраивала мать, и все же Феликсе нередко бывало необъяснимо стыдно перед ней.

Когда они бежали через пустыню, и Маронда осталась, чтобы дать шанс хотя бы Феликсе, Валисс решила ей помочь. Маронда не возражала. Наставнице пришлось силой выпроваживать Феликсу, которая все еще не понимала, чем ее жизнь ценнее их, оставшихся защищать ее, ее одну.

Все-таки чего-то она не знала о матери. Чем эта тихая, мирная женщина могла помочь хитрой ведьме Маронде?

Феликса знала, что магические способности передались ей по материнской линии, но сама Валисс никогда не колдовала. Разве что…

— Фель, ты в порядке?

Волшебница вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей. Большинство моряков разбрелись с обеда, кто на дежурство, кто по каютам. Остались Акыр с Цефорой, Кистень и ее старые знакомые. Все они обеспокоенно смотрели на нее и друг на друга.

— Так ты считаешь, что антимаги устроили заговор? Они убили императора? — взволнованно спросил Фабио.

Феликса кивнула.

— Тому есть немало свидетельств, — она стала рассуждать вслух, чтобы не выпадать из беседы. — Во-первых, в сокровищнице Мордреда Пигсвелла оказалось много императорских артефактов. Часть заряжены магией или эманируют ее остатками. Тот, кто передал их Мордреду, дал ему и амулеты, способные засечь активную магию. В Бедеране таких никогда не делали! При этом охраны в Боархолле явно недостаточно для хранения таких ценностей. Так тоже не бывает, — покачала головой она. — Значит, эти гексы могут намного больше, чем думает хозяин замка. Запустить локальный Колодец, например…

Брисигида поморщилась. Ей тоже до сих пор было не по себе от последствий Колодца.

— Сам факт, что в первую очередь взялись за магов, кажется мне самым убедительным доказательством, — кивнула Цефора. — Уверена, среди антимагов осталось немало верных приспешников Тавроса.

— Таврос давно умер, — возразил Акыр. — Даже его советники не поддерживали его политику. Что уж говорить об антимагах!

Кистень задумчиво поскреб подбородок.

— Я что-то не понимаю, — проворчал он, — что за антимаги такие? На ведьм охотятся?

Лаэрт и Феликса переглянулись.

— Теперь ты рассказывай, — сказала она.

Лаэрт на секунду задумался.

— Антимаги — это особые убийцы, элитное подразделение, которых начали тренировать около полувека назад в тундре на севере Арделореи, — начал он. — Сперва они выполняли роль личной гвардии императора Тавроса, который очень боялся волшебников. Но ассасинов-антимагов народ боялся намного больше чародеев, потому что их методы… — Лаэрт замялся, силясь подобрать слова. — Противоестественны. Если бы не смерть Тавроса, в Славире все передрались бы, и горожане, и маги, и убийцы.

— Главу антимагов казнили вскоре смерти Тавроса Второго, — тихо добавила Брисигида. — Он совсем обезумел, когда узнал, что наследник Тавроса — чародей. Покушался на жизнь императора Леветира, но его защитил Драган Ферран. Отец Феликсы. Он великий воин…

— Был, — глухо добавила Феликса. — Да, отец тогда был еще совсем молод, но сумел справиться с убийцей. Он рассказывал, что чуть не умер в тот день.

— Так они искусные воины, получается? — нахмурился Кистень.

— Убийцы и садисты, вот кто они, — буркнул Лаэрт. — Воины бьются честно. Ассасины сражаются, как крысы: тайком, из засады, не гнушаясь ничем, включая яды и калечащие ловушки…

— А я все думал, как вам сказать, что за мной могут прийти опасные люди, — хохотнул Кистень, ничуть не убоявшись «убийц и садистов». — А моим бандюгам, похоже, придется встать в очередь, да еще и поберечься!

Брисигида и Цефора переглянулись и тоже рассмеялись.

— За каждым, кто сидит за этим столом, кто-то охотится, — сказала наконец Феликса. — За кем-то более активно, за кем-то — менее. Никто не должен извиняться за такое, — уверенно продолжила она. — Никто не несет ответственность за действия своих преследователей. Никто не виноват, что родился с магическими способностями или неприличной для пирата честью, — Кистень неловко заерзал под ее взглядом, догадываясь, что последнее относится к нему. — Единственное, что я могу пообещать вам — что не пожалею никаких средств, чтобы защитить всех, кто мне доверился.

Выговорившись, Феликса вдруг осознала, что Дина была права до последнего слова, когда разговаривала с ней возле ее каюты. Все это время она разрывалась между чувством вины и оскорбленным самолюбием, не понимая, что у их проблем один корень, одна причина, и одно неотделимо от другого. Теперь у нее были силы со всем смириться и продолжить борьбу, в том числе за свою жизнь.

— Я тоже, — кивнул Лаэрт.

— И я, — отозвалась Брисигида.

— Мы все, — добавил Данатос. Фабио согласно закивал.

Феликсе стало намного спокойнее от этого разговора, от озвученного обещания, от поддержки Брисигиды и остальных.

— Добро, — сказал наконец Акыр. — Постоим друг за друга, как и положено одной команде. Покажи лучше, милсдарь штурман, свой маршрут.

И они все уставились на карты, разложенные одноногим навигатором. «Как и положено одной команде», — повторила про себя Феликса.

Дина с самого утра стояла у левого борта.

Когда она встала, было солнечно и свежо. Новая наставница показывала ей дыхательные упражнения, и они долго их практиковали: втягивали воздух разными ноздрями по очереди, глубоко вдыхали и мелко и часто выдыхали, задерживали дыхание и наоборот, наполняли легкие полностью. «Дыхание, — говорила наставница, — это основа твоей силы, твоей природы. Когда ты дышишь, ты говоришь с ветрами. Они слушают тебя, как песню, как змеи слушают заклинателя с дудочкой, и ждут, когда ты объявишь свою волю».

Дина дышала с закрытыми глазами, стоя на одной ноге, раскинув руки, на четвереньках и в мостике. Дышала, пытаясь расслышать ответ своей стихии. В конце концов у нее получилось: с юго-востока подул уверенный бриз, благодаря которому они быстро ушли из опасных арделорейских вод.

Но к вечеру вошли в другие, не менее зловещие.

Девочка уже не первый час вглядывалась в густой туман по левому борту и удивлялась, как так получается, что правый борт купается в закатных лучах, а левый кутается в мглистую шаль водяной взвеси. Наставница объяснила: «Мы на самой границе проклятого архипелага. Проклятые острова Смерти, или Фарниссовы острова — вот что прячет туман».

Дина, конечно же, попыталась сдуть этот туман с корабля, но ветер, вопреки здравому смыслу, проходил сквозь плотную завесу, даже не всколыхнув ее. Феликса и это объяснила: «Раньше я думала, что это иллюзия, весь этот туман, — рассказала чародейка. — Но однажды я рискнула в него заплыть, совсем чуть-чуть. Мы все промокли насквозь, и многих начало лихорадить. А как только мы выплыли на солнце, все прошло. Как ты понимаешь, это не обычный туман…»

Феликса много всего рассказывала, пока учила ее. Дина про себя думала, что она очень хороший учитель: она никогда не кричала, не грозилась длиннющей хворостиной, а еще — чудо из чудес! — отвечала абсолютно на все вопросы Дины. Даже на те, которые Дина сама считала глупыми. Наставница рассказала Дине, почему дует ветер, зачем человеку дышать, откуда в океане столько воды, а в горах летом снег. В отличие от прежних учителей, которые совсем недолго пытались учить Дину магии, ее новая наставница сразу объяснила, почему они начинают с дыхательной гимнастики и зачем упражняются физически. Она, не в пример тем учителям, знала, что Дина так же отличается от других магов, как рыба от лягушки: первая принадлежит своей стихии и живет в ней постоянно, в то время как вторая не может находиться в этой среде вечно.

Наставница даже договорилась с ее строгим отцом, чтобы тот разрешил им спать на палубе под навесом, чтобы Дина всегда могла слушать ветер и чувствовала себя комфортнее.

Дина была бы просто счастлива, но этот туман ее пугал, как ничто другое. Отцу он тоже не нравился: когда одноногий грубиян с жутким прозвищем — Кистень! — показал отцу и наставнице свой маршрут, отец сказал навигатору, что он псих, а Феликса с довольной усмешкой сказала, что он гений. Что антимаги ни за что в жизни не сунутся в аномальную зону, окружающую проклятый архипелаг.

— С чего это? — ворчал тогда капитан. — Проклятие — это магия, а они — антимаги! Разве они такого испугаются!

— Еще как, — рассмеялся ему в ответ красивый юноша с чистым лицом и светлыми русыми волосами. Дина знала, что он служил шпионом императора когда-то, но имени его пока не запомнила. — Иначе на патрульных кораблях и раньше плавали бы антимаги. Но нет, они никогда не ходят так далеко в море. А все почему?

— Почему? — встряла Дина и впервые не получила втык от взрослого человека за свое любопытство. Наоборот, шпион улыбнулся ей, как будто ждал, что кто-то его спросит.

— Потому что на этих островах нет ничего живого, — уверенно ответил он.

Дина в тот момент испуганно пискнула.

— Ты все-таки не совсем прав, — поправила его наставница Феликса. — Что-то живое там определенно есть, что-то, что тянет к себе мертвецов и не дает прохода живым. И это что-то — точнее, кто-то — антимагам не по зубам.

Отец Дины недовольно хмыкнул.

— А нам, стало быть, по зубам?

— Нет, конечно, — вмешался Кистень, — но нам и не надо пробовать эту тварь на зуб! Никто нас не тронет.

— Откуда такая уверенность? — недоверчиво ворчал Акыр-ага.

— Ей нравятся моряки, — пожал плечами пират.

— Ей?!

— Что значит «нравятся»? — выпалили почти одновременно Феликса и шпион.

Одноногий рассмеялся.

— Многие на Паланийских островах знают байки про Фарниссовы острова. Фарнисс был славный малый, — в голосе Кистеня сквозила ностальгия и мечтательность, — и, бывало, ремонтировал свои корабли в портах Палании. Легендарный командор! Сколько земель он открыл и сколько охренительных историй набаял… Говорят, он пропал на проклятых островах, потому что их хозяйка воспылала к нему страстью и околдовала. И с тех пор не губит моряков, подобных ему.

— Подобных в чем? — заинтересовался шпион.

— Фарнисс был чародеем, — вспомнила наставница. — Как и император Леветир, небольшой силы. В этом все дело?

— Точно, — подтвердил пират. — И со мной на корабле такой шел, когда мы бежали от паланийской Морской Вольницы. Лоцман, который знал все глубины без всякого лота. Жалко мужика!

Никто не спросил, что с ним стало, но Кистень и сам рассказал:

— Казнили его поганые южане. За девицу, видите ли, вступился, а та из гарема какого-то вельможи сбежала.

Дина вспомнила, как отец не выпускал их с мамой из их пристанища-землянки, и как она тогда обижалась, и как мечтала сбежать. И поняла, до чего глупо было дуться на отца: ведь он охранял их от наисквернейшего города на свете с глупейшими и жесточайшими законами.

Теперь Дина многое воспринимала иначе. Два месяца взаперти в чужом городе и сумасшедшее плавание втроем на большущем корабле — этого оказалось достаточно, чтобы утратить прежнюю наивность и доверчивость. Но последняя неделя в землянке далась ей особенно тяжело: душный дом только усиливал чувство тревоги, не отпускавшее ее ни на минуту. Оказавшись на корабле, на открытом пространстве, она словно очнулась от глубокого сна. И за время этого «сна» она переродилась в кого-то более решительного, сильного, отважного. В тот день, призывая ветер вместе с обессилевшей из-за борьбы с ассасинами Феликсой, Дина почувствовала, как ломается кокон из страха, сомнений, горя, неуверенности. Раньше ее единственной опорой были родители, а теперь она верила, что и сама сможет за себя постоять, и эта вера расправляла ее тонкие неокрепшие крылья.

— Ты ведь сможешь летать когда-нибудь, — сказала ей наставница, когда Дина пыталась ей объяснить про свой «кокон» и «крылья». — Это не самая простая магия, но тебе она дастся намного легче, чем мне или твоим прежним наставникам.

Отец боялся тумана еще больше, чем сама Дина. Он был категорически против плыть через воды проклятого архипелага. Тогда они с наставницей долго спорили.

— Вы с этим чокнутым пиратом предлагаете мне шило на мыло поменять! — возмущался Акыр. — Я не стану подвергать команду такой опасности.

— Очень советую тебе пересмотреть свое мнение, — процедила Феликса. — От ауры островов я еще найду защиту. А вот с эскадрой антимагов ничего не поделаешь!

— Это хотя бы понятный противник, — фыркнул капитан. — От него можно уйти под парусом.

— Хочешь дочь до полусмерти уморить? — съехидничала наставница. Дина подумала, что это несправедливое обвинение, ей даже стало обидно за отца.

— Думай, что говоришь, женщина! — прикрикнул Акыр. — Не забывай, кто здесь капитан! Что мы, без магии от врага не уйдем?!

— А я тебе о чем, упрямец! — вспылила чародейка. — Не уйдем. И битву не потянем: людей мало, канониров совсем нет… Сколько ты от преследователей лавировать будешь? Сутки, двое? Мы получили фору, а ты ее просрать собрался!

— Просрать, значит, — капитан сплюнул на палубу. — Созывай офицеров! Будем вместе решать.

К совету отец остыл. Офицеры выслушали все за и против и от Феликсы, и от Кистеня, который этот маршрут предложил, и от капитана. Самым убедительным оказался Кистень. Так что Дине пришлось смириться со своей боязнью.

Стоя у левого борта, Дина мечтала, как когда-нибудь и правда полетит. Это помогало ей справиться со страхом перед туманом.

— Корабль на северо-востоке! — закричал вдруг матрос из «вороньего гнезда».

Дина побежала на корму и стала напряженно вглядываться, но так ничего и не заметила.

— Держи, малек, — сказал вдруг хриплый голос Кистеня. Дина обернулась и увидела, что рыжий бородач с улыбкой протягивает ей здоровенную подзорную трубу.

Девочка аккуратно разложила ее во всю длину и посмотрела еще раз.

— Паруса черно-белые. И что-то красное на флаге…

— Ишь ты, глазастая, — похвалил ее штурман. — Я только черно-белое разглядел. Небось эти самые твари, антимаги.

— Ты сказал, они за нами не поплывут, — удивилась Дина.

— Они пока не видят туман, — пояснила Феликса, подходя к ним. — Он довольно низко стелется. Но я бы не стала ждать, пока они подойдут на расстояние выстрела. У нас слишком мало канониров. Действуем по плану, — напомнила она.

По плану — значит, нырнуть в туман. Дина внутренне поморщилась, хотя и знала, что Феликса приготовила ритуал для поддержания вокруг корабля барьера, который должен не допустить этот вызывающий лихорадку туман.

Волшебница пошла на полуют *, где были разложены ингредиенты для ритуала: три длинные серебряные спицы, тонкая серебряная проволока и маятник из рутилового кварца. Феликса воткнула спицы в доски вокруг себя, быстро намотала между ними проволоку, взяла амулет-маятник за тонкую цепочку и стала аккуратно раскачивать по кругу. Вскоре маятник начал двигаться сам, и чародейка отпустила цепочку. Кристалл изменил траекторию и стал летать вокруг нее, внутри треугольника из спиц и проволоки.

Чародейка сделала обширный пасс руками, словно накидывала покрывало, и корабль накрыло потрескивающим полупрозрачным колпаком барьера.

— Ныряем! — приказал капитан, увидев, что Феликса закончила ритуал.

Кистень, вставший на время пребывания в тумане за штурвал, приказал переложить руль, и корабль погрузился в серовато-белое молоко. Наступила зловещая тишина, в который слышался только скрип снастей и потрескивание барьера. Корабль шел ровно, неестественно ровно, словно ветер гнал его по гладкой поверхности без волн и качки. Дина, все еще стоя на корме, заметила, как исчезла пена на кильватерной линии.

— Компас здесь сбоит, — напомнил Кистень, — так что курс держу на пять градусов восточнее нужного.

— Как вы высчитали поправку? — поинтересовался Акыр.

— Один корабль плывет в молоке, другой — параллельным курсом, — пояснил штурман. — Потом сверяем.

Феликса, услышав вопрос, прокомментировала:

— Мы тоже пытались высчитать погрешность таким способом. Результат приблизительный, но колеблется действительно в районе пяти градусов. Так значит, пираты уже прятались от кого-то в тумане островов Смерти?

— Прятались?! — возмутился Кистень, потрясая бородой. — Чем я заслужил такую хулу от тебя, магичка? Мы искали следы Фарнисса, я и несколько моих друзей.

— Ну, извините, — иронично улыбнулась Феликса. — Кто бы мог подумать! Зачем пиратам искать пропавшего арделорейского адмирала? Речь, очевидно, о долге чести?

Штурман улыбнулся, но улыбка вышла очень грустной.

— Когда я стал ссориться с Морской Вольницей из-за работорговли, — пояснил он, — Фарнисс меня здорово выручил. Чего уж там, жизнь нам спас! Не иначе, сам дьявол в женском обличье сидит на этих островах и заманивает к себе моряков.

— Вы тоже не смогли пробыть в тумане достаточно долго, чтобы доплыть до сердца архипелага? — ровным голосом спросила Феликса. Никто не заподозрил бы, что ей тяжело держать барьер, но Дине казалось, что это не так уж просто. Чародейка держала спину прямой и напряженной. Руками она периодически делала какие-то пассы, от которых потрескивание барьера усиливалось.

Кистень сокрушенно покачал головой.

— Соваться в чертов туман без чародея — форменное самоубийство. Не все потом оклемались.

Феликса вдруг дернулась, словно кто-то закричал ей прямо в ухо. Она осмотрелась и поняла, что никто больше так не отреагировал, и ничего не сказала, только нахмурилась.

Дина очень беспокоилась за Наставницу, которая, как ей было известно, страдала от страшного проклятия. Так что девочка прошла к ней на полуют и очень тихо спросила:

— Тебя что-то беспокоит? — Феликса устало посмотрела на нее. — Ты сильно вздрогнула. Как от громкого звука.

Вблизи девочка увидела, что лоб чародейки покрылся испариной.

— Это, должно быть, последствия проклятия, — отмахнулась Феликса. — Не бери в голову.

— Это неправильно, — упрямо возразила девочка. — Когда тебе становится хуже, нужно советоваться с лекарем. Так мама говорит.

Суровая чародейка вымученно улыбнулась.

— Можешь сказать Брисигиде, что ее пациентка испытывает слуховые галлюцинации.

— Галлю…? — не поняла девочка.

— Слышит то, чего на самом деле не может быть.

Брисигида, Данатос, Лаэрт и Дина напряженно вслушивались уже больше получаса. Никто из них, даже Данатос с его сверхъестественно острым слухом, не мог различить звуков, описанных Феликсой. Однако Брис другого и не ожидала.

— Я не думаю, что это просто галлюцинация, — сказала она Феликсе, когда та наконец объяснила, что именно ей послышалось. — Эти воды перенасыщены темной магией. Я ощущаю присутствие какого-то древнего существа.

— Темная не всегда значит злая, — заметила Феликса. Барьер неумолимо тянул из нее силы. Если бы не Брисигида с ее целительными чарами, она могла бы этого и вовсе не ощущать, но сейчас она ужасно радовалась ощущению утомления и напряжению.

— В этом случае можно уверенно предположить, что ничего доброго тут нет, — заверила ее Брис. — Нужен более точный анализ, но он скорее всего только подтвердит мои догадки. Подозреваю, что замешана мощная некромантия.

— Это в некоторой мере объясняет, почему я слышу то, чего никто больше не слышит, — согласилась волшебница.

Феликса говорила о том самом звуке, который описал в судовом журнале Фарнисс: дикий крик, похожий на чайку, но куда более жуткий. Кроме того, она призналась, что слышит и другие странные звуки, например, стоны, как у китов, но тоже безусловно не имевшие к ним отношения. Временами до нее доносился зловещий шепот, в котором она не могла распознать ни единого слова. И кто знает, что еще чародейка услышала бы, если бы не барьер?

Брисигида была благодарна Дине за наблюдательность и беспокойство о Феликсе. Та уже не в первый раз игнорировала тревожные симптомы своей «послежизни». В этот раз, однако, эти симптомы могли предупредить их об опасности, тем более что им еще предстоял более глубокий рейд в эти места.

Когда Брис высказала это Феликсе, та сокрушенно призналась:

— Я и сама это сообразила, когда Дина спросила меня. Займешься анализом местной ауры? Нам плыть еще не меньше двух часов. Если только и время в этом проклятом месте не течет иначе…

Теперь Брисигида собиралась разместить на корабле особые датчики. Удачное стечение обстоятельств, благодаря которому в ее распоряжении оказалось множество драгоценностей для зачарования, позволило ей изготовить датчики некротической энергии и темной магии высочайшего качества. Если бы она уже находилась в эпицентре распространения энергии такого характера, ей было бы далеко не просто это сделать. Но магический барьер делал свое дело, пропуская только тончайшие сигналы, которые Феликса притягивала к себе, как некротический маяк. Без такого маяка никакие сигналы не проникли бы через преграду. «Не преграду, — поправила себя Брисигида, — маскировку». Феликса настаивала, что отгораживаться от непонятного тумана толку нет, куда эффективнее создать иллюзию, что их не существует.

«В последнем рейде в эти места я поняла, что этот дурацкий туман подчиняется разумному существу и служит ему чем-то вроде органов чувств. Для меня в моем нынешнем состоянии разницы нет, а вот вас надо защитить. И если я создам ограждающие чары, будет только хуже: это существо сразу поймет, что на его территории кто-то, кто его боится, кто-то враждебный, а значит, нужно атаковать. Бороться с ним — кем или чем бы оно ни было — мне не по силам», — терпеливо объяснила она.

Жрица ей полностью доверяла в этом вопросе.

Наполнив камни-датчики, она раздала их своим помощникам — брату, Лаэрту, Дине, Фабио и внезапно вызвавшемуся молчуну Джереми Киттерсу — и сказала, как их нужно поместить. Через иллюминаторы в каютах и резные отверстия стоков фальшборта * пропустили прочные тонкие нити. К ним крепились датчики, светившиеся от чар. Некоторые поместились почти на уровне ватерлинии, другие — у самой поверхности воды, а парочка ушла под воду.

Брисигида до последнего не была уверена, что они будут работать, как надо. Чужеродная, враждебная аура, нестабильные магические эманации, а самое главное — маскировочный барьер, намешанный Феликсой из разных чар, создавали море разнообразных помех для датчиков. Тем не менее, кристаллическая матрица, считывающая с них информацию, давала вполне определенную картину.

— Это демон, — без колебаний определила жрица.

Феликса недоверчиво взглянула на нее.

— Понимаю твое недоверие, — улыбнулась Брис. — Но сомнений быть не может. И некротическая, и темная магия в этой области генерируется сильнейшей астральной сущностью, иначе говоря, духом хаотического типа. Грубо говоря, это демон.

— Демоны… духи ушли из нашего мира почти тысячу лет назад, — напомнила чародейка. — Вместе с эльфами, драконами, нимфами, дриадами…

— …И прочими волшебными народами, — закончила Брисигида. — Я знаю. А еще я знаю, почему они ушли. И ты тоже.

— А мы нет! — подали голос Лаэрт и Фабио. Квартирмейстер Киттерс энергично закивал.

— Древние расы наблюдали рождение и развитие человечества, — выручил их Данатос. — В какой-то момент они решили, что люди саморазрушительны по своей натуре. Они смотрели в будущее иначе, чем человеческие провидцы и оракулы. И увидели там что-то, чему не пожелали быть свидетелями.

— Апокалипсис? — предположил Фабио.

— Почти, — кивнул Дани. — Гибель Сердца Мира.

— Это только теория, — буркнула Феликса.

— А что это вообще значит? — с недоумением спросил Лаэрт.

Дина уже несколько минут слушала их разговор. Брисигида подумала, что немного теории девочке будет только на пользу, а остальным даст необходимые объяснения.

— Чтобы понять, что такое Сердце Мира, нужно знать основы магических манипуляций, — начала Брис. — Прежде всего, мы всегда должны помнить, что существует бесконечное множество миров. Большинство из них не заселены: еще не заселены или уже не заселены. Во многих присутствует только псевдоразумная или относительно примитивная жизнь. Однако все миры объединяет поток энергии, из которой состоит все живое. Мы называем его магией. Она способна принимать разную форму, но доподлинно известно, что в нашем и почти всех остальных населенных разумными существами мирах эта энергия концентрируется в виде огромного хранилища, или источника, или сферы, или узла… — она вздохнула, пытаясь дать мысли более четкую форму. — Назвать эту сконцентрированную энергию можно по-разному. Мы называем ее Сердцем Мира, потому что если ее разрушить, все живое в этом мире почти наверняка погибнет или переродится в темных, озлобленных, несчастных существ, с множеством мутаций и аберраций. Сердце Мира хранит запас магии, способной не только питать жизнь, но и позволять проводить с ней некоторые действия. Сердце, как и магия сама по себе, не принадлежит ни добру, ни злу, воплощая собой природный баланс.

— Точнее и не выразиться, — проворчала Феликса. Выражение ее лица явно говорило, что ей не нравится весь этот разговор.

— Гибель всего живого, конечно, не обязательно произойдет. Но магия умрет и станет недоступна, это факт. Все, кто владеет ей, погибнут точно. Волшебные народы — эльфы и все прочие Древние — тоже были бы обречены на гибель. Так что они не стали ждать последнего дня и потратили уйму сил, чтобы прорваться в другой мир, — добавил Данатос. — Существам вроде меня тоже придет конец, можно не сомневаться. Есть даже пророчество…

— Довольно, прошу вас, — поморщилась Феликса. — Все эти пророчества не заслуживают внимания.

Брисигида и Данатос с беспокойством переглянулись, и жрица еле заметно кивнула.

— И правда, тема мрачная, — несколько наигранно пожал плечами оборотень. — Скоро мы выплывем из этих жутких вод и можно будет расслабиться.

«На какое-то время», — добавила про себя Брисигида.

Они с братом знали, почему Феликса так реагирует. Последняя Надежда, Дочь Меча и Магии, войдет в мир мертвых и будет внимать гласу живых. Не будет ей вкуса от пищи, ни отдыха от сна, ни радости наследия до конца эпохи, пока Тьма не сойдется со Светом под началом Странницы, пришедшей из мира без сердца. Вот что гласило пророчество, упомянутое Данатосом.

Строго говоря, они не должны были знать о нем. Наставница Феликсы, Маронда, среди своих магических талантов обладала одним особенно редким — прорицанием. Туманные пророчества редко приносили реальную пользу и еще реже касались по-настоящему важных событий, но однажды Маронда — тогда еще малышка-Марошка — превзошла даже эльфийских предсказателей и древних духов, предрекая судьбу всего мира. Уже тогда чародейка обладала достаточной мудростью, чтобы скрыть от всех мрачноватое предсказание. Ей успешно удавалось держать его в тайне долгие годы, пока однажды обстоятельства не вынудили ее прийти за помощью к жрицам Триединой.

Жрицы не берут денег и прочих ценностей за свою помощь, но Маронде было, что предложить взамен на неприятную для них услугу. Брис не знала, о какой именно услуге шла речь, но слышала, что Маронда за нее заплатила девятичасовой медитацией у алтаря. Казалось бы, какое дело жрицам до медитаций стареющей чародейки? Официально медитация считалась молитвой, а молитва являлась разновидностью пожертвований. Но и Маронда, и Верховная Жрица Нокт прекрасно понимали, чего можно добиться длительной медитацией в таком насыщенном энергией месте, как храм.

Всему жречеству в одночасье стало известно, насколько сильным медиумом является Маронда. Она выдала немало пророчеств, большая часть которых прозвучала не на человеческих языках. И одно, которое долго от всех скрывала. То самое.

Они с трудом пришли к соглашению, две немолодые женщины, привыкшие больше заботиться о чужой судьбе, чем о своей. Нокт признала таинственные действия Маронды правомерными, но потребовала чего-то еще. Чего именно, Брисигиде, конечно же, никто не сказал.

Ее, сироту, очень рано приняли в храм, почти сразу после гибели их с Данатосом родителей. Она тогда еще даже не знала о даре своего брата. Спустя несколько лет, когда ей исполнилось тринадцать, Нокт пришла к ней с очень странной просьбой. Верховная жрица просила ее присмотреться к Феликсе Ферран, лучшей ученице академии. Та была всего на год ее старше, и Брис знала многих ее ровесниц, с которыми у юных жриц случались общие занятия по теории магии и целительству. Но Феликса там никогда не появлялась. Она осваивала и теорию, и практику с недоступной большинству адепток скоростью, и к четырнадцати годам уже считалась подмастерьем. Индивидуальное обучение, которое положено только с семнадцати лет, она уже год как проходила у лучшей из лучших, у самой Маронды.

Но ректор академии все равно оставался недоволен талантливой ученицей. Вспыльчивый нрав, высокомерие, гордыня девочки пугали ее наставников, пожалуй, всех, кроме Маронды. Наставница Феликсы больше беспокоилась, что ее ученица все свое время посвящает бесконечным тренировкам: фехтование, верховая езда, боевая магия, аркана, алхимия и бесконечные часы в библиотеке, призванные направить практические умения, придать им осмысленность. У Феликсы никогда не было настоящих друзей. Она не знала иной жизни, кроме тренировок и обязанностей высокородной аристократки, которые все больше доводили ее до исступления.

Брисигида очень сочувствовала ей. Родители Феликсы охотно звали юную жрицу в гости и поощряли свою дочь проводить время с ней. Казалось, сама Феликса тоже смущенно радуется, что у нее наконец есть подруга.

Но их дружба продолжалась всего несколько месяцев. Брисигида всегда терпеливо относилась к высокомерным выходкам Феликсы — в конце концов, они никому не приносили вреда — но в один день волшебница перегнула палку. Она с упоением рассказала новой подруге о пророчестве Маронды и о своей мечте возглавить один из отрядов сил Света. Она говорила о битве так, словно в ней состоял весь смысл ее жизни, и Брисигида не на шутку испугалась таких рассуждений. Слово за слово, и они поругались. Вспыльчивая молодая герцогиня Ферран тут же умчалась, а жрица не пыталась ее вернуть.

Только потом, спустя несколько лет, Брисигиду настигло чувство стыда за то, что после той размолвки она не пыталась наладить отношения с подругой. Ее взор застилал жреческий идеализм, порой — чего уж там — здорово отдававший ханжеством. Когда Феликса все-таки приехала в храм извиняться за вспыльчивость и излишнюю радикальность суждений, Брис приняла ее извинения отстраненно и холодно. Они не стали врагами или совсем уж чужими, нет, до этого было далеко. Но эта огромная разница в мировоззрении навсегда их разделила и не позволила их дружбе наполниться той сердечностью, которая начала зарождаться когда-то.

Больше всего Брисигиду расстроило то, что она узнала от верховной жрицы том пророчестве через несколько месяцев после их ссоры с чародейкой. Нокт призналась ей, что Дочь Меча и Магии из пророчества — это и есть Феликса, и ей предстояло стать живым мертвецом, а возможно, и уничтожить Сердце Мира. Брисигида от такого толкования несколько дней не могла прийти в себя. В конце концов, она решила рассказать все Феликсе и попросить ту поберечься.

Подруга поблагодарила ее, хоть и не поверила, что речь идет о ней, а потом, словно назло, записалась на практику в военно-морской флот боевым магом.

Теперь Брисигида видела, как чародейку гложет изнутри страх, что все это пророчество и его толкование окажется правдой. Оттого она была еще более колкой, чем обычно, и немного успокоилась, лишь когда они покинули демонический туман и увидели перед собой чистое море без всяких кораблей и погони.

— Ты вся взопрела, — заметила Брис, когда Феликса разобрала свои спицы и проволоку.

— И слава Богине, — хмыкнула та. У нее действительно катились капельки пота по вискам, как будто она бежала марафон. Одно из заклинаний жрицы запустило выделительную систему организма, и тот теперь освобождался от всего, от чего положено освобождаться через пот. — Чувствую себя живее, чем была.

Брисигида не могла не заметить многочисленных перемен в девушке. С тех пор, как Феликса присоединилась к императорскому флоту, Брисигида редко ее видела. До нее постоянно доходили слухи о подвигах подруги: Ферран разгромила пиратский корабль одной только магией, Ферран вытащила терпящий бедствие баркас, Ферран — покорительница штормов… Феликса подралась с офицером. Феликса на спор вышла на дуэль против пятерых императорских гвардейцев и проиграла. Феликса охотилась на медведя с волшебной рогатиной. Феликса здесь, Феликса там — драки, демонстрация силы и бесстрашия, бесконечный вызов всем на свете.

У нынешней Феликсы благоразумия и самосохранения не прибавилось, но Брисигида с возрастающей радостью смотрела на то, как волшебница возится с Диной. Такой Феликсы она еще не видела. Вечно раздраженная, высокомерная, нетерпеливая дворянка демонстрировала образец понимания и заботы. Она спала с девочкой на палубе под навесом, расчесывала ей волосы по утрам, постоянно рассказывала ее родителям, что она научилась делать за день. И никогда, ни разу за все время, не повышала на Дину голос, не выражала недовольства.

Даже сейчас, освободившись от необходимости поддерживать барьер, она позвала Дину, спустилась с ней в каюты, чтобы убрать все ингредиенты заклинания, а потом вернулась на палубу, шутя и смеясь с девочкой. Дина, первые дни не решавшаяся заговорить лишний раз, смеялась вместе с ней, громко и заливисто.

— Никуда он не убежит! — хохоча выкрикнула девочка.

— Нос-то? — подняла брови чародейка. — Если ты будешь держать его сопливым, обязательно убежит. Тебе бы понравилось быть в соплях с головы до ног?

Дина только снова рассмеялась.

— А не будешь мыть голову — волосы сбегут, — с самым серьезным видом продолжила Феликса.

— Это уж точно, — крякнул у румпеля Кистень. — У нас один матрос как-то все плавание башку не мыл, а плавали почти полгода!

— И что? — с улыбкой спросила Дина.

— Облысел! — ответил Кистень. — Правда ему в тот год аккурат пятьдесят стукнуло…

Тут рассмеялись все моряки, да и Брисигида не удержалась от улыбки.

Данатосу тяжело давалось морское путешествие. Качку он почти не ощущал, но ограниченное пространство и отсутствие твердой земли под ногами сказывались не лучшим образом. По ночам ему снились кошмары, в которых он бежал по пустыне, а его преследовали песчаные дьяволы — смерчи из пыли, песка и мелких камней. Под утро, бывало, он снова видел землянку посреди тундры с бликами белого огонька под самой крышей. Этот сон был особенным, вещим. Но истолковать его ни он, ни Брисигида так и не сумели.

Днем тревожные мысли тоже не отступали. Он надеялся поговорить с Феликсой наедине, но та все свое время посвящала Дине. Хоть Дани и восхищался юной элементалью, досада из-за невозможности поговорить с волшебницей заставляла его уходить с палубы каждый раз, когда Фель и Дина начинали занятие.

— Все-таки реки мне как-то милее, — пожаловался он как-то Лаэрту. — Куда ни глянь, кругом одно и то же. Хоть бы остров какой мелькнул…

— Я думал, ты вообще ненавидишь воду после той твари, — хмыкнул в ответ шпион. — Помнишь змея-мутанта? Я еще две недели держался подальше от воды. Даже в порт не ходил.

Дани недоверчиво покосился на друга.

— Мне казалось, ты стал избегать портовых кварталов ради Брисигиды, — поджал губы оборотень. — Все-таки порт известен определенным… э-э-э… контингентом. Ну, ты знаешь, о чем я.

— Разумеется, — поспешно согласился Лаэрт. — Ха, из одного заведения ко мне даже посыльного прислали! Спрашивали, не случилось ли со мной чего, — рассмеялся юноша, но тут же поперхнулся под взглядом Дани. — Ты ведь знаешь, я уже давно не завсегдатай борделей. Я верен Брис. Даже несмотря на то, что мои чувства безответны…

— Ладно, ладно, я тебе верю, — поморщился Данатос. Негласный уговор не обсуждать отношения Лаэрта и Брисигиды возник между ними давно. Дани не хотел снова ссориться из-за этого. — Я тоже вспоминал то страшилище из реки. Все-таки оно нас чуть не прикончило. Но сейчас… не знаю. Это какое-то другое чувство.

Лаэрт пожал плечами и приподнял брови. Дани попытался объяснить:

— Я плохо сплю. Я все время боюсь, но не за себя. Я будто замок в осаде. Не справлюсь я, а погибнуть может кто-то другой.

— Так речь о Феликсе, — Лаэрт стукнул по фальшборту и присвистнул. — И как я сразу не понял, брат!

Дани опустил глаза и глубоко вздохнул. Комментировать догадки Лаэрта он не хотел.

— Разве мы уже не делаем все возможное, чтобы помочь ей? — почесал в затылке шпион. — Брис день и ночь следит за ее самочувствием. Все ведь под контролем.

Дани кивнул. Он боялся признаться себе, что дело совсем не в физическом состоянии чародейки.

Несколько мгновений они молча смотрели на волны, пока не послышался глухой ритмичный стук. Протез Кистеня. Войлочная накладка не могла полностью заглушить удары металла о дерево.

— Хорошо плавать с магичками, а? — довольно причмокнул рулевой. — У меня еще ни одно плавание так гладко не шло.

— С такими волшебницами еще никто из нас не путешествовал, — сверкнул зубами Лаэрт. — Да что уж там! С элементалью воздуха даже императоры у нас не ходили.

— Погоди, — насторожился Данатос. — А кто же сейчас у руля?

— А зачем мне там круглые сутки торчать? — хохотнул Кистень. — Нынче курс у нас прямой. Раздал указания рулевым и свободен. Сейчас бы выпить еще! Да капитан больно строгий, — штурман покосился на Акыра, который с суровой миной слушал отчет квартирмейстера.

— Скорее бы уже доплыть, — вздохнул Дани. — Как-то мне на воде неспокойно.

— Ну правильно, ты ж кот! — рассудил Кистень. Лаэрт прыснул.

— Да ну тебя, — возмутился перевертыш. — И ты туда же! Что за нелепые стереотипы! Между прочим, я отлично плаваю.

— Ишь ты, — Кистень окинул его недоверчивым взглядом. — А отлично — это по чьим меркам? У меня вот один кореш был из береговых, тоже говорил, что отлично плавает. По-собачьи…

Лаэрт откровенно расхохотался. Данатос закатил глаза и покачал головой. Обижаться на старого пирата бесполезно — тот попросту не умел иначе разговаривать с людьми. Дани помнил себя вспыльчивым и ранимым юношей. Несколько лет тесной дружбы с Лаэртом сделали его менее уязвимым к насмешкам, хотя гневливый нрав по-прежнему доставлял множество неудобств.

— Шутки шутками, старина, — проговорил Лаэрт, отсмеявшись, — а наш хищник и правда прекрасный пловец.

— К твоему сведению, Кистень, — добавил Данатос, — в дикой природе хищные кошки тоже хорошо плавают. Те из них, кто поколениями обитают на берегах крупных водоемов, по крайней мере.

Лаэрт стал рассказывать пирату, как однажды Данатос перевозил его через бурную реку у себя на хребте. Оборотень не слушал. Он поискал взглядом Феликсу — той нигде не было. Там, где они обычно тренировались с Диной, матросня во главе с Кайлом и Сойлом затеяли танцы. Один из близнецов бренчал на одолженной у Лаэрта лютне, а второй горланил средней похабности песни. Кто-то из офицеров выписывал ногами замысловатые кренделя, пока остальные хлопали в ладоши в ритм старому плясовому мотиву.

Дани отбросил желание спуститься к каютам и поискать Феликсу там. «Если их нет здесь, значит, штудируют теорию у Фель в комнате», — вздохнул про себя перевертыш. Он достал из кармана ленту, которой обычно перевязывал себе волосы, убрал шевелюру в хвост и пошел к танцорам. Танцы были для него нечастым развлечением.

Феликса, следившая за тем, как Дина учится держать равновесие на марсовой площадке, с улыбкой смотрела на танцующих моряков. Девочка стояла на самом краю с закрытыми глазами. Восходящий поток воздуха, которым она помогала себе удерживаться на марсе, разметал ее светлые волосы. Феликса могла за нее не бояться. Можно было спокойно наблюдать, как Данатос вписывается в круг пританцовывающих моряков, прыгает, отрицая земное тяготение, притопывает босыми ногами по палубе, переворачивается и встает на руки под восхищенный свист…

В такие моменты она снова начинала слышать стук своего сердца.

Феликса играла с Диной в «ураганчик». Дина научилась призывать маленький смерч и даже могла делать его то больше, то меньше. Сейчас она наколдовала смерч примерно в свой рост, и они гоняли его друг другу, как мяч. Смерч собирал с палубы песок и мелкий мусор, совсем немного — палубу драили на совесть, до блеска.

Феликсу терзало беспокойство. Прошло больше недели с тех пор, как они миновали демонический архипелаг, и ничего особенного не происходило. Путешествие оставалось спокойным, и Феликсе виделся в этом какой-то подвох. Все шло слишком гладко.

Кистень и Акыр, однако, не разделяли ее волнения. «Ближе к Островам мы еще намучаемся с этими псами из Вольницы! Попомни мое слово, задолбаемся прятаться», — обрадовал ее Кистень.

«Псов из Вольницы», то есть пиратов, Феликса вовсе не боялась. Пираты редко имели на борту магов. Если на судне и присутствовал маг, это как правило был «ветродуй» — тот, кто подобно Дине призывал ветра. А без магов, по ее мнению, им нечего противопоставить врагам, кроме огневой мощи.

С огневой мощью Феликса справлялась отработанными методами: телекинезом и призывом локального шторма. Пара пробоин на уровне ватерлинии от собственных ядер охладят любой пиратский пыл — это она знала по собственному опыту. «Скоро проверим, не потеряла ли я форму, — подумала она. — Завтра к вечеру на горизонте покажется архипелаг. Если навстречу не выйдет целая эскадра, справимся».

— Спустим ураганчик на воду? — предложила Дина.

— Давай, — поддержала Феликса. — Только снасти не задень, а то намотает наш ураганчик на себя все паруса.

Девочка сосредоточенно нахмурилась и нашла единственно верное решение: уменьшила вихрь и провела его через относительно свободную часть борта. Феликса одобрительно кивнула. Они разошлись вдоль борта подальше друг от друга: Феликса на нос, Дина — на корму. Вихрь успел всосать в себя немало воды. Волшебница довольно быстро сообразила, почему ее ученица захотела спустить вихрь в воду. Подпитываясь водой, он стал быстро расти без чрезмерных усилий с ее стороны. Вскоре он крутился уже на уровне середины мачты, покачивая хоботом воронки рядом с бортом.

Хобот затанцевал по поверхности воды, подстраиваясь под волны, и двинулся к носу корабля, подчиняясь воле Дины. Феликса подхватила движение и почувствовала, что разросшимся ураганом стало намного труднее управлять. По Дине это было едва ли заметно — казалось, она осваивала свой дар даже быстрее, чем Феликса могла надеяться. Волшебница радовалась. Это казалось возвращением к прошлой жизни; в ней осталось так много странных, спорных и импульсивных выборов, в которых Феликса стала сомневаться, увидев ассасинов на причале. На этом фоне обучение Дины казалось ей самым нужным и правильным делом на свете.

В раздумьях Феликса повела вихрь по широкой дуге к другому краю борта, ожидая, чем ответит ее ученица. Дина не подвела: в ответ пустился уже настоящий торнадо, и его траектория пролегала действительно далеко от борта и петляла, будто торнадо танцевал вальс в переполненном бальном зале.

— Как далеко ты сможешь его отвести от борта? — крикнула Феликса, надеясь, что Дина на другом краю корабля ее услышит.

— Не знаю! — крикнула та в ответ, отбрасывая с лица волосы, разметанные ветряными плетями вихря. — Но пока я его вижу, я, наверное, могу им управлять.

— Попробуй! — предложила Феликса. Торнадо уже ревел у борта, как и положено буре, так что чародейка продолжала кричать.

Дина встала у самого края и выгнулась дугой, подняла руки над головой, слегка развела их и согнула напряженные кисти, как кукловод. Смерч бушевал всего в паре десятков метров от корабля. Девочка резко шагнула одной ногой назад и простерла руки вперед, толкая ладонями что-то бесплотное. Но смерч, вполне осязаемый, разбрасывающий мириады соленых брызг, гудящий и ревущий, помчался прочь от корабля. Вскоре на виду осталась только покачивающаяся чаша, мутно-серая и маленькая на таком расстоянии.

Девочка-элементаль победно улыбнулась и обернулась к Феликсе. В тот же миг мутная чаша смерча поблекла и распалась.

— Ой, — опомнилась Дина, — не уследила…

Феликса покачала головой, улыбаясь.

— Никогда не видела, чтобы оператор сохранял контроль на таком расстоянии.

— Оператор? — не поняла девочка.

— Этим термином мы называем того, кто управляет магическим предметом или явлением, — пояснила волшебница. — Ты — оператор смерча. За неделю ты достигла огромного прогресса. Удивительно, что тебя не пригласили в Академию Славиры.

Дина зарделась, улыбаясь из-под длинной косой челки. Закат заливал всю палубу розоватыми отблесками, и Дина казалась красной, как мак.

— Наши прежние наставники не слишком-то ее хвалили, — пояснил позже за ужином Акыр.

Цефора фыркнула.

— Наставники! Банда чванливых засранцев.

Дина удивленно уставилась на мать.

— Только и знали, что рассказывать, какую честь они нам оказали, что взяли нашу дочь в класс! — бушевала целительница. — И учиться-то будет с дворянскими дочками, и способностей-то у нее кот наплакал, а они — поди ж ты! — такие великодушные, все равно ее взяли.

— Капитан — такое же почетное звание, как любое дворянское, — нахмурилась Феликса. — Если бы вы написали жалобу на этих олухов, Гильдия в Славире знатно надавала бы им по ушам за такие истории. Со мной на курсе учились и купеческие дети, и дети ремесленников, и даже несколько девушек из семей фермеров, земледельцев, а то и вовсе без семьи.

— Да и мы с братом — сироты, — напомнила Брисигида. — Возмутительно, что наставники могли позволить себе такие высказывания.

— Небось работали еще при Тавросе Первом, — хмыкнул Лаэрт.

— Судя по их виду — так оно и было, — хохотнул Акыр. — Сущие ведьмы! Скрюченные, увешанные цацками, как деревья на Солнцестояние!

Феликса живо представила себе их: старых, вычурно одетых, блистающих множеством нелепых украшений. Провинциальные наставницы. «Сколько талантов прошло через их руки? — подумала она. — Сколько таких, как Дина, терпели их дурной нрав и не могли толком ничему научиться? Сколько великих магов мы не увидели и не узнали просто потому, что их унизили, пренебрегли, заставили поверить в собственную ничтожность?»

Никто никогда не задумывался об этом. В храмовых школах лупили розгами потенциально великих медиков и травников. Военные училища убивали блестящих стратегов и тактических гениев. Университеты пригревали бездарей-традиционалистов и попрекали фонтанирующих гипотезами изобретателей, алхимиков, механиков. Художников учили рисовать по схеме, музыкантов — играть по нотам, поэтов — писать на заказ. И только она, Феликса, училась чему хотела и как хотела. Не только из-за Маронды. По праву рождения. По праву силы ее рода…

— Вы жили в маленьком городе? — поинтересовалась Брисигида.

— Портовый город, но не слишком большой, — признался Акыр.

Брисигида кивнула.

— В небольших городах хорошие наставники редко попадаются.

— Ну, это не совсем так, — возразила Феликса. — Маронда хвалила многих, кто работал вне Академии. Не всем по нраву жить в столице, особенно после того, что антимаги сотворили с ней. Некоторые магические аномалии до сих пор не устранены.

— Нам повезло, что Дину теперь учишь ты, — сказала ей Цефора. — Она так рада. Ты ей нравишься…

Волшебница вздрогнула. «Завтра к вечеру мы увидим берег одного из южных Островов Палании. И они узнают, что я — живой мертвец. Будет ли Цефора и дальше рада, что я учу ее дочь? Будет ли рада сама Дина?» Феликса бы не была.

Брисигида, похоже, думала о том же, и остаток ужина они обе угрюмо молчали. Жрица продолжала каждый вечер бороться с некрозом, который упорно пытался захватить весь организм. Пока ей удавалось лечить омертвение настолько эффективно, что на коже исчезли черные следы, но уже к утру следующего дня она находила новые признаки некротического воздействия. Черные «звездочки» вскакивали то на бедрах, то за ушами, хотя Феликса больше не перенапрягалась.

После ужина Брисигида пришла к ней в каюту.

— Хочу осмотреть тебя еще раз, — сказала она. — Мало ли что случится утром. В этих водах полно пиратов. Если они нападут, тебе будет не до лечения.

Феликса кивнула и молча стала стягивать с себя одежду.

— Я тут прикинула, — продолжила рассуждать жрица, — как нам лучше поступить, когда мы снова поплывем к тем проклятым островам. Если мне удастся найти подходящее место, можно будет попробовать благословить корабль именем Триединой. Если она отзовется, демонические чары будут бессильны, пока мы на борту.

— А меня твое благословение не добьет? — покосилась на нее Феликса. — Мертвяки у Триединой не в чести.

Брисигида покачала головой.

— Во-первых, твое омертвение очень необычного характера. Магия Изначальных Источников сродни силе самой Триединой. Во-вторых, для благословения нужна молитва, и в этой молитве нужно непременно назвать цель. Нельзя же просить благословения по любому поводу. А наша цель — спасение твоей души. Аура должна получиться очень избирательной.

— Боги всегда прислушивались к тебе внимательнее, чем к другим жрицам, — заметила Феликса.

Брисигида пристально посмотрела на нее: подруга никогда раньше не говорила ей ничего подобного. Странно было услышать о своем… умении? величии?.. от кого-то сильного и гордого, вроде Феликсы.

— Не могу об этом судить, — выдавила наконец жрица. — Ну вот, до утра точно не должно появиться свидетельств некроза. Но я надеюсь, что их не будет дольше.

— Спасибо.

Брисигида кивнула и улыбнулась.

— Завтра… позволишь мне помочь тебе?

— В чем? — не поняла Феликса.

— Поговорить с командой.

Чародейка нахмурилась. Она хотела возразить, но Брисигида не дала ей даже начать.

— Я знаю, как ты обычно вываливаешь известия на людей. Особенно если признаешься в чем-то, что считаешь постыдным. Наверняка выйдешь и сходу ляпнешь что-нибудь вроде «Я мертвяк, стою гнию, ничего не чувствую».

Феликса вздохнула. В целом Брисигида была права, примерно так она обычно и говорила о своих провалах, неудачах, бедах. Мама, я сломала ногу офицеру императорского флота. Правда, он напился и сам напал. Отец, я сожгла твою лодку. Вот только в ней прятался некромант, которого гвардия неделю искала по всей Славире. Маронда, я сделала из своего отца бомбу. Он погиб, а наш замок захватили враги, он сам об этом просил перед смертью.

Вторую часть все обычно узнавали от кого-то другого.

— Ладно. В конце концов, ты тоже в этом замешана.

Ночью поднялся шторм. Несильный, но Феликсе он был на руку. Она не могла больше спать с Диной на палубе. Ей и так приходилось каждое утро тихонько уходить к Брис на лечение, а потом так же тихо возвращаться. Сегодня из-за шторма и дождя обе ночевали по каютам.

Феликсе не спалось. Она хотела быть морально готовой к своему признанию — или скорее к реакции на него — но испытывала все большее беспокойство. Вконец измучившись, она вышла наружу, на палубу, к бешеному ветру и хлещущему дождю. Как ни странно, ей стало спокойнее. Когда вокруг тебя происходит то же, что и внутри, становится легче. Даже если снаружи и внутри безобразная разрушительная буря.

— Кошмарная погода, — буркнул кто-то позади нее.

Феликса узнала голос горца. Акыр стоял под навесом мостика, закутавшись в навощенный замшевый плащ. Навес был продолжением мостика, края досок выступали из-под перил, демонстрируя искусную резьбу в виде виноградной лозы. Вспышки молний, то далеких, то близких, озаряли резьбу холодным мертвенным светом. «Призрачная лоза на призрачном корабле, которым правит мертвец», — подумала волшебница.

— Должно быть, ты собираешься рассказать нам что-то совсем дурное, раз вышла в такую погоду сюда, — продолжил капитан. — Что, решила заранее себя наказать?

Феликса пробурчала что-то отрицательное, кутаясь в плащ, как и горец. Правда, она и так почти не ощущала холода. Единственное, что она чувствовала — это угнетающая опустошенность. Ей было страшно.

— Неудивительно, что ты не горишь желанием разговаривать, — снова заговорил горец. — Я догадываюсь, что с тобой не так.

Феликса вопросительно посмотрела на него.

— По правде сказать, мне все равно, — Акыр стряхнул капли с капюшона и хитро посмотрел на нее. — Я уже все решил для себя. Да и команда тоже. Шла бы ты спать спокойно. Дина вон уже давно спит. Она всегда хорошо спит, когда ветер сильный.

Он развернулся и ушел обратно в каюту, оставив Феликсу в противоречивых чувствах.

Спустя несколько минут она тоже ушла к себе. Она уснула быстро и крепко и проснулась, когда солнце уже поднялось довольно высоко. Все еще не зная, чего ждать. Зато абсолютно спокойная.