Мертвая зыбь

31

— Давай, Йерлоф, выскакивай.

Гуннар Лунгер захлопнул свою дверцу, быстро обошел вокруг машины и открыл дверь со стороны Йерлофа. Гуннар нетерпеливо ждал, пока он выберется наружу.

— Я должен надеть… — начал Йерлоф.

Лунгер протянул обтянутую перчаткой руку.

— Не нужно тебе пальто, Йерлоф, ты ведь наверняка уже согрелся.

Лунгер был по меньшей мере лет на пятнадцать моложе Йерлофа, крупный и плотный, руки сильные. Он крепко ухватил Йерлофа и практически выдернул его из машины.

— Пошли.

Он захлопнул дверцу, приподнял кольцо с ключами и нажал на кнопку. С негромким клацаньем дверцы машины заперлись. Йерлоф никак не мог привыкнуть к таким вещам и воспринимал это как волшебство. Он прихватил с собой трость, но портфель остался в салоне машины. Он сделал несколько неуверенных шагов вперед по направлению к морю, теперь прекрасно представляя, что с ним собирается сделать Лунгер.

В первую минуту после жаркой машины ему было очень хорошо. Ветер казался приятным, прохладным, вроде как никакой другой одежды и вовсе не нужно. Но Йерлоф понимал, что без зимнего пальто не выживет — на улице было по-настоящему холодно. Сильный ветер резкими порывами прилетал с пролива, вдобавок еще и ледяные капли дождя, как иголками, кололи лицо.

— Посмотри сюда, Йерлоф.

Лунгер прошел немного дальше по дороге к берегу и указал рукой на каменную стену и несколько деревьев за ней. Перед стеной росло еще одно дерево, низкое и кривое.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

Йерлоф, спотыкаясь, подошел ближе.

— Яблоня, — сказал он тихо.

— Точно, старая яблоня.

Лунгер подхватил Йерлофа под руку и довольно осторожно, но решительно потянул поближе к берегу. Он махнул рукой еще раз, указывая на какой-то перекрученный куст.

— А теперь посмотри сюда, — произнес он. — Сейчас этого почти не видно, но на самом деле это одичавший крыжовник. — Он посмотрел на Йерлофа. — И что это, по-твоему, означает?

— Заброшенный сад, — ответил Йерлоф.

— Совершенно верно. И если пошарить тут в траве, то легко можно найти камни, которые остались от дома. Я это место несколько лет назад нашел. Здесь почти никогда никого не бывает, даже летом. Очень подходящее место, чтобы посидеть, поразмышлять… — Лунгер посмотрел на старую яблоню. — Вот я иногда здесь посиживаю, гляжу на это дерево и думаю о людях, которые здесь когда-то жили. Смотри, какое красивое место. Почему они здесь не остались?

— Бедность, скорее всего, — предположил Йерлоф и почувствовал, что замерзает. Несмотря на ветер, он старался не горбиться, не дрожать и не покачиваться. На нем была лишь тонкая рубашка и майка. Йерлоф чувствовал осенний холод так, будто бы он вообще был раздет.

— Да, наверняка они были бедными, — согласился Лунгер. — И, скорее всего, как и тысячи других эландцев, сели на корабль и поплыли через Атлантику. Так же, впрочем, как и Нильс Кант. Но главная причина… — Он помолчал. — Главное, что они никогда не смогли использовать свой шанс, не видели возможностей, которые есть здесь, на острове. Вы все, эландцы, такие.

Йерлоф только кивал в ответ. Лунгер заливался соловьем. Ему было все равно.

— Я хочу вернуться в машину, — взмолился Йерлоф.

— Она заперта.

— Я скоро совсем замерзну.

— Тогда давай двигай в Марнесс. — Лунгер показал на стену с яблоней: — Там, в стене, есть дыра. Как раз рядом проходит тропинка параллельно берегу мимо старой танцплощадки… На самом деле здесь совсем недалеко, всего лишь километра два, правда по прямой.

Йерлоф мерз, его качало от ветра. Он на все махнул рукой, надо было сказать что-то по-настоящему важное.

— Гуннар, только я знаю.

Лунгер посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Я тебе уже объяснял… я совсем недавно додумался, когда ехал в автобусе, что это ты стоишь позади Мартина Мальма.

Лунгер пожал плечами.

— Эрнст Адольфссон тоже этой картинкой размахивал, — произнес он. — Но он на другое нажимал: дескать, законно — незаконно, обман, шантаж и все такое. Но меня так легко не напугаешь.

— Эрнст передо мной виноват, — сказал Йерлоф устало, — выходит, что он меня обманул. Я надеялся, что Эрнст мне все расскажет, а он так этого и не сделал. Что Эрнст от тебя хотел?

— Каменоломню. Он хотел купить у меня каменоломню за чисто символическую сумму. А за это божился никогда и никому на свете не рассказывать о том, что узнал о наших с Верой делах.

— Ну и что, неужели он хотел слишком многого? — спросил Йерлоф.

— Ну, это как сказать, — быстро проговорил Лунгер. — Вот сейчас, к примеру, этот участок совершенно ничего не стоит, но кто его знает, что будет потом. Ну, предположим, будет местная достопримечательность — эландское казино прямо в скале… кто его знает. Так что мне пришлось ему отказать. — Лунгер посмотрел на Йерлофа. — Но вы, старичье, почему-то считаете, что все еще что-то значите и кому-то еще, кроме вас, будет интересно ковыряться в том, что случилось десятки лет назад.

— Но тебе-то во всяком случае интересно, Гуннар, — сказал Йерлоф, — а иначе мы бы здесь не стояли.

— Я просто не хочу, — устало произнес Лунгер, — чтобы вокруг меня все время крутилась куча пенсионеров и без умолку болтала. Наверное, ты понимаешь, что мне это совершенно ни к чему. И я сейчас говорю не об уже реализующихся проектах, а о будущем… У нас большие и серьезные планы насчет Лонгвика. Они совершенно готовые и лежат в комиссии по строительству. И все это связано с большими инвестициями. В ближайшие полгода вокруг Лонгвика будет продано шестьдесят новых участков под застройку. Понимаешь, сколько они будут стоить?

Йерлоф понимал.

— Но я тебе сказал: знаю только я, и больше никто другой — ни Йон, ни моя дочь.

Лунгер широко улыбнулся. Создавалось впечатление, что его все это забавляет.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны оставить все свои открытия при себе, Йерлоф. Я тебе верю.

— А Веру Кант тоже ты убил, Гуннар?

— Да нет, я тут ни при чем. Как я слышал, она поскользнулась на лестнице, упала и сломала себе шею. Я вообще никогда никого не убивал.

— Ты убил Эрнста Адольфссона.

— Нет, — сказал Лунгер. — Мы просто разговаривали, такая, знаешь, своего рода дискуссия, ну, может, немного поспорили.

— Так поспорили, что одна из его скульптур свалилась в каменоломню? — спросил Йерлоф.

— Ну да, так получилось. Потом он что-то совсем разошелся. Я его оттолкнул, он упал вниз, задел и потянул за собой скульптуру. Она на него и упала. Это был несчастный случай. Так и полиция считает.

— Ты убил Нильса Канта, — продолжал Йерлоф.

— Нет. Это сделал Мартин.

— Ну а Йенс, кто из вас убил Йенса?

Лунгер перестал улыбаться. Он взглянул на свои часы и попятился к автомобилю.

— Йенс наткнулся на вас на пустоши? — продолжал допытываться Йерлоф, повысив голос. — Почему вы отняли жизнь у моего внука? Ему было только шесть лет. Он-то вам ничем не мог угрожать.

— Оставим эту мрачную тему, Йерлоф. Я должен ехать прямо сейчас.

Йерлоф понимал, что так он наверняка и сделает. Гуннар Лунгер всегда был очень пунктуален и всегда следовал своему расписанию. Может, даже у него где-нибудь было записано или будет записано в распорядке дня на сегодня: «Пункт номер черт его знает какой — убийство Йерлофа Давидссона».

Йерлоф прикрыл глаза. Его донимали дождь и холод. С огромным трудом он заставил себя стоять прямо. Он не хотел терять достоинство и оказаться на коленях перед Гуннаром Лунгером.

— Я знаю, где драгоценные камни, — произнес он.

Помогая себе палкой, он шагнул к машине. Если ему удастся подойти еще ближе, то, может быть, он своей тростью сумеет хотя бы вмятину сделать на этой блестящей штуковине.

— Драгоценные камни?

Лунгер посмотрел на него. Он уже опустил руку в перчатке на ручку двери.

Йерлоф кивнул:

— Да-да, тот самый солдатский клад. Он достался мне, и я его спрятал. Помоги мне сесть в машину, поедем вместе, и я отдам его тебе.

Лунгер лишь покачал головой и опять улыбнулся.

— Благодарю за любезное предложение, — сказал он. — Я, несколько раз спрашивал Нильса про клад. Вообще-то камни скорее были нужны Мартину. Я, к примеру, совсем не уверен, стоят они чего-нибудь или нет. Да мне это и неинтересно. Мне хватает Вериной земли… Нельзя быть слишком жадным. Говорят, это грех.

Он быстро открыл дверцу и сел в машину. Гуннар завел мотор. Двигатель был отлично отрегулирован и завелся с полоборота. Лунгер дал задний ход, и машина медленно поплыла назад по грунтовой дороге в тот самый момент, когда Йерлофу удалось подобраться достаточно близко. Он как раз делал последний шаг и уже замахнулся палкой, но машина двинулась и оказалась вне досягаемости. Слишком поздно!

Совершенно беспомощный, Йерлоф стоял на лугу. Он медленно опустил трость и смотрел, как удаляется машина: она ехала через проем между каменными изгородями. А вместе с ней и зимнее пальто Йерлофа.

Лунгер удобно устроился за рулем. Он ни разу не посмотрел на Йерлофа. Он повернул голову и продолжал ехать задним ходом, потом въехал на насыпь от железной дороги, повернул и поехал дальше.

Не доезжая до шоссе, Лунгер ненадолго остановил свой «ягуар». Йерлоф прищурился, стараясь разглядеть, что он там делает. Лунгер открыл дверцу и сначала выкинул наружу его портфель, а за ним — зимнее пальто. Затем захлопнул дверцу и уехал. Очень скоро звук двигателя стих.

Йерлоф стоял, повернувшись спиной к дождю. Ветер свистел в ушах. Он уже сильно промок и замерз. Йерлоф понимал, что никогда не сможет выйти обратно к шоссе или добраться до Марнесса. Лунгер отлично знал, что делает.

Йерлоф поднял ногу и короткими неверными шажками начал медленно разворачиваться. Берег был по-прежнему пуст, море серым. Старый заброшенный участок, на который указывал ему Лунгер, находился, наверное, неподалеку. Метрах в пятидесяти. Скорее всего, он все же сможет туда дойти и спрятаться от ветра за стеной.

— Ну так давай, сделай это, — пробормотал он себе под нос.

Йерлоф начал двигаться, опираясь на трость всякий раз, когда его подводили ноги. Свободной рукой он прижимал мокрую рубашку к груди, пытаясь хоть как-то защититься от ветра. Битый известняк поскрипывал под ботинками. На нем не осталось следов от машины Гуннара Лунгера, а если рисунок шин и проглядывал в какой-нибудь дорожной луже, то дождь их наверняка скоро смоет. Все будет выглядеть так, будто Лунгера здесь никогда и не было. А Йерлоф сам почему-то сюда забрел.

«У полиции нет никаких оснований подозревать, что это преступление», — наверняка напишут в конце заметки в «Эландс-постен», когда найдут его замерзшим.

Небо над головой Йерлофа потемнело. Йерлоф поднял дрожащую руку и стер со лба холодные капли дождя.

Он хотя и медленно, но приближался к берегу. Теперь более отчетливо слышал ритмичный плеск волн, набегавших на маленький песчаный пляж внизу. Над морем над открытой водой кружила одинокая чайка. Еще дальше в море в нескольких милях Йерлоф заметил неотчетливый серый силуэт: крупное грузовое судно шло на север. Он мог махать или кричать хоть до посинения — все равно никто бы не увидел и не услышал его.

Ему прежде никогда не доводилось видеть это место с песчаным пляжем. По крайней мере, он этого не помнил. Йерлоф тосковал по крутым обрывистым прибрежным скалам Стэнвика. Природа была там суровой, но красивой. Здесь, на восточном берегу Эланда, все представлялось ему слишком плоским, приглаженным и заросшим.

Дорога неожиданно закончилась. Дальше в том же направлении в траве виднелась узкая тропинка. По ней давно не ходили, она заросла густой травой, и идти было трудно, особенно для Йерлофа, который едва мог поднять ноги. Время от времени с залива налетали сильные порывы ветра и едва не валили Йерлофа с ног. Но он продолжал двигаться шаг за шагом, наконец смог добраться до яблони. Последние несколько метров отняли у Йерлофа почти все силы.

Это было некрасивое неблагополучное дерево, тонкое и скрюченное сильным ветром с моря; на ветках не осталось ни одного листа. Деревцо не могло укрыть Йерлофа от дождя, но по крайней мере он мог прислониться спиной к узловатому стволу и ненадолго перевести дух.

Он дотронулся до правого кармана брюк. Там лежал небольшой твердый предмет, Йерлоф достал его. Это был черный мобильник Гуннара Лунгера.

Йерлоф вспомнил: он взял телефон с подставки между сиденьями, когда Лунгер обходил машину. И прежде чем Гуннар выкинул его из «ягуара», он успел сунуть телефон в карман.

Но толку от того, что ему удалось стащить телефон, было мало. Йерлоф не имел ни малейшего понятия, как им пользоваться. Он попробовал понажимать на кнопки с цифрами — номер телефона Йона Хагмана, — но ничего не случилось, телефон не подавал никаких признаков жизни.

Йерлоф подержал его в руке и положил обратно в карман. Интересно, стоило ему поблагодарить Гуннара Лунгера за то, что тот оставил ему ботинки? Без них он бы и одного метра не прошел. Он понял, что ненавидит Лунгера.

Земля и деньги — вот вокруг чего все вертелось. Мартин Мальм получил деньги на новое судно, а Гуннару Лунгеру перепала прорва земли вокруг Лонгвика. Вере Кант врали и дурили голову точно так же, как и Нильсу.

С недавних пор Йерлоф стал это понимать.

Сейчас он знал почти все, что случилось. Долгое время это являлось его целью. Но сейчас главное было другое — рассказать все Йону, Джулии и прежде всего полиции.

Много раз он представлял себе примерно одно и то же: Йерлоф, как в каком-нибудь романе Агаты Кристи, встает во весь рост перед всеми участниками криминальной драмы, рассказывает, как все было на самом деле, и называет преступника. Того, кто убил Нильса Канта и маленького Йенса. Потом, конечно, начинается переполох, убийца в полной растерянности, во всем признается. А все прочие сидят выпучив глаза от удивления, наконец уразумев истину. Аплодисменты, занавес.

Джулия как-то сказала ему, что Йерлоф получает удовольствие от секретов и старается казаться очень умным, что помогает ему чувствовать собственную значимость. Йерлоф теперь считал, что это, наверное, правда. Может быть, только не чувствовать собственную важность, а осознавать, что еще годишься на что-то важное. Что ты не просто полумертвый, забытый и никому не нужный старик.

А вот сейчас он действительно ощущал себя почти мертвым. Жизнь — это свет и тепло, а теперь солнце уходило. А вместе с ним и последние остатки тепла. Ступни Йерлофа превратились в какие-то ледяные кирпичи, пальцев он не чувствовал. Холод почти парализовал его, но в какой-то степени это было даже приятно, как будто бы тело Йерлофа постепенно отключалось.

Он на несколько секунд закрыл глаза. Мысленно он опять видел, как Гуннар Лунгер едет в своей большой машине, потом он выбрасывает пальто Йерлофа и портфель. Причем делает это осознанно — специально оставляет след, чтобы создать у тех, кто потом найдет его мертвое тело, совершенно ясную картину. Выживший из ума старик вылез из автобуса и заблудился, пошел не в ту сторону, потом зачем-то снял с себя пальто и бросил у дороги. Затем стемнело, и он замерз до смерти на берегу.

Лунгеру показалось мало просто убить Йерлофа, он решил выставить его полным идиотом.

Йерлоф короткими судорожными вздохами втягивал холодный воздух. Когда его тело откажет и перестанет работать? Вроде бы Йерлоф когда-то слышал, что температура должна быть ниже тридцати градусов.

Он обязан был что-то предпринять. Может быть, спуститься вниз и, пока еще жив, написать на песке «Гуннар Лунгер — убийца» так, чтобы не смыло дождем. Но он не в состоянии.

Йерлоф ощущал себя так, будто бы упал за борт судна в открытом море. Так же холодно, мокро и одиноко. За всю жизнь он так толком и не научился плавать, и упасть в открытом море за борт было одним из его постоянных страхов. Для Йерлофа это означало верную гибель.

Он подумал об Элле. Он всегда верил, что каким-то образом почувствует ее близость, когда придет смерть. Но ничего подобного не происходило.

Потом он подумал о Джулии. Интересно, она уже уехала из Боргхольма? Может быть, как раз сейчас они проезжают мимо него по шоссе в полицейской машине Леннарта. Йерлоф надеялся, что Лунгер хотя бы Джулию оставит в покое.

«Я никогда не стою, когда могу сидеть, и никогда не сижу, когда могу лечь» — еще давно Йерлоф где-то это вычитал. Только сейчас не помнил где.

Его ноги совсем ослабли. Он больше не мог стоять и медленно сполз вниз. Кора на стволе дерева больно царапала спину. Он сидел под голыми ветками яблони, подогнув скрюченные ноги и понимая, что больше не сможет подняться. По крайней мере без посторонней помощи. Йерлоф знал, что он совершает большую ошибку: ему ни в коем случае нельзя сидеть и закрывать глаза, иначе окончательно уплывет в темноту.

Заснуть сейчас будет большой ошибкой. Но в конце концов Йерлоф сдался и опустился в траву.

Он только посидит немного, и все.

У Гуннара в багажнике лежали кирка и две лопаты. Он достал инструменты, вручил одну лопату Мартину, а потом посмотрел на Нильса.

— Ну вот, мы здесь, — сказал он. — Куда идти?

Нильс стоял рядом с машиной и смотрел на туман, затянувший пустошь. Было довольно холодно. Он вдыхал хорошо знакомый запах трав, влажной земли, смотрел на можжевеловые кусты, камни, едва заметные тропинки. Все точно такое же, как ему помнилось, но он не узнавал места: туман скрыл все приметы.

— Нам надо к жертвенному камню, — произнес он тихо.

— Да знаю я. Ты об этом вчера вечером говорил, — раздраженно бросил Гуннар. — Но куда именно нам идти? Где этот камень?

— Здесь, близко.

Нильс еще раз огляделся и пошел прочь от машины.

Мартин, который едва ли сказал хоть слово за всю поездку, быстро догнал Нильса. Едва он выбрался из машины, как тут же закурил новую сигарету и попыхивал ею, плотно сжав губы. Гуннар присоединился к ним и тоже находился рядом.

Нильс замедлил шаг, как будто бы никуда не торопился. Он хотел, чтобы эта парочка была впереди, у него на глазах.

Такого непроглядного тумана Нильс вообще никогда не видел. У него в памяти остались только яркие солнечные дни, когда он часами бродил здесь, по пустоши. А сейчас они как будто бы шли по дну моря. Уже в десяти метрах все казалось смутным, размытым, белесовато-серым, а все звуки — приглушенными. На Нильсе был только тонкий свитер, черная кожаная куртка и джинсы. Он замерз.

— Ты идешь, Нильс?

Гуннар остановился и обернулся. Он смутно вырисовывался впереди. Серая неясная фигура, как будто небрежный карандашный набросок. У него непроницаемый, ничего не выражающий взгляд, о чем он думает, понять было невозможно.

— Мы не хотим потерять тебя, — сказал Гуннар. Он ждал, пока — Нильс догонит его. Потом повернул и зашагал по шуршащей траве дальше.

На пустошь медленно опускались сумерки. Наверное, Нильс вернется домой к матери только поздно вечером. Интересно, она знает, что он сегодня придет?

Нильс прошел мимо плоского камня в траве с неровными краями — они чем-то похожи на кору дерева — и внезапно узнал место. Нильс понял, где они сейчас.

— Нам надо держаться левее, — произнес он.

Гуннар молча сменил направление.

Нильсу казалось, что он слышит какой-то приглушенный звук в тумане. Он настороженно остановился и начал крутить головой. Что там? Какая-то машина едет в поселок? Но все вроде тихо, ни звука. Они уже находились близко. Но когда Гуннар и Мартин в конце концов замерли возле едва заметного полускрытого травой холмика, Нильс решил, что они еще не добрались до места. Он не видел привычной груды камней.

— Это здесь, — коротко бросил Гуннар.

— Нет, — возразил Нильс.

— Не нет, а да.

Гуннар в нескольких местах раздвинул ногой траву. Показались края камней.

Только сейчас Нильс понял, что больше никакого жертвенного камня нет. Это забытое и заброшенное место. Больше никто сюда не приходил, чтобы положить свой камень в пирамиду в знак памяти и уважения.

Нильс вспомнил о том, как был здесь последний раз, когда прятал клад. Он тогда был такой молодой и так собой гордился, когда застрелил солдат на пустоши. И именно после этого все пошло не так.

Нильс вытянул руку:

— Здесь… где-то здесь. Вот тут копайте.

Он посмотрел на Мартина. В одной руке он держал лопату, а другой зажигал новую сигарету от окурка предыдущей. Он явно нервничал.

— Давайте копайте, — сказал Нильс, — если вам клад нужен.

Он пошел на другую сторону жертвенного камня. Он слышал, как у него за спиной раздавались удары лопаты. Раскопки начались.

Нильс пристально вглядывался в туман: ни малейшего движения, все тихо. Мартин копался в глубокой яме. Он уже все осмотрел и откинул в сторону камни, на которые наткнулся Гуннар. Лицо у Мартина покраснело, он тяжело дышал и мрачно смотрел на Нильса.

— Тут ничего нет, — произнес он, — только камни.

— Странно, — сказал Нильс и посмотрел на дыру в земле. — Я их здесь спрятал.

Но он видел, что в яме пусто. Мартин оказался прав.

— Дайте-ка я попробую, — раздраженно бросил Нильс и взял лопату. Потом он начал копать сам, быстрыми толчками глубоко вонзая в землю лопату.

Наверное, примерно через минуту он заметил плоские известняковые плитки, которые взял с жертвенного камня, чтобы прикрыть сверху шкатулку.

Они были на месте и сильно потемнели от долгого пребывания в земле. Но клад пропал.

Нильс снизу, из ямы, посмотрел на Мартина.

— Это ты взял камни, — прошептал Нильс и шагнул вперед. — Где они?